скачать книгу бесплатно
День Святого Соловья. Трагикомедия
Виктор Иванович Песиголовец
Начало 2000-х годов. Юг Украины. Жизнь отдаленного села Кулички. События разворачиваются после того, как возле села перевернулся грузовик, перевозивший вино. Убиты два человека – отец и сын. Убиты не в пьяной драке; перед смертью одного из убитых жестоко пытали, видимо, чтобы узнать некую тайну… Повесть основана на реальных событиях.
День Святого Соловья
Трагикомедия
Виктор Иванович Песиголовец
© Виктор Иванович Песиголовец, 2022
ISBN 978-5-4490-6133-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
За пыльными окнами низенького домишки лишь начинала редеть зимняя мгла, а его хозяин – разнорабочий агрофирмы «Куличковская» Федька Самопалов по прозвищу Святой Соловей – уже задумчиво почесывал свою златокудрую, похожую на копну соломы голову. Она гудела после вчерашнего, как новое ведро, и этот гул здорово мешал Федьке привести в порядок изрядно запутавшиеся мысли. Ко всему, у него жутко ныло нутро и нестерпимо саднило ободранные колени. Впрочем, не взирая на все эти неприятности, Соловей пребывал в приподнятом настроении духа. Да и понятно, сегодня ведь его именины, сегодня ему – гармонисту и кутиле, душе компании и любимцу села – исполняется аккурат тридцать годков. А тридцать годков – это тебе не хрен собачий, это что ни на есть полный расцвет сил. И отметить сей полный расцвет Соловушка собирался с размахом.
Свесив ноги с замызганного топчана, покрытого дырявой занавеской, Федька любовно обвел взглядом свои праздничные припасы, выставленные под одним из двух окон кухни-прихожей, в которой имел обыкновение почивать. Все четыре бидона бражки и десять трехлитровых бутылей мечтательно голубеющего самогона были на месте. «Молодец! – мысленно похвалил себя Соловей. – А ведь вчера, когда завелся, мог и того, прикончить какой-нибудь из бутыльков. Удержался!»
Облизнув истосковавшиеся по влаге губы, Федька потянулся, зевнул чернозубым ртом и встал на ноги. Поискал глазами галоши. Они валялись там, где и положено, – у самого порога, возле стопки немытых тарелок и закопченной до ужаса кастрюли с остатками позавчерашней пшенки. Федька постоял, почесал огрубевшей пятерней свой выпирающий, заросший колючей щетиной кадык и решительно сунул ступни в галоши. У него и на этот раз хватило силы воли отложить дегустацию праздничных припасов до того времени, пока не управится по хозяйству.
Борясь с тошнотой и туманом в голове, Соловей накинул поверх майки потрепанную фуфайку и, как был в засаленных, с желтыми пятнами кальсонах, так и вышел из хаты.
Наперед всего споро надергал сена из стожка для телки Лолиты, отнес в сарай и бросил в ясли. Лолита покосилась на хозяина печальным карим оком и, вздохнув, принялась лениво пожевывать прелые стебли. Соловей похлопал ее по красной шелковистой шее и направился в дальний угол сарая к большому оцинкованному чану. Нагреб из него в ведро пшеницы, смешанной с ячменем и кукурузой, вынес во двор и высыпал на подтаявший снег. Через мгновение сбежались продрогшие, изголодавшиеся куры, которых он вчера по пьяни забыл закрыть в курятнике. Пришлепал и единственный Федькин гусь Сильвестр, чинно осмотрелся и принялся выискивать зернышки, грузно переступая с лапки на лапку и виляя задом, как директор агрофирмы Митро Баянчик под конец рабочего дня.
– Ну вот, кажись, управился, – пробормотал Соловей и, помочившись у колодца на кучу хвороста, поплелся в дровятню, чтобы прихватить там десяток поленьев.
В маленькой веранде зацепился о горку мяса и сала, кое-как прикрытую прогнившей клеенкой, и больно ударился лбом о косяк двери. Матерясь и охая, вошел в хату, бросил дрова у плиты. Потом смачно высморкался и, задымив «Примой», присел на топчан поразмыслить, хватит ли спиртного, чтобы как следует попотчевать гостей, которых привалит, конечно, до фига и больше.
Сколько же их может быть? Тридцать? Сорок? Полсотни? Соловей-то, собственно, никого и не приглашал, но селяне на его именины всегда сами сходятся. День его рождения в Куличках знают все от мала до велика. Да и без именин в хлебосольной Федькиной хате часто негде яблоку упасть. Люди давно полюбили здесь гостевать, а когда Зинаида, мать Соловья померла, то еще чаще стали захаживать.
Прикинув в уме вероятное количество народа, именинник понял, что тридцати литров самогона надолго не хватит. Ну, от силы до вечера. А что пить ночью, чем опохмелять гостей завтра и послезавтра? Есть еще, конечно, брага, но она – это так, для больных и непьющих. Одна надежда на то, что не все придут на именины с пустыми руками: кто-то винища домашнего притащит, кто-то самоката, выменянного на картошку и яйца у заезжих торгашей, а кто-то, как, допустим, Тайка Мандрючка, и самогончика.
Докурив, Соловей погасил «бычок» о потрескавшуюся пятку и швырнул под плитку. Потом взял кружку и, по-молодецки играя мышцами, как тяжеловес к штанге, подошел к первому бидону. Зачерпнул.
Брага оказалась отменной – выстоянной, крепкой и пахучей. Во втором, третьем и четвертом бидонах качество напитка было нисколько не хуже.
– Хороша! – удовлетворенно крякнул хлопец, и его рот непроизвольно растянулся до ушей. – Не подкачала Степанида.
Не теряя драгоценного времени, Федор приступил к дегустации короля стола – самогона. Предстояло по чуть-чуть отпить из каждой банки, потому как, бывало, Степанида иногда халтурила: в одной емкости косорыловка могла иметь пятидесятиградусную крепость, а в другой – и до сорокаградусной не дотягивать. И хотя парень был уверен, что на сей раз старая бестия все сделала чин-чинарем, ибо, отвалив ей полтуши годовалого кабанчика и двести сорок гривен, просил выдержать марку, все же необходимо было удостовериться.
Соловей наливал в кружку то из одной, то из другой банки, сперва нюхал небесно-голубую жидкость, а затем уже, смакуя, неспешно пил. Претензий к качеству не было. Но вот на десятом, последнем бутыльке Федька споткнулся: чего-то вроде не то! Он плеснул себе еще. Вылил в рот, подержал. Хрен его знает! Закурил и накапал себе снова. Понюхал, пригубил – ничего. Выпил залпом и прилег, опершись на локоть, помечтать.
Через две минуты он уже блаженно посапывал, растянувшись во весь свой не куцый рост на замызганной рогожке посреди кухни.
Над Куличками занималась алая заря.
Юго-западный ветерок дохнул на полную грудь, и отступил морозец, который покусывал за нос с вечера. В воздухе запахло сыростью, туманом, смешанным с парами свежего коровьего навоза. Под ногами зашуршала жидкая снежная каша. Оттепель! Давно пора, надоела уже стужа.
Дед Лука Кукуйко вышел на крыльцо хаты в одних подштанниках и вельветовой душегрейке. Потянул носом воздух, посмотрел на светлеющее небо.
– Не, не буду я сегодня ватные штаны надевать! – сказал он, воротясь в светелку, жене, тетке Лизавете. – А то запарюсь.
– Не глупи, Лука! – отозвалась старая Кукуйчиха, взгромождая на стол сковородку с румяными ломтиками сала. – Ты чего же, о своем радикулите забыл?
– Дак запрею же, мать!
– Пар костей не ломит! – рассудительно заметила Лизавета.
– Оно так, – согласился Кукуйко, присаживаясь на табурет у стола. – Рюмку подай, Лизонька!
Выпив сто граммов и перекусив, дед отчалил на ферму, где занимал ответственную и калымную должность старшего фуражира.
Пришлепав, забрел в первый от села коровник. Там возле своей группы уже управлялась Валька Замумурка – молодка-разводяга, которая как-то на гулянке, раззадорившись, подмигнула Луке. Баба она была осанистая, дородная и свежая, что тебе кровь с молоком. Старый еще тогда положил на нее глаз, но все выжидал, размышляя, на какой же козе к ней подъехать. Теперь вот, в это утро, решился – пора брать быка за рога!
Кроме Вальки, в коровнике не было еще никого.
Склонившись, она возилась с доильным аппаратом. Лука тихо подкрался сзади и обхватил молодку своими лапищами.
– Ой! – взвизгнула она и от неожиданности подпрыгнула.
– Не боись, красавица! Это я! – хрипло рассмеялся старик, пытаясь просунуть руку под Валькину фуфайку.
– Не балуйтесь, Игнатьич! – задорно хохотнула молодка, отступая на шаг.
– Дай чуток подержаться! – сдавленно промямлил Лука и начал лапать ее сквозь толстые гамаши за задницу. – Что тебе, жалко?
– Куды?! Нельзя! – прикрикнула ошалевшая от такого напора Валька.
Старик вдруг неровно задышал, засопел, порывисто поглаживая ее крутые бедра.
– Валенька… Ох, Валенька… – он ухватил ее за руку и потянул к охапке соломы, под грязную стену коровника. – Я тебе и силоса домой завезу, и зерна пару мешков…
– Игнатьич, да вы спятили! – опять прикрикнула молодка.
Но Кукуйко не унимался.
– Красавица моя! – хрипел он, шаря руками под ее фуфайкой.
– Нельзя же, говорю вам! У меня критические дни! – она уже начинала сердиться.
– Ну, может, все-таки как-нибудь? – заканючил дед.
– Не-а! – решительно замотала головой женщина.
– Ну, хоть поцелую дай! – и приник липким ртом к ее теплым губам, заелозил по ним языком, одновременно просовывая руку под резинку гамаш.
– Игнатьич! Ох, прыткий какой! – завопила оторопевшая бабенка, но он уже проник под гамаши и начал поглаживать низ ее живота.
Она с силой оттолкнула Луку. Взглянула на него не то с опаской, не то с осуждением.
– Игнатьич, ну как вам не совестно? Вам же, кажись, уже под семьдесят, а туда же…
Он хлопнул себя в тощую грудь ладонью:
– Эх, Валечка! Да разве ж такая как ты не распалит? Попробуй вот, что ты со мной сделала, – старик проворно схватил женщину за руку, потянул и приставил ее ладонь к своему паху. – Пощупай! Разбудила ты моего орла.
Хохоча, Валька отошла от Луки. Подхватила с бидона тряпку, присела возле пестрой коровки и принялась вытирать ей вымя.
– Зоренька моя, ну, дай хоть поглажу! – никак не мог успокоиться Кукуйко и лихо, как молодой жеребчик, подскочил к девахе.
– Да нельзя! – отрубила она уже грубо. – Отстаньте! Привезите лучше соломы на подстилку скотине.
Лука что-то недовольно промычал, махнул рукой рассержено и пошел запрягать Карого и Спикера. Но потом вдруг передумал и направился к стойлу кобылы Губернаторши.
Глава 2
Водитель первого класса Степка Барбацуца по привычке проснулся ни свет, ни заря. Хотя можно было безмятежно поспать, ведь на работу идти не нужно – он взял на три дня отгул, дабы как следует подготовиться к предстоящей в субботу свадьбе. Избранница его – Натали – писаная красавица, между прочим, инженерша и единственная дочь зажиточных родителей – пожелала, чтобы нареченный эти три дня неотлучно находился при ней. Зачем? Она пояснила так: «Женихи за несколько дней до регистрации брака, бывает, настолько теряют голову от счастья, что сбегают». В общем, бабья блажь.
Степка валялся на широком ложе в роскошно обставленной спальне их двухкомнатной квартиры в центре Мурдянска, которую, кстати, оставила его невесте бабушка, вовремя отдав Богу душу. А Натали в это время сидела на пуфике перед трюмо. Она одновременно делала три дела: расчесывала свои пышные белокурые локоны, протирала лицо лосьоном и (уже, наверное, в сотый раз) расписывала порядок посадки гостей за столом на свадьбе.
Так продолжалось довольно долго. Степка уже начал скучать и подумывал, не подремать ли еще, как вдруг зазвонил телефон. Натали подняла трубку и недовольно буркнула:
– Алле! – затем повернулась к жениху: – Тебя!
Он сполз с высокой кровати, сладко потянулся и рявкнул в трубку:
– Слушаю!
– Барбацуца? Не спишь? – послышался густой бас заместителя начальника автопредприятия Дерипаски. – Выручай, брат!
– А че случилось-то, Ефимыч? – разыгрывая раздражение, поинтересовался Степка.
– Нужно срочно оттарабанить в Новозаводск цистерну с вином. Она со вчерашнего дня на территории АТП стоит. Кроме тебя, некому.
– А Колька Крупин? – удивился Барбацуца. – Он же должен был ехать…
– Вчера не получилось отправить. А сегодня Николай что-то прихворал, – пояснил Дерипаска. И уже почти приказным тоном произнес: – Давай, не задерживайся! Вино уже к обеду должно находиться у получателя в Новозаводске.
Степка бросил трубку на рычаг аппарата и, пожав плечами, виновато произнес:
– Нужно везти цистерну в Новозаводск…
– Вот суки! И здесь нашли! – по-змеиному прошипела Натали, с подозрением и недовольством поглядывая на жениха. – Послал бы их на фиг!
– Нельзя! – покачал головой Барбацуца. – Мне же там работать. Да и машину новую обещали…
Его невеста только люто стукнула кулаком о кулак и, что-то мыча, пошлепала на кухню готовить кофе и бутерброды.
Степка ухмыльнулся ей вслед. Он, конечно, мог отбрыкаться, сказал бы, например, что уже принял на грудь, но зачем? Глупо ведь потерять возможность улизнуть на целый день из-под чересчур уютного крылышка будущей женушки.
Барбацуца быстро собрался, быстро похлебал кофейку. Затем, потупив взор, чмокнул Натали в сморщенный от досады носик и выскочил за порог квартиры.
– Смотри, чтобы к шести вечера был дома! – бросила ему вдогонку невеста. – Мои родители придут!
В семь тридцать синий МАЗ с грязно-зеленой цистерной уже несся пустынной трассой, оставив позади мутные огни курортного города Мурдянска.
С неба сыпался мелкий снежок, стелилась под колесами поземка. Небо, как лист холодной стали, тяжело висело над заснеженной пахотой полей и чахлыми всходами озимых. «К вечеру и дороги замести может», – равнодушно подумал Барбацуца, вглядываясь в черно-белый пунктир трассы.
Рядом на сидении грузно развалился Дерипаска и безмятежно посапывал. Его большая седеющая голова качалась из стороны в сторону, как маятник. Степан бросил взгляд на заместителя начальника и невольно улыбнулся: этот симпатичный, добродушный толстячок всю жизнь, наверное, только и занимался тем, что спал да гонял чаи. И чего ему вздумалось тащиться сегодня в Новозаводск, что за нужда такая возникла? Сидел бы себе в своем ободранном, но теплом кабинетике и хлебал бы чаек. Но, видать, приспичило. Может, купить чего надо – в Новозаводске ведь базары куда как побогаче мурдянских.
За Кукумаковкой скорость пришлось поубавить – на трассе начали появляться заносы. Снегопад усилился, поземка стала круче.
На повороте Барбацуца вдруг увидел припорошенную снегом невысокую фигурку человека. Он отчаянно махал руками, призывая остановиться. Степан осторожно нажал на тормоз.
Дверь стремительно открылась, в кабину заглянул паренек в солдатской шапке-ушанке. Его веснушчатое лицо, раскрасневшееся и мокрое, выражало какую-то решимость и было удрученным.
– Землячок, подбрось! – осипшим голосом попросил он. – А то я уж окоченел совсем.
– Залазь! – кивнул Степка. И хлопнул Дерипаску по плечу. – Ефимыч! Подвинься, у нас пассажир.
– А? Что? – заместитель встрепенулся, мотнул головой и с недоумением взглянул на парня. Но тут же успокоился, пододвинулся к Барбацуце и опять опустил свою балду на грудь.
Хлопец уселся, бросил под ноги продолговатый сверток и снял шапку.
– Вроде и мороза-то нет, – проговорил он, вытирая влагу с лица рукавом ветхого ватника. – А продрог до костей. Ветер…
Степан мельком взглянул на прикид неожиданного попутчика и, трогая, полюбопытствовал:
– На дембель, что ли, солдатик?
– Не-а! – замотал стриженой головой тот. – Я еще в ноябре дембельнулся… А что одет так, по-армейски, то оно сейчас в самый раз. Да и не успел я, честно говоря, обзавестись гражданской одеждой… Работы в селе нет…
– Я сам после армии еще полгода в форме ходил, – весело заметил Барбацуца, радуясь неожиданному собеседнику. – А сейчас ты куда?
– Да решил вот сеструху проведать, она в Новозаводске живет, – пояснил парень, уставившись на пачку «Святого Георгия», подпрыгивающую на панели приборов. – Закурить можно, землячок?
– Бери, бери! – разрешил Степка, и сам потянулся за сигаретой.
Покуривая, он крепко держал баранку и зорко следил за дорогой. Видимость пока была более-менее сносной, но постепенно ухудшалась.
– А вот и Кулички! – машинально констатировал он, заметив впереди белесые шапки приземистых хат. – Треть пути проделана.
Барбацуца покрутил настройку радиоприемника, кабину заполнило хриплое и гнусавое рычание известного украинского исполнителя.
– Вот припадочный! – тряхнул кудрявой головой Степка, однако частоту менять не стал – эти жалящие уши вопли ему нравились.
