скачать книгу бесплатно
…Что скрывать – ОНИ были безумно рады, когда сорвались навстречу новым землям, облакам, материкам. Они сами стали детьми: ДЕТЬМИ СВОБОДЫ. «Дети свободы, Данька. Ты должен понимать…». Это – дядя Жора.
И вот – опять. Воскресенье…Август, жара, город ждет карнавала. А я, как дурак, торчу на площадке. Кричу в дупло черному пигмею: «Как там тебя? Отгоняй свое корыто…»
Он кивает, странно (не по-человечьи) раздвинув губы. У него есть начальник. У начальника – ключи. Всем наплевать, что вчера звонил Леха. Он сказал: «Завтра воскресенье: святой день.» Он сказал: «Давай махнем завтра: на набережной уже строят что-то, пляж «Бизон» перекрыт…». Он сказал: «Давай погоняем девчонок, там девчонок – утопись!.. Только я пересяду в твое «турбо, лады?»
Это мы так гуляем. «Турка «у него старая; как все из этой страны: снаружи – навороченная, но все это бижутерия. Зато – самая дешевая «коляска для спортивных и активных». Поэтому он любит рассекать на моей, итальянской, с электроприводом. И я в нашей связке – вроде как «случайно встреченный друг «, если он заарканит такую же бойкую наездницу.
Позднее уже утро. Но выезд, как всегда, заперт. Длинный белый лимузин. Черная харя уже в кабине. Иногда он выскакивает (привычно протирая что-то там на капоте) и рассевшиеся под липой старушки пугливо подбирают ноги. На повестке дня у них всегда злободневный вопрос: он моется, эфиоп, или ему не надо?
Пробегают озабоченные жильцы, поругивая Белого Господина – и шаркают вниз по ступенькам. И кот Челюскин мешается тут же, не решаясь занять дупло.
Жара уже подъедает площадку; я все еще кручусь у спуска.
Я так увлекся, что все упустил. А он – уже рядом! Весь в белом, только сандалии коричневые. А что на голове – я не понял. Я туда просто не достал. ОН – возвышался. Воздвигался, встраиваясь в свободное пространство. И еще:
ЛЮ-Ю-ДИ! Заходя на нашу (колясочников) территорию, никогда не складывайте на груди свои руки. От этого вы кажетесь еще выше снизу.
Я поздно спохватился. Он уже вырос надо мной – могучей белой колонной, подпирающей небо. Потом он нагнулся, одним только взглядом засовывая меня еще глубже в коляску. (Хотя – куда еще глубже?)
Он смотрел на меня так, как дядька Мотыль из соседнего дома, которому неожиданно притащили диковину в его коллекцию насекомых.
– Дай лапу, друг! – Доверительно донеслось с высоты. – А я тебе дам косточку. Вкусную косточку, гав?..
Тяжелые его грабли прямо пригвоздили коляску к бетону.
– Чего надо? – Заорал я в его склонившуюся морду. – Иди отсюда!
И сразу загалдели старушки: моя единственная опора. Баба Улька запричитала, что ей мешали спать ночью: сейчас вот она пойдет – и вызовет участкового…А Мелания Сидоровна добавила: «Ступай, ступай, потом нам расскажешь».
– Щеня, ты чо – не понял? – Голова искренне удивилась. – Я же по-хорошему: знакомиться… Граждане! – Вдруг завопил ББГ. – Я же для них (и он указал на меня), все для них стараюсь.
Будут жить, как детки у пчелки…Вы что, на стены не смотрите? Буцай, – засигналил он в окошко. – Тащи агитацию…
Буцай приволок несколько рулонов: на первом плакате оказалась реклама ЖЕНСКИХ БОЕВ В ГРЯЗИ (ага, как раз для нашего чопорного «педсовета»!), на другом – еще почище: какие-то разноцветные шары – с игривой внизу надписью: «Хочешь сладкий сюрприз, негодник?». Потом вообще что-то непонятное: женская голова в тумане, прямо над ней – затейливая ювелирная штука, явно под старину – словно разобранная на части корона, и все это под размытым текстом: «кому достанутся ПРОПЕНДУЛИИ?».
Швырнув эти образцы на колени старушкам, ББГ гневно уставился на помощника.
– А где самое главное, пиратская твоя …академия? Где ОАЗИС, я в кого говорю?
– В меня… Все, значит, там, на «Бизоне» – у массажиста, то есть – бич-менеджера. Сами велели ему отдать…Сбегать?
– Не надо. Ступай туда…Благодетелей здесь не любят…Отсталые люди!
Он опять опасно склонился.
– Сам ложкой не расхлебаешь своего счастья, юный …технопитек! А сейчас признавайся, как звать сеструху. А-а, не слышу!
Я молчал, в первый раз ощутив себя партизаном на допросе.
– Машкой ее зовут, – отозвалась со скамьи ренегатка. – Но она только школу закончила.
Голова Белого дернулась и отъехала в профиль. Из-под страха мне даже показалось, что она раздулась – и стала размером с его же лимузин. (Зрительно они было на одном экране.)
– Машка, значит. – Он вдруг улыбнулся: вполне безобидно. – Здорово!
И слегка качнул мою коляску. Я чуть не выпал!..
– Что, малыш, не пускают? – Он маршальским жестом указал вниз, на запирающую выезд собственную тачку. И завопил, как полоумный, размахивая руками.
– Сволочи!..Мироеды!.. Кровь народную пьете…Зажрались! – Его крик взметнулся ввысь, прыгая, как человек-паук, по балконам. Захлопали двери и форточки. – Нахапали, а теперь разъезжают, капиталисты чертовы, мистеры-твиттеры…Владельцы заводов, блогов, берлогов! А дитю куда податься (он вновь потряс коляску)? У него, дитяти, крылышек нет.
– Правильно. – Прошамкала ренегатка, имея в виду что-то свое. – Совсем нету совести.
И тут я почуял, что мое кресло стало двигаться в режиме укачивания: туда – сюда, туда – сюда.
Он качал меня одним мизинцем! И в такт движению, как у болванчика, скользила его морда. Я зажмурился – и тут же огреб легкий шлепок по затылку.
– Малыш, ты заснул? Даже «пи-пи» не хочешь?
Тут я услышал новый звук: кто-то легко и споро перепрыгивал через ступеньки. Кто-то больше ребенка, но меньше человека. Вслед раздавались шаги покрупнее.
– Даниил, живой?
Странный вопрос. Не такой уж здесь страх, чтобы помереть.
Я развернулся – и чуть не «поцеловался» с раскрытой собачьей пастью. Черноуховская собака жадно дышала после утренней тренировки. Сам Петька то же был взмыленный: казалось, что его черная футболка (с неизбежным котом в кимоно) вздымается сама по себе.
Лавочка при виде Петьки возбудилась и пришла в движение. Всех опередила Мелания Сидоровна.
– Хам Хамыч! – Указала она всем на ББГ. И победно сжала губы.
А Петька уже попер на господина в белом, хотя мог бы и обойти.
У начала пандуса он подозвал собаку («Пошли, Тристан. Новая игра…») и не спеша стал спускаться вниз.
– Э-Эй! – Предостерегающе крикнул Белый Господин…Но Черноухов даже не тормознул.
Его собака бодро обежала по периметру всю машину и, наконец-то, унюхала то, что искала: правое переднее колесо. К нему-то она и пристроилась, шикарно задрав лапу.
Я так и не понял сверху: не то подоспевший Петька вышвырнул водилу, не то он сам выкатился от греха подальше… В след ему Петька запустил огромную, как поднос, фуражку.
А потом он нежно стронул машину с места и, на виду у всех, задами провел ее в глубину двора, где и поставил на новую стоянку: между двумя мусорными контейнерами.
Даже не захлопнув дверцу, Черноухов спокойно вернулся к освобожденному устью пандуса. Там он похлопал за ушами подбежавшего Тристана. Потом он поднял голову и крикнул наверх, адресуясь по-соседски к автовладельцу:
– Ты там подтолкни пассажира. Он что, заснул?
Белый Господин стоит передо мной. Теперь он сам запирает спуск: всей своей глыбой, с намертво стиснутыми за спиной пальцами.
Я зажмурился (в который раз!). Я уже представил, как лечу живым снарядом – и прямо в черную грудь. А потом перехожу на полную инвалидность: в спинальники.
Медленно, медленно – в непостижимо тягучем кадре, пальцы Господина разжались. Но еще медленнее он сделал шаг в сторону – и кивнул мне головой: «Проезжай…».
Я еще глянул напоследок (когда удирал СО ВСЕХ РУК, вцепившись намертво в рычаги, забыв про джойстик!..), они стояли, словно дуэлянты у барьера. И позиция у Белого Господина, как ни крути, была более выигрышной.
9. И вот тут-то все случилось…
Как на Лехины именины…
Ездить с Лехой – это как попугая выгуливать. Сам себе говорит – сам себе отвечает. Его большой рот никогда не закрывается: задирает всех курортных (и даже ходячих девчонок).
А на тренировках я слышу от него только дежурные фразы: «привет», «давай ты, Кузнец, первый…», «внимание: Савраска на тумбе» и т. д.
Но как только разъезжались по домам – мы становились совсем другими.
Вот скажите, о чем могут базарить два таких «крутых мачо», особенно – если их никто не слышит?
Ясно, о девочках.
Если верить Лешке (по его словам), у него целый гарем, правда – в интернете. Вот там он и рассекает. Фоток нахапал: сортирует и дурит «зверушкам» мозги.
«Какие у вас красивые ноги!», пишут ему. «Вы бегаете или прыгаете?»
А он так, скромненько: «Плаваю. Мастер спорта…Здесь я на Капри. Закат встречаю. Ничего.
Что в маске?»
И визжат, дуры, от счастья. Он им торс – в шикарном гидраке с эмблемой супермена на груди (очки – «глубинки» на морде), что там вообще увидишь?
Но ег о свите – вполне достаточно. Тем, кто требуют личного свидания, дается суровый отпор… Леха – юниор или прибыл на «ответственные сборы» или (что там мелочиться?) уже вовсю гоняется на «короткой воде» в одном «задрипанном европейском городишке». Тренер с потрохами сожрет, если узнает, на что финалист тратит свое личное время. Поэтому: все сурово, анонимно, режим есть режим.
И что? А ничего. Кушают.
И в нашем бассейне Леха числится БАБНИКОМ. Ни одну «шапочку» не пропустит…И все у него – то «звездочки», то «солнышки» (астроном-подводник!). Сейчас на подходе – некая Манютка (из слабовидящих: шапочка – с красно-синей полосой). Я ее разглядел не сразу: и маленькая и тощенькая в одном пакете. И показал мне ее не сам Шампур, а ребята с группы. Чего Леха – то боится? Она и с виду – не в моем вкусе.
А вот и мои ЗАОЧНИЦЫ.
И обе – Алки. Поэтому я зову их: Алки-Виртуалки.
Я обхожусь без «покорителя водных глубин». И без гидрака на фоне заката. Но по мозгам проехаться могу (благо, коляска тут не нужна!).
Первая Алка (по ее словам) – плод несчастной любви португальского дофина и тайской принцессы. Сейчас ее прячут в деревне под Самарой (во избежание международного конфликта). У этой Алки на аватарке – белый слон (тяготеет, значит, к Азии, к маманьке). На одной из фоток – пятилетняя замарашка с прутиком, гусей пасет. А рядом, на лавочке, дремлет подуставшая бабка (неужто – охрана?).
Сейчас она подросла, эта Алка, готовится к великому будущему: изучает «кучу иностранных языков», поэтому на временно-родном пишет с ошибками. Простим…
Я для нее – Быстроногий Олень из племени Чероки. Племя турнуло меня из резервации, выдав ружье и лошадь. Прячусь в Большом Каньоне. Выстроил вигвам; шью мокасины; играю на банджо – кажется, все? Да, мой отец, известный лекарь, умер от горя. Мать – могучая, как сосна, белая скво – то же порядком настрадалась. Просит забрать ее, потому что я – родной и единственный.
А я все шью мокасины. Вот они тут: на аватарке.
Вторую Алку никто не похищал: у нее – другой пунктик.
По ее словам, она – прирожденная экстремалка.
Вот она – альпинистка (неясная фигура на фоне горы); вот она уже с акулами – и они ее любят. А вот еще – сигает на тросе в гигантскую пропасть (вид со спины), а вот еще в пустыне (одна ладошка со скарабеем).
Еще был необитаемый остров посреди океана (кто ее там снимал, Пятница?); айсберг – она и там по льду гуляла; пока не очутилась дрессировщицей в цирке (пожалуйста: вот он лев – на аватарке).
Я сразу подстроился. Стеснительный «ботаник»: и в дождь и в жару – зонтик! Мечтаю откосить от армии. В море захожу только в шапочке, спасжилете и, на всякий случай, с надувным утенком. Еще я боюсь мышей, пауков и хулиганов. Делаю утреннюю зарядку, но только дома. Хулиганы – они повсюду!. Могут даже с утра догнать (после разврата в ночном клубе).
Вторая Алка сразу «купилась»: «Надо сделать из тебя мужика!..»
(Вообще-то не мешало бы…)
«Это просто», пишет она. «Утром встал – и скажи, что все можешь!».
…Вот тут мы с Лехой ее и подловили.
– Она – дэцэпэшка, – сказал Шампур.
«Может, даже спинальница… – », подумал я. Только безнадежники веруют, что их проблема – в болезни, а всех прочих – в лени.
Кроме двух Алок, у меня еще есть одна ЗАЗНОБА. Но это – не для Шампура.
Айше… Она – в реале.
(И сейчас я на нее смотрю только снизу вверх. Так древние на Луну молились.)
…Прогулка с Лехой, как всегда, вылилась в бестолковое шатание – сначала по Дувановской, ведущей к морю, затем по самой набережной, забитой курортным людом.
В своей гавайской рубахе Леха был неотразим (даром, что в коляске). Его это вовсе никогда не смущало.
Сейчас он мне опять лил в уши знакомую лабуду – насчет своего отца. Этот его отец, как я понял, давно слинял, когда с новеньким сыном стало все «ясно». Да многие отцы такие…Как только засекут, что пацан в футбол гонять не будет, – так сразу и вспоминают: кто – о том, что мир велик, а кто – о конкретной исторической родине. Дома этому дураку втемяшили, что папаша – чистокровный грек; Шампуридиадис …плыть не всплыть! Что дико он переживает, и уехал к богатой родне в Салоники: на заработки. Так что учи, сынок, греческий – и папашка там нахватается.
Что интересно – подарки «оттуда» прибывали регулярно. И письмецо прилагалось: всегда уже раскрытое. Там папашка писал, что скоро будет дома, греки – жуткие бюрократы; андыо, сынок, по нашему – «до свиданья»! Мы с Лехой – одного года и родились в один месяц. Только он – на неделю раньше. Но когда мы выбираемся из дома, Шампур у нас – всегда именинник!.. Как-то раз, случайно, я заловил почтальонку Зину в Уютном переулке; «Вот, – сказал я. – Теть Зина, если честно – вы же друг нашей семьи! Вы и нам посылки доставляете…Неужели, к Шампурам действительно что-то из самой Греции приплывает?».
И усмехнулась она как-то странно.
– Не тебе завидовать, Кузнецов! – Это она намекнула, что – как бы там ни было, у меня родителей полный комплект, а Лехина мать умерла в родзале.
А я – не завидовал. Просто Лехина бабушка всегда предъявляла посылку в раскуроченном виде: «таможня у нас – жуткая!». Ага…
Поскольку и мои предки и его «греческий папаша» были на заработках, мы с Лехой считали себя чуть ли не сводными братьями. Правда, мои все-таки появлялись иногда (занимая мою жилплощадь). А у Лехи в этом смысле дела шли туго: там и праздновать-то негде было…Низенький, перекошенный от старости домишко с самодельным, «народным пандусом» из случайных досок. Зато никто и не суется в его каморку. А самое главное – никаких близких соседей.
Я думаю, что именно от бабушки – улыбчивой спокойной старушки, у моего братухи – всегда прекрасное самочувствие. Иногда мне кажется, что он вообще всем доволен. Странно…Я этого не понимаю.
Вот сейчас напялил на башку колпачок именинника – и катит на радость торговкам, забившимся в тень от солнца. Его тормозят, впихивая «бедному мальчику на праздник» то уже наполовину пробную гроздь винограда, то – выбрав поменьше, початок свежесваренной кукурузы, то вообще пирожок из дома. А он их так благодарит, приложив руку к сердцу, что они все хором изнемогают от внезапной жалости – и еще крестят во след.
А я еду с другой стороны, чуть впереди – это чтоб самому не оказаться жертвой их всеядной скорби!..
