скачать книгу бесплатно
Всё-таки удивительно. Четырнадцать лет разницы в возрасте – оказывается, такой пустяк… Четырнадцать лет разделяло их, однако Андрей этого совершенно не чувствовал. Может быть, всё правильно? Может быть, не существовало между ними никакой разницы – да и вообще, не существовало ничего, кроме этого вихря, этого жгучего, несказанного, всепроникающего потока, который неостановимо уносил обоих в упоительно стонущую, кричащую, хрипящую и клокочущую бездну первобытного наслаждения?
А если так, то чего ещё можно желать от жизни?
Ничего.
И, приподнявшись на руках, Андрей не прекращал размашистых движений. Пот застилал ему глаза, стекал по лицу – капли срывались с подбородка и падали на тело Ксаны, вздрагивавшее при каждом его толчке и подававшееся навстречу…
Пролог – 6
Дома Андрей перебрал содержимое картонной папки. И убедился, что письма разложены в хронологическом порядке (в конце каждого из них была проставлена дата). Тогда он приготовил себе чай, сделал два бутерброда с варёной колбасой; отнёс всё это на журнальный столик и придвинул его к дивану.
В комнате было душно. Потому он открыл дверь на балкон и разделся догола.
Пока совершал эти нехитрые действия, вспоминал вчерашние похороны и всё, что за ними последовало, а также размышлял об архаичности общественных ритуалов. Хорошо, что их число в современном мире изрядно сократилось по сравнению с минувшими временами. Но свадьбы и похороны, вероятно, ещё не одно столетие продолжат обставлять с показной пышностью – как-никак они помогают канализировать эмоции. Если на то пошло, наши похоронные обряды ещё более-менее терпимы, им далеко до экзотических заморочек, бытующих у иных народностей земного шара. Например, на Новой Гвинее у людей из племени дани после смерти близких принято в знак скорби отрубать себе пальцы на руках. В другом племени на этом острове практикуют поедание усопших – в знак уважения к ним. А на Мадагаскаре члены одного из племён ежегодно устраивают «праздник переворачивания костей», в ходе которого они выкапывают из могил трупы своих родичей и устраивают с ними танцы и тому подобную веселуху…
С такими мыслями Андрей склонился над журнальным столиком. Выбрал – согласно проставленной дате – первое фронтовое письмо. Затем улёгся на диван и, откинувшись на подушку, принялся за чтение.
Проникать в чужую жизнь – есть в этом нечто от вуайеризма. Читать чужие письма всё равно что подсматривать в замочную скважину или в окно, отстранённо и беспристрастно наблюдая за человеком, который даже не подозревает, что рядом присутствует незнакомец, внимательно изучающий его. Наверное, вот так же любопытный ребёнок от нечего делать разглядывает под увеличительным стеклом пойманное во дворе насекомое. Впрочем, разве от этого кому-нибудь становится хуже? Ведь насекомое ни о чём не ведает, а посему ход вещей для него продолжает оставаться неизменным.
Подобные сравнения поначалу мелькали в сознании Андрея параллельно чтению.
Но вскоре их не стало.
Он просто лежал на диване (изредка приподнимался, брал с тарелки бутерброд, откусывал от него; жевал, запивая остывающим чаем – и снова откидывался на подушку) и читал письма, постепенно забывая, что они чужие.
Часть первая
«Здравствуй Ксана! Боевой привет тебе с третьего украинского фронта! Вот такая у нас полевая почта что сегодня приехал новый почтальён и привёз сразу три письма. От тебя и мамы и брата Игорёхи. Старый то почтальён оказывается попал под бомбёжку и его случайно убило. И собака же такой этот новый почтальён Саломатин его фамилия. Представляешь не отдавал мне письма падло а только когда я станцевал то он их отдал. Конечно писали то вы с мамой и Игорёхой все в разные дни это просто накопилось. Ну ничего сразу отвечаю пока у нас здесь тишина и есть время. Тебе пишу первой а им всем остальным потом буду.
Я немного беспокоюсь потому что Игорёха пишет как ты соседу Петьке глазки строишь. Но я думаю что это Игорёхе наверное показалась. Ктому же Петька младше на три года и не может быть чтобы ты такому сопливому сосунку глазки строила. Тем более муж у тебя сержант и боевые Медали имеет не говоря уже про Орден Красной Звезды. Мама хворает ты к ней заходи. Я написал пусть и она к тебе по чаще заходит чтобы не скучно было одной пока ты меня дожидаешься с фронта там дома и наверное часто грустишь. А мне ещё бить фашистскую нечисть паскудную которая расправила свои чёрные крылья над нашей Советской Родиной. Ничего потерпи ведь все тоже терпят как и мы с тобой. Врагу не удастся растоптать кованым сапогом мои и твои Мечты о совместном семейном счастье.
Правильно что ты подписалась на Военный Заём надо помогать Армии тем более что все на Заводе подписывались но всётаки старайся сильно не транжириться чтобы не голодать. Я тут часто думаю как мы будем жить когда кончится Война и я вернусь на родной Завод? Как будет хорошо нам вместе! Опять в одном цеху продолжим по стахановски трудиться. И прекрасную зарплату и премии будем с тобой получать. Скоро купим граммофон или радио приёмник если снова разрешат после войны радио приёмники иметь. Не говоря уже о разных платьях которые заказывать у портнихи сможем для тебя хоть каждый месяц. А по выходным обязательно станем посещать кинотеатр. Я по кино соскучился. Снова картину Весёлые Ребята и хронику разную мечтаю посмотреть.
Но больше всего мечтаю о том чтобы поскорее снова обнять твоё любимое тело. Как вспомню какое оно тёплое бывает и грудь твою во сне вижу и лицо с глазами голубыми. Даже иногда плакать хочется но конечно я терплю и зубы стискиваю поскольку сержантскому составу не полагается такой пример показывать простым бойцам. Если сержантский состав станет слабость проявлять то как с него можно брать пример? Особенно тем новобранцам кто ещё не обстрелянные? А ты у меня красивая и я к тебе обязательно вернусь когда истреблю ненавистного врага.
А если снова пристаёт бригадир Федоренко из Десятого Цеха как ты раньше жаловалась то скажи что я скоро вернусь и набью ему ебальник. Я до войны уже бил он это должен хорошо помнить. Тогда мы в обеденный перерыв на площадке перед нашим цехом играли в футбол на бутылку водки и он мне подножку сделал. Вот я за это ему и набил. Чтобы себя хитрее других не считал скотина. Подумаешь велика важность бутылка она для меня не главное. Но это же вопрос принципиальный чтобы всё было по честному. Правильно?
Ещё можешь за меня радоваться потому что я заявление в Партию подал. Мне много раз предлагали поскольку боевые заслуги большие имею и давно пора все так говорят. Но чтобы Партийная Комиссия приняла надо учить разные материалы а были сплошные бои и никакого свободного времени. А теперь время есть пока мы тут отдыхаем от боёв и я все вопросы выучил которые будут спрашивать. Даже дополнительные. Например приказ Товарища Сталина от 28 июля 1942 года наизусть. Смотри как хорошо и правильно он сказал. Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв! Надо упорно до последней капли крови защищать каждую позицию и каждый метр Советской Территории! Цепляться за каждый клочок Советской Земли и отстаивать его до последней возможности! Наша Родина переживает тяжелые дни! Мы должны остановить а затем отбросить и разгромить врага чего бы это нам ни стоило! Немцы не так сильны как это кажется паникерам! Они напрягают последние силы! Выдержать их удар сейчас в ближайшие несколько месяцев это значит обеспечить за нами победу! Можем ли выдержать удар? А потом и отбросить врага на запад? Да! Можем! Ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно! И наш фронт получает все больше и больше самолетов и танков и артиллерии и минометов!
Это я тебе по памяти пишу. Там ещё дальше есть хорошие слова но больше писать не могу потому что новый почтальён уходит и надо отправлять письмо. А то боюсь что он не захочет чуток подождать. Не известно когда теперь получится в следующий раз но если будем стоять то я тебе завтра или после завтра опять напишу. А сейчас отправляю сразу два письма это и прошлое.
Целую крепко и вспоминаю каждый день. И ты пиши как там твои дела? Какая дома стоит погода?
С горячим красноармейским приветом твой муж А. 11 августа 1944 года».
***
«Здравствуй Ксана! Пламенный Коммунистический привет тебе от твоего мужа! Можешь поздравить. Меня приняли в Партию и выдали Партийный Билет. Его можно потерять только вместе с жизнью ведь теперь я коммунист. Мы конечно всей батареей отметили это знаменательное событие как полагается по русски. Лейтенант Маракшин выдал спирт из НЗ и сказал что это большой праздник когда число членов Партии растёт. Тем более моего комвзвода младшего лейтенанта Шаронова тоже вместе со мной приняли.
В остальном всё у меня по прежнему я жив и здоров. А что же мне может сделаться если мы пока ещё продолжаем отдыхать и в бой не идём? Погода здесь стоит очень хорошая тёплая. Вокруг чирикают воробьи как будто сейчас мирное время. А как погода там у вас? Я всё время думаю про тебя с молодым Федькой и очень сильно беспокоюсь прямо места себе не нахожу. Когда ты изменила мне с лекальщиком Курковым из Двенадцатого Цеха я тебе простил это блядство. Потому что ты на коленях ползала и мои ноги целовала помнишь? Обещала что больше это никогда в жизни не повторится помнишь? Так смотри же мне! Жена коммуниста не должна быть прошмандовкой потому что весь народ на нас смотрит и берёт пример. А бригадиру Федоренке когда вернусь я всётаки набью ебальник для профилактики ты не сомневайся.
И насчёт моих прошлых писем не огорчайся что сгорели зимой при бомбёжке. А я и не знал ты мне об этом раньше не сообщала ну что же теперь поделаешь. Ничего страшного тут нет бумага она и есть бумага. Письма я новые напишу. И вообще зачем хранить письма они ведь всё равно живого человека не заменят. Ещё когда у нас заряжающим был Валера Шухряков он сочинял для всех неженатых во взводе письма которые они потом посылали девушкам. Так в тех письмах столько приключений придумывал прямо умереть не встать как девушкам нравилось. А ему за это махры или ещё чего. Но теперь Валера убыл по ранению. Наверное гденибудь в госпитале для других сочиняет. Молодец головастый парень ему бы в писатели пойти. А я конечно сам тебе по правде фронтовую жизнь описываю мне Валера никогда не сочинял. Потому что правда между мужем и женой это главное.
Я скоро вернусь и тогда целую неделю не буду тебя с кровати выпускать. А как ты думала мужчине без жены столько времени? Я же не могу сам себе дрочить каждый день как Чантурия из второго расчёта пока его не убили под Кировоградом. Так что одни письма пока между нами остаются как тонкая ниточка и так будет до самой победы.
Сейчас вспомнил случай. Когда умерла из соседнего дома Тракторина Мараховская ты её не помнишь поскольку в то время мы с тобой ещё не были женаты. А зарабатывала она хорошо поэтому после неё много красивых платьев осталось которые родители отдали младшей сестре Тоньке. И она на выпускной вечер одела одно из этих платьев. Ей сразу стало плохо и в больницу отвезли. Никто даже не понял почему. А потом прошло время и Тонька уже на заводе работала когда пошла в сестриной спортивной форме нормы ГТО сдавать. Три километра пробежала и умерла. Врачи потом сказали грудная жаба но Тонька всегда казалась здоровая поэтому все удивлялись. А бабки во дворе говорили что это давно известно будто через одежду или другие вещи человек может и болезнь и смерть передавать другому человеку. Как электрический заряд. Вот дескать смерть через платья сестры и предалась Тоньке. Поэтому никогда нельзя после мёртвых донашивать. Но ещё бабки говорили что не только плохое а ещё и хорошее точно также можно через вещи передавать. Электрический заряд ведь не только отрицательный бывает но и положительный. Правильно?
Но не подумай что я тёмным суевериям поддался тем более ФЗУ закончил и ещё коммунист и должен быть сознательный. Просто я веду к тому рассказ про Тоньку что есть во мне твёрдая вера в силу воли человека которая не только горы может двигать и гидростанции строить. Например если я очень хочу как электрический заряд через вот эти письма свою любовь тебе передать то значит это должно получиться. И все мои мысли чтоб тебе передались как я скучаю и тоскую. И чтобы ты верной оставалась и понимала как мне бывает трудно хоть я и не жалуюсь а выполняю свой священный долг. Поскольку эти листки бумаги как бы часть меня самого и отпечатки моей личности понимаешь? Ничего здесь от суеверий нет просто одно большое желание.
Вобщето не думай я свой моральный уровень поддерживаю как положено и не падаю духом. Мужики про меня даже шутки разные шутят и насмешничают что я стараюсь быть таким правильным а того не понимают что на самом деле мне и стараться то не надо я такой какой есть. А вчера мы с Насаевым ходили на охоту. Насаев северного народа наподобие чукчи. Говорил что со ста метров белке в глаз бьёт без промаха а мы не верили и смеялись. Не знаю как насчёт белки но зайца он с одного раза подстрелил. Правда от головы ничего не осталось винтовка всётаки на человека рассчитана а не зайца. Но ничего весь наш расчёт наелся от пуза а то надоела полевая кухня.
Вот пока писал это письмо нас построили и прочитали Приказ ночью менять позиции и думаю начнётся наконец большое дело. Хотя об этом больше ничего тебе рассказывать не имею права потому что военная тайна не шуточки сама понимаешь. Но я рад что больше не будем стоять на месте. Потому что стоишь на месте и расслабляешься а чтобы не терять бдительность и дисциплину надо непрерывно бить фашистскую мразь и гнать её до самого логова. Чтобы скорее закончить войну и вернуться к своим Жёнам и Матерям. Поэтому больше писать нет времени. Прими мой сердечный крепкий поцелуй.
С приветом из Действующей Красной Армии твой А. 16 августа 1944 года».
***
Чтение настолько захватило Андрея, что он забыл, где находится. События почти шестидесятилетней давности с каждой минутой становились более яркими, выпуклыми, ощутимыми – будто всё происходило с ним самим. Будто его душа на время переселилась в тело этого Неизвестного Солдата.
Неизвестного?
Ну конечно же, ведь Андрей не знал даже его имени. Не знала и Ксана. Да и её родителям вряд ли оно было известно. Что могло означать это – приписанное в конце – торопливое «А»? Алексей? Антон? Андрей? Анатолий? Возможно, это вообще не имя – это могла быть и фамилия. Впрочем, подобная необозначенность только приближала к Неизвестному Солдату. Потому что дело не в деталях, не в случайных ярлыках и даже не в каких-то незначительных внешних сходствах и расхождениях, это наносное, как пыль на сапогах, которую легко стряхнуть, не утруждая себя мыслями о ней; главное – легко угадываемое чувство ожидания и та недосказанная тоска, которая незримо наполняла воздух, проникала в лёгкие с каждым вздохом, вливалась в давление атмосферного столба, многократно его умножая. Это было ему настолько знакомо! Словно он вернулся в собственное прошлое после неразборчиво-суматошного сна, после долгой обманчивой дороги в ином, спокойном и неправдоподобном мире, который существует лишь в воображении, чтобы манить и обещать.
***
Манить и обещать.
Это свойственно всему, что связано с мирной жизнью – когда ты находишься на войне.
Там слишком многое меняется. И ты достаточно быстро понимаешь, что нельзя верить не только воспоминаниям, но и тем чувствам, которые сопровождали тебя в гражданской жизни – а они периодически всплывают, подобно фантомным болям, что поделать, они настойчивы, неотступны и почти неизлечимы. Во всяком случае, с ними чрезвычайно трудно бороться.
А ещё на войне нельзя верить мечтам о счастливом будущем. Это расслабляет и убивает, пожалуй, вернее любой пули.
Как быстро и легко это вернулось!
Неизвестный Солдат всему виной – то была наиболее отчётливая мысль, которая коротко мелькнула в мозгу Андрея и погасла; хотя остался неприятный осадок, подобно тому как после боя остаётся в ноздрях и щекочет горло уже переставшая быть смертоносной, но всё ещё тревожная пороховая гарь.
А ещё осталась шероховатая царапина в сознании насчёт платьев покойницы, насчёт писем, способных перенести заряд настроения, некий направленный импульс – а, по сути, как бы часть человеческой личности… Не это ли происходило с Андреем теперь, когда он держал в руках пожелтевший от времени листок бумаги и читал строки, присланные с фронта неизвестным, давно упокоившимся в сырой земле человеком?
***
Андрей не сумел прочесть начало следующего письма. Поскольку, в отличие от предыдущих, оно было написано карандашом – и текст в верхней части страницы стёрся, стал неразличим. Оттого прошлое ворвалось с середины предложения, в разгар неведомо как начавшегося боя:
«…и правильно сделал потому что этот бруствер может быть и спас мне жизнь. Два раза осколки ударяли в него хоть и на излёте но убить могло или покалечить. А так ничего всёже пронесло. Но быстро гады успели засечь нашу огневую позицию такого если честно никто не ждал. Правда с правого фланга сразу пошли в бой наши тридцатьчетвёрки и пехтура везде а в небе миги и яки там немцу вобще было нечего делать. Только Маракшина жалко всёже не повезло его случайным прямым попаданием накрыло. Хотя конечно целились по нашим огневым а вот такой разброс что в КП[1 - КП – командный пункт.] попали. Потом возле воронки только одну ногу Маракшина нашли и ещё логарифмическую линейку. Хотя лейтенант редко своей линейкой пользовался. Только когда цель не видно и ему с НП[2 - НП – наблюдательный пункт.] координаты дают. А когда видно то зачем время терять на вычисления если у него итак всегда с первого раза ловко получалось даже двигающуюся цель в вилку брать. Тем более неподвижную. Точный глаз был у Маракшина ничего не скажешь все говорили глаз алмаз. Но погиб по нечаянному случаю жалко его ведь ещё мог бы жить и жить совсем был молодой.
Теперь вместо Маракшина у нас Шаронов комбатом. А насчёт разброса я сразу сказал что это наверное румыны по нам стреляют. Поскольку фрицы обычно гораздо аккуратнее снарядами обкладывают это же ясно пристрелка у них намного быстрее они ведь воюют уже сколько лет по всей Европе и научились хорошо. А этим распиздяям румынам откуда уметь разве они когда нибудь по настоящему воевали как фрицы? Никогда не воевали и не умели а только кур щупали по оккупированным подворьям и драпали от нас при первой возможности. Так насчёт разброса я сразу и сказал что это наверное румыны. Скоро выяснилось что я правильно говорил. Когда наши с правого фланга как следует прижали они свои орудия побросали и мимо нас драпанули на юг через мёртвую зону. Но наша авиация не зевала и всё таки их накрыла. Потом мы с ребятами ходили штыками докалывать и точно оказались румыны. У них мы даже ничего не спрашивали кончали сразу. А у немцев иногда спрашивали но ты про это ничего не знаешь так я тебе расскажу. Не знаю правда ли а может просто хохма какая но так все говорят что среди немцев бывают хорошие люди антифашисты они за нас и вместо хайль гитлер отзываются драй литер. Это в переводе значит три литра. Чтобы значит гитлера не прославлять они так говорят. Но нам ещё ни разу ни кто так не отозвался на хайль гитлер сколько мы ни спрашивали. Мало их наверное хороших то среди немцев. А фашистов конечно жалеть ни к чему ну мы и не жалели их ведь ещё осталось вон сколько недобитых. Ничего скоро изведём всех под корень и румынов тоже заодно.
А у тех мёртвых румынов мы немного разжились харчами иностранными это же не мародёрство а нормальная боевая добыча. У них было навалом тушёнки в ранцах а во фляжках спирт вместо воды но слабоватый. Наш спирт намного забористей.
А всё равно этот румынский спирт оказался очень кстати и мы выпили за скорую победу. Однако всё это было позавчера. А потом мы пошли вперёд и оставив позади освобождённые от агрессоров Тирасполь и Бендеры и так никуда не заходя повернули на юго-запад и всё пёрли и пёрли вперёд. Я надеялся может сразу до моря дойдём. Но нет не дошли. Сейчас стоим на месте и уже оборудовали себе позиции. Конечно будет артподготовка и мы опять покажем фашистам и их холуям как умеет сражаться Советский Народ тесно сплотивший свои ряды вокруг нашей Коммунистической Партии! Будут знать как на нас нападать грязной сворой. Да они вобщето уже знают как в частушке которую у нас тут поют:
Все немецкие вояки
На словах были сильны
Только после каждой драки
Мыли в озере штаны.
А пока что мы готовимся потому что до Берлина ещё далеко. Уже в который раз проверяем топографическую привязку к местности поскольку буссоль[3 - Буссоль – оптический прибор для измерения магнитного азимута на местности.] осталась всего одна и та разъёбанная. А в небе смелые соколы Советской Авиации летят за линию фронта и отбомбившись возвращаются. Думаю скоро начнётся поэтому прощаюсь с тобой Ксана и заканчиваю письмо а отошлю позже.
С горячим боевым приветом из освобождённой от заклятого врага солнечной Молдавии всегда твой сержант А. 24 августа 1944 года».
***
Молдавия.
Для него это являлось чем-то наподобие ключевого слова, отпирающего заржавевшие от времени потайные замки памяти, тем приводным шкивом, который заставлял вращаться на невидимых осях многочисленные шестерни скрипучего эскалатора, ступив на который неизменно опускаешься на одну и ту же станцию и садишься в один и тот же вагон скорого поезда, уносящего в прошлое.
Всё это было не здесь, не сейчас.
Всё это клубилось где-то по другую сторону жизни. Но оставалось с Андреем, ожидая подходящего момента, чтобы напомнить о событиях минувшего.
Хотя прошлого не вернуть и ничего в нём не изменить, не подкорректировать, но сбежать от него невозможно. Оно всегда таится невдалеке и готово, бесшумно выскользнув из-за угла, похлопать тебя по плечу или схватить за грудки да встряхнуть так, что белый свет покажется с овчинку.
…Вернувшись из армии осенью девяносто первого, Андрей полагал, что ему, молодому и здоровому, бывшему сержанту ДШБ[4 - ДШБ – десантно-штурмовой батальон.], не составит труда устроиться на работу. Но вскоре выяснилось, что это не более чем досадное заблуждение. Точнее, вакансии-то имелись – на заводах и стройках; однако зарплата предлагалась смехотворная. Брали также в милицию, в патрульно-постовую службу, но и там платили столько, что сводить концы с концами казалось достаточно проблематичным. А деньги Андрею были нужны. Отца своего он никогда в глаза не видел, поскольку тот разошёлся с матерью, когда Андрею не было и года, и следы его давно затерялись где-то на Украине; а мать-сердечница, в результате павловской реформы потерявшая в одночасье все трудовые накопления со сберкнижки, теперь кое-как пробавлялась на нищенскую пенсию. Само собой, ни о каком серьёзном лечении не могло идти и речи… Словом, Андрей ломал голову, как бы подзаработать, и с каждым днём эта задача казалась всё неразрешимей. Пойти бойцом в группировку к браткам? Нет, это не для него. Челночить за тряпьём в Турцию или в Польшу? Тоже не ощущал в себе никаких способностей.
Трудно предположить, как сложилась бы дальнейшая жизнь Андрея; но всем распорядился случай. В Бендерах жил его армейский сослуживец Костя Россохач, отец которого организовал небольшую фирму по продаже подержанных иномарок. Ему требовались надёжные ребята для того, чтобы перегонять автомобили из Европы – и Костя в письмах неоднократно приглашал своего товарища на эту работу. Наконец Андрей решился. И приехал в Бендеры. Однако за несколько месяцев, пока он собирался, в Молдавии многое переменилось. Заполыхал конфликт между ПМР[5 - ПМР – Приднестровская Молдавская Республика.] и Кишинёвом… Правда, в те дни, когда Андрей появился в доме у Кости, дело как будто шло к стабилизации; поговаривали, будто Бендеры объявили зоной мира, и это имело даже наглядное подтверждение: с дорог убрали бетонные плиты, препятствовавшие проезду на молдавскую сторону (точнее, проехать-то было можно, но только не на бронетехнике, а автотранспортом и очень медленно, лавируя в узком пространстве между плитами). В надежде на то, что вскоре страсти улягутся, и бизнес можно будет возобновить, Костя уговорил товарища не уезжать, выждать немного. И Андрей, послушавшись, остался.
А затем наступило девятнадцатое июня.
Был прекрасный летний вечер, и ничто не предвещало беды. По улицам бегали дети, гуляли старики, прохаживались влюблённые парочки. В школах гремела музыка, поскольку девятнадцатого июня по всему городу шли выпускные балы… О, эти очаровательно юные выпускницы! Наверное, даже в самом страшном сне не могли бы их отцы и матери увидеть такое: десятки и десятки мёртвых девчоночьих тел; изнасилованных; истерзанных; с вывернутыми руками; с разорванными ртами; с животами, вспоротыми армейскими штык-ножами. В белых платьях, ещё недавно таких нарядных, а теперь изорванных в клочья и залитых кровью (через несколько дней тела раздулись и испускали ужасающее зловоние: летняя жара быстро делала своё дело… а поскольку поначалу убирать трупы было некому, то вскоре лица мертвецов покрылись шевелящимся слоем жирных опарышей и превратились в зловещие белесые маски). Но всё это было потом; а тогда, в прекрасный летний вечер девятнадцатого июня Костя позвал Андрея на день рождения к своему другу. Тот жил невдалеке от судоремонтного завода. Застолье было в самом разгаре, когда поднялась пальба. Это передовые колонны «румын»[6 - Румынами приднестровцы называли – независимо от национальности – всех, кто участвовал в боевых действиях на стороне Кишинёва.] – с трёх сторон – вошли в Бендеры.
Поднялась паника. Люди с криками бежали по городу – кто куда.
Дети.
Старики.
Влюблённые парочки.
Сотни мирных жителей, мужчин и женщин, ни в чём не провинившихся перед миром. А если и провинившихся, то не настолько, что их за это следовало лишать жизней.
Многие нашли свою смерть в тот вечер на улицах Бендер. На следующее утро центральная площадь была буквально усеяна бездыханными человеческими телами.
…Костин дом, где остались его родители, находился в западной части города. И он, сопровождаемый Андреем, рванул туда, навстречу надвигавшимся «румынам».
Если бы только знать, что на кладбище засели вражеские снайперы!
Но они этого не знали.
Один из снайперов убил Костю.
Увы, напрасно Андрей, задыхаясь, нёс на спине мёртвого товарища, чтобы отец с матерью могли сказать ему последнее прости. Он обнаружил во дворе лишь посечённые осколками трупы Костиных родителей. У дома отсутствовала половина стены, а из-под просевшей крыши вырывались языки быстро разгоравшегося пламени.
И Андрей пустился в обратный путь.
Через час или два он присоединился к горстке защитников города, засевших в здании горсовета и упорно отбивавших атаки неприятеля: там держали оборону представители Рабочего Комитета и местные гвардейцы.
Немногословный пожилой дядька мастерового вида выдал Андрею карабин и определил ему сектор обстрела.
По оборонявшимся прямой наводкой лупили фугасами танки. Всё вокруг грохотало, клокотало, содрогалось в дыму и в пыли; всё было озарено всплесками огня, опалено жаром близкой смерти… После артподготовки на штурм горсовета – волна за волной – бросались подразделения регулярных войск. Но атаки «румын» неизменно оказывались отбиты. Несмотря на многократные усилия, им так и не удалось ворваться в горсовет и овладеть зданием.
После этого боя Андрея приняли в бендерскую гвардию.
…С тех пор прошли годы.
Бендеры от Тирасполя отделяет совсем небольшое расстояние, и теперь между этими городами ходит троллейбус. Номер у него – девятнадцатый. Говорят, в память о девятнадцатом июня 1992 года.
Война и мир, противоположные грани бытия, они существуют неразделимо. По крайней мере, до тех пор, пока существует человеческий род. Одно невозможно без другого, так было и всегда будет. Андрей понимал это. И всё же сейчас, в мирное время, воспоминания о военной поре язвили его сердце подобно острию ножа.
Лучше бы ничего не вспоминать.
Жаль, что это невозможно.
***
Бендеры – достаточно большой по молдавским меркам город с населением больше сотни тысяч душ. Это форпост левобережной ПМР на правом берегу Днестра, и потому – как бельмо на глазу у кишинёвских властей. Неудивительно, что здесь происходили наиболее яростные бои между молдавской регулярной армией и русско-казачье-молдавскими формированиями ПМР.
Кроме казаков в Бендерах против «румын» воевали подчинявшиеся Тирасполю народные ополченцы и так называемые ТСО – территориальные спасательные отряды. Но всё это Андрей узнал позже, а тогда, в первый день, случаю было угодно, чтобы он присоединился именно к бендерским гвардейцам.
Возглавлял батальон республиканской гвардии подполковник Юрий Костенко – невысокий мужчина лет сорока, местный военный отставник, бывший «афганец». Побеседовав с Андреем, тот принял его в батальон с денежным содержанием, в два меньшим, нежели зарплата офицера российской армии; посему вряд ли Андрей в ту пору являлся наёмником в полном смысле этого слова – скорее добровольцем. Наёмником он стал гораздо позже, когда пошёл защищать Сербску Босну[7 - Сербска Босна – Республика Сербская, самопровозглашённое государство, созданное сербами в 1992 году в ответ на инициированный боснийцами-мусульманами выход Боснии и Герцеговины из состава Югославии.] от «духов» и кроатов[8 - Кроаты – хорваты.]… Вообще на стороне ПМР «диких гусей»[9 - «Дикие гуси» – наёмники.] не водилось: во-первых, у руководства самопровозглашённой республики не было на это средств и, во-вторых, хватало своих защитников. Зато у Кишинёва наёмников имелось предостаточно. Что до Андрея, то он ни за какие деньги не пошёл бы к «румынам», особенно после того, как насмотрелся на зверства, которые они творили по отношению к мирному населению. Трупы изнасилованных молодых женщин с отрезанными грудями… насаженные на сельский плетень головы казаков с забитыми в пустые глазницы гвоздями… паренёк, ещё совсем подросток, насквозь проткнутый куском заострённой арматуры: его, вероятно, заподозрили в принадлежности к формированиям «сепаратистов».
Нет, этого Андрей никогда не забудет.
Чем же его война отличалась от той, давно прошедшей? Ведь и тогда, и сейчас люди просто защищали от варваров родную землю, свои дома, своих женщин и детей, разве не так?
Правда, некоторые различия всё же имелись.
Например, предательство. Вряд ли в Великую Отечественную били в спину так часто и непоправимо, как в девяносто втором. Причём предательство, как правило, исходило сверху. Так впоследствии Андрей узнал, что именно из Тирасполя поступил приказ оставить Бендеры девятнадцатого июня – якобы для того, чтобы туда смогли войти миротворческие силы. А когда приказ был выполнен, в пустой город – вместо российской четырнадцатой армии – вошли «румыны»: походным маршем, на танках и бэтээрах, уверенно и спокойно. Словно Кишинёв заранее договорился обо всём с военным руководством ПМР.
Единственным местом, где осталась горстка защитников, было здание горсовета. Андрею просто повезло, что он туда попал. В противном случае его, вероятнее всего, пристрелили бы где-нибудь на улице.
Вскоре неприятеля вышибли из города, хотя это далось непросто. Несколько дней тяжёлых боёв и огромные потери – такой оказалась цена непонятного приказа сверху.
Но это была ещё не вся цена. Освобождая улицу за улицей, гвардейцы обнаруживали повсюду трупы «гражданских»; выяснилось, что «румыны» успели расстрелять сотни мирных бендерцев – без суда и следствия, по малейшему подозрению в симпатиях к «русским террористам».
Однако и на этом не закончилось. В конце июня поступил новый приказ из Тирасполя, аналогичный первому: оставить Бендеры, освободить место для ввода российских войск, предназначенных разъединить противоборствующие стороны. И опять всё повторилось: едва защитники вышли из города, как их позиции оказались заняты врагом…
