скачать книгу бесплатно
Кучевые заметки и лес,
оступившийся в небо стокрыло.
Дымовых облаченье завес
наготу листопада сокрыло
от него самого. Немота.
Только шоркает ветер вслепую.
Лета многие или лета? –
тишина отливается в пулю.
«Пробита речь молчанием, сквозит…»
Пробита речь молчанием, сквозит
последнее несказанное слово.
Возможно, это слово-паразит,
от зёрен отлетевшая полова.
Лишённое таланта и ума,
отсутствие без всякого покрова.
Ты погляди –
тома, тома, тома…
И что тебе несказанное слово?
Снегами заплывает окоём
пространства, прикипевшего к засовам.
Там трудники поврозь или вдвоём
всю жизнь свою работают над словом.
Издали, не издали – не вопрос.
От точки доведённые до точки,
роняют миллионы алых роз
отсохшие печатные листочки.
Но ты вберёшь бескровный перегной,
пустой травы крушенье и шуршанье,
как обещанье музыки иной,
как пущенное в рост благоуханье.
«– Садись за алгебру, дебил…»
– Садись за алгебру, дебил!
А мальчик Пушкина любил,
тот за него посуду мыл, не белоручка.
Поручик Юрьич Михаил
ронял соломку вдоль перил,
по коим жизнь съезжала в мир, где злая Жучка.
Там царь зверей, не пив, ни ев,
Толстой на Жучку шикал Лев
и укорял слезинкой детской Достоевский.
И было мальчику легко
скользить за Пушкина и ко
на лыжах узких башмаков лыжнёю Невской.
Где оборвалась та лыжня,
не говори, что жизнь фигня –
седой мой мальчик, не зови за стол Иуду.
И я не буду. Визави
присядет тень твоей любви.
Не выключай за тенью свет, помой посуду.
ФИЛЬМ «АББА»
Сияния полярные. И перпендикулярно им
из кинотеатра «Родина» мы вышли вчетвером.
И на душе не очень нам,
жизнь кажется просроченной:
сажать не стоит дерево,
не стоит строить дом.
Такой фильмец, сияния,
что добрым всем влияниям
на души неокрепшие наметился конец:
Гори ты, школа средняя – и наша и соседняя –
какие школы к лешему, когда такой фильмец!
Зачем ты, наша «Родина», не глупая же вроде, но
на вражескую фильму ту
нам выдала билет?
Там пел квартет заоблачный:
О, «Money, money…» Вона что!
А здесь согласно климату такой музыки нет!
Завод есть винноводочный, три шахты круглосуточных
и мясо-банно-прачечный-молочный комбинат.
А хочется-то – музыки…
Отечество, дай музыки!
Мы девочки, мы музы и
музык нам не хватат.
И тут врубилась музыка! Загадочная музыка,
улыбчивая музыка – сплошной парад планет.
Шары влетели в лузы и развеселились лузеры!
Сто лет как длится музыка,
но вырубился свет.
Ах, если б не сияния на грани выгорания
при переходе качества с количества на мат,
не вспоминали б девочки, что раньше были туточки
три шахты круглосуточных,
завод и комбинат.
ГАРАЖНАЯ
Закрутилась красивая гайка,
да на болтик со сбитой резьбой.
Что стоишь, гражданин? Помогай-ка,
назови это дело судьбой!
Вынимай плоскогубцы и ключик
или что там ещё наизусть,
только пусть эту гайку не глючит,
этот болт не болтается пусть.
Озадачься их склейкой и спайкой,
подбери им секретный пароль,
чтобы болтик тот счастлив был с гайкой
в агрегате «НАМИ – ноль шесть ноль»!
Чтоб леталось тому агрегату
мимо просек и прочих красот,
как по синему морю фрегату,
лет пятьсот.
«Во сне ко мне приходит друг…»
Во сне ко мне приходит друг
предупредить о переезде
и просит выключить утюг,
забытый им на старом месте.
Сам, уверяет, не могу.
Мол, недосуг. И новоселье.
Целуй, мол, ручку утюгу!
Проси его, чтоб не висели
на мне последние счета.
Такая, знаешь, нищета.
И всё же нужно быть людьми! –
даёт мне книгу. Книга жалоб.
– В дорогу почитать возьми…
И к сердцу я её прижала б,
но та, вывёртываясь вдруг,
летит, как на ногу утюг.
«Были счастливы…»
Были счастливы?
Счастливы – были!
В звёздной пыли
и прочей пыли
артефакты порой находили:
скажем, выцветший шарик Земли.
А на нём, вы представьте, коллеги,
Театр Эстрады:
скудельный сосуд
стих читает про белые снеги –
будто идут они! Не идут.
И от этого самого «идут»
целый зал заливался слезми…
Грех смеяться. А сами-то вы тут
со своими, друзья, ми-ми-ми –
были счастливы?
В новой вселенной
негатив ототрём добела:
даже кошка в грязи у пельменной
хоть однажды счастливой была.
Всяким счастьям –
большим и не очень –
по-над бездной отыщем закут.
Видно, ключ мой под счастье заточен,
даже если все двери запрут.
«Исчезает с рабочего наспех стола…»
Исчезает с рабочего наспех стола
из немногих любимое фото.
Кем он был для тебя?
Кем ему ты была?
Да ни кем, в самом деле!
Вот то-то.
Что даёт тебе право просить «ни о ком»?
Помолчи! – пустоте отвечаю, –
Будь он трижды со мной на земле не знаком,
а его Воскресения – чаю!
«Совсем не нужно быть морковью…»
Совсем не нужно быть морковью
чтоб видеть тёрку изнутри
и расписаться рыжей кровью
в полнеба почерком зари
«Здесь был Борис».
Для справки: Рыжий.
Проездом в город Уфалей.
А ты борись: морковку выжал,
на треть стакана сливок влей.
