скачать книгу бесплатно
– Выходи.
Василий передал свою пилотку Руслану Матеренко. Далее за ним последовало ещё три бойца, которых назвал маленький почтальон. Из медпункта вышли медсёстры и присоединились к остальным. Они тоже танцевали, правда не так, как солдаты. Их движение были не резкие, а более плавные и нежные:
– Наши девочки, – ласково сказал Фокин.
Только вот Марии Фёдоровны не было с ними. Она даже не вышла из медпункта. И понятно почему. Для неё не было письма. Катя заметила это ещё при первой раздаче. Когда дело дошло до врачей – конверты получили все, кроме Марии. В тот момент девочка очень сильно переволновалась. Думала, что потеряла такую ценную вещь, но Сорокин её успокоил и объяснил, что женщине уже долгое время никто не пишет.
– И что же? У неё никого нет, получается? – спрашивала Катя.
– Наверное, никого, – пожимал плечами Иван. – Мы не спрашивали.
Катя направилась в медпункт, где её давно ждали. Мария Фёдоровна куда-то уже запропастилась, а вот солдаты были наготове.
– Мы уже думали, что ты про нас забыла, – приподнялся Воронов Михаил.
– Нет, я про вас помню, – открыла сумку девочка и оглядела медпункт. – Плясать готовы? Хоть как-нибудь?
– Ну, прыгать не будем, – сел Антон Шевченко и взглянул на перебинтованную ногу.
– Давайте, – достала конверт та. – Так, первый у нас Дмитрий Павленко.
Она повернулась в сторону бойца, который лежал с перебинтованной головой.
– Вам, наверное, не нужно, – поспешно сказала Катя.
– Почему не нужно? – медленно уселся Дмитрий. – Руками помашу!
Так и танцевали наши подбитые ребята. Кому повезло больше – подпрыгивал на кровати. А те, кому не повезло от слова совсем – просто пели для товарищей со всеми остальными. В медпункте Кате пришлось задержаться. У одного из солдат голова была перебинтована вместе с глазами. Этим «везунчиком» оказался Николай Дроздов – тоже недавно прибывший солдат. Он остановил девочку и попросил прочитать ему письмо. Ждать до своего выздоровления было слишком тяжело, а ему так хотелось узнать, что пишет его дочка. Катя согласилась помочь. Она присела на корточки, развернула бережно бумагу и тихонько, в полголоса, стала читать, чтобы никто не услышал, кроме адресата. Открывать чужие письма было неприлично, но этот раз был исключением. Оказалось, что у Николая есть шестнадцатилетняя дочь Настенька. Судя по аккуратному круглому почерку, девочка старалась. В письме она писала о том, что очень скучает по отцу и очень его любит. Также Настя в свои шестнадцать лет устроилась на завод, где шьют одежду на фронт. Правда жаловалась, что у неё пока ничего не выходит. Все остальные девушки уже наловчились и делают всё быстро, а она нитку в иголку всунуть не может и напёрсток с пальца слетает. Все руки уже исколола. Но Настя обещала, что не сдастся и тоже «наловчится». Будет помогать стране. Дочитав до конца, Катя взглянула на Дроздова, который за всё это время не проронил ни слова, сосредоточившись на слушании. Хоть его глаза были не видны, но девочка поняла, что боец гордится:
– Работает, – проговорил тихо Николай. – Молодец какая.
Кате вспомнился её отец, и как она писала ему вместе с мамой и братьями. Ведь она тоже хвасталась тем, что помогает по хозяйству, учится готовить. Гордился ли ей папа? Девочка была уверена, что да. Какой родитель не испытывает гордость за своего ребёнка? Она свернула письмо в треугольник и всунула в руку Дроздову:
– Вот, – встала она и потёрла под коленями руками.
– Спасибо, – поблагодарил её Николай и провёл пальцами по краю конверта.
Катя отправилась в окопы. Там тоже были солдаты. Картина точно такая же: пляски, радостные возгласы, повторяющиеся популярные песни. Только места было меньше, поэтому бойцы загородили ей путь с двух сторон. Но итог, где бы он не был – в медпункте, в лагере, в окопах, всегда один – счастливые лица солдат. Такая искренняя улыбка была самой дорогой, самой ценной, самой согревающей. Катя смотрела на них и радовалась вместе с ними. Ей, так же, как и Марии Фёдоровне, некому было писать. Но девочке ничуть не было обидно. Всё-таки раздавать почту тоже хорошее занятие. После стрельбы с командиром, конечно.
* * *
Александр развернул письмо и уже собирался перечитать теперь знакомые ему строки, как сзади его по спине стукнула чья-то тяжёлая рука. Он обернулся и увидел запыхавшегося красного Сорокина:
– Меня заставили польку отплясывать, – выдохнул он и встал рядом с другом. – Ты своё получил?
– Давно, – показал исписанный лист командир и стал его сворачивать назад.
Если пришёл Иван, то почитать ему никто не даст.
– Всё-таки зараза ты, Сань, – сказал тот и убрал конверт в карман. – Не пляшешь.
– Да ладно тебе, – усмехнулся Резанцев. – Тебе – то какое до этого дело?
– Хоть бы под ту же «Барыню». Все же скачут, – продолжал Иван.
– Ну ты как себе это представляешь? Я и танцы. Две несовместимые вещи. К тому же, я командир.
– Вот как раз я это себе прекрасно представляю! – поднял брови тот. – Помню, как ты вальс…
– Тише! – шикнул на него Александр и огляделся, нет ли кого поблизости. – Не здесь.
– Тебя Танька практически тащила, – продолжал издеваться приятель. – Ты ей все ноги оттоптал…
– Ваня!
Сорокин рассмеялся, задрав голову к небу:
– Не, ну ты интересный. Ты жениться собрался! Как на свадьбе – то будешь?
– До свадьбы ещё надо дожить, – вздохнул тот.
– Я тебе на то намекаю, что танцевать тебе всё – равно придётся.
– Вальс? На фронте?
– Не, ну некоторые танцуют, – пожал плечами Иван. – Фырова вспомни с Людкой.
– Вот ты меня и будешь учить, доумничаешься.
– Не, Сань, для этого нужна девушка.
– Ничего. Ты замечательно подойдёшь.
Сорокин хотел что-то сказать, но передумал. Александр не стал ждать его ответа и решил закончить тему. Он вытащил пачку папирос и протянул другу:
– Будешь?
– Обижаешь, – взял табак Сорокин.
Они закурили и стали наблюдать за происходящим в лагере. А вон и Катя возвращается с окопов с пустой сумкой. Маленький почтальон справился с задачей.
Глава 7
«Я же боец»
– Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь про улыбки ваши и глаза…
Катя остановилась и вытащила из ледяной воды бинт. Расправила его красными онемевшими пальцами и присмотрелась. «Нет», – подумала девочка, – «этот нужно ещё немного постирать». Она кинула его в воду и продолжила тихонько напевать:
– И про вас мне шептали кусты в белоснежных полях под Москвой, – Катя вздохнула и с горечью произнесла. – Я хочу, чтобы слышали вы, как тоскует мой голос живой.
Конечно, песня была немножечко о другом. В знаменитой и популярной во всей Красной Армии «В землянке» пелось о любви солдата, которая была так далеко. До которой нужно было ещё постараться дожить: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага». Но у Кати не было никакой любви вне фронта, да и на нём тоже. Поэтому она переделала немного текст и, когда оставалась одна, обращалась к своей погибшей семье. Вообще за время проживания на фронте, девочка выучила очень много песен. Раньше она знала только «Катюшу» и «Синий платочек», а теперь в её запасе были и другие: «В землянке», и «Курганы», и «Смуглянка», даже «Боевая пехотная». Ну, последнюю грех было не знать. Без неё невозможно было в любых походах. Бывало шагаешь вместе со строем куда-нибудь, а настроения нет вообще. Погода плохая, холодно. Идёшь себе, погрузившись в смутные мыли. В этот момент и начинает поедать один из самых главных врагов солдат – тоска. Она проникает в душу и ничего сделать ты не можешь. И тут на помощь приходит единственное спасение. Товарищ командир, который ведёт строй вдруг начинает петь:
– С песней молодецкой весело в походе, Красную пехоту не собьёшь с ноги.
И тут все резко выходят из своих грустных мыслей и бодро подхватывают:
Грянем Сталинскую песню о пехоте,
Песню про геройские советские штыки!
Мы в огне сражений сроду не дрожали,
Не роняли русской славы боевой.
Знамя Родины высоко держали,
Пехотинцы смелые державы трудовой! …
И всё. Этого было достаточно, чтобы прогнать проклятую тоску и вернуть боевой настрой и дух. Катя быстро выучила слова и тоже вступала в солдатский своеобразный хор. Только вот её высокий звонкий, ещё детский голос не сливался с мужскими, а наоборот выделялся. Так что, если она по какой-то причине останавливалась, бойцы это слышали и начинали её легонько подталкивать, чтобы девочка продолжила.
Сейчас в лагере почти никого не было. Солдаты снова воюют с немцами. Вчера воевали почти до середины ночи, с перебоями. Сегодня снова бьются. Катя что-то уже понимала во всём этом. Сейчас фрицы хотят пробраться на другую сторону, которую как раз наши так усердно и обороняют. Если враг пробьёт оборону трёх батальонов – получит доступ к железной дороге. Этого нельзя было допустить. Но в последнее время гады пытаются пройти другим путём. Защищать территорию, тем более отбивать её назад, стало труднее. Но ничего. Наши всё выстоят и за всё заставят ответить. Катя отжала постиранные бинты и понесла их в медпункт, где её уже давно ждали. Теперь нужно было их прокипятить.
– Я постирала, – сказала девочка и отдала их Марии Фёдоровне.
– Ага, спасибо, – кивнула женщина и положила вещи на стол. Она огляделась и убрала пальцем волосы со лба. – У нас вода ещё есть? Не знаешь?
– А что здесь нет? – тоже стала осматривать медпункт та. – Я последнее ведро взяла для стирки.
– Значит нет, – вздохнула Мария. – Это плохо. Нужно сбегать. У нас запасы кончаются. А раненые всё поступают.
– Я наберу! – сказала девочка и побежала на выход.
Катя взяла два ведра, в одном из которых она только что стирала бинты, и поспешила к реке. Она находилась не совсем далеко, но и не близко. Нужно было торопиться, раненые ждать не будут. Девочка бежала по давно протоптанной тропе, гремя железными вёдрами. Вот путь уже пошёл вниз. Катя аккуратно стала спускаться по склону, после которого и должна была находиться река. Тут её нога соскользнула вперёд. Она, громко вздохнув, упала и поехала вперёд, держа вёдра над головой. Остановилась девочка только внизу склона. Катя поморщилась и встала на ноги. Да, такой путь хоть и короче, но больнее. Отряхнув форму, она провела рукой по голове и поняла, что потеряла пилотку. Только этого не хватало. Эта вещь была для неё очень дорога. Она не должна была далеко улететь. Катя стала оглядываться, в надежде увидеть потерянную вещь, но вдруг она услышала приглушённую грубую речь. Девочка замерла и повернулась в сторону звука. Через негустые и ещё совсем голые заросли она разглядела то, от чего по телу пробежала неприятная дрожь. На другом берегу тихонько пробиралась небольшая группа немцев. У некоторых из них в руках были непонятные железные предметы. Но что это было? Катя присмотрелась и к своему ужасу поняла, что это, скорее всего взрывчатка. Потерянная пилотка сразу же вылетела из головы. «Это что получается?» – думала она. – «Фрицы пробрались на нашу территорию. Скорее всего хотят взорвать дорогу. Точно… Точно! Пробрались!» Нужно срочно сообщить нашим! Гады не должны пройти дальше! Девочка, позабыв даже о вёдрах, стала поспешно подниматься на склон. Тут раздался выстрел, а за ним сломалась ветка, которая была совсем рядом с ребёнком. Катя вскрикнула и снова соскользнула вниз. В голове пронеслась леденящая душу мысль: «Заметили». Девочка быстро стала карабкаться дальше, понимая, что если она будет сидеть на месте – ей точно придёт конец. Снова пошли выстрелы. Пули стали пробивать землю прямо под ногами. Рядом ломались ветки. Немцы, конечно, стреляли хорошо. Но из-за расстояния и мелкости своей живой мишени всё-таки промахивались. Сердце в этот момент, кажется, остановилось. От страха перед глазами всё потемнело. Все события вокруг замедлились. Выстрел. По ладони потекло что-то горячее. Из-за холода руке стало даже приятно от тепла. Девочка даже не поняла, что её ранили. Она карабкалась по склону с такой скоростью, что ноги подпрыгивали, а колени касались груди. В ушах только свист пуль, а в голове пустота. Катя не помнила, как всё-таки забралась наверх и заползла за ближайшее дерево. Она забралась по склону меньше, чем за семь секунд, но для неё прошло гораздо больше времени. В ушах всё ещё шумели звуки выстрелов. Фрицы продолжали стрелять даже тогда, когда она спряталась за сосной. Кора дерева отлетала из-за выстрелов и касалась щёк девочки. Катя сидела бледная, как смерть, боясь лишний раз вдохнуть. Наконец, фрицы прекратили пальбу. Наступила тишина. Они решили уйти или подождать? Девочка прислонила левую ладонь к губам и почувствовала солёный привкус. Она, наконец, посмотрела на руку и вздрогнула. Её задели пулей. Кожа порвалась между большим и указательным пальцем. Тут с опозданием пришла жгучая боль. Катя вжала подбородок в грудь и тихо застонала, изо всех сил пытаясь подавить в себе звук. «Дышать», – вспомнила совет раненного солдата она. Сказать – то легко, а вот сделать – другой вопрос. Девочке хотелось закричать, но ситуация не давала этого сделать. Завопишь – получишь пулю. Тогда боль будет уже совсем другая. Тем временем, кровь лилась рекой и остановить её было трудно, да и времени на это не было. Катя поджала губы, на ватную куртку упали две крупные слезы. «Прекрати!» – приказала себе она. – «Ты же боец!» Она поглядела на дрожащую раненную руку. Алая кровь медленно стекала на рукав. Это завораживало, гипнотизировало. В голову пришло ещё одно жуткое понимание – «если Катя сейчас не сообщит о немцах, то такая же кровь, только в ещё больших количествах, прольётся по железнодорожным путям и вагонам поезда». Всё сейчас зависит от неё. Это было ужасно. Ужасно и страшно осознавать такую ответственность, тем более ребёнку. Понимать то, что если не сделаешь – могут погибнуть люди. Она пододвинула руками к себе ноги. Они совсем не слушались. А нужно было бежать в лагерь. Нет, не бежать. НЕСТИСЬ! Тело снова охватывает эта проклятая истерика, эта дрожь. Катя упёрлась ладонями в ствол дерева и стала медленно подниматься, изо всех сил пытаясь побороть эмоции. Снова выстрел. Девочка остановилась в полуприседе и всхлипнула. Колени затряслись ещё сильнее. На этот раз затишья не было. Со вражеской стороны стала доноситься отдалённая эмоциональная речь. Слов было не разобрать, но нетрудно было догадаться о том, что они с таким выражением явно не прозу там читают. Немцы ещё надеются её убить. А может проверяют, есть ли ребёнок там или нет? Фрицы не знали точно где она. Нужно было двигаться. А то так будет продолжаться долго.
– Давай! – дрожа, шептала девочка. – Беги! Беги! Беги!
Но ноги, словно онемели, и не хотели двигаться. Катя с трудом сделала шаг, за ним последовал второй. Дальше ходьба сразу сменилась бегом. Наконец тело стало слушаться. Послышалось ещё три или четыре отдалённый выстрела. Опять пострадала ни в чём неповинные стволы елей. Никогда так девочка не была благодарна зарослям. Она бежала, что есть мочи. Перед глазами проносились деревья. Ноги так и норовили выскочить из сапог. И снова это ужасное чувство. Чувство, что место, в которое хочешь попасть, не приближается, а только отдаляется. Но она добежала. Теперь нужно было встретить кого-нибудь из взрослых. Но практически все солдаты сейчас бьются с немцами. В медпункт идти не стоит – там только раненые, а врачам нельзя отвлекаться от операций. Нет, нужен был кто-то другой. Катя хрипя от бега, оглядывалась, надеясь найти хоть кого-нибудь. Её взгляд упал на их повара – Максима Рубцова, который в данный момент хозяйничал на полевой кухне, как и полагается в его профессии.
