скачать книгу бесплатно
Тоже установить несложно.
«Организатор российской коммунистической партии», по сути, впервые заговорил о коммунизме лишь в апреле 1917 года.
Почему? В чём причина? Что такое вдруг произошло?
Неожиданно вспомнил или, наконец, осознал, что вообще-то учение Маркса о коммунизме, безо всякой социал-демократии, а тем паче большевизма?!
Отнюдь. Просто Временное правительство позиционировало себя как представительный орган демократических и социалистических сил российского общества, и понятно, что в таких условиях социал-демократу Ленину, для дальнейшей борьбы за власть, прежняя идеологическая платформа уже не годилась.
Поэтому он совершенно правильно указал партии на то, что термин «социал-демократия» весьма существенно не корректен, а большевизм вообще производное от случайного обстоятельства, и предложил в свете новых веяний назваться «коммунистической».
Но соратники вождя не поддержали, и этот факт красноречиво говорит сам за себя – хороши «марксисты» не желающие вставать под идейное знамя коммунизма!
Между тем, с их стороны это была абсолютно естественная реакция и, прежде всего, на отношение к коммунизму самого Ленина, так как ранее ни о чём таком он, фактически, даже не заикался, а тут на тебе – вывалил, как снег на голову!
Да и здесь исходил не из стратегической цели, а из тактических соображений – Каменев на Апрельской конференции, возглавляя оппозицию, критиковал вождя именно за то, что тот не предлагал ничего, кроме агитации.
Целых двадцать лет РСДРП обходила коммунизм стороной —
не слишком ли странно для приверженцев марксизма?
Особенно это заметно на фоне достославной боевитости и пресловутой принципиальности лидера большевиков.
В чём причина?
Ответ даёт то простое обстоятельство, что Ленин, лишь весьма принципиально собравшись отречься от социал-демократии вкупе с большевизмом, и очень боевито решив переквалифицироваться в коммуниста, впервые же обратился и к теме государства.
Накатав нетленку под названием «Государство и революция».
Где совершенно верно указал, что учение Маркса о коммунизме напрямую увязывает революцию с упразднением государства.
– Государство есть частная собственность бюрократии.
– Пролетарии находятся в прямой противоположности к той форме, в которой индивиды составляющие общество, до сих пор выражали себя как некоторое целое, а именно к государству, и должны низвергнуть государство, чтобы утвердить себя как личности.
Заметьте: не власть захватить, а низвергнуть государство.
Что гораздо круче. И прямо противоположно.
Это всё объясняет.
Маркс – основоположник научного коммунизма.
Его учение отрицает государство.
Как так – без государства?! Это же анархия!
Попробуй, пойми сам, да ещё растолкуй другим!
А социал-демократия таких проблем не создаёт.
Тем самым гораздо удобнее. Что и обусловило «выбор».
Выгодный, удобный на латыни – opportunus.
Отсюда термин «оппортунизм».
Оппортунизм не сознательная ложь, а тривиальный самообман.
Естественное, но каверзное стремление к обходу трудностей.
Для российских «революционеров» таковой трудностью был вопрос упразднения государства. Поэтому, позиционируя себя марксистами, они предпочитали называться не коммунистами, как Маркс, а социал-демократами. На манер германских эпигонов Маркса, о которых он с иронией отозвался в стиле Сократа:
«Я знаю лишь то, что я не марксист».
Маркс социал-демократию не жаловал и называл социалистов путаниками (как видим, история подтвердила его правоту), зато это снимало вопрос об упразднении государства. Что было удобно.
В результате, совершенно естественно возникло два вида оппортунизма: «Маркс» без коммунизма (социал-демократия) и «коммунизм» без Маркса (ленинизм-большевизм).
Эпигонство вовсе не означает взаимосвязь.
Точно так же: революционная деятельность это всегда политическая борьба, но политическая борьба далеко не всегда революционная деятельность.
Ленин не понимал учение Маркса – в чём несложно удостовериться по его же собственным словам, не говоря уже о делах.
В брошюре «Три источника и три составных части марксизма» он написал: «Адам Смит и Давид Рикардо, исследуя экономический строй, положили начало трудовой теории стоимости. Маркс продолжал их дело. Он строго обосновал и последовательно развил эту теорию. Он показал, что стоимость всякого товара определяется количеством общественно-необходимого рабочего времени идущего на производство товара».
Данный ленинский пассаж до сих пор свободно гуляет по головам аж на академическом уровне, а между тем это полнейшая профанация марксизма – о чём Энгельс вполне доходчиво сказал ещё в «Анти-Дюринге».
На самом деле Маркс вовсе не был на подхвате в подмастерьях у Смита и Рикардо, а, наоборот, на основе анализа этой их теории вскрывал научную несостоятельность всейполитэкономии вообще, абсолютно верно резюмируя, что «… труд не имеет и не может иметь никакой стоимости».
Там же Ленин умозаключил: «Гениальность Маркса состоит в том, что он сумел отсюда и провести последовательно тот вывод, которому учит всемирная история. Этот вывод есть учение о классовой борьбе».
Увы, «опять двойка».
Вот слова самого Маркса: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты – экономическую анатомию классов».
Подобным примерам несть числа.
При наличии учения Маркса, которому Ленин сам же пел панегирики как всеобъемлющему учению – победоносному оружию пролетариата, вождь большевизма яро ратовал за теоретическое новаторство и идейную самостоятельность российской социал-демократии под девизом «марксизм не догма».
Научный коммунизм начинается с упразднения государства.
Социал-демократия заканчивается идеалом бюрократии.
Нетрудно увидеть, что если научный коммунизм против государства, а социал-демократия наоборот за, то получается, что они идейно противоположны и следовательно: увязывать имя Маркса с социал-демократией означает не только открыто расписываться в явном непонимании его учения, но и заведомо обрекать всё дело на обратный результат, т.е. неизбежный провал.
Ленинизм-большевизм это гремучая смесь германской социал-демократии с русским народовольчеством, т.е. оппортунизм в квадрате – не просто невежество, а воинствующее!
Народовольцы звали крестьянскую Русь к топору, Ленин – рабочую Россию к винтовке. Фактически этим вся разница и исчерпывалась. Он не поднимал сознание пролетариата до марксизма, а опускал его до пугачёвщины.
Как далеко лидера большевиков завело его кредо теоретического новаторства, показывает ленинский лозунг: «Грабь награбленное!», который он искренне считал переводом с латинского языка на русский марксистского тезиса экспроприации экспроприаторов.
Истина на поверхности.
Экспроприация экспроприаторов – это о частной собственности.
«Грабь награбленное!» – о личном имуществе.
Возврат средств производства из частной собственности в общественное достояние способен содействовать устранению эксплуатации.
Отъём личного имущества никоим образом служить достижению данной цели не может и как агитационный призыв годен лишь на разжигание низменных страстей толпы, для привлечения её на свою сторону в борьбе за власть.
Правое дело в подобных приёмах не нуждается.
Энгельс по данному поводу высказался однозначно: «Всякий пролетарский вождь пользующийся люмпенами как своей гвардией или опирающийся на них, уже одним этим доказывает, что он предатель движения».
Ленин своей деятельностью полностью подтвердил данные слова. Помимо сознания и воли.
Разумеется, предателем революции он, конечно, не являлся.
Он просто не был революционером.
Ленинизм это не развитие марксизма, а ревизия оппортунизма.
В результате, когда дело дошло до практики, вождь в «Очередных задачах советской власти» указал партии курс не на коммунизм, и даже не на социализм, а на… государственный капитализм по примеру кайзеровской Германии.
То есть подменил Маркса Бисмарком.
Может ли партия, стремящаяся к госкапитализму, называться коммунистической – вопрос на сообразительность.
А как же его работа «Государство и революция», где он сам ехидничал над обывательскими иллюзиями: «Государство, милые люди, есть понятие классовое» и, умудрённый знаниями, пояснял:
«По Марксу государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание „порядка“, который узаконяет и упорядочивает это столкновение классов…»
«Всякое государство есть „особая сила для подавления“ угнетённого класса. Поэтому всякое государство не свободно и не народно».
«Надо сказать, что Энгельс с полнейшей определённостью называет и всеобщее избирательное право орудием господства буржуазии».
«Энгельс подчеркивает ещё и ещё раз, что не только в монархии, но и в демократической республике государство остаётся государством, т.е. сохраняет свою основную черту: превращать должностных лиц… „слуг общества“, органы его в господ над ним».
(Не правда ли: настолько верно, что актуально до сих пор?!)
«Социализм невозможен без демократии в двух смыслах:
(1) нельзя пролетариату совершить социалистическую революцию, если он не подготовляется к ней борьбой за демократию;
(2) нельзя победившему социализму удержать своей победы и привести человечество к отмиранию государства без осуществления полностью демократии».
«Азбука демократии нарушается претензией центра назначать или утверждать местные власти».
(Довольно знакомо – не так ли?)
«В свободной стране управляют народом только те, кто им самим выбран для этого. Управление народом в свободных странах происходит посредством открытой борьбы партий и свободного соглашения их между собой».
«Мы… сведём государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых «надсмотрщиков и бухгалтеров» (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней) – вот наша пролетарская задача.
1) не только выборность, но и сменяемость в любое время
2) плата не выше платы рабочего
3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом.
Такое начало на базе крупного производства само собою ведёт к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка – порядка без кавычек… когда всё более упрощающиеся функции отпадут как особые функции особого слоя людей».
Замечательные слова.
Жаль только остались на бумаге.
Как это всё соотносилось у Ленина на практике?
А никак. В смысле: так же, как всё остальное.
Вопреки учению Маркса, вместо упразднения государства, Ленин наоборот взял курс на воссоздание оного.
Когда оппозиция из т.н. левых коммунистов во главе с Бухариным попыталась ему указать на явное несоответствие практики с теорией, напоминая едкие слова Энгельса о нелепости ассоциирования огосударствления с социализацией: «…иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями… ротные швальни или же всерьёз предложенное при Фридрихе-Вильгельме каким-то умником огосударствление домов терпимости» и т.д., Ленин, не мудрствуя лукаво, попросту объявил их «обрывками книжных истин».
В конечном итоге, авторитет вождя взял верх.
Правда, ненадолго.
Спустя некоторое время Ленин сам заговорил о том, что:
«Наш госаппарат… в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьёзным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата».
«Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и буржуазии… Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность или даже свою вредность». И т. д.
Пётр Бернгардович Струве так положение и охарактеризовал:
«Советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведённый в верховную власть великого государства».
Ленин был махистом, возомнившим себя марксистом.
Он шёл не от теории к практике, а от деяния к опыту.
Собственно говоря, при отсутствии научного мировоззрения, ему ничего другого и не оставалось.
Отсюда зигзаги и противоречия его деятельности. Он сам писал:
