скачать книгу бесплатно
Александровскiе кадеты. Том 1
Ник Перумов
Российская империя, 1908 год. Очень похожая на ту, которая была, и всё же другая: здесь на престоле по-прежнему император Александр Третий, а дети в школах читают стихи Пушкина, написанные при осаде Севастополя. Но эта империя точно так же стоит на пороге великих потрясений… Начинаются народные волнения, подпольщики строят планы восстания, молодёжь грезит о свободе. Однако для мальчишек, зачисленных в Александровский кадетский корпус, это не повод откладывать учёбу. Пока ещё продолжается обычная жизнь: кадеты решают задачи, разбирают схемы сражений, дружат и враждуют между собой. Правда, через шесть лет катастрофа всё равно разразится. Но можно ли её предотвратить? И, казалось бы, при чём тут таинственные подземелья под зданием корпуса?..
В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Ник Перумов
Александровскiе кадеты. Том 1
Зачин
Лето 1908 года, город Елисаветинск Таврической губернии, затем – город Гатчино Санкт-Петербургской
Протяжный, с надрывом, паровозный гудок: «У-у-уезжайу-у-у!..» И пых, пых, пых – клубы дыма. И пыльные вагоны – тёмно-зелёные, синие, песочно-жёлтые, и низкая платформа славного града Елисаветинска, что в не менее славной Таврической губернии.
Палит солнце, жарит так, как будто дало слово прокалить всё внизу, точно в печке, где обжигают кирпич. Вдоль вагонов, несмотря на старания обливающихся по?том городовых, гомонит настоящий рынок:
– Гарбузов! Кому гарбузов! Гарбузов сладких!..
– Кавуны, кавуны красные, со хрустом! Язык проглотишь!
– Насiння розжаренi!.. Семечки калёные!..
– Пироги подовые, пироги подовые!..
Возле синего вагона (что означало – вагона первого класса) толпилась «чистая» публика: дамы в шляпках, господа в добротных костюмах, хоть и изнывавшие от жары. Были тут и офицеры в повседневно оливковом, перетянутые ремнями; занесены уже носильщиками внутрь кожаные кофры, устроен багаж, и текут самые томительные минуты перед третьим, последним звонком.
Бывший ученик 3-й Елисаветинской военной гимназии Фёдор Солонов, одиннадцати лет от роду, был совершенно счастлив.
Счастливее, чем в первый день каникул. Счастливее, чем получив «отлично» по математике у занудливого придиры Пшендишевского, обожавшего лепить колы. Счастливее, чем став первым в гимназическом стрелковом смотру.
Семейство Фёдора Солонова – он сам, старшие сёстры Вера с Надеждой, мама, нянюшка Марья Фоминична и конечно же папа.
Генерального штаба полковник Алексей Евлампиевич Солонов следовал к новому месту службы в тихом городке Гатчино, что под самым Санкт-Петербургом.
В городок Гатчино, где имел резиденцию свою сам государь император, «всея Великiя и Малыя и Б?лыя Россiи самодержецъ», Александр Третий Александрович, многая ему лета.
Всё! Не будет больше никакой военгимназии, «военной» больше по названию – немного стрельбы, сколько-то шагистики, – да ещё по тому, что учеников там держали в казарме, домой отпуская только на воскресенье, да и то далеко не всякую неделю. Не будет этого громадного «спального зала», заставленного кроватями в шесть рядов. Не будет унылых стен, серо-зелёных до высоты человеческого роста, скверно белённых выше, до самого потолка. Не будет тщательно и глубоко вырезанной на стенах похабщины. И дядек не будет, равнодушных или злых, вымещающих зло на гимназистах. Ничего этого больше не будет, а вместо этого…
О том, что будет вместо, Федя Солонов пока что не думал.
Мама конечно же переживала: всё ли уложено, ничего ли не забыто? Сёстры закатывали глаза – но так, чтобы не видели взрослые.
– Maman, il n’y a aucune raison de s’inquitеer, – снисходительно говорила старшая Вера по-французски, поправляя и без того идеально сидящую шляпку. – Мама?, нет никаких причин волноваться. Мы ничего не забыли; я сама всё напоследок осмотрела. И папа? тоже всё осмотрел.
– Maman, tout ira bien[1 - Мама, всё будет хорошо (фр.). – Здесь и далее примеч. авт.], – вторила средняя, Надя.
– Ах, боже мой, боже мой, – только и повторяла мама, прикладывая платочек ко лбу. – Марьюшка Фоминична, милая, а положили ли мы…
Няня – она же по совместительству и кухарка – Марья Фоминична, крепкая и загорелая, несмотря на годы, улыбалась, от глаз разбегались весёлые морщинки.
– Положили, барыня Анна Степановна. Всё положили, и несессер ваш, и бумаги барышень с Феденькой, и письмо домоуправителю. Барин Алексей Евлампьевич самолично проверили, а потом и я ещё раз. Не волнуйтесь, барыня, вы так, право слово, я вашей матушке-покойнице ещё обещала за вами приглядеть, когда ещё вас самих Аннушкой кликала!
– Ах, ах, Марьюшка моя милая, что б я без тебя делала, – ударялась чуть не в слёзы мама, обнимая старую няню.
Сёстры дружно фыркали. Марья Фоминична глядела на них с укоризной, и Федя её понимал – что это они вздумали над мамой смеяться, да ещё и при ней?..
Папа стоял чуть в стороне, с офицерами своего полка, явившимися проводить, и явно прятался от нервничающей мамы за необходимостью поддерживать разговор с полковым командиром, полковником Бусыгиным, и начальниками батальонов.
– Не забывайте, Алексей Евлампьевич, пишите!
– На праздник полковой приезжайте, коль сможете!
– Как там в столице служба будет, рассказывайте! Глядишь, и мы за вами!..
– А чего ж нет, – говорил папа. – Сами видите, в академию не только шаркуны паркетные поступить могут. Вот вы, Микки, отчего ж документы не подаёте?..
– Э-э, Алексей свет Евлампьевич, вы у меня этак всех способных господ офицеров в Петербург сманите! – добродушно басил полковник. – А кто же в армии, в рядах, кто порядок поддерживать станет? Вольноопределяющиеся? Смех один, пока исправными офицерами станут!..
…Да, всё менялось. Менялась жизнь, полностью. Шутка ли – будут они жить в самом Гатчино, можно сказать, почти на дворцовом пороге!..
И потому Федя сейчас даже не слишком грустил по оставшимся в Елисаветинске друзьям, по дворовым псам, которых подкармливал, по чёрно-белой кошке Муське, что исправно ловила мышей и позволяла себя погладить. Всё, всё начиналось по новой!..
А потом раздался второй звонок, и мама заволновалась, заторопилась; семейство Солоновых принялось грузиться в вагон.
…Ехать им предстояло долго. Через всю страну, без пересадок, поезд прямого сообщения как-никак! И потому, несмотря на дороговизну, мама, обычно такая экономная, настояла, чтобы билеты взяли в первый класс.
– Один раз такое в жизни бывает, – строго говорила она Фоминичне, потому что всё остальное семейство разбежалось и попряталось, за исключением старой нянюшки, что привыкла терпеливо слушать свою Аннушку, свою воспитанницу. Фоминична кротко кивала, хотя глаза её смеялись.
Да, теперь Фёдор с мамой соглашался. И бог с ними, с некупленными оловянными солдатиками!.. Не одно купе, а целых два, с дверью меж ними и собственной туалетной комнатой!.. Раскладывающиеся кресла и диваны, чьи спинки поднимались наверх, становясь полками, где можно спать; электрические лампочки, накрахмаленные скатерти – убранство не уступало лучшим волжским пароходам.
Не успели рассесться, как прозвенел третий звонок. И вновь – долгий, тоскливый, тягучий паровозный гудок; отчего он такой грустный, полный отчаяния, словно паровоз только что лишился лучшего друга?..
Поплыла назад платформа, публика, провожающие, торговки. Всё, прощай, Елисаветинск, тихий, жаркий и пыльный, здравствуй, Гатчино!..
* * *
Вокзал Гатчино-Варшавское встретил их ясным небом с прозрачной северной синевой, нарядной публикой и доносившимися из-под стеклянного купола звуками оркестра.
– Весело живут, – заметил папа.
Со стороны выглядело это и впрямь весело. Гуляющие по платформам явно никуда не собирались ехать – дамы с кружевными зонтиками, штатские в вицмундирах, даже сколько-то офицеров в форме.
– Так-с чего ж не жить, барин, – философски заметил бородатый проводник, судя по выправке – явно отставной унтер. – Здесь, грят-с, ресторация лучше-с, чем в самом Питербурхе! Насчёт её не скажу-с, сам не пробовал, а вот буфет – выше-с похвал всяких!.. Музыка играет-с, танцы устраивают!.. Государь, бывает, захаживает, самолично!..
– Ах! – не удержалась романтичная Надя.
Вера закатила глаза.
– Да-с, барин, именно так-с! Коль вам-с тут службу нести-с, так заходите, не побрезгуйте!
– Спасибо, любезный. – Папа достал рубль. – Вот тебе за труды. Ты нас в дороге как родных обиходил.
– Рад стараться! – Проводник вытянулся, и стало яснее ясного, что ещё совсем недавно стоял он в строю. – Премного благодарен, ваше высокоблагородие господин Генерального штаба полковник!
– Вольно, братец, – сказал папа. – В каком полку служил?
– Лейб-гвардии 2-й стрелковый Царскосельский! – отчеканил проводник. Распахнул шинель – на груди, под значками и нашивками, виднелся жетон: серебряная Андреевская звезда с наложенным чёрным восьмиугольником, в нём – алый круг с белым вензелем государя Александра Второго.
– Спасибо, солдат, – кивнул папа. – Бог даст, ещё свидимся.
– Бог даст, ваше высокоблагородие… – отозвался проводник, но голос его, как показалось Фёдору, звучал как-то странно.
* * *
Гатчино, Николаевская улица, дом № 10, на перекрёстке с Елизаветинской. Двухэтажное кирпичное здание, перед ним – палисадник; широкие полуарочные окна смотрят почти строго на закат и на восход. Ну углу – изящная башенка, увенчана шпилем. На первом этаже в правой половине – лавка конторских товаров, в левой половине и на втором – квартиры.
Феде тут сразу понравилось. Во-первых, простор, места много. Семь комнат как-никак: гостиная, папин кабинет, он же его спальня, столовая, мамин boudoir, комната Веры с Надей, комната нянюшки и, наконец, его, Фёдора Солонова, собственная спальня! Ну и кухня, конечно, с кладовкой. Новомодная ванна с колонкой, откуда прямо лилась горячая вода! Длинный, тёмный и загадочный коридор с поворотом, где сам бог велел играть в индейцев, хотя он, Фёдор, конечно, для этого уже слишком взрослый.
– Мама?, – капризничала Вера, – ну почему я с Nadine, мне надо заниматься, мне нужно место, а Thеodore получает целую комнату, хотя он ещё маленький?..
– Потому что, mademoiselle, c’est un gar?on, он мальчик! И в одной комнате с Надин им уже неприлично! – Мама умела закатывать глаза никак не хуже старшей дочери.
– On pourrait placer un paravent, ширму можно поставить, мама?!
Однако мама?, вооружённая «нов?йшими изв?стiями касательно воспитанiя д?тей разнаго полу», не сдавалась.
– Ширму, mademoiselle, можно было ставить, пока брат ваш был младше. А теперь всё!..
– Et pourquoi ne pas partager la chambre avec moi, Vera?[2 - А чего ты, Вера, со мной в спальне не хочешь? (фр.)] – искренне расстраивалась добрая Надя, слушая всё это.
– А по-русски вы что же, не можете? – вклинился Федя в разговор сестёр. – Прям как бабушки наши! Или даже прабабушки!..
– Верно! – поддержал его папа. – Мы не во Франции, милейшее моё семейство.
Вера поджала губы и отвернулась, гордо задрав нос.
А вот нянюшке Марье Фоминичне всё нравилось. Особенно кухня, где, как и в ванной, имелся газовый титан с газовой же плитой[3 - Газовые плиты, в общем подобные нашим современным, появились во Франции ещё в 1857 году. В нашей истории к 1914 году 10 тыс. квартир в центре Санкт-Петербурга имели газоснабжение, газовые плиты и газовые водонагреватели.], на которую она дивилась, как на чудо; и её собственная комнатка, где старушка первым делом поставила на полку писанный в Киеве складень.
А во дворе, где поднимались сирень и липы, теснились по старинке дровяные сараи; невдалеке, на Соборной площади, золотились церковные купола; носильщики затаскивали кофры, родители хлопотали, и вообще царила та суета, какая только и бывает при переезде на новое место.
* * *
Первые недели прошли в сплошных хлопотах. Мама с Марьей Фоминичной обустраивались, папа пропадал на службе – начальник штаба «Особаго гвардейскаго Туркестанскаго стр?лковаго полка», не шутка! Да, без приставки «лейб-», но это была «молодая гвардия», как говорил папа, части, показавшие себя в жаре и безводье среднеазиатских походов или на заросших гаоляном сопках Маньчжурии. Сёстры, Вера с Надей, побывали в женской гимназии Тальминовой, что на проспекте императора Павла Первого, 14. Вернулись довольные, особенно Вера:
– Папа?, ты представляешь, там преподают физику по университетскому курсу! По учебнику Хвольсона![4 - Хвольсон, Орест Данилович (*1852–†1934) – выдающийся русский физик и педагог, автор фундаментального «Курса физики» в пяти томах, впервые изданного в 1897–1908 годах.]
– Oh mon Dieu! – пугалась мама. – Вера! Mon enfant! Помилуйте, ну зачем же юной барышне из приличной семьи какая-то там физика?!
– Мама?, вы сами нам рассказывали, как вам в пансионе её преподавали!
– En quantitе, mademoiselle, в должных количествах! Не по университетскому же курсу!
– А я справлюсь! – упрямилась Вера. – Надо – дополнительно заниматься стану! Уроки брать!
– Mademoiselle! – сердилась мама. – Ваш отец старается, он день и ночь на службе, а вы!..
– А я и не собираюсь брать у папа?! – задорно отвечала старшая сестра. – Я сама уроки давать буду! Вы же знаете – у меня всё очень хорошо и с языками, и с музыкой, и с математикой, и с…
Это было правдой, нехотя признавал Федя. Вера и впрямь отлично училась, всё давалось ей легко, словно безо всяких усилий; к последнему году гимназии она совершенно свободно говорила по-французски, по-немецки и по-английски; непринуждённо исполняла прелюдии Скрябина[5 - Прелюдии А. Н. Скрябина считаются технически сложными в исполнении, особенно для непрофессионального пианиста.], прекрасно рисовала, в общем, служила настоящим живым кошмаром для Нади и Фёдора, которым старшую сестру постоянно ставили в пример.
– Какие ещё уроки! – сердилась мама. – Quel enfant terrible!..
– Никакой я не «ужасный ребёнок», мама?!
Короче говоря, весело было.
В общем, от этого всего Фёдор старался при каждом удобном случае улизнуть во двор. Здесь было хорошо – просторно и зелено, дальше по Николаевской начинались особняки и дачи, а если свернуть направо, по Елизаветинской, потянутся такие же двухэтажные дома с магазинами и лавками на первых этажах, и там чего только не продавалось!
Интересно заходить было всюду. Начиная с писчебумажного, расположившегося в том же доме № 10, только ближе к углу; заворачивая, нырять в книжную лавку, где можно было найти и самые дешёвые приключения Ната Пинкертона, и жутко дорогие, завёрнутые в вощёную бумагу тома «Всемирной истории». Повздыхав над последними выпусками похождений Ника Картера[6 - Ник Картер – герой популярных детективных историй, подобный Нату Пинкертону. Впервые появился в 1886 году. Романы публиковались в виде еженедельных выпусков «с продолжениями», дешёвыми массовыми изданиями.], Федя шёл дальше.
А дальше его ждал оружейный магазин, настоящая мальчишеская Мекка, как сказал бы папа.
…Вот и в этот раз Фёдор поднялся на две ступеньки, потянул на себя тяжёлую резную дверь с отполированной бронзовой ручкой. Сердце, как всегда, замерло; здесь, за порогом истинно мужского царства, вкусно пахло оружейной смазкой, матово блестели выстроившиеся как на параде воронёные стволы; застыли аристократки-двустволки, словно хвастаясь друг перед другом роскошью гравировки на замковых досках и резьбой, покрывающей ложу; с ними спорили худощавые иностранки, многозарядные винтовки Винчестера или Генри; ещё дальше скромно помалкивали наши берданки – мы, дескать, хоть и староваты, а до дела дойдёт – послужим, да ещё как, не подведём небось!..
В стеклянных витринах устроились разнообразнейшие револьверы и пистолеты: и уверенные в себе наганы, и короткие толстяки «уэбли», и длинноствольные кольты, и брутальные маузеры, и элегантные парабеллумы, и тупоносые браунинги. На всё это великолепие Фёдор мог любоваться часами, читая и перечитывая приведённые рядом с каждой моделью характеристики. Для Феди всё это звучало как музыка: «…разработанъ подъ патронъ 7,63 ? 25 мм… короткiй ходъ отдачи… запиранiе за опорныя поверхности на затвор?… магазинъ неотъёмный… снаряженiе изъ спецiальной обоймы…»
Федю тут знали. В самый первый раз, когда он робко – не выгонят ли? – переступил порог заведения, приказчик Евграф только посмотрел на него, слегка прищурившись, и вдруг сказал:
– Феофил Феофилыч, а вот и гость наш новый!
Феофил Феофилычем оказался хозяин магазина, дородный, в сюртуке и жилетке, и с массивной золотой цепью от карманных часов.
– О, вижу, вижу! – пробасил он. – Никак нового начальника штаба у туркестанцев, его превосходительства полковника Солонова сынок? Фёдор Алексеевич, стало быть?
Хозяин беззастенчиво льстил – «его превосходительством» полагалось именовать только генерала, никак не полковника, и оттого Федя даже растерялся; а растерявшись, лишь молча кивнул.
– Не удивляйтесь, молодой человек, не удивляйтесь. Гатчино город маленький, а слухами земля полнится. Очень рад-с, очень рад-с! Входите, входите-с, у нас за погляд денег не берут. Евграф, любезный, приготовь-ка прейскурант наш да заверни получше, а я его превосходительству полковнику письмецо приветственное напишу, Фёдор Алексеевич домой и снесёт, верно ведь?..
Фёдор снёс. Папа только головой покачал.
– Торговцы. Лучше любых шпионов всё вызнают.
Но прейскурант изучал очень внимательно. И даже что-то купил на следующий день. Что-то явно недешёвое, потому что и Евграф, и Феофил Феофилыч стали с Фёдором весьма любезны, привечали, давали смотреть красивые каталоги и даже разрешали подержать настоящее оружие.
…В общем, в тот день после обеда Фёдор, как всегда, зашёл к Феофил Феофилычу. Как всегда, был встречен благодушным рокотом приветствия, но не успел он раскрыть новый, только что присланный каталог льежской ружейной фабрики «Коккериль», как дверь магазина резко распахнулась, да так, что едва не оборвался бронзовый колокольчик над ней.
В лавку ворвалась женщина, сухая, подтянутая, остролицая. В Елисаветинске Фёдор никогда таких не видел – в мужской кепке и пиджаке с юбкой-амазонкой. Следом за ней спешила, едва успевая, девочка в гимназическом платье, с длинной пушистой косой. Июль, теплынь, а она по всей форме – видать, гимназия строгая, даже в каникулы не допускают никаких вольностей.
