Добрый. Злой

скачать книгу бесплатно

Добрый. Злой
Игорь Петров

1997 год. Обыкновенный рижский студент при невероятных обстоятельствах открывает в себе способность покидать свое тело и путешествовать по соседним квартирам. Откуда достался ему этот дар? Кто те загадочные люди, преследующие его? А может больше стоит бояться самого себя? И самое главное, что таит в себе "астрал"?

Содержит нецензурную брань.

Игорь Петров

Добрый. Злой

Пролог

В полутемной комнате типовой девятиэтажки, в старом кресле с протертыми подлокотниками, сидел человек. Тело его было абсолютно неподвижно и слегка напряжено. Если бы кто-то случайно вошел в комнату, то заметил бы некоторую странность в поведении сидящего. Во-первых, человек этот, сидевший в неярком свете торшера, совсем не мигал глазами, а во-вторых, взгляд его был направлен в некую несуществующую точку в пространстве. Так выглядит человек, который узнал какую-то шокирующую новость, и новость эта была настолько плохой, что буквально пригвоздила сознание к этой точке, а тело к этому креслу, заставляя перестроить все мировосприятие человека таким образом, чтобы можно было как-то с этим случившимся фактом жить.

Если наблюдатель был бы еще внимательней, то заметил бы, что человек, сидящий в кресле, дышит очень медленно и крайне редко, и уж если дошло бы до того, что ему проверили бы пульс, то выяснилось бы, что и сердцебиение сидящего под стать дыханию – очень редкое и слабое, что, конечно, абсолютно логично, и поэтому, наверное, неудивительно, что человек в кресле сидел с лицом, больше напоминающим маску из японского театра, чем нечто живое. Однако этот весьма странный и пугающий до мурашек на спине облик можно было бы ему простить, ведь у человека не было сознания. Ну или, если выражаться теологическим языком, у него не было души. Вернее, душа у него, конечно же, была, как есть она у каждого из нас, но в данный момент в теле она не присутствовала.

Тут надо сообщить, что произошло это не вследствие какого-то злого умысла или преступления и не из-за попытки самоубийства, например, отравления ядом, а с абсолютного согласия и даже по инициативе самого человека.

Звали сидящего Арон. По крайней мере, так звал его отец, который в силу своего увлечения восточными, а особенно ближневосточными культурами, и дал ему это имя. Арон, конечно же, не звал себя так. Уж слишком это было сложно и вызывало ненужные вопросы. Другое дело – Рон. Рон звучит по-западному. Рон – это что-то свободное, короткое и легкое, как ветер. Арон даже думал в будущем сменить имя и тем окончательно преобразиться в Рона, но после школы стало не до этого, да и дразнить его в институте за это никто не думал, даже наоборот. Иногда Арону казалось, что некоторые девушки видят в этом что-то загадочное, а значит, и привлекательное. Ну а дальше, в связи с последними событиями в его жизни, история с именами и вовсе ушла на какой-то очень далекий, невидимый с высоты невероятного, но происходящего, план.

Одет он был в красный поношенный свитер и синие джинсы. На ногах были подаренные бабушкой шерстяные носки, которые оказались очень кстати в этой квартире с вечно холодным полом в отопительный сезон, так как тапок Арон не носил никогда. Был на нем и еще один очень необычный элемент одежды – ремень, разрезанный пополам и удлиненный при помощи веревки. Этот ремень был закинут за спинку кресла, а концы проходили у Рона подмышками, застегиваясь на груди. Таким образом он был намертво привязан к креслу.

Но о душе. Она на данный момент находилась примерно метрах в пятидесяти от тела и занималась тем, что рассматривала другого человека женского пола, пишущего в своем дневнике ежедневные заметки, и каждый психически здоровый человек сказал бы, что это невероятно и невозможно. Тем более, для того чтобы душа могла куда-то выйти, сначала нужно убедиться в существовании самой души, а это, как известно, является фактом недоказанным. Так когда-то думал и сам Рон. Однако как же это все началось…

1

Теплым августовским днем, одним из тех последних августовских дней, когда еще так хорошо греет солнце днем, но уже чувствуется дыхание осени вечером, студент первого курса Рижского технического института, Арон Пестров, подошел к общежитию номер три этого самого учебного заведения. Оказался он тут впервые, но отнюдь не случайно, так как собирался стать полноправным студентом, а потому как жить ему в Риге больше было негде, то предполагалось, что именно в этом здании он получит и ночлег, и стол, за которым сможет учиться, и, как надеялся Рон, друзей, с которыми можно будет скрасить будни студенческого существования. Арон пытался поступать этим летом и в другие места. Даже было среди них такое экзотическое, как «Театральный колледж», но где-то не поступил, а где-то желания учиться в конце концов не оказалось. Человек он был роста выше среднего, худощав, но не слишком, был слегка бледен, что придавало ему аристократический вид, а на голове, несмотря на молодые годы, уже проглядывалась небольшая седина, которая, кстати, совсем не портила его, а даже наоборот – придавала ему какой-то «образованный» и «интеллигентный» вид, прекрасно дополняя общую картину. Серо-голубые глаза его постоянно меняли оттенок: от темного, почти асфальтного – в слабо освещенной комнате, до ярко голубого – на солнце.

Вообще, и подсознательные его движения, и манера себя держать сразу выдавали в нем человека воспитанного. По нему можно было сказать, что этот молодой человек, без сомнения, уступит место женщине в автобусе и всегда вежливо подскажет иностранцу, как пройти к условному музею. Но не был он и слишком чопорным. Обладая живым умом и энергией, Арон с радостью общался с людьми и принимался за новые дела. Был упорным в труде и в обучении, любил читать. Однако, при всём при этом, он часто терялся в общении с прекрасными сверстницами, не находя нужных слов, и ненавидел себя за это. Сказывался недостаток опыта, который Арон надеялся компенсировать в предстоящие ему студенческие годы.

Вот оно – общежитие. Большая, обласканная солнцем зеленая дверь, с облупившейся за лето краской. Здание довольно большое, в четыре этажа, и сразу видно, что хотя построено еще в царские времена, но содержится, в общем-то, в порядке. А над четвертым этажом, Арон заметил это сразу, словно зимняя шапка, находился довольно высокий деревянный чердак, какие часто бывают в подобных домах. Немного смущал желтый цвет самого здания, но, видать, как выбрали при царе, так и осталось до сегодняшнего дня. Только подкрашивай иногда. Зато очень понравились Рону белые фигурки атлантов, держащие своды входа и некоторых окон, а также небольшая уместная лепнина над ними. Атланты выглядели грозно, как им и подобало, и было видно, что совсем нелегко им держать этот гранит, который скоро предстояло начать понемногу грызть жильцам этого студенческого общежития, возможно, облегчая атлантам ношу в метафорическом её понимании.

– Не бойся! Не уронят.

Сзади подошел коротко стриженый паренек спортивного телосложения, с правильной осанкой и светлыми умными глазами, в голубых джинсах и белой майке с большой надписью NEW YORK. Волосы у него были русые и прямые. Спортивная сумка уверенно висела в сильной руке человека, непренебрегающего спортом.

Арон попытался найти подходящий ответ на шутку, но время шло, а в голову ничего не приходило, поэтому он просто протянул руку и сказал.

– Рон.

– Это который Арон? Видел твое имя в списках поступивших, – пояснил парень и протянул руку в ответ. – Я Сергей. В первый раз тут? – довольно приятным голосом спросил он.

– Да, вот, приехал… – как назло, остроумие покинуло Рона напрочь, за что он в душе уже проклинал себя. Хотелось с первых минут показать себя человеком неглупым. Не хватало еще прослыть тугим на голову.

Но на Сергея это не произвело никакого впечатления. Он посмотрел по сторонам, больше заинтересованный в здании, перед которым находился, чем в личности Рона, и сказал.

– Я тоже в первый раз. Но вроде ничего. Перезимуем, – и показал глазами на дверь, мол, чего стоишь – заходи, не загораживай своим «чемоданом» вход.

Так как Пестров зашел первым, то и регистрировался он перед Сергеем. Получив пропуск в общежитие и номер своей комнаты, он кинул Сергею «Увидимся!» и быстро поднялся на четвертый этаж, где не без труда нашел свою комнату. Но увидеться получилось уже практически через каких-нибудь пару минут. Они с Сергеем оказались соседями. Это, в общем-то, было хорошо, так как Сергей Пестрову понравился. Парень вроде воспитанный, опрятный. Так что лучше уж он, чем этот самый журавль в небе, который мог оказаться кем угодно. То, что они оказались в одной комнате, в общем-то, было неудивительно. Комендант общежития, довольно приятная женщина лет пятидесяти, просто расселяла всех новеньких по порядку, каждый раз беря карточку с новой комнатой, как только заполнится предыдущая. Как понял Арон, успев присмотреться в кабинете комендантши к её записям, первый курс располагался на четвертом этаже, второй – на третьем, и так далее. Логика была понятна. Чем ты старше, тем меньше ступенек тебе надо считать, пока доберешься до своего этажа. В этом даже просматривалась какая-то дедовщина.

– Дедовщина, – поделился он своими мыслями с Сергеем, рассматривая фигурки атлантов, которые к его радости поддерживали и окно их комнаты, придавая ей антураж дворцового помещения.

– А я считаю, что не дедовщина это, а просто уважение к старшим, которые уже сдали сессию, и не одну, и доказали, что они тут надолго, а не случайные пассажиры. И, кстати, чисто номинально тут пять этажей, – заметил Сергей. – Видел лестницу, когда поднимались? Там раньше был склад вещей всяких, барахла была куча, потом студенты начали лазать, мусорить, с девками там, ну это… ну и, конечно, курить повадились. Вот и пожар из-за этого случился, полчердака выгорело, так что чудом каким-то потушили. Короче, заколотили дверь. Раньше-то на ключ закрывали, так замок заколебались менять, так как студенты постоянно умудрялись ключ стырить и дубликат сделать. Да ты не удивляйся! У меня тут брат двоюродный лет 10 назад учился. Это еще до него было. Потом там, на чердаке, никого не было больше. Опасно! Пожарные повесили предупреждение, что, мол, балки пострадали от огня и вообще ХЗ. Чувствуешь запах какой-то специфический? Это гарь. На третьем этаже она не чувствуется. Она, говорят, никогда не выветривается полностью. Надо всё разрушать и заново строить, но кому это надо?

«Вот так так, – подумал Рон. – Точно дедовщина. Еще и гарью будет вонять. Хотя запах еле уловимый – вроде не мешает, если не внюхиваться. В общем, Сергей отчасти был прав. Ну что плохого в небольшой… субординации, что ли? Надеюсь, нас тут не заставят на общей кухне пол зубными щетками мыть. – От этой мысли он поежился. – Не хотелось бы! Уж в театральном такого бы точно не было».

Разложив свои немногочисленные вещи и немного познакомившись, новоиспеченные друзья и соседи по комнате решили узнать опытным путем, где же находится ближайший магазин. Солнце уже начинало понемногу клониться к закату, так что выяснить расположение магазина было решено незамедлительно. Райончик тут был, по слухам, неспокойный, так что для первого дня бродить в сумерках было бы слишком явным поиском приключений, и этот день в общежитии хотелось закончить поспокойнее, желательно без вопросов про «закурить есть» и «че такой грубый». Путь до магазина действительно оказался неблизкий. Пришлось преодолеть лесополосу и железнодорожные пути, чтобы оказаться в центре микрорайона. У магазинов и ларьков уже понемногу начинали возникать очаги вечерней жизни. Сомнительного вида парни сидели в тени небольшого парка, мелькая светлячками сигарет, время от времени освещающими их лица. Также оттуда был слышен не самого интеллектуального качества женский смех. Арону живо представилось, как «весело» будет тут ходить в магазин зимними вечерами после занятий. Надеяться, скорее всего, придется только на свои ноги.

– Мальчики, вы не из технического? – раздался за спиной женский голос так неожиданно, что Рон чуть было не дернулся, в очередной раз отругав себя.

«Не хватало еще к своему сегодняшнему «тугодумию» добавить трусость. Вот отличный «компот» получится. С такими качествами на курсе будешь самым популярным, это точно! – злорадствовал он мысленно. – Знакомьтесь, девочки, это у нас Рон! Он, конечно, трус, но это совершено незаметно на фоне его тупости».

– Из технического, – сказал Сергей, моментально взяв инициативу в свои руки.

– Можно я с вами пойду? – спросила девушка невысокого роста в джинсах, светлом замшевом пальто и тонкой шапочке. – Я не то чтобы боюсь, просто… Вместе ведь веселее. Меня Эльзой зовут, – поспешно добавила она.

Конечно, ни один парень в здравом уме никогда не откажется от такой возможности показать себя смельчаком, которому никакие хулиганы не страшны, и Рон с Сергеем сразу же согласились. Причем сделали это небрежно, вроде как для них это пустяк. Всё равно ведь по пути!

После появления Эльзы поведение парней тут же изменилось. Откуда-то появилась такая смелость, что не то что уличные хулиганы, а казалось, появись сейчас перед ними закоренелые рецидивисты, сбежавшие из тюрьмы, парни бы ни капельку не испугались. Всё-таки присутствие красивой девушки может творить волшебство преображения в молодых парнях.

С веселыми разговорами они быстро достигли общежития, и только тут, когда при свете ламп в помещении фойе Эльза сняла шапку и пальто, им удалось разглядеть, что за девушку им довелось сопровождать.

«Какая же она красивая!» – подумал Рон. Мужскому глазу нужна всего одна секунда, чтобы дать оценку женской красоте. Он бы ни за что не признался в этом, но ему показалось, что он уже влюбился в неё. Это то самое чувство, когда говоришь себе, приправляя слова скепсисом, – «Ну нет! Не может быть!» – а что-то внутри подсказывает, что «да» и что «не только может, но уже и есть». Не высокая, но стройная. Короткие темные волосы, не мешающие любоваться изящной шеей, карие глаза, приятные, нежные, слегка округлые черты лица. Ну как еще мог бы Рон описать её? Все эти эпитеты легко помещались в одно только слово, которое и было самым главным описанием – «нравится». Очень нравится. Но показывать этого было нельзя. Почему-то хотелось притвориться безразличным. Мол, видели мы красавиц в жизни, хотя это было, конечно же, неправдой, и у Рона не было постоянной девушки, да и просто девушек, в известном молодежном смысле этого слова, у него было только две. Одна была красивой. Не такой, конечно, как Эльза, но симпатичной. Это случилось на дне рождения у одноклассника, и после этого девушка старалась с Роном больше не встречаться глазами. Он не настаивал и показал своим видом, что всё понимает. Мол, случилось и случилось. Всем было хорошо, но теперь мы пойдем каждый своим путем, хотя, тем не менее, тут же не забыл похвастать победой перед друзьями. А вот вторая его «любовь», случившаяся в похожих обстоятельствах, ведь какие еще могут быть обстоятельства у школьников последнего класса школы, кроме как общие праздники на освободившейся на вечер от родителей квартире, была не столь привлекательна. До такой степени непривлекательна, что Рон никому не стал рассказывать о случившемся между ними, оправдываясь перед самим собой тем, что был пьян, что бес попутал, что больше такого не будет. К счастью, и она всё поняла и приставать с предложениями стать «парнем и девушкой» не стала. Друзьям-одноклассникам же сказал, что просто пьяный упал рядом с ней и уснул мертвым сном. Хотя определенного количества справедливых шуток и подколок ему избежать всё-таки не удалось.

В полную противоположность Арону, Сергей не скупился на комплименты Эльзе, и получалось у него это непринужденно, и да, Пестров вынужден был это признать, довольно остроумно. Арону казалось, что, несмотря на одинаковый возраст, Сергей был опытней и уже перешел на другой уровень общения с женским полом. Тут же выяснилось, что все они теперь однокурсники. Арон ненавидел Сергея весь путь наверх. Ненавидел люто. Так, как может ненавидеть только молодой парень, у которого на глазах отнимают молодую понравившуюся ему девушку. Сергей делал это умело и уверенно. Арон ненавидел и Эльзу за то, что она смеется своим заливистым, таким приятным смехом над Сергеевыми шутками. Но еще больше он ненавидел себя за свое бездействие, за свою тупость и скованность, за осознание того, что если он сейчас раскроет рот и попытается сказать какую-то хохму, то получится ужасно, уныло, отталкивающе и глупо. Знал это, потому что в таком состоянии нервного напряжения только так всегда и получается. В голове творится такой сумбур, что хоть конем скачи. Э нет! С девушками надо быть уверенным, когда собираешься начать разговор. Но откуда взять эту уверенность?

«И, в общем-то, зря я так на Сергея. Серёга-то как раз ничего неестественного не делает. Да и такие мысли по отношению к Арону точно не питает, а может, даже видит в нем друга. Так что стыдно это и низко так думать, – размышлял Рон, открывая ключом дверь их с Сергеем комнаты. – Поэтому надо прекратить. Сейчас! Немедленно! Раз сам не можешь ничего сделать, так не вини в этом других».

Эльза, к счастью Пестрова,направилась в свою комнату, и тем самым разговаривать ему с Сергеем сразу стало легче. А тем временем общага жила своей обычной суетливой жизнью. Студенты сновали туда-сюда, заселялись, встречались старые, не видевшие друг друга целое лето, друзья. Где-то в коридоре слышался смех. Пахло жареной картошкой. Сергей с Ароном почувствовали, как начинают вливаться в жизнь этого молодого «муравейника». Они поели, поболтали еще до самой ночи и в конце концов отправились спать. Кровати их, расположенные изголовьями к окну, находились напротив друг друга, и разделяло их всего лишь метра полтора комнатного пространства, заполненного двумя тумбочками. Отворачиваясь с улыбкой к стене и крепко стиснув подушку под головой, Рон осмысливал свою новую жизнь.

Ясно было одно, что день этот подвел большую и жирную черту под словами «школа» и «детство». Думая об этом, он даже не подозревал, насколько жирная эта черта, и под сколькими еще вещами она подведена теперь, после того как он переступил порог этого общежития. Теперь ему не только, как когда-то в школе, хотелось жить взрослой жизнью, но и этой взрослой жизнью жить было необходимо. Однако, как оказалось, это совершенно не пугало, а наоборот. Взрослая жизнь вдали от родителей, опекающих и надзирающих, оказалась очень сладкой на первую пробу. Не нужно было больше отчитываться, во сколько ты вернулся и пошел спать, с кем ты был, что ты ел и пил. Свобода в самом её сладком смысле. И самое главное, что оказался он среди точно таких же, как он, парней и девчонок, понимающих его не словами, а сердцем, мироощущением. Они были как один организм, и ничего никому не надо было объяснять. Это и было счастье. И впереди его ждали еще как минимум четыре года такой вот сладкой жизни. По крайней мере, так он думал тогда, улыбаясь и засыпая незаметно для самого себя. Засыпая тем сном, которым можно засыпать только в этом возрасте, сном любви и счастья и будущих светлых надежд. «А с Эльзой всё сложится. Обязательно!» – было последней уже неосознанной мыслью Арона.

Сергей Арону понравился. Понравился ли Сергею Арон, сказать было нельзя, так как Сергей, в принципе, практически со всеми быстро находил общий язык. Он принадлежал к тому типу людей, которые могут внезапно через лет десять позвонить человеку, с которым, может-то, и встречались пару раз, и попроситься остаться на ночь. И человек этот будет рад приютить его как лучшего друга.

– Ну, как иначе? Это же Серёга!!! С параллельного курса. Классный парень! Мой друг! – радостно скажет человек жене.

Вот такой он был, этот Серёга. Таким он и предстал перед Ароном.

Время полетело. Лекции, новые знакомые, преподы, конспекты, студенческие вечеринки тайком от вахтерши общежития тёти Паши, пустой холодильник с утра, опять лекции. В это-то время Арон и полюбил прогулки по осенней Риге. Погулять иногда удавалось по вечерам, а также в каждые вторые выходные, которые он оставался в общежитии вместо того, чтобы поехать домой к родителям. Рига – небольшая загадочная европейская столица. И еще более таинственной она становится поздней осенью, когда её окутывают туманы и мгла, а сумерки наступают уже в четыре часа вечера. Узкие, слабо освещенные желтыми фонарями, затерянные во времени улочки, кажется, за одно мгновение случайно перенесены сюда из эпохи крестоносцев… Желтая листва на скользкой, мокрой брусчатке, шпили готических церквей и соборов… Сколько секретов она прячет от посторонних глаз, сколько маленьких и неприметных дверей в переходах и улочках скрыто от любопытных зевак. Всё это – старый город, к которому, пожалуй, можно отнести и центр, и некоторые другие районы. Гуляя тут, Арону казалось, что он путешествует в прошлое. Было у него и второе любимое занятие. Пестров любил сесть на первый попавшийся автобус и отправиться на нем до конечной, рассматривая улицы и людей – этих торопящихся куда-то обитателей города, вышедшего из Балтийского моря. Люди стояли на остановках, шли по тротуарам, а иногда их можно было заметить в неплотно занавешенных окнах домов. «Интересно, – думал Арон, прижавшись к холодному стеклу автобуса, – как живут там эти люди? О чем они говорят, вернувшись после работы? Какие проблемы их заботят? Вот бы посмотреть! Это, наверное, самое увлекательное занятие на свете, смотреть за человеком, который не подозревает о наблюдении, и поэтому совершенно открыт и естественен. Пожалуй, нельзя было бы найти театра более натурального, чем этот. Театра, к слову, никогда не повторяющегося, потому что каждая семья – это новая Вселенная. Хотя… могут открыться и не совсем лицеприятные вещи. Но, с другой стороны, ведь все мы люди, и всех нас, в то же время, с равной долей справедливости можно назвать животными. А с животного и спроса нет. Да дело ведь не в этих, иногда постыдных и низменных вещах, которые человек делает, находясь наедине с собой. Если наблюдать за людьми только ради этого, то весь процесс, вся идея превращается в выискивание блох, и поэтому не стоит заострять внимания на таких проявлениях человеческой жизни. Однако вот, например, окно, с простыми, очень дешевыми занавесками, – продолжал думать Арон. – Там, наверное, живут бедные люди. А вон там частный дом. Эти, скорее всего, богатые, и у них будут совсем другие проблемы и совсем другие разговоры за столом по вечерам».

Хорошо и спокойно было размышлять об этом, сидя в теплом автобусе, поставив ногу на радиатор отопления. Люди заходили внутрь, ехали с ним какое-то время и выходили на своих остановках, а вместо них заходили другие, которым тоже не было до Арона никакого дела. Можно было подумать, что он для них невидим, и, в общем-то, от части это было правдой, ведь уже через пять минут, выйдя из транспорта, никто и не вспомнит, как выглядел тот парень, сидевший напротив. Всё это было очень забавно.

Дни быстро складывались в недели. Наступила середина ноября. Отрывной календарь 1997, висевший на широком косяке двери, истончился и, как будто похудевший от тоски по дому и работы моряк, ожидал скорой смены.

За прошедшие месяцы, как ни старался Арон сблизиться с Эльзой, ничего у него не выходило. Причем с другими однокурсницами это у него получалось легко, можно сказать, походя. С Эльзой же всё шло наперекосяк. Даже голос то окончательно хрип при попытке произнести первое слово, то вдруг становился тонким и сиплым, как у молодого петушка, пробующего в первый раз свое «кукареку». И от этого Рон еще больше терялся и, бывало, на середине фразы забывал, что хотел сказать, и фраза эта приобретала такой ломаный и странный смысл, что в пору было бить в колокол от отчаяния. Причем умная часть Арона как бы смотрела на это всё со стороны и ужасалась. Это было похоже на связанного человека, дом которого грабят бандиты, а он не в силах дотянуться до ружья и покончить с ними. «Не помогало» и то, что Сергей всё больше сближался с Эльзой. Они еще не были вместе официально, но их часто можно было видеть вдвоем, и разговоры их прерывались, когда к ним подходил кто-то другой, как будто носили интимный характер.

Сам Сергей, если не сидел над книгами в комнате, то постоянно пропадал на тренировках или ходил гулять. С Эльзой, как догадывался Арон.

2

Пестров открыл глаза. Было холодно. Положил руку на еле живую чугунную батарею и потер глаза. Луна, осветившая комнату, скрылась за стремительно несущимися облаками. Ветер, казалось, пытался вломиться в окно и свистел в щелях рамы, будто умолял впустить его внутрь и спасти от какого-то ужасного преследователя, гонящегося за ним по темным проулкам общежитенского корпуса. Сергея не было. Пестров откинул одеяло, сел в кровати и, опустив ноги, ощутил ступнями холодный пол. Посмотрел в окно. В этот момент порыв ветра принес внезапно начавшийся дождь, и капли с такой силой ударили в стекло, что тут же сделали его непроницаемым. Там была только мгла и непогода. И тут он почувствовал этот запах. Запах гари. За эти месяцы в общаге Арон перестал его замечать, но тут игнорировать его было уже невозможно. Он раздражал и… манил. Хотелось пойти и посмотреть, что же, черт возьми, может так вонять. Хотелось приблизиться к этому источнику и выбросить его. Уничтожить. Только бы унять этот запах. Арон встал и, не одеваясь, в одних трусах вышел из комнаты. Дверь в коридор общежития была приоткрыта.

«Сергей не закрыл? – подумал Арон. – Значит, он тоже почувствовал этот запах». Странно, но он был уверен, что Сергей ушел именно, чтобы найти источник этой вони. То, что он просто пошел в туалет, или вдруг у него разболелся зуб, и он направился к тёте Паше просить обезболивающее, в голову ему даже не приходило. Разве могло что-нибудь раздражать больше, чем этот терпкий манящий аромат? Ни одна зубная боль или полный мочевой пузырь не заставили бы его встать и практически голым в эту холодную ноябрьскую ночь выйти из комнаты.

Прямо напротив двери, в коридоре, Арон наткнулся на делающую обход тётю Пашу. Она смотрела в полутьме на стенгазету, висящую в раме под стеклом. Умирающий фонарик тёти Паши при этом освещал пол, создавая на нем тусклый зрачок неяркого света. Она услышала его, но не повернулась. В какой-то момент показалось, что тётя Паша, стоящая спиной к Арону, это только её задняя часть, достаточная, чтобы создать декорацию самой женщины. Пестров практически кожей ощущал, что спереди никакой тёти Паши не существует, а есть только половинка скорлупы – пустая и черная внутри. От этого Арону стало так жутко, что ни за какие деньги он не стал бы сейчас проверять, правда ли это на самом деле. Если только он подошел бы к ней и, заглянув туда, вдруг понял, что прав, то тут же умер бы от разрыва сердца, которое и так бешено колотилось в груди. Ноги сами понесли его по коридору, прочь от этого места.

– Вернись в комнату, Арон! – вдруг из глубины коридора раздался голос. Он был глухим и мало похожим на её старческое дребезжание, но кто, во имя всех святых, мог еще говорить из того конца коридора общежития?

Сейчас это было не так важно. Кто бы там ни был, он уже позади, а запах был впереди и усиливался. Следуя за ним, Арон уверенно поднялся по ступенькам на пятый этаж и увидел низкую дверь чердака. Она была заколочена, но доски только на первый взгляд образовывали бессвязную картину. Присмотревшись, Рон понял, что это весьма причудливая печать. Она образовывала лучи, расходящиеся из центра звезды. Чтобы её открыть, надо было постепенно отрывать доски по одной, как бы лишая Солнце лучей. Он прикоснулся к первой доске в нерешительности. Снизу послышался глухой голос. От неожиданности Арон отдернул руку. Тот же голос, которым общалась с ним тётя Паша, но разобрать его было уже нельзя. Только интонация носила явно предостерегающий характер. Арон застыл на мгновение и послушал ветер, который выл на чердаке за дверью.

– В конце концов, это только чердак, – сказал он тихо и взялся за первый «луч». Вопреки ожиданиям, он оторвался почти без усилий. Гнилые гвозди криво торчали из полусгнившего дерева. И тут он это почувствовал. Из отверстий, которые раньше закрывала доска, хлынул запах гари, но он не был больше противным, вернее, не только противным. Скорее, он был раздражающим, но и приятным. Он звал к себе. «Иди, узнай, что я. Ты ведь уже догадываешься».

Арон начал рвать доски одну за другой с неистовой силой. Он больше не мог ждать. Гвозди резали ему руки, но это даже не замедлило парня. Каким-то непостижимым способом он понял, что, а вернее, кто, зовет его за дверью. И когда к нему пришла эта догадка, всё остальное в его жизни перестало иметь значение. Вырвав последнюю доску, он рванул дверь, и та с протяжным режущим всхлипом открылась настежь. Почти в полной темноте, спотыкаясь, он бежал по длинному огромному чердаку старого общежития, окровавленными руками расчищая себе путь, пока не добежал до чего-то укрытого старым картофельным мешком. Это был человек. Кровь с рук Арона капала на ноги обгоревшего тела. В безумии он рванул мешок в сторону и в лучах луны, пробившейся через небольшое окошко в крыше, увидел себя. Это был его труп. Подтверждение его догадок, весь ужас этого факта ножом резко вошло ему в грудь. Сомнений быть не могло, несмотря на сгоревшее до неузнаваемости лицо, он сразу же узнал себя или, вернее, каким-то внутренним чувством понимал, что это он. И тут голова трупа начала медленно поворачиваться в сторону Арона, что было уже за пределами того, что он мог бы перенести. Рон, слабея, медленно начал падать назад. Его голова отклонилась, и тут он увидел, что за спиной у него стоит и смотрит на всё это с удивлением Сергей.

Вместо ожидаемого удара, Рон вдруг почувствовал, что падает дальше, сквозь пол. Сознание, обессилившее от безумности происходящего, попыталось сказать, что может быть от пожара, случившегося давно. Пол прогорел, и Рон сейчас падает в такую вот яму, но в тот же момент Рон вспомнил, что прибежал именно по этому участку пола, в который сейчас падал. Впрочем, падение было недолгим. Всего оно длилось секунды три или четыре, и тут, уже в полете, он понял, что с размаху падает в свою собственную кровать на четвертом этаже, которая находилась тут же под ним, и которую он недавно покинул.

«Однако, это удобно», – подумало спятившее сознание, существовавшее уже где-то отдельно от Арона, и отключилось.

3

Ему показалось, что он открыл глаза сразу же после падения, но было утро. Обычное, ноябрьское. Бледное солнце тускло светило через затянутое серой дымкой облаков небо. Потемневшая уже листва лежала в темных больших лужах. После ночного дождя их было так много, что земля походила на порванный во многих местах парус старого корабля, через который проглядывало небо. Казалось, прыгни кто-нибудь сейчас с крыши их общежития в одну из таких огромных луж, которая была прямо под окнами, то его падение не прекратится, а, пройдя через тонкую пленку воды, как через портал, человек продолжит падать в это бездонное небо.

Несмотря на произошедшее ночью, у Арона не возникло желания тут же вскочить и закричать. Вместо этого он посмотрел на свои руки, которые должны были сейчас неимоверно болеть от полученных ран, но боли не было. Небольшой зуд и покраснение, похожее на аллергию, – вот всё, что он увидел. Это могло быть следствием выпитого накануне «домашнего» вина, непонятного происхождения. Выпивка была куплена от вечного студенческого безденежья, как и всегда, у кого-то с рук, и претензий к ней в случае плохого качества из-за низкой цены быть не могло. Целую минуту Рон лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. «Что это было? Сон? Нет, слишком реально для сна. Ага! Реально! Как же? – ухмыльнулся про себя Арон. – В реальности только и происходит, что бродящие по темным коридорам тёти Паши, пустые внутри и говорящие не своим голосом и…» – но после этого «и» он продолжить пока не мог. Слишком уж ужасно было то, что случилось дальше в его… сне? Такое даже про себя не хочется проговаривать. Не хочется оживлять эти воспоминания. Пусть уж лучше это забудется побыстрее. Арон как бы заключил договор со своим сознанием, мол, я не буду лишний раз об этом думать, а ты давай, забывай поскорее. Забываются же страшные сны! Часто после обеда уже никто и припомнить не может, что же там такого страшного с ним произошло, что он проснулся среди ночи весь в поту.

Открылась входная дверь, и в комнату быстро и буднично зашел Серёга. Он кинул свой рюкзак на пол и засмеялся, глядя на Арона.

– Ты что, спишь еще? – сказал Сергей сквозь смех. – Ну ты дал вчера, походу. Я вроде бы не видел, чтобы ты много пил, но, судя по тому, как ты утром спал, ты там накерогазился прилично. У вас там водка еще была, что ли?

– Мммм, – с трудом разлепил пересохшие губы Рон. – Да, немного, – соврал он.

– Немного? – опять рассмеялся Серёга. – Да я тебя с утра разве что только ногами не пинал. Ты просто как труп был. Я уже испугался. Думал, ты траванулся нахрен этим винищем. Кони двинул. Прислушался – вроде дышишь, и пульс есть. Слабый.

– Траванулся, – уже более внятно сказал Рон.

– Это хорошо, что ты очнулся! – сказал Сергей. Он похлопал себя по бокам. – Ладно. На первой паре я за тебя расписался. Да ты же не в курсе… Сейчас десять утра. Пол-одиннадцатого уже, вернее, – сказал он, взглянув на часы. – Второй пары не будет, так что можешь легально валяться дальше. А потом Фролов – две пары.

Рон приподнялся на локтях и сел в кровати, прислонившись к спинке. Ничего не болело, но чувствовал он себя всё равно погано. Да, это было очень похоже на дикое, безжалостное похмелье. Только вот при таком похмелье он обычно не помнил последнюю часть вечеринки. Такое похмелье случалось с ним всего дважды. Тогда, еще в двенадцатом классе, хотелось узнать свои пределы. Они казались безграничными. Расплата, как показала практика, была жестокой. Но в этот раз всё было немного по-другому. Да и «похмельем» Рон это называл про себя только потому, что это было ближайшее похожее ощущение в копилке его небогатого опыта. Как уже было сказано, память у него никуда не пропала. Он совершенно четко знал, что выпил две чайных кружки вина. Потом еще ходили курить, и Рон пошел за компанию, хоть и не курил сам. Было весело, и уходить не хотелось, тем более что Эльза тоже обещала прийти. Однако он знал, что если останется, то придется выпить еще одну кружку. После неё берега разойдутся, и количество выпитого больше учитываться им не будет, а завтра – «Теория материалов», на которой лучше не проявлять несобранности, потому что Фролов такое не прощал.

Однако, черт с ним, с Фроловым, если придет она. Да. Это было нечестно по отношению к другу, даже несмотря на то, что официально Сергей с Эльзой не были вместе и никак об этом не объявляли, но слишком уж часто их видели вдвоем, наедине. «С другой стороны, может, и нет между ними ничего! – пытался обмануть себя Рон. – Да это я всё придумал себе. Влюбился, как придурок, вот и мерещится всякое на ровном месте. Они – просто друзья. Может же такое быть? Может. И тем более, если я не прав, то Эльза сама меня отошьет». Он согласен был на всё, на любой самообман, лишь бы не закрывать для самого себя эту дверь в счастье обладания любимой девушкой, которая была еще приоткрыта пока, но, кто знал, может, сегодня вечером она закроется или, наоборот, откроется полностью. В любом случае, нужно было поговорить с Эльзой, когда она придет, и всё наконец прояснить. Запинаясь, заикаясь… Да как угодно, но сказать то, что думаешь. Это как прыгнуть с обрыва в воду на голову, не зная дна. Иногда, когда так долго этого ждешь, оставаться стоять на берегу уже труднее, чем отдаться судьбе. Ходишь взад-вперед. Думаешь. Думаешь. Истерзаешь себя до безумия. А так раз – и всё! Днем, когда они всей веселой студенческой компанией сидели в аудитории и ожидали прихода лектора, обсуждая вечерний праздник, кто-то спросил Эльзу, придет ли она, и та с улыбкой спросила: «А надо?», и Арон, неожиданно для самого себя, с непонятной решимостью в голосе выпалил: «Надо!». Это прозвучало настолько несоответствующе веселой атмосфере, царившей среди ребят, что раздались смешки. Но Эльза, посмотрев вдруг прямо в глаза Рону, без тени улыбки сказала: «Я приду».

И вот это «я приду» и держало его тут. Держало покрепче любой цепи. Да если надо было, он бы мог её тут всю ночь ждать. Лишь бы знать, что придет. Не было больше сил носить в себе все эти слова, всё то, что так давно кипело в душе с первого дня их знакомства, с той самой минуты, как он услышал её смех.

Однако встрече их не суждено было состояться. Пришла Наташка, подруга Эльзы, и сказала, что её не будет, что у неё болит голова и еще бла-бла-бла. «Она издевается! – с ужасом подумал Арон. – Делает из меня посмешище. А тон этот давешний, чтобы еще больше унизить. Мол, да-да, дружок, приходи, жди там меня!» И как же не разглядел он иронии в её глазах, не заметил издевки в голосе? Как?

В общем, на этом всё и завершилось. Попрощавшись и под крики «слабак», он вышел из комнаты, в которой был праздник, и пошел к себе. Да и пьяным-то он даже не был. Почистил зубы, взял книгу Пелевина, заложенную на середине, но, не дочитав даже абзаца, отложил и мгновенно уснул с последней мыслью «да пошло оно всё». К тому времени Сергей уже спал, повернувшись ко всему миру спиной. Нет, этот ночной кошмар не мог быть влиянием алкоголя. По крайней мере, не его количеством.

– Знаешь, я сегодня не пойду на Фролова. Скажи, что заболел, – хмуро произнес Рон, хотя и знал, что с Фроловым такая отмазка не подействует. Без надлежавшей медицинской справки прогул будет аккуратно учтен в записной книжечке, что впоследствии обязательно отразится на финальной оценке за предмет. Благодаря студентам старших курсов, они уже были хорошо проинформированы о привычках и «заскоках» каждого из преподов.

– Хорошо. Ладно. Я только за зарядкой заскочить и тебя заодно проверить хотел. Пойду! – сказал Сергей, вытаскивая из розетки и засовывая в карман черный провод. Потом вдруг сел на кровать, на секунду задумался и сказал уже другим тоном.

– Слушай, я сейчас приду обратно… – он замялся, – …попить тебе принесу. Ты только никуда не уходи и дождись меня, хорошо?

– Ладно, дождусь. Спасибо! Всем привет! – сказал Рон и с облегчением услышал, как закрылась за Сергеем дверь. Не то чтобы Сергей был ему неприятен, и он даже ценил то, что он пришел его проведать, но сейчас Пестрову хотелось побыть одному. Странный он был какой-то, этот Серёга, сегодня, и хотя Рон пообещал не уходить, он тут же решил, что уйдет немедленно.

Посидев в кровати еще пару минут, Пестров встал, умыл лицо и шею, внимательно посмотрел на себя в зеркало, оделся и вышел из комнаты. В коридоре при дневном свете ничего не напоминало ему о ночном кошмаре. Дойдя до лестницы, он остановился, посмотрел наверх, но двери на чердак отсюда было не видно. Вздрогнув, Рон быстро пошел вниз. Тётя Паша на проходной, как всегда, сидела в кресле и, опустив очки на нос, поглядывала мексиканский сериал. Он положил ключи на стойку и внимательно, не без трепета, посмотрел прямо на неё, но она, даже не взглянув, автоматически повесила ключ рядом с маленькой табличкой 415 на стене.

– Двери не забудьте закрыть, хорошо? Сквозняки! – гнусваво сказала она, не отрывая взгляда от телека, и Арон вздрогнул. Он почему-то ожидал, что она сейчас скажет что-то непонятное и зловещее, и поэтому смысл произнесенных ею банальных слов стал ему понятен не сразу. Мысленно отругав себя за это, он открыл входную дверь и вышел в прохладу улицы. Стало немного легче.

Поскольку он решительно не знал, что теперь делать, и от навалившейся на его мысли сумятицы не понимал, куда ему идти, то решил просто пройтись в сторону студенческой столовой. Идти было минут пять, и размеренный ритм ходьбы вкупе со свежим воздухом начал придавать его мыслям порядок.

В общем-то, всё это, весь ночной кошмар можно было бы списать на отравление. Мало ли что там местные сомелье добавляют в вино. И если уж говорить по сути, ну какие доказательства реальности того, что с ним произошло, у него есть? Покрасневшие руки? Это аллергия, вызванная вином. Усталость, плохое самочувствие? То же самое. Нет. Это всё не доказательства. Да и к тому же раны на руках должны были быть совсем другими. Они были бы ужасными, а совсем не таким легким покраснением, которое было сейчас. К тому же и оно выглядело уже значительно лучше, посмотрев на свои руки, констатировал Рон. Чем дольше он шел и думал об этом, тем больше не верил в реальность того, что с ним произошло. А дыра в полу, в которую он упал? Да не было там никакой дыры! НЕ-БЫ-ЛО. Ну разве это не самое главное доказательство? Если с ранами на руках еще могли быть какие-то «но»: например, ночью ему могло показаться, что они были глубокие, а на самом же деле там была всего пара царапин и одна капля крови – просто размазалось всё по рукам, то с дырой в потолке над его кроватью всё было весьма однозначно. Дыра за ночь «зажить» не могла.

– Всё бред! – тихо сказал Рон, тряся головой.

Он подошел к двери столовой и автоматически открыл её. Он не хотел есть, но организм подсказывал, что поесть нужно. Рон не стал с ним спорить. Столовая была классическим помещением своего типа советской эпохи. Кое-где её уже коснулись перемены, но в основном, а особенно благодаря потертому коричневому кафельному полу в клеточку, это место было оплотом «советского» в быстро меняющейся стране. Даже меню, довольно скромное, что является обычным для студенческих столовых, не претерпело никаких изменений. И тем не менее были у этого места два весомых плюса. Во-первых, тут было сказочно дешево. Просто не верилось, что такие цены вообще еще могли хоть где-то существовать. А во-вторых, еда тут была полезной. Арон однажды ездил к другу, учившемуся в частном вузе, и, дожидаясь его в столовой их заведения, имел возможность сравнить этих двух бойцов общепита, выступавших в одной весовой категории. Хотя в частной столовой всё выглядело по-современному и от картошки фри с жареными сосисками текли слюнки, Арон догадывался, что за всей этой приятной глазу вывеской скрывается совсем недружелюбное содержание. Цены не были такими уж высокими, но всё равно неприятно кусали студенческий карман. Конечно, в таком возрасте, в принципе, наплевать – полезная пища или нет, но когда денег хватало только на полезную, приходилось убеждать себя в том, что выбор этот сделан осознанно и именно благодаря отсутствию канцерогенов.

Рон взял себе пюре с двумя вареными сосисками и свекольным салатом, а также визитную карточку заведения – «компот». Когда он уже сел за квадратный лакированный стол из толстого растрескавшегося клееного дерева и приготовился поесть, кто-то подошел к нему сбоку и поставил поднос на стол напротив него. Это была Эльза. «Только не сейчас! – подумал Рон. – Только не она!»

– Привет. Можно?

– Да.

– Как дела?

– Нормально. – Почему-то Арона всё это начало раздражать. После ночного кошмара терпения в нем осталось мало, да и вообще на жизнь смотрелось как-то по-другому. Он вдруг как будто со стороны увидел себя во всём этом.

«Попал в любовный треугольничек, называется. Они с Сергеем мутят, а я тут как третий лишний. Тупой угол этого треугольника. Да. Именно тупой! Вот зачем она подсела? Ведь знает, что нравится мне. Не может девушка этого не знать, когда парень на неё так смотрит, как смотрю я. Не может не замечать. Сто баллов пришла поиздеваться. Как вчера. Как же меня это всё достало!» – зло думал Арон.

– Я хотела с тобой кое о чем поговорить…

– Знаешь, я тоже хотел с тобой «кое о чем поговорить»! – вдруг резко сказал Арон и встал из-за стола. Она еще не успела сесть, и они оказались лицом к лицу.

Арон понимал, что сейчас скажет всё. Скажет совсем не так, как собирался, но это было уже не в его власти. Что-то сильное, решительное и вместе с тем злое как будто пробудилось в нем. Неожиданно излагать свои мысли стало просто, а голос звучал уверенно.

– Ты же всё знаешь! – бросил он ей, скаля зубы. – Ты с самого начала знала, что нравишься мне. Не просто нравишься. Я просто с ума сходил по тебе! И к чему я пришел с этим? К одним только издевательствам. Где ты была вчера? Да мне даже пофиг, где! Главное, что ты обещала прийти, ведь понимала, что я хотел тебе всё это сказать. И не пришла ты именно поэтому. Тебе просто хотелось посмеяться надо мной!

– Арон, послушай… – попыталась вставить испуганная Эльза.

– Замолчи! – резко оборвал её он. – Знаешь, мне плевать на все эти ваши шуры-муры! – он хотел сказать с Сергеем, но не сказал. – Но я всего лишь хотел поговорить с тобой. Один раз! Теперь это уже не имеет никакого значения! – Он резко развернулся, схватил куртку, повешенную на стул, и пошел к выходу. Стакан компота, стоявший на столе и задетый им при этом, с пронзительным звоном разлетелся вдребезги, образовав причудливый узор из вишневых ягод и битого стекла.

Все в столовой как будто оцепенели. Уборщица, полная женщина сорока пяти лет, подошла с совком и тряпкой.

– Совсем ополоумел! – сказала она и начала подметать осколки.

Эльза закрыла лицо руками. Тут же открыла опять, взяла свое пальто и вышла вслед за Ароном. Открыв плечом непомерно жесткую дверь на улицу, она увидела стремительно удаляющуюся фигуру Пестрова, быстро шагающую ко главному входу корпуса института. Она постояла немного, глядя ему в спину, достала мобильный телефон из сумочки, тут же убрала его обратно, что-то прошептала и пошла в сторону общежития.

4

Автобус остановился у «стрелков» – у памятника латышским стрелкам. Шипящий звук открывающейся двери и шум улицы вывел из оцепенения ехавшего как будто во сне весь маршрут до центра Арона. Громко втянув в себя воздух, он вышел в холодную сырость набережной и зашагал по бетонной плитке вдоль реки. Никакого плана у него не было. Просто хотелось уехать подальше от общаги, а куда еще ехать, кроме как не в центр города, он не знал. Однажды он слышал от своей мамы, что проточная вода забирает негативные эмоции и плохую энергию. Так как Пестров был материалистом, то очень сильно сомневался в существовании «плохих энергий», но сейчас он готов был принять любую помощь, даже если она исходила от реки и являлась весьма метафоричной.