скачать книгу бесплатно
Нам помог счастливый случай. Навстречу, от станицы Должанская, следовала машина нашего батальона с продовольствием. В ней находился начальник продовольствия (начпрод) и старшина Барабан, который меня хорошо знал. Мы стали махать руками и кричать и они остановились. Объяснили обстоятельства, почему оказались вдвоём у моста, а старшина Барабан подтвердил, что мы солдаты нашей части. Так мы избежали ареста и вернулись в своё подразделение в Кущёвку.
Наутро марш нашей роты продолжился. А дня через два, на очередном привале, когда весь инженерный батальон был в сборе, политрук зачитал приказ И. В. Сталина № 227. В этом приказе, названном в войсках «Ни шагу назад», гневно осуждалась сдача Ростова-на-Дону, сообщалось, что учреждаются штрафные роты и батальоны. Будут строго караться дезертиры, трусы, паникёры и другие военные преступники. Однако главный виновный в сдаче Ростова, возникшей панике и громадных потерь на Южном фронте не понёс никакого наказания. Командующего-Семёна Михайловича Будённого, «стратега Сталинской школы побеждать», назначили командовать новым Северо-Кавказским фронтом. А Южный фронт был ликвидирован.
Больше всех, как всегда, оказался виновным солдат, и строже всего его в упомянутом «Приказе» наказали! За малейшую провинность – штрафная рота или расстрел, что означало почти одно и то же. Что касается меня, я приобрёл второй страх на войне, длившийся до самой Победы. Первый страх – это плен. Второй – штрафная рота. Но Бог миловал.
Об этом приказе уже знали местные жители. Когда мы проходили через хутора и станицы, они упрекали нас. «Куда же вы уходите, на кого нас бросаете? Как нам жить? Вам же приказали не отступать – ни шагу назад!» Тяжело было у нас на душе, в ответ мы кричали: «Ждите! Мы скоро вернёмся!»
Мы ускоренным маршем шли к предгорьям Кавказа, где можно было создать оборону. На привалах нас часто настигали немцы на бронемашинах или мотоциклах, а над головами кружили вражеские истребители. Поэтому мы шли через посевы подсолнечника, кукурузы и лесозащитные полосы. По пути вдоволь поели фруктов.
Вскоре мы достигли станции Тихорецкой и города Кропоткин, где был очередной привал. Рано утром и город, и станция подверглись жестокой бомбардировке вражеской авиации. Загорелись бензохранилища, жилые дома, завод и его продукция – подсолнечное масло. Пламя, жар от него, клубился чёрный дым, треск стоял кругом. Света не стало, наступила ночь. А мы продолжили свой марш. Теперь уже не по главной Кавказской дороге, а повернули в сторону Краснодара. В один из августовских дней нас встретила батальонная автомашина с командиром. Он приказал посадить на неё группу старшего лейтенанта Герасименко и доставить её к месту решения основной боевой задачи.
Переправа на реке Кубань
Так 10 августа 1942 года мы прибыли в станицу Пашковская, на берег реки Кубань. Там была построена переправа, которую мы должны были обслуживать и оборонять, а при необходимости и взорвать. Была она как запасная, но для Краснодара – это была основная переправа.
На войне постоянно, часто непредсказуемо, меняется обстановка, и выполнить поставленную задачу непросто. Никто не мог знать, что нас ждёт завтра. Прибыв на переправу мы сразу же окопались. По левому берегу реки Кубань проходила защитная дамба от паводковых вод. На ней вырыли стрелковые ячейки в полный рост. Закончили рытьё окопов и решили искупаться. Была в этом острая необходимость. Как ушли с Дона, более двух недель, мы не мылись, и это в пыли, на жаре, совершая длительные марши.
Зайдя в воду, сразу же обнаружили резкое отличие, особенности рек Кубани и Дона. Прежде всего, скорость течения Кубани высокая, а Дон то «тихий». Но главное – очень холодная вода, которая течёт с ледников Эльбруса. Подумал – вплавь преодолеть такую преграду даже тренированному пловцу просто немыслимо. Тем более солдату с оружием и амуницией.
Пашковская переправа была сооружена весной этого года, после стока паводковых вод. Это был 70 метровый наплавной мост деревянной конструкции. Опорами его были большие плоскодонные лодки – баркасы, на которых лежали высокие бревенчатые квадраты. Конструкцию моста в единое целое связывали балки. Сверху лежал настил из прочных брусьев. Всё сооружение ещё пахло свежим деревом и смолой. Проезжая часть – одноколейная с уклоном от правого крутого берега к более низкой дамбе на левом берегу. Высота моста в центре – четыре метра над водой. Столько же была и глубина реки. Утром 11 августа по переправе проследовала вторая рота нашего батальона, которая направилась в посёлок Горячий Ключ.
Вернулся из Краснодара наш лейтенант, командир взвода, который доставил взрывчатку, бочку нефти и копну соломы. Мы сразу же приступили к минированию моста.
Подготовить мост к подрыву и взорвать его – в спокойной обстановке дело не сложное. А осуществить подрыв во время боевых действий – задача трудная и ответственная. Произвести его надо в момент, когда наши войска уже отойдут, и совершенно невозможно дать врагу захватить мост в исправном состоянии. Очень тонкая грань – момент подрыва! Сложность действия зависит от способа, метода его исполнения. Таких способов в инженерно – сапёрной науке известно было три: электрический, дистанционно – детонирующий и огневой. Из технических средств, что мы имели, возможен был только огневой способ подрыва зарядов. Установили 16 зарядов, по 4 на каждый баркас. Два заряда внизу для разрушения баркаса и два вверху, что бы перебить несущие пролётные балки. Для подрыва назначили команду из восьми сапёров. Выбегать на подрыв к зарядам должны были четыре сапёра, ещё четыре сапёра были в резерве, на случай нашей гибели. По команде необходимо подбежать, или проползти под обстрелом, и каждому надо было поджечь по два бикфордова шнура.[5 - Был ещё один способ подрыва моста, который можно было тогда применить: закрепить по гранате к зарядам и подрывать их, выдёргивая чеку из гранат с помощью верёвок. (А. М. Галушко).]
Итак, мы приступили к минированию моста и одновременно пропускали отступающие тыловые подразделения, обозы и гражданское население. Из боевых частей прошла только батарея 57-мм автоматических орудий, годных стрелять и по самолётам, и по танкам. Тягачами орудий были новейшие американские Виллисы. Этой техникой, которую поставили союзники, наше командование дорожило, если отводили её в тыл в первую очередь.
Закончили все работы по подготовке моста к взрыву, провели инструктаж, распределили объекты. Мне надо было поджечь запалы самой дальней опоры. Бежать придётся дальше и быстрее всех по открытому настилу моста. Старший лейтенант Герасименко вывел нас на мост и расставил каждого над своим баркасом. Затем, для надёжности поджога запалов, мы принесли по охапке соломы и полили её нефтью. Ещё заложили солому, пропитанную нефтью, по деревянным конструкциям моста. Провели две учебные тренировки по подрыву переправы. Командир сказал, что с берега нам будет оказана огневая поддержка, а бросок к своим запалам разрешил совершить без оружия. Сказал: «Быть готовыми в любую минуту выполнить Приказ».
Наступило тревожное утро 12 августа. От станицы Пашковская доносилась ружейно – пулемётная стрельба, а из Краснодара артиллерийская канонада. Неожиданно к нам прибыли средства усиления – речной катер, пропахший рыбой и нефтью. На нём прибыл капитан из штаба армии, ответственный за ликвидацию переправы, рулевой, мужчина лет под пятьдесят и юнга, подросток Петя. Ещё на борту были два бойца, расчёт противотанкового ружья, на тот случай, если на мост прорвутся немцы на бронетехнике. Катер был нужен для переправы задержавшихся, опоздавших бойцов, после уничтожения переправы. Расчёту ПТР мы уступили окоп в центре нашей оборонительной позиции на дамбе.
Примерно в полдень послышался шум моторов автомобилей, подъехавших к переправе на противоположном берегу. Стало ясно, что это пожаловали немцы, мотопехота. Их поведение было странным: вместо того, чтобы броситься к переправе и захватить её, они, спрыгнув с машин, бегом бросились в противоположную сторону к дачному посёлку. Машины развернулись и ушли. Минут через двадцать всё повторилось, вторая партия немецких солдат, покинув машины, бросилась не к переправе, а к дачному посёлку, где шёл напряжённый бой.
А один из фашистов подкатил свой пулемёт на край высокого обрыва берега, напротив наших окопов. Развернул пулемёт, встал на колени и стал поливать нас огнём из него. Мы начали стрелять по нему из винтовок, но не попадали. И тут наводчик противотанкового ружья прокричал: «Прекратите стрельбу, сейчас я его проучу!» Немец стрелял длинными очередями, не прицельно. Было видно, какой перезарядил ленту, продолжая стоять на коленях, его грудная клетка по пояс выступала над щитком пулемёта. Возможно, он был пьян – и демонстрировал своё геройство. Боец из ПТР прицелился и грянул выстрел. Вражеский пулемётчик вскочил вверх во весь рост и замертво упал на пулемёт.
И тут прозвучала команда подрывникам: «Приготовиться», а затем «Вперёд!» Мы устремились по мосту к зарядам, действовали быстро и слаженно, как было отработанно. Убитого немецкого пулемётчика никто не заменил и пулемёт молчал. Подбежали к зарядам, подожгли бикфордовы шнуры и вернулись в свои окопы без потерь. Какое то время надо было подождать взрыва моста и приказ командования будет выполнен! Никто из нас тогда не знал, что дальше произойдёт жуткая трагедия…
За нашими спинами раздался страшнейший грохот, напоминавший раскаты грома в сильную грозу. Оглянувшись назад, я увидели большой столб дыма и пыли, а над нашими головами на высоте примерно сто метров, прошелестели, вереницей чёрные предметы. Это был залп трёх гвардейских миномётов (Катюш). После залпа они моментально развернулись и покинули позицию. Через мгновение в прибрежном посёлке раздался грохот разрывов, там были фашисты, которые прибыли на автомашинах.
Из дачного посёлка, объятого пламенем пожара от разрывов реактивных снарядов (Катюш), разнеслось мощное «Ура!» Наши воины смяли заслон вражеских солдат и, с оружием наперевес, вбежали на ещё целый мост.
Мост до середины был заполнен нашими прорвавшимися солдатами, когда раздалась серия взрывов. Переправа расчленилась на секции, охваченные огнём, опоры сваливались и уходили под воду. Никто из множества наших воинов, бывших на мосту, не спасся, никто из них не достиг берега. Я не берусь описать своё состояние, когда видел весь этот ужас. Выполняя поспешный приказ нашего командования (их представителя, штабного капитана), мы взорвали своих солдат!!! Болела душа, – как будто мы их предали…
А на том берегу местами шел рукопашный бой. К уничтоженной переправе всё больше выходило наших солдат. Как им переправиться через стремительную, ледяную воду Кубани?
На их выручку отправили замаскированный ниже по течению речной катер. Моторист стоял за штурвалом, с ним был молодой лейтенант из нашей роты. Юнгу Петю оставили на берегу. Тихоходный катер не дошёл до места причаливания. Он был обстрелян фашистами, загорелся, и пылающим факелом, неуправляемый, пошёл вниз в сторону Краснодара. Лейтенант и моторист были убиты. А на подходе к взорванной переправе, рядом с горящим дачным посёлком, всё шёл бой наших частей, оставшихся в окружении. Переправы не было, но сапёрам, было приказано не оставлять позиции и не дать возможности врагу переправиться через Кубань. Однако немцы в этот день и не предпринимали никаких попыток переправиться через реку Кубань.
Ночью мы ушли с бывшей переправы и вошли в адыгейское селение, где нас ждала автомашина. Под интенсивным миномётным обстрелом этого села поехали в сторону гор по трассе Краснодар – Горячий Ключ. Вскоре в придорожной лесополосе мы соединились с жалкими остатками своего батальона, а Барабан и Бурьянов угостили нас горячим ужином. Утром продолжили марш и на второй день вошли в предгорье Кавказа правее посёлка Горячий Ключ. Нам предстояло подготовить рубеж обороны, первый на пути отступления от Ростова-на-Дону.
Бои на Кавказе
Так начался Кавказский период моего участия в войне. Он был самым трудным из всего моего пребывания на фронте, особенно в оборонительных боях, длившихся полгода. Наш инженерно-сапёрный батальон с другими частями обеспечивал оборону на протяжённом участке Джубга – Геленджик. В горах, между этими пунктами, войск для надёжной обороны было мало. На стыках наших обороняющихся частей имелись не прикрытые участки, через которые враги могли выйти к Чёрному морю и перерезать прибрежное шоссе. Вот эти бреши в обороне и должен был закрывать наш батальон. Мы делали различные сооружения и препятствия, устанавливали проволочные заграждения, минные поля и др. В горах, поросших лесом, устраивали лесные завалы, валили лес «крест-накрест», переплетали сваленные деревья колючей проволокой, ставили мины-растяжки, фугасы. Преодолеть такие препятствия схода было невозможно. Создавая их, мы постоянно маневрировали, передвигались по фронту и в глубину. На проезжих участках гор, когда удавалось, использовали автотранспорт, а на вершины взбирались только пешком. Шли мы предельно загруженные, всё приходилось тащить на себе. Тяжкие физические усилия солдата-сапёра на войне!
При этой работе мы несли потери в людях и в автотранспорте от действий вражеской авиации. Особенно нам досаждала «рама» (FW-189), так называли наши солдаты этот самолёт с двойным фюзеляжем, который использовался для разных целей. Основное его назначение было: воздушная разведка, корректировка огня артиллерии и наводка на цели своих самолётов. Кроме того, «рама» имела мощное пулемётно-пушечное вооружение и комплект небольших бомб. Поэтому, она иногда бросалась в атаку и штурмовала обнаруженные цели.
Как-то рано утром мы выехали на автомобиле ЗИС-5 по шоссе из Джубги в сторону Геленджика. Вскоре свернули вправо и въехали на подъём в горы. Начался самый неудобный и опасный участок дороги – слева обрыв в пропасть, а справа отвесная стена. Послышался рокот моторов и из-за гор вынырнула «рама». Заметив нас, она произвела разворот на боевой курс. Стало ясно, будет штурмовать нашу цель, и легко мы не отделаемся. Мы остановились, Герасименко скомандовал: «Воздух!» Мы выпрыгнули из кузова и разбежались в разные стороны. А Герасименко, водитель и ещё двое солдат укрылись под машиной. Это была роковая ошибка командира роты. Раздалась длинная очередь крупнокалиберных пулемётов, послышались крики и стоны укрывшихся под машиной. «Рама» расстреляла наш автомобиль и улетела. Два солдата были убиты, а наш командир Герасименко был тяжело ранен разрывной пулей. Ему раздробило тазобедренную кость. Разбитая автомашина ЗИС-5 горела, пришлось её столкнуть с дороги в обрыв, чтобы дать проехать встречному автомобилю Студебеккер. На него мы погрузили тяжелораненного командира с санинструктором, убитых, и ещё двух наших солдат в помощь. Отправили их в Джубгу. Оставшиеся солдаты с командиром взвода лейтенантом Шевчуком, со спасёнными техническими средствами, продолжили свой путь в заданный район.
Кормили нас плохо, с неделю солдатам не давали хлеба. Старшина Барабан собрал группу солдат и повёл нас в горы собирать подножный корм. Защита от цинги и просто для пропитания. Отошли примерно с километр и старшина Барабан прокричал: «Галушко! Ко мне!» Приказал мне вернуться в батальон и взять на кухне, у повара Бурьянова, три мешка под дикие яблоки, груши и другие плоды. И показал рукой-догонишь нас вон на той сопке. Я прибегаю на кухню и застаю поразившую меня картину «чаепития» повара Бурьянова с бывшим юнгой Петей, которого он взял себе помощником на кухню.
Они пили чай, держа в руке по большому куску хлеба с намазанным сверху слоем сливочного масла. Я попросил дать мне три мешка для сбора подножного корма. Не прерывая «чаепития-чревоугодия», повар указал на кусты и сказал: «Там, в кустах, стоит телега, в ней возьмёшь три мешка». Я подошел к армейской повозке, откинул полог и увидел, что её кузов набит доверху буханками хлеба по 600 грамм. Столько хлеба, когда мы голодали, и увиденное чревоугодие при «чаепитии» меня поразили. Я не удержался и в мешки замотал три буханки хлеба. Не считал это воровством, брал не для себя, а на всю нашу группу солдат. Нам не давали хлеба, при фронтовой норме 800 грамм в сутки на каждого солдата. Повар Бурьянов, детина двухметрового роста, отложил своё «чаепитие», подошел и сказал, что это командирский паёк[6 - Командирский, позже назывался офицерский дополнительный паёк, включал: 1200 гр. сливочного масла, 600 гр. печенья или галет, 3 банки рыбных консервов на месяц. Многие младшие офицеры, на передовой, отдельно его не ели, а делили этот паёк со своими солдатами.]
