скачать книгу бесплатно
Рафиков взял со стола лежавшую картонную папку на шнуровке и показал ее Муромцеву, а потом Нестору.
– Вы – господин Барабанов, не так ли? А может быть, товарищ Барабанов, если точнее?
Нестор вздрогнул и замер, глядя на папку немигающими глазами, как кролик на удава.
– Может, кого-то здесь вам удалось одурачить, – продолжил Рафиков, и голос его стал резким и холодным, и даже легкий акцент куда-то пропал, – но меня у вас обмануть не получится. Я знаю про вас достаточно! Вас ведь с позором уволили из петербургского университета за участие в запрещенной организации «Свобода народа»?! Вполне очевидно, что такой опытный химик и биолог, как вы, занимался не только пропагандой, как сообщали наши агенты, а кое-чем поинтересней?
Рафиков бросил папку на стол и подошел к Нестору:
– Чем вы там занимались? Изготавливали бомбы? Или распространяли холеру? А у нас здесь тоже решили панику посеять? Или как это у вас говорится – «создать революционную ситуацию»?! Не выйдет!
Все это время Барабанов смотрел на Рафикова ненавидящим взглядом, его руки, сложенные на груди, напряглись так, словно он представлял, как уже душит этого шпика.
– Молчите? – усмехнулся Рафиков. – Понятно, нечего сказать. А про нашего прозектора Женьку и говорить нечего, его заключения ничего не стоят. Глаза зальет дедовской медовухой и строчит в отчетах, что аллах на душу положит. Так что все мне понятно и с изнасилованиями, и со штырями этими, которые, кстати, могли и подбросить! Фантазии-с, провокации и пьяный бред.
Рафиков подошел к двери, открыл ее, показывая тем самым, что разговор окончен.
– Вам, уважаемый Роман Мирославович, – добавил он, – простительно после ранения впадать в ажитацию, а про вас, отец Глеб, и говорить нечего, вам такое вообще не понять, поскольку вы лицо духовное, то есть человек наивный и доверчивый. За сим предлагаю дело ваше закрыть и продолжить поиски зверя и охоту на бешеного медведя! Не смею вас более задерживать, господа!
Первым из кабинета быстрым шагом вышел Нестор, за ним отец Глеб. Муромцев, выходя следом, вдруг схватился за голову, вскрикнул и рухнул на грязный затертый паркет. Барабанов бросился к нему, доставая на ходу из кармана пузырек с нюхательной солью, но начальник группы был в глубоком обмороке и в себя никак не приходил. Лицо его стало восковым, и Нестор с тревогой щупал пульс на руке и шее. Отец Глеб стоял рядом и тихо читал молитву.
Глава 6
Дело уже шло к утру, а Муромцев так и не пришел в себя. Пока Нестор и отец Глеб тащили до гостиницы тяжеленные носилки (от вежливо-казенной помощи Рафикова Барабанов отказался наотрез), сыщик несколько раз открывал глаза, обводил все вокруг бешеным, непонимающим взглядом и немедленно проваливался обратно в забытье.
В гостиничном номере стоял запах нашатыря, уксуса и барабановской махорки. Муромцев метался на желтоватых простынях и глухо стонал, иногда разражаясь потоком невнятных слов. Нестор удерживал компресс на лбу больного, не выпуская из зубов чадящего окурка, и бормотал что-то на латыни.
– Нестор, брось ты это, – устало отозвался отец Глеб из дальнего конца комнаты. – Жар у него сильный и не спадает. Опасно, самим нам, увы, наверное, не справиться…
– Это все потому, что вы кровопускание не дали провести!
– И правильно сделал, – не уступал батюшка, – потому как ты больше привык кадавров разделывать, а к живому человеку, я тебя со скальпелем подпускать, извини, побаиваюсь. В больницу его нужно везти, да побыстрее.
– В больницу?! – возмутился Барабанов, едва не проглотив окурок. – Да вы в своем ли уме, отец Глеб? Они же только этого от нас и ждут! Наверняка там все уже кишит шпиками! Этот негодяй… – Он тревожно обернулся на дверь и понизил голос: – Этот негодяй Рафиков уж точно об этом позаботился. Мы не можем отдать Романа Мирославовича прямо к ним в руки, да еще в таком беспомощном состоянии.
В подтверждение его слов сыщик снова громко застонал и, разметав руки в припадке горячечного бреда, едва не снес приготовленные Нестором медицинские склянки. Друзья навалились на него, с трудом удерживая Муромцева на кровати. Спустя минуту, когда он обессиленный вытянулся на простыне, они дружно выдохнули, Барабанов принялся обтирать пот со лба больного, а отец Глеб заменил вымокшую насквозь подушку.
– Я и сам ему тут обеспечу достойный уход. Не хуже любой сестры милосердия, – продолжал настаивать Нестор. – А живые от мертвых не сильно и отличаются, органы все те же. Только вот мне кажется… Вы видели что происходило с Романом Мирославовичем за пару минут до приступа? – Отец Глеб нехотя кивнул, Барабанов продолжал: – Он стал как будто сам не свой от слов этого… бульдога! Мне кажется, что приступ вызвала какая-то психическая реакция… Только вот что это было – ума не приложу. Что вы так помрачнели? Да не буду я кровопускание делать! Полно вам уже!
Муромцев неожиданно вновь забеспокоился, замотал головой, повторяя что-то неразборчиво. Коллеги озабоченно приблизились к больному, прислушиваясь.
– Бекас… Бекассс… – мучительно тянул Муромцев, хмуря побледневший лоб.
– Это что же, Роману Мирославовичу охота мерещится? – сказал Барабанов и в недоумении почесал затылок. – Никогда за ним такого увлечения не замечал…
Он вопросительно посмотрел на отца Глеба, пребывающего в глубокой задумчивости. Священник жестом призвал его к молчанию, тяжело вздохнув, подошел к образу, занимавшему почетное место в углу комнаты, после долгой паузы перекрестился и, наконец, обернулся к нетерпеливо ожидавшему Барабанову.
– Мне кажется, я понимаю, в чем дело. Случившееся этой ночью своими корнями уходит в прошлое нашего друга, и, видимо, это прошлое не дает ему покоя и по сей день. Думаю, тебе необходимо узнать, что случилось пять лет назад…
Больной вновь застонал и нахмурился, шевеля губами. Отец Глеб угадал все совершенно верно – Муромцеву виделись картины былых дней. В своем бредовом видении он снова стал молодым, седина еще не поселилась на его висках, а походка не отяжелела. Он был перспективным сотрудником, недавно поступившим в петербургское отделение уголовного сыска. Работа обещала продвижение по службе, дома ждала молодая жена, и это ощущение было новым и приятным. Всего через полгода после сыгранной свадьбы к Муромцеву пришел его первый большой успех – дело Пчелинцева.
Пчелинцев был серийным убийцей и грабителем, жертвами которого становились в основном торговцы антиквариатом, и молодому сыщику пришлось создать целую агентурную сеть в среде перекупщиков и коллекционеров, чтобы вычислить осторожного и изворотливого преступника. Дедукция и сложный анализ в итоге сделали свое дело, и убийцу поймали с поличным, а Муромцев получил долгожданное приглашение на службу в главное управление. Дело Пчелинцева было очень громким, о нем писали в газетах, говорили на улицах и во дворцах. Успех в его расследовании, да еще и достигнутый такими прогрессивными методами, принес молодому сыщику славу, которая пришлась по душе далеко не всем.
Яков Бекасский, товарищ и помощник начальника сыска, принял нового сотрудника кисло. Ему сразу стало ясно, что этот не в меру энергичный здоровяк с дедуктивными фокусами метит на его место, и даже более того, вполне способен добиться в этом успеха.
Новые коллеги невзлюбили друг друга с первого взгляда. Муромцев считал соперника «кабинетным шаркуном» и «паркетным чинушей», презирая его за рыхлость, интриганство и отсутствие опыта работы на улицах. Бекасский действительно не мог похвастаться раскрытыми громкими делами или глубоким знанием повадок преступников, зато он прекрасно знал, что вовремя поданное на подпись прошение или почтительно поднесенный нужному человеку отчет способны привести к новым чинам ничуть не хуже, чем месяцы утомительной слежки и рискованные операции по поимке преступников. Бекасского перевели из министерства несколько лет назад, и после этого он двигался наверх по службе, словно маслом смазанный, и всегда выходило так, что сыщики, голодные и злые от бессонницы, мерзли по подворотням, выслеживая негодяев, а премии, чины и сердечную благодарность начальства получал он, Бекасский, который ловко подавал чужие успехи как плод собственного «гениального руководства». Сыщики недолюбливали этого аккуратно причесанного, жеманно вежливого человечка, но бросать ему открытый вызов боялись. Тень некой могучей протекции, неизвестно чьей, но не подвергаемой никем сомнению, стояла за скромной фигурой Бекасского и оберегала его от мести коллег. Он уже прочно уселся в кресле помощника начальника и терпеливо готовился пересесть в кресло самого начальника сыска, когда появился этот наглый выскочка Муромцев и смешал ему все карты.
Первым делом молодой сыщик раскусил нехитрые кабинетные фокусы конкурента и начал опережать его на два хода. Теперь, когда Бекасский, светясь дружелюбием, подносил начальнику доклад, тот в ответ лишь смотрел на него с удивлением:
– Позвольте, но ведь еще вчера вечером Роман Мирославович дал мне исчерпывающий отчет по этому делу! К чему же повторяться?
А однажды Муромцев со свойственной ему прямотой просто выставил Бекасского на смех, поймав на фальсификации опроса свидетелей. Тот с услужливой миной презентовал начальству результаты своей работы (липовые, но имевшие убедительный вид), внутренне ликуя, что наконец-то смог обогнать выскочку, когда Муромцев, словно фокусник, извлек из-за пазухи пухлую папку и бухнул на стол показания более чем тридцати свидетелей, ясно доказывающие, что убийца действовал с сообщником, а вовсе не в одиночку, как утверждал Бекасский в своих измышлениях. Скандал вышел безобразный, о новых назначениях теперь и думать было невозможно, требовалось немедленно загладить случившуюся неловкость, и Бекасский принялся выбирать момент, чтобы свершить возмездие. Случай представился незамедлительно.
Осенью, с началом занятий, вся столица была поражена серией жестоких и наглых убийств студенток. Причем география злодеяний преступника в пределах города оказалась весьма обширной. Одну из первых жертв нашли на Покровском острове, возле Аларчина моста – девушка возвращалась из учебного заведения Паульсона, где изучала физику на воскресных занятиях. После стали находить убитыми воспитанниц Смольного института, студенток Бестужевских высших курсов и вообще любых женщин, учившихся в Петербурге.
Начальника сыска дважды вызывали в министерство, газеты пестрели версиями – одна скандальнее другой. Шла речь о приостановке занятий на высших женских курсах по всему городу, общественность пребывала в бешенстве, а суфражистки грозили бунтом. Муромцева, как главную надежду управления, немедленно назначили руководить расследованием.
Будылин принимал двух лучших сотрудников, Муромцева и Бекасского, в своем кабинете, пребывая в самом мрачном расположении духа, свежая взбучка, полученная от министра, не располагала к любезностям, поэтому он, коротко поздоровавшись, немедленно перешел к тревожащему его вопросу.
– Роман Мирославович, – сказал начальник сыска и хмуро глянул из под седеющих косматых бровей на подобравшегося Муромцева, – вы в последнее время удивляли нас различными, хм… новомодными методами расследования, которые, надо признать, оказались весьма полезными. Надеюсь и в этот раз услышать от вас нечто обнадеживающее. У нас уже пятая жертва, и ни единого намека на след убийцы.
– Да, Иван Дмитриевич, тут с вами не поспоришь, убийца, при всей своей наглости, на редкость изворотлив и осторожен. Нам так и не удалось заполучить ни единой улики или ценного свидетеля. Но изучив жертв и способы совершения преступления, я смог составить психологический портрет маньяка и предположить, какими мотивами он руководствовался.
– Что же, весьма любопытно было бы узнать подробнее, – отозвался Будылин, – прошу вас.
– Ну что же… – начал сыщик и раскрыл том кропотливо собранных за последние дни материалов. – Кое о чем можно сказать с определенностью. Очевидно, что мы имеем дело с ретроградом и женоненавистником, для которого мысль о том, что женщины своими умственными способностями не уступают мужчинам, мучительна настолько, что стала навязчивой идеей, вызвавшей маниакальное состояние. С помощью этих возмутительных нападений он пытается запугать отважных девушек и не дать им получить образование. Идея совершенно безумная…
– Но тем не менее определенных успехов он все же добился, – хмуро подметил Будылин. – А если в ближайшее время мы не остановим убийства, занятия действительно придется прекратить, чтобы не подвергать девушек опасности. Да уж… А вы, Яков Карлович, поддерживаете версию коллеги?
Бекасский поерзал в кресле и откашлялся. Он уже давно боролся с соблазном встрять в разговор и клюнуть Муромцева, но инстинкт опытного чиновника подсказывал, что нужно вести себя максимально деликатно. Он состроил благожелательную мину и вкрадчиво начал:
– При всем уважении, не могу согласится с Романом Мирославовичем. Конечно, все эти крикливые суфражистки с их вызывающим поведением в последнее время многих раздражают и даже откровенно возмущают. Но ведь это все досужие проблемы. Где видано, чтобы из-за таких вещей пускались на подобную жестокость? Я не склонен к столь сложным поворотам мысли.
– И что же тогда? – хмыкнув, поинтересовался Будылин.
– Психопатия на почве несчастной любви, вызвавшая манию, – сказал Бекасский и покосился на Муромцева, который с возмущенным видом шлепнул ладонями по коленям. – Очевидно, что это студент или иной молодой человек, получивший душевную травму от курсистки. После испытанного унижения он хочет отомстить и раз за разом выискивает свою обидчицу среди девушек, возвращающихся с занятий, и, не найдя, приходит в ярость…
– Мой друг, вы читаете слишком много дешевых детективов! – не выдержал Муромцев. – От этого у вас и рождаются эти нелепые и примитивные версии! Речь ведь явно идет об идейном преступнике! Нам очевидно противостоит убежденный и радикальный домостроевец, этакий квасной патриот, помешанный на своей идее и желающий отыграться на беззащитных девушках.
– Так вот как, – успел ввернуть Бекасский, – для вас «патриот» – это ругательное слово?
– Отчего же, – не растерялся его оппонент, – вовсе нет. Я и сам себя называю патриотом. Просто не считаю борьбу женщин за равноправие чем-то возмутительным и угрожающим порядку. Более того, моя супруга, Ксения, с этого года посещает высшие курсы Бестужева-Рюмина на Васильевском острове. Изучает философию и исторические науки…
– Ага… Ну тогда все ясно! – совершенно потерял самообладание чиновник. – Вы сами явно подвержены этим новомодным идеям и готовы даже пустить следствие по ложному следу, лишь бы найти им подтверждение! Если убийства продолжатся, кровь будет на ваших руках!
– Прекратите интриговать! Сейчас не время для ваших паркетных игр – гибнут люди! Иван Дмитриевич, я требую, чтобы Якова Карловича немедленно отстранили от этого дела во избежание инсинуаций с его стороны!
Будылин с растущим раздражением наблюдал за своими сотрудниками и, не дожидаясь, пока они вцепятся друг другу в глотки, неожиданно бахнул кулаком по столу.
– Довольно! – крикнул он, и оба спорщика замерли, уставившись на начальника. – Прекратите устраивать балаган из следственной работы! Объявляю вам обоим выговор! Вы не можете находиться в одном помещении и пяти минут, чтобы не переругаться. Это нужно прекратить. – Будылин вытер лоб платком и продолжил уже спокойнее: – Но сейчас для нас важнее всего остановить убийства, поэтому пусть каждый из вас продолжает работу над своей версией. Так и узнаем, кто окажется прав. Приступайте.
Следующие недели прошли для Муромцева в напряженной работе. Все его агенты и помощники были заняты изучением городских газет, научных журналов и юмористических листков в поисках публикаций, критикующих женское образование. Сам Роман Мирославович круглосуточно занимался допросами и сбором улик. К каждому женскому образовательному учреждению был приставлен наряд жандармов, сыщики сидели в засадах круглосуточно. Но тем не менее за это время неуловимый убийца атаковал еще два раза…
Все уже висело на волоске, когда перед Муромцевым положили на стол газетную заметку, в которой шла речь о приват-доценте Грекове. Этот Греков был настоящим фанатиком, он настаивал на вреде и опасности женского образования и развернул на этой почве настоящую кампанию. Писал патетические статьи, прославлявшие домострой и высмеивающие его критиков, забросал всех вплоть до императора письмами с требованием закрыть все женские курсы в Петербурге, сколотил вокруг себя шайку единомышленников и занялся натуральным терроризмом по отношению к организаторам высших курсов – уважаемым людям и благотворителям.
Чаша терпения переполнилась, когда к руководству университета пришли студенты с жалобой на Грекова, заставлявшего их писать угрожающие письма преподавателям, которые вели занятия на женских курсах, а иначе отказывался принимать у этих студентов экзамен. Горе-доцента с треском уволили, и с тех пор он затаился, не выказывая никакой активности.
Муромцев, ликуя, помчался на Петроградскую сторону, где Греков занимал комнату в доходном доме. Приват-доцент оказался высоким жилистым бородачом с огромными крестьянскими кулаками. Он искренне удивился визиту сыщиков и заявил, что да, своего презрения к курсисткам не скрывает, но глупых баб никогда и пальцем не тронул, вот еще – мараться. Однако обнаруженные в комнате анонимные письма с новыми угрозами для преподавателей развеяли сомнения. Определенно Греков и был убийцей.
Преступника немедленно поместили под стражу. Муромцев был уверен, что на первом же серьезном допросе негодяй признается, терзаемый преступным тщеславием. А пока предстояло насладиться торжеством над соперником. Бекасского теперь неминуемо должны были вытурить из управления, а его самого ожидало серьезное продвижение по службе. Муромцев уже подходил к дверям главного управления, когда навстречу ему выскочил Ларсен, бледный и взволнованный. Убийца совершил новое нападение. На этот раз жертвой стала слушательница высших курсов Бестужева-Рюмина, Ксения Муромцева, жена Романа Мирославовича.
Барабанов сидел посреди гостиничного номера, обхватив ладонями косматую голову. Окурок у него во рту давно погас. Он медленно поднял взгляд и с надеждой посмотрел на замолкшего отца Глеба.
– Но ведь она выжила, да?
– С большим трудом и большой божьей помощью. Серьезная черепно-мозговая травма, – покачал головой священник. – Но Романа Мирославовича отстранили от этого дела. Он был… был не готов продолжать.
Муромцев, словно в ответ, шумно задышал и заворочался на неудобной постели.
Глава 7
После очередного забытья нюхательная соль подействовала, Муромцев скривился и замотал головой, глухо застонав. Отец Глеб помог ему встать. Сыщик отстранил его слабой рукой и прислонился к стене, тяжело дыша. Такого долгого приступа он не мог припомнить – в голове стоял шум, а каждое движение глаз, перед которыми летали черные точки, отдавалось болью где-то глубоко в черепе.
– Вам бы отдохнуть, Роман Мирославович, – участливо сказал отец Глеб.
– Ничего, ничего, – ответил сиплым голосом Роман, – сейчас пройдет. Вы извините меня, бога ради, господа. Воспоминания нахлынули, знаете ли. Такие чудеса сознание выкидывает…
– Это я должен извиниться! – воскликнул Барабанов. – Мои увлечения молодости чуть не привели… хотя чего там говорить! Привели к позорному провалу нашей миссии. Нам теперь только и остается, что признать поражение и удалиться назад в столицу.
Нестор выглядел испуганным – недавний экскурс в его революционное прошлое явно выбил его из колеи. Осведомленность Рафикова была настолько обескураживающей, что Нестор был готов идти в столицу пешком – лишь бы быстрее исчезнуть из поля зрения заместителя полицмейстера.
Отец Глеб, присев на кресло у стены, согласно закивал:
– Да, господа, мы можем справиться с черными душами убийц. Но нам не под силу одолеть их предводителя – Сатану, на службе у которого все это проклятое начальство состоит!
– Отец Глеб, тише, умоляю, вас ведь могут подслушать! – тихо заговорил Нестор, косясь на дверь номера, за которой кто-то прошел.
– Да ну их, – отмахнулся священник. – Так вот, друзья, – как знать, сколько таких преступлений скрыто, а может быть, и совершено из-за их попустительства, этого поганого чинопочитания: лишь бы не прогневить, лишь бы скрыть?
– Как-как? Вы сказали совершено? – Муромцев принялся ходить от стены к стене, потирая лоб.
– Именно так, Роман Мирославович, – ответил отец Глеб, – вполне возможно, что убийца, не пойманный из-за этих «премудрых пискарей», продолжает собирать свою кровавую жатву!
Муромцев потер лоб. Боль медленно отступала, и он, закрыв глаза, попытался сосредоточиться на словах отца Глеба. «Значит, так, – стал размышлять Роман. – Первое: в губернии действует убийца. Второе: действует, скорее всего, давно. Третье: власти отказываются это признавать либо самым преступным образом отметают улики и факты, а расследования ведутся в неправильном, заведомо ложном направлении. Господи, и как тут поступить?»
– Нестор, – сказал Роман, – что думаешь?
Барабанов вздрогнул и, сбросив оцепенение, принялся рассуждать:
– Ну, хорошо. Пускай мы ошиблись с разрывом девственной плевы, хотя я не ошибся, конечно, пускай характер нанесенных ран и в самом деле можно трактовать как атаку бешеного зверя, хоть это не так, конечно. Ну, а шип?! Шип от зубчатого тесла или тяпки – металлический, который в кости застрял. Как объяснить? Как связать с нападением зверя? Что это? Коготь механического медведя-автоматона? Мы же не в книгах Жюля Верна, в самом деле!
– Послушай, – прервал его Роман, – а этот коготь, то бишь шип мог попасть в тело жертвы ранее?
Барабанов закатил глаза к потолку и, сложив руки на груди, менторским тоном ответил:
– Чисто теоретически – да, возможно. Вроде была рана от бороны какой-нибудь, от которой зуб обломился, остался в теле и зарос. Но это же бред, Роман Мирославович!
Отец Глеб приложил палец к губам и улыбнулся:
– Тише, Нестор! А насчет шипа мы выясним, только если установим личность погибшей.
– Тогда этот факт никто не сможет проигнорировать, – закончил его мысль Муромцев.
– То есть? Мы не едем домой?
– Нет, Нестор, не едем. Я уверен, что есть и еще жертвы. И скорее всего, будут.
Барабанов и отец Глеб переглянулись. Нестор, мысленно уже сидевший в поезде, увозившем его в столицу от страшного Рафикова, тяжело вздохнул и надел фуражку, натянув козырек на глаза. Муромцев усмехнулся, похлопал его по плечу и пошел по коридору, насвистывая что-то из модной столичной оперетки. Отец Глеб, улыбнувшись, поспешил за начальником. Нестор посмотрел по сторонам, плюнул под дверь кабинета полицмейстера и выбежал вслед за отцом Глебом на улицу. Из будки, стоявшей у входа в здание полиции, раздавался богатырский храп дежурного. Звезды меркли в сереющем небе, на котором грязно-розовой ватой разметались облака, обещавшие скорый дождь. Троица поежилась под прохладным ветром и скрылась в утреннем тумане.
Гостиница, где остановилась команда Муромцева, была одной из немногих в городе, в которой был собственный ресторан, или, как его называли постояльцы, – обеденная зала. Персонал готовился принять немногочисленных посетителей к завтраку – половые быстро и ловко раскладывали приборы на застиранные белые скатерти, старуха из местных, шамкающая беззубым ртом, возила шваброй по крашенному зеленой краской полу.
Муромцев, отец Глеб и Нестор остановились у входа в зал и осмотрелись. Дверь в кухню открылась, и из нее вышел толстый и бородатый мужик в грязном колпаке. В руке он держал бумажку.
– Доброго утра, господа, пожалуйте присаживаться! – радушно поздоровался он. – Вот, меню-с, ознакомьтесь!
С этими словами он засунул лист под стекло на стене у двери, неуклюже поклонился и вернулся на кухню.
Отец Глеб нацепил очки на нос и принялся изучать меню.
– Так, на завтрак у них сегодня яичница с грибами, булочки с маком, багет французский с маслом, ветчина, сыр и кофе! Весьма недурно! А на обед готовят борщ по-воронежски с телятиной и грибами!
– Видимо, с грибами у них здесь проблем нет, – ехидно отозвался Барабанов, снимая фуражку. – Где сядем? Я предлагаю вон там, в углу.
И Нестор решительно двинулся через зал. Роман со священником пошли за ним. Когда они заказали три порции яичницы с ветчиной и кофе, Муромцев закурил.
– Друзья, я еще раз прошу простить меня за мою слабость… – начал он, закашлявшись.
– Полноте, Роман Мирославович, – поморщился отец Глеб, – всякое бывает!
– Всякое, да не со всеми, – ответил Роман. – Тут такое дело, в общем, этот небольшой конфликт с Рафиковым вызвал в моей памяти одну болезненную историю…
Официант принес кофейник, и Роман замолчал. Отец Глеб разлил напиток по чашкам.
– Что за история? – спросил Барабанов, отхлебывая горячий кофе, мучительно делая вид, что отец Глеб ему ничего не рассказал.
– Несчастный случай, – ответил Муромцев, не заметил, как тот покраснел, а священник принял нарочито отстранённый вид, – в результате которого серьезно пострадала моя жена, да и сам я получил ранение. Видимо, это воспоминание и спровоцировало такую странную реакцию мозга, что, в свою очередь, стало причиной припадка. Еще раз приношу свои извинения, господа.
– Ничего страшного, Роман Мирославович, – закивал Нестор, – у всех беды случаются, нам ли не знать.
