скачать книгу бесплатно
– Так а что тебе там делать, если она уже ушла? Она точно окончательно ушла?
– Ну да. Попрощалась, с вещами…
– Так уезжай. Домой или еще куда.
– А может… Что-то будет нужно…
– Вадим, ну что ты уже сейчас можешь? Если что, тебе позвонят. Поезжай… Знаешь что? Лучше всего к своей маме поезжай. Она сейчас дома?
– Да.
Сам Дмитрий Михайлович в свое время, и когда Аня рожала их старшего, Юру, и когда – Леночку, был на работе. Но после работы отправлялся к родителям. Поэтому он и зятю предложил тот же рецепт.
На этом разговор закончился.
Дмитрий Михайлович сдвинул брови: когда он говорил, кто-то подходил, чего-то хотел. Но кто? Наконец вспомнил и пошел к Кате, и та сообщила, что была у Веры Владимировны, и они решили: раз номер утвержден, ничего не менять, а начинать вставлять рекомендованную цену со следующего номера. Он сказал: «Ага», – и пошел к Жанне, чтобы ликвидировать только что вставленную строку. Сделав это несколькими легкими движениями, Жанна принялась возвращать на свои места другие элементы обложки, потеснившиеся ради фразы, в результате отмененной.
Дмитрий Михайлович сидел рядом, дожидаясь, когда обложка станет соответствовать высокому художественному вкусу требовательной верстальщицы, чтобы приступить наконец к внесению последних и окончательных изменений.
Перед его глазами стояло лицо Леночки, искаженное болью. Ведь ей, бедной, сейчас… Вот он тут сидит, что-то верстает, правит, практически развлекается, а она там… А в ней… Или уже – из нее… Нет, наверно, сейчас еще рано. Это ведь часами длится. Аня Юру двадцать часов рожала. Двадцать! А Леночка! Она не выдержит!..
Жанна закончила, и они стали вносить американские исправления. Собственно говоря, вносила она, а его роль состояла в том, чтобы переводить их пожелания с английского.
Булькнул телефон. Эсэмэска.
Привет папуль как дела?
Это она спрашивает! Он судорожно стал тыкать пальцами:
Как ты?
Хотел добавить еще что-нибудь вроде Больно? Но понял, что это глупо, добавил еще два вопросительных знака и отослал:
Как ты???
И тут же сообразил: как же это она пишет? Там ведь ничего нельзя. Стерильность. И вдруг – телефон.
Почему у тебя телеф
Не успел дописать вопрос, как пришел ответ на первый вопрос:
Реву как раненнный олень
Она – ревёт! Леночка, которая в пять лет ошпарилась – и то не кричала. В пять! И вот теперь, почти взрослая – как раненный олень! Впрочем, несмотря на потрясение, редакторский глаз заметил тройное н, то ли напечатанное впопыхах, то ли рука у нее дрогнула, и от этого стало еще страшнее.
Стал набирать вопрос, почему ей не дают обезболивающего. Ведь врач обещала, что будут давать. Пока формулировал, пришло:
Ну пока целу
Все же дописал и послал. Но дошел ли до Леночки его вопрос или нет, он так и не узнал.
– Дим, чего они тут хотят?
Пока он переписывался, Жанна сама разобрала несколько исправлений и внесла их, дошла почти до конца – до странички с ответами и анонсом следующего номера – и споткнулась на… Он вчитался. Не понял. Помотал головой и прочел снова. А, ну да, что тут неясного? Они хотят, чтобы мы точно указали дату, когда выйдет следующий номер. У них-то однозначно стоит – 22-го. А мы пишем обычно: «Не пропусти следующий номер!» Никогда это не вызывало нареканий, а вот заметили. Правда, не настаивают, пишут: It would be great… Ну так будет не совсем great.
– Пропустим.
Осталось последнее исправление – в ответе на одно из заданий. В английском варианте правильный ответ был В (то есть Би – второй по счету), и так и осталось. Получилось русское Вэ и что правильный ответ – третий.
– Фу-ты, это моя вина, не проверил ответы.
– Мне казалось, я исправила.
– Всё равно я должен был проверить. А они-то всё замечают. Молодцы, – редкая похвала русского редактора американским коллегам.
Наконец все было сделано, Жанна послала файл окончательно отписываться, а Дмитрий Михайлович смог приступить к своей обязанности в узком смысле – редактированию текста, полученного от Тони, его постоянной переводчицы.
Из головы не выходил раненный олень. Странно: договаривались же на обезболивание. Набрал жену, чтоб спросить, но у той было занято.
Собственно говоря, он переживал уже нечто подобное. Но именно подобное – когда рожала его невестка Юля, жена старшего сына. И даже еще два раза – когда появлялись на свет его собственные дети. Но тогда, больше двадцати лет назад, он был еще совсем молодым и как-то легко всё воспринимал. А вот во время родов Юли было, и правда, похоже. Только, как известно, похоже и одно и то же – весьма разные вещи. Тогда он тоже бурно переживал и тоже очень сердился, что молодые легкомысленно относятся, и тоже страшно волновался, как всё пройдет, и тоже просто до трепета боялся, что маленькому что-то повредят и – правда, без трепета, а просто боялся – что что-то повредят Юлечке. Всё это было тогда, и всё это было сейчас. С одной только разницей – сейчас он еще и страдал.
Он страдал вместе с дочкой, он почти чувствовал ее боль. И он страдал сам по себе, представляя ее не такой, какая она сейчас, а какой была пятнадцать и двадцать лет назад, и при этом – что вот она лежит, раздвинув ноги… И сколько он ни твердил себе, что она же не в возрасте четырех или, там, девяти лет рожает, что все-таки, сейчас она взрослая, но отогнать это жуткое видение не мог. Как раненный олень!
Отозвалась Аня:
– Ты мне звонил?
– Да. Мне казалось, что должны были дать наркоз. Или я что-то путаю?
– Какой наркоз?
– Ну, обезболивающее.
– А! Ну это еще не сейчас – это, наверно, когда уже сами роды пойдут. Я точно не знаю.
– А сейчас что, не роды?
– Сейчас схватки.
– Может, все равно можно обезболить?
– Не знаю, там, наверно, без нас знают, что и как.
– Ладно, пока!
А на планете Курошанд тем временем прорастало растение бубуру, полу-дерево, полу-змея. А сок его плодов… Кстати, в оригинале эти плоды никак не назывались: плоды и плоды, – а Дмитрий Михайлович в прошлом номере (том самом, который сейчас сдается: для редактора он уже стал прошлым) придумал им название – бубуруши, соединив бубуру с грушами, и Линда никак не отреагировала; правда, это не означает, что она не спохватится через месяц или еще позже и не придется отказаться от этой находки. Так вот, сок бубуруш… Сперва Дмитрий Михайлович писал: «бубурушей», но корректор Нина заметила, что, раз это слово построено по модели груш, то и склонять надо — бубуруш; великое дело – хороший корректор! Так вот, сок бубуруш обладал тем свойством, что, попадая на электрические провода, превращал их в живых червей, которые могли заползти куда угодно и изрыгнуть (нет, конечно, в окончательном тексте этого неаппетитного слова не было, там использовалось нейтральное выпустить) разряд молнии. Но беда в том, что, напомним, бубуру было лишь отчасти растением, а отчасти – еще и змеей, поэтому добыть его плоды можно было только, загипнотизировав его игрой на… Думаете, свирели или флейте? Ну не надо же так банально мыслить! – на гитаре! Причем, авторы первоначального английского варианта оттягивались, вкладывая в уста Пионеров-бумси несколько переделанные цитаты из известных рок-песен. Наши же переводчики, и, в частности, Тоня, напротив, не заморачивались и тупо переводили текст. Впрочем, при том, какие гроши им платят за перевод, невозможно требовать от них чего-то большего, чем подстрочник, который предстоит облагородить редактору.
В первых номерах он еще не сообразил, что к чему, и так оно и шло: Пионеры-бумси или Пираты-керуки (те тоже охотились за бубурушами) играли на гитаре и пели какую-то галиматью. Ну, мало ли что поют под гитару! Заметил неладное (или именно что ладное?) Дмитрий Михайлович на третьем номере журнала, когда в пузыре, выходящем изо рта певца, стояло:
Не торопись,
Будь хиппи!
Как-то это было совсем уж бессвязно: конечно, в Бумсиландии много земного, вплоть до англоязычных имен и фамилий, но неужели там и хиппи свои имеются? Он полез в английский текст на предмет опечатки. И увидев:
Don’t hurry,
Be hippie! —
понял, что это парафраз «Don’t worry, be happy!». Тогда-то ему и пришло в голову использовать цитаты из песен отечественного производства, никак не привязываясь к оригиналу. В результате вместо «Не торопись…» в русской версии журнала появилось:
Над бубуру горит
бумсийская звезда!..
Для ясности хотел еще добавить: «Пришелец не спешит, пришелец понимает…», – но на это уже места не было, и он решил обойтись без этой точки над i.
В дальнейшем, встречая текст, который отважные Бумси пели дереву-змее бубуру, Дмитрий Михайлович, не обращая внимания на перевод, сразу заменял его на шутливо (а порой натужно) измененные цитаты из попсовой или рок-лирики, а песни кровожадных Керуков кроил из блатняка, разумеется, приличного (в смысле, без нецензурщины).
На этот раз никаких каламбуров на тему популярных мелодий в голову не приходило. Раненного оленя вытеснило кесарево сечение. Точнее, мысль о том, почему он не настоял, на том, чтобы его сделали!
Ну как же, в самом деле, мог Дмитрий Михайлович проявить такую мягкотелость! Ведь еще районный гинеколог, когда Леночка к ней пришла на третьем месяце, спросила: «А муж у вас высокий?» – и узнав, что да, сказала: «Может быть, придется кесарить». «Может»! Да обязательно надо было! Еще и таз у нее… Ну да, да, сделали анализ… Не рентген, а как его? …грамма какая-то. Чтоб таз проверить. Сказали, что ничего, нормальный – все и успокоились. Так ведь нормальный-то нормальный. Это он, может, для других такой – нормальный. А для Леночки… Мало ли что там бывает! Не то прилежание, да тысячи отклонений могут быть! А кесарево – раз, и надежно. Да еще с обезболиванием. Правда, теперь всем обезболивают, и без кесарева тоже. Черт знает что! Когда-то говорили, ни за что нельзя. Вот – он еще совсем молодым был – когда Аня первый раз рожала, он именно спросил у врача: «А почему нельзя под наркозом рожать? Уснула бы, проснулась – а тут ребеночек готовенький». Так тот на него как на дурачка посмотрел: «Вы что, не понимаете? Она же должна всё чувствовать, реагировать!» А теперь оказывается… Ну пусть это не наркоз называется, а обезболивание. Велика разница!
Заиграл телефон, и Дмитрий Михайлович схватил трубку и почти закричал:
– Ну что?!
– Димуль, это я, что с тобой? – прощебетал из трубки голос зав. рекламным отделом Тамары.
– А, Тамарик, привет!
(У них давно установился такой нежно-воркующий стиль общения.)
– Димуль, у тебя найдется полполоски под барашка Бэкки?
– Где?
– Ну где, где? В «Пионерах», конечно!
– Тамарик, ты что! Мы же сегодня сдаемся. Всё утверждено! Ты бы хоть дня три назад сказала.
– Да они только сегодня прорезались. Ты же понимаешь: барашек Бэкки!
Дмитрий Михайлович понимал: «Барашек Бэкки» – новый бренд одного из их самых ценных партнеров. Но и хозяева «Пионеров-бумси» тоже были не последними в иерархии приоритетов.
– Ладно, я схожу к Верочке, – с придыханием сказала Тамара.
– Ага, я тоже подойду. Ты прямо сейчас?
Она дала отбой, не дослушав, но он и так понимал, что боевая пиарщица уже на пути к директору департамента периодических изданий. Они, действительно, столкнулись перед дверью Веры Владимировны.
В кабинете шло совещание с экономическими сотрудниками. Дмитрий Михайлович подождал бы, пока оно кончится, но Тамара, бронебойная при всей своей изысканной утонченности, ворвалась внутрь. Ну раз так, то и он просочился следом.
– Что-то случилось? – подняла на них взгляд Вера Владимировна.
– Верочка, – спокойно ответила Тамара, – «Барашек Бэкки» объявился. Как мы договаривались, я им ни-ни, не звонила, не писала, и вот – сегодня… Сами… Здорово!
– Здорово-то оно здорово, но какие их условия?
– А это зависит от того, в какой номер.
– Понятно, – кивнула Вера Владимировна и обратилась к Олегу, главному технологу: – Олег, у нас что еще за этот месяц не сдано?
– Да только вот, «Пионеры», – кивнул тот в сторону Дмитрия Михайловича. – Ну и чисто теоретически можно срочно послать полосу на замену в «Друзей динозавров». Хотя вряд ли. Скорей всего, они уже их печатают.
– И всё, да… – вслух помыслила Вера Владимировна.
– Нельзя их упускать, – подсказала ей Тамара.
– Да это понятно… А на сколько мы еще можем «Пионеров» задержать? – обратилась директор департамента к Олегу.
Тот стал что-то прикидывать в уме, невольно загибая пальцы, после чего изрек:
– До понедельника, но это уже полный…
И он добавил нецензурное слово, вполне описывающее, что будет, если они задержат печать до понедельника.
– М-да… Полный… – Вера Владимировна, хмуря брови, мыслила вслух: – … пиздец…
Потом резко схватила телефон и стала набирать номер.
Пока она выясняла у Кати Пораниной, есть ли шанс, что американцы успеют переутвердить номер до понедельника, если их очень попросить, Дмитрий Михайлович мысленно возвращался к разговорам, которые многократно вел с Леночкой на протяжении предыдущих девяти месяцев, – о том, что ей обязательно надо ходить на специальный фитнес для беременных.
Наконец, Вера Владимировна положила трубку и вынесла приговор:
– Дмитрий, срочнейше вставляете барашка, и новый файл – Кате! Попробуем до понедельника согласовать.
– Но ты понимаешь, что это крайний край? – уточнил Олег. – Дальше я ни на минуту не могу. Что будет на тот момент утверждено, то я и отошлю.
– Да понятно, понятно.
– Тогда уж мы и «Рекомендованную цену» вставим, – сказал Дмитрий Михайлович не потому, что был не уверен в этом решении, но просто чтобы как-то оправдать свое появление здесь.
Они вышли из кабинета.
– Димуль, а как там Ленка?
(«Откуда она знает? Всё-то эти женщины пронюхают».)
