скачать книгу бесплатно
Непридуманная сказка
Яна Александровна Перепечина
После свадьбы, которой обычно заканчиваются фильмы и книги, начинается настоящая жизнь… Иногда далеко не такая радужная, как хотелось бы. Но две подруги, Ангелина и Александра, продолжают мечтать: одна страстно хочет стать матерью, а другая ищет свою любовь. Только мечты, которые они стремятся воплотить в жизнь, почему-то больше похожи на страшные сказки. Однако подруги верят и борются.
Яна Перепечина
Непридуманная сказка
Посвящается:
всем усыновителям,
приемным родителям
и опекунам,
которые искренне любят своих не кровных, но родных детей;
тем работникам органов опеки, больниц и детских домов,
которые стараются помочь детям и родителям найти друг друга и
не мешают, а изо всех сил способствуют тому,
чтобы дети как можно скорее оказались дома
Часть первая. Присказка
…Когда вы знаете, как бывает на самом деле, тогда можно придумывать сказку…
Айболит 66
Глава 1
Александр Эмерих
Ещё из-за двери Александр услышал, как в квартире плачет ребёнок. Торопливо свернув телефонный разговор – мама одного из его многочисленных маленьких пациентов хотела сообщить новости, – сунул руку в карман и выудил связку ключей. Звонить не стал, Татьяне явно сейчас не до него, вон как Тёма разошёлся, быстро повернул ключ в замке и ввалился в квартиру.
Сразу поразили темнота и – несмотря на отчаянный рёв сына – странная, неживая тишина. Нигде не горел свет, не работал телевизор, не слышно было слов утешения и уговоров: Татьяна не убаюкивала разошедшегося Артёмку. Только плакал сын, и под ногами поскуливал и вертелся, настойчиво требуя любви, нежности, внимания, а также прогулки и еды, любимец Александра маламут Красс.
Ничего не понимая, Эмерих швырнул у дверей пакеты с продуктами, быстро разулся и, на ходу снимая куртку, бросился в детскую. Красс преданно поцокал следом за хозяином. В распахнутую дверь тут же вырвался негодующий, пронзительный вопль полуторамесячного Артёма, сына Александра.
В растерянности дёрнувшись в сторону ванной – как же ребёнка брать грязными руками? – Александр досадливо поморщился и, плюнув на гигиену, подскочил к кроватке, вытащил взахлёб рыдающего Тёму и прижал к себе.
– Ну-ну, сынок… маленький мой… любимый мой… мальчик мой родной… Что ты? Что, мой золотой? Кто тебя обидел?
Малыш вздрагивал всем тельцем и продолжал кричать громко и надсадно. Александр обнял сына покрепче, тыльной стороной – вроде она должна быть почище – правой ладони поглаживая по спинке и почти безволосой головке.
– Тихо-тихо, Тёмушка… Ты, наверное, голодный? А где же наша мама? Куда она запропала?… Та-нюш! Та-ня! Ты где?!
Не откликается. Ну надо же! В ванне, что ли, отмокает и не слышит наших воплей? Устала, наверное, твоя бедная мама. Ну ничего, ничего. Мы пока без неё справимся, а она пусть отдохнёт, пёрышки почистит, правда? Должны мы, мужчины, нашу единственную маму беречь и жалеть или нет?… Конечно, должны. Пошли-ка, сынок, на кухню, сейчас будем еду готовить.
Прижимая малыша к себе и безостановочно болтая обо всём, что приходило в голову и попадалось на глаза, Александр дошёл до тёмной кухни. Вскользь отметив, что свет в ванной не горит и не слышно звуков воды, нажал на выключатель. Вспыхнули лампочки, сразу залив всю довольно большую, уютную кухню тёплым сиянием.
Тёма в ожидании еды притих, изредка судорожно всхлипывая.
– Где тут у нас «двоечка»? – Александр влажной салфеткой вытер руки – всё почище будут. На левую положил сына, а правой быстро достал из стерилизатора бутылочку, привычно убедившись, что она с дырочкой положенного, «второго» размера, уже автоматически – за полтора месяца набил руку – налил из термопота воды и добавил сухую смесь. Резко и сильно взболтав, сел, пристроил на коленях и сгибе левой руки сына и сунул ему бутылочку в маленький голодный ротик.
– Вот так, хорошо, мой родной, – шепнул он, заполнив смесью всю соску, чтобы малыш не глотал воздух вместе с едой.
Артёмка тут же жадно вцепился в силиконовую прозрачную соску и удовлетворённо зачмокал. Его отец выдохнул, сел поудобнее и тут только заметил на столе, покрытом белой «кружевной» клеёнкой, исписанный лист бумаги. Александр подвинул записку к себе и, устало поморгав, принялся читать, с трудом понимая написанное. Красс, догадавшись, что сейчас ни любви, ни нежности, ни внимания, ни… – далее по списку – не будет, вздохнул, сел рядом и пристроил большущую тяжёлую голову на колени хозяину: проявил участие и понимание.
«Александр, за эти три недели я окончательно поняла, что ты просто использовал меня. Стоило ли жить вместе почти десять лет, чтобы оказаться на положении няньки при чужом ребёнке?! Я так не хочу и не буду. Это ты ребёнка хотел, вот и возись с ним. Мне он никто. Впрочем, ты, как выяснилось, тоже. Я отдохну, приду в себя, а потом позвоню, и решим с разводом. Обсудим раздел квартиры. Надеюсь, что дачу ты отдашь мне в качестве компенсации за десять лет и три недели кошмара. Не прощаюсь. Сам мне не звони».
Внизу стоял замысловатый росчерк. Татьяна любила выражаться и расписываться красиво. Александр снова поморгал, морщась и силясь уяснить произошедшее. Маленький Артёмка завозился, ловя ускользающую соску, которую задумавшийся отец почему-то перестал держать удобно, так, как ему, Артёму Александровичу, требовалось. Эмерих удивлённо глянул на сына, слабо улыбнулся побелевшими губами и поправил бутылочку. Малыш продолжил есть, ещё не зная, что у него теперь снова – уже во второй раз! – нет мамы, а есть только отец.
– Мама! Да какая она мама?! – сердито хлопнула на стол стопку амбулаторных карт медсестра Антонина Сергеевна Легачёва. – Это ты – мама. И папа! А она – тьфу!
– «Мать у них был Новосельцев», – вяло прокомментировал Александр, с тоской глядя в окно, за которым бесконечный серый дождь поливал мокрые деревья. Весна на дворе меньше всего походила на саму себя, зато гораздо больше – на тоскливую глухую осень. Может, это от настроения? На душе было гадко, гаже не бывает.
– Вот именно, – категорично согласилась Антонина Сергеевна. – Так что ты, Сашенька, не тоскуй, не убивайся, справишься, выдюжишь, а там и маму найдём нашему Артёмке. Настоящую. А не эту… прости меня, Саша, я раньше молчала, но теперь скажу! Ты ведь все эти годы дурак дураком был. Слава богу, одумался, наконец. Бросил её…
– Это не я её, а она… нас.
– И скатертью дорога! Нашёл о ком жалеть!
– Делать-то что, тёть Тонь?! – Александр глухо застонал и с силой потёр ладонями серое, под цвет дождя, лицо.
– Жить! Ну-ка, возьми себя в руки! Ты же никогда размазнёй не был. Всю жизнь боролся, и сейчас борись! – грозно рявкнула Антонина Сергеевна, его бессменная медсестра.
Доктор Эмерих работал с ней с первых дней своей практики. Седая, резкая, грозная, она досталась ему, как любила сама говаривать, «по наследству» от предыдущего районного ортопеда. И в первое время он, вчерашний выпускник и новичок в этой Богом забытой обшарпанной поликлинике, её страшно боялся, иногда ловя себя на том, что она, пожалуй, в медицине в целом и в ортопедии в частности разбирается получше его, доктора с дипломом, лучшего выпускника своего курса.
Они стали работать вместе, принимая и по записи, и без записи, и после окончания рабочего дня, и знакомых, и малознакомых, и совсем незнакомых – ну не умел он отказывать и вечно рвался помогать всем и каждому! И, как оказалось, она тоже.
И как-то получилось, что вскоре и смотреть стала Антонина Сергеевна на него уже не так сердито, как поначалу, и улыбаться начала понимающе, и булочки собственного приготовления приносить, чтобы подсунуть ему во время перерыва. Они и сами не заметили, как отношения их стали совсем родственными. И ему, единственному из всех коллег, она позволила называть себя тётей Тоней. Да что там «позволила» – велела просто-таки! А он для неё навсегда стал Сашей, Сашенькой или даже Сашком. С глазу на глаз, разумеется.
Когда он защитился и решил поменять место работы, тётя Тоня согласилась перейти с ним. В новом, престижном медицинском центре на него, явившегося на работу в сопровождении пожилой неласковой – впрочем, такой она была с кем угодно, но только не с пациентами и не со своим ненаглядным Сашенькой – Антонины Сергеевны, молоденькие кокетливые медсестры посмотрели удивлённо. Но вредничать не стали. Что возьмёшь с восходящей звезды?! Её, звезду, то есть, сам главврач к ним перетащил, при этом нахваливал так, что им оставалось только удивляться. Так что нравится, не нравится – придётся принимать и идти на уступки.
Однако восходящее светило не капризничало, нос не задирало, особых условий не требовало, только вот решительно заявило, что работать будет со своей пенсионеркой. И ни с кем другим. Потому что молодые-перспективные звезде не нужны. А нужна только она, седая и грозная Антонина Сергеевна Легачёва, тётя Тоня. Лучшая медсестра всех времён и народов…
И вот теперь его тётя Тоня приказным тоном сообщила ему, что он должен жить.
– Как жить-то, тёть Тонь? Как работать-то? Куда я Тёмика дену?
– А сейчас он где? – Она мрачно порылась в своём столе, вытащила из верхнего ящика пакетик с ирисками «Кис-кис», достала несколько и незаметно подсунула поближе к нему. Александр, рассеянно перекладывавший бумаги, наткнулся на конфетки, несколько секунд бессмысленно перебирал их длинными сильными пальцами и вдруг улыбнулся:
– Всё ты меня балуешь, как маленького, тёть Тонь. Я ж уже взрослый дяденька.
– Ну, дяденька не дяденька, а сладкое в трудную минуту ещё никому не вредило. Пожуй, пожуй… – Чтобы скрыть свои чувства, Антонина Сергеевна говорила резко, даже грубовато.
Александр снова улыбнулся, ласково и понимающе: он её очень любил. И знал, что и она его тоже.
– Артёмку я с утра к Рябининым отвёз. Помнишь, я тебе про них рассказывал? Меня с ними Вадька Валдайцев познакомил. Отличные ребята… – Он снова устало потёр лицо. – О чём я? А… да…… Злата Рябинина ребёнка ждёт, уже в декрет ушла. Я им позвонил ещё вечером, а с утра пораньше зайца к ним отвёз. Но я ведь не могу его туда навечно определить! Хотя они и предложили пока у них пожить. Но Злате рожать скоро, нелегко ей с младенцем, а что потом – боюсь даже думать… Ох, Таня, Таня! Что же ты наделала?
– Александр Николаич, соберись! – снова скомандовала тётя Тоня. – Значит, делаем так. Возьму-ка я больничный, в моём возрасте это вполне объяснимо и даже полагается, и посижу пока с Артёмкой. Ты мне доверяешь?
– Доверяю, но…
– Ты уж тут как-нибудь без меня недельку перекантуешься. А там посмотрим. Или я совсем на пенсию уйду и буду нашего мальчика нянчить, или гувернантку ему за это время подыщем.
– Ко-го-о? – удивился Эмерих и не выдержал – засмеялся. Антонина Сергеевна тоже: громко, басовито и раскатисто.
– Гувернантку.
– Тёть Тонь, ты б ещё в пару к гувернантке кормилицу предложила взять и дядьку. Или кто там по статусу полагается маленькому барчуку?
– Нашему мальчику всё самое лучшее.
– Хорошо, пока пусть так. Только я без тебя не могу. Давай ещё кого-нибудь искать, вместо тебя, а?
– Поищем. Я сестре позвоню. Может, она согласится, наконец, ко мне переехать из своего Рошаля. Она у нас молодец, тебе понравится. И Артёмке тоже. Она, кстати, всю жизнь в детском доме медсестрой проработала. Вот познакомишься с ней и…
– Да я ж её видел, – перебил Александр, которому жизнь внезапно перестала казаться совсем уж конченой и беспросветной.
– Когда это?
– Да на твоём юбилее.
– А, точно! Ну, и как она тебе?
– Твоя копия, тёть Тонь.
– А то! – хулигански подмигнула ему медсестра. – Мы ж близнецы. Вот приедет Акулина, и будет у тебя полный комплект бабок Легачёвых… Мы тебя женим. Только теперь уж на хорошей девушке. А Татьяна пусть локти кусает!
– Да не будет она локти кусать… Да и ни к чему это…
– А это мы ещё посмотрим! – Антонина Сергеевна сделала устрашающее выражение лица и подбоченилась. – Посмотрим. Смеётся тот, кто смеётся последним.
Вид у неё был такой потешный, что Александр не выдержал и фыркнул против воли. Хотя смотреть в будущее ему было страшно как никогда.
Глава 2
Александра Катунина
Наревевшись до икоты, Александра сидела на их с мамой маленькой кухне и думала только об одном: что происходит? Что – так и растак! – происходит в её и без того не самой лёгкой жизни? А в том, что её всё происходящее касалось самым непосредственным образом, она уже не сомневалась.
– Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? – за полчаса до этого спросила, испытующе глядя на неё, Нелли Геннадиевна Зайченко, главный в их подъезде специалист по сбору и распространению информации…
Она встретила Александру, когда та вернулась от мамы домой и шла, обвешенная сумками, от машины к дверям подъезда. Настроение было прекрасным. Саша собиралась позвонить Валдайцевым и позвать их покататься на кораблике по Москве-реке. Поэтому, да ещё и по причине врождённой приветливости, Александра весело улыбнулась встреченной у подъезда соседке, поздоровалась и хотела пройти мимо. Но Нелли Геннадиевна заступила ей дорогу и грустно и торжественно изрекла, глядя на Сашу с тоской, смешанной с любопытством, во взоре:
– Вот ведь горе-то какое, Дашенька…
Совершенно не поняв, о каком таком горе идёт речь, Александра всё же на всякий случай с готовностью кивнула головой. Ну, раз вы считаете, что горе, то да, разумеется, нельзя с вами не согласиться, – так должна была расценить движение её головы Нелли Геннадиевна. Получилось удачно. Сочувственный кивок был благосклонно принят.
– Бедная девочка, – развила тему соседка. – Это ведь с вашего этажа девушка погибла?
Чуть больше двух месяцев назад умерла Олеся, поэтому Александра, стараясь распрямить изрезанные ручками тяжеленных пакетов пальцы, хоть и удивилась запоздалой реакции обычно лучше всех в подъезде информированной Нелли Геннадиевны, но согласно вздохнула:
– Да, бедная наша Олеся, уже два месяца как…
– Нет, не Олеся. Маша.
Маша… Маша?! Маша! Если бы ей неожиданно дали под дых, Александра не так бы испугалась. Она дико взглянула на соседку и хрипло выдохнула:
– Что-о?!
– Так ты не знаешь? – заметно вдохновилась Нелли Геннадиевна.
Саша нашла в себе силы на нервное отрицательное помахивание головой.
– Она под машину попала, – старательно прикрывая возбуждение постной миной, сообщила Зайченко. – Под маршрутку. Раз – и нет человека… Тебе не кажется всё это странным? Я бы даже сказала – подозрительным? В марте – Олеся. Теперь – Маша… И ещё одна их подружка пропала. Ну, помнишь, из соседнего подъезда Наташка, с одиннадцатого этажа. Говорят, на следующий день после смерти Марьи. Даже на похоронах не была. И до сих пор неизвестно, где она. Будто похитил кто девку…
Александре вдруг стало холодно, так холодно, как не бывает никогда даже в самом студёном январе. А тут, в тридцать градусов майской жары, вдруг ледяное омертвение – пожалуйста, получите и распишитесь. И холодящий ужас внутри и снаружи заставляет трястись поджилки…
Кто бы знал, что это такое «поджилки»? И почему они так жалко, так трусливо трясутся?
Не кажется ли странным, подозрительным?! Да она сама об этом не переставая думает вот уже два месяца кряду. Но не признаваться же в этом их главной подъездной сплетнице. Поэтому Александра, с трудом придав перекошенному и побледневшему лицу более-менее человеческое выражение, грустно посмотрела на соседку и покачала головой:
– Бог с вами, Нелли Геннадиевна. Это просто трагические совпадения. Пойду я. Вы меня простите, пожалуйста, я настолько потрясена, что сил нет стоять. А тут ещё и сумки эти. – Она с трудом чуть вытянула вперёд руки, демонстрируя навешенные на них пакеты в количестве семи штук. – Я и лошадь, я и бык…
– А, да, иди, иди, Дашенька. Ты же у нас теперь одна, помочь некому, – понимающе покивала женщина, снова назвав её чужим именем. Раньше Александра пыталась поправлять, но потом поняла, что бесполезно, и стала отзываться на Дашеньку. Какая, в конце концов, разница? Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте…
Нелли Геннадиевна, почему-то выделявшая её среди других соседей и относившаяся к ней даже с некоторой симпатией, посторонилась, ткнула в домофон своей «таблеткой» и распахнула перед Александрой дверь. Саша, ещё раз кивнув ей на прощание и спиной чувствуя тяжёлый взгляд соседки, ввалилась в холодный после уличной жары подъезд, на отказывающихся идти ногах доплелась до лифта. Он приехал быстро. Но и недолгие секунды ожидания показались потрясённой Саше невыносимо бесконечными. До своего этажа она доехала в состоянии, близком к обморочному. С трудом открыв дверь и прямо у входа бросив кладь, Саша скинула мягкие туфли и села на пол, собираясь завыть от ужаса и горя. Это ей не удалось, потому как с детства ни визжать, ни громко рыдать она не умела. Но слёзы хлынули таким потоком, что Саша через пару минут бросила вытирать их, ощущая тщетность своих усилий.
Поревев минут десять и дойдя до состояния почти полного изнеможения, она, кое-как встала и с трудом доплелась до ванной, включила холодную воду и принялась пригоршнями плескать себе в лицо. Ну, вот… Завтра придётся смотреть на мир сквозь глаза-щёлочки. А опухший нос станет красноречиво сообщать всем встречным, что его хозяйка не просто немного всплакнула во время особо душещипательной сцены сериала «Дикий ангел», а долго и самозабвенно рыдала. Да ещё и спать будет невыносимо хотеться, как всегда после слёз.
Саша горько вздохнула и подняла глаза, с ужасом вглядываясь в своё отражение в зеркале:
– Что происходит? – собственный голос звучал хрипло и раздражающе. Она прокашлялась, но спрашивать вслух больше не стала. Побоялась.
Господи! Как страшно, как невыносимо страшно и совершенно непонятно!
В начале апреля, вскоре после похорон Олеси, Александра увезла на дачу маму. Лидия Георгиевна и раньше бы собралась, да снег в этом году лежал долго. И в деревне, где у них был дом, грязь всё никак не хотела просыхать. Мама звонила соседям, интересовалась, не пора ли ехать. Но те всё отговаривали. Наконец весенний ветер подсушил последствия таяния снега, и Лидия Георгиевна уехала, взяв с Саши клятвенное обещание, что она будет приезжать как можно чаще.
Любящая дочь пообещала, но из-за работы этой треклятой, из-за дел, навалившихся со всех сторон, и никак, ну, просто совсем никак не желающих рассасываться, времени, чтобы часто навещать дачницу, не было.
Хорошо хоть в самом конце мая вырвалась на несколько дней. Погода стояла чудесная, только комаров было столько, что вечерами приходилось запираться в доме, чтобы не закусали до полусмерти. Но ошалевшую от работы и душной Москвы Александру на даче ничто не раздражало. Мама радовалась и сияла. Келли, их верная Килька, взятая ими из собачьего приюта, скакала вокруг, скуля и повизгивая. А комары… Да ну их, комаров. Ерунда всё это. Главное, мама с Килькой рядом.
Александра смотрела на них, улыбалась, как ей казалось, убедительно жизнерадостно, и думала, что, может быть, она всё-таки ошибается, что Олеська и вправду погибла случайно и что всё не так страшно. И сама себе мысленно, но от этого не менее истерично отвечала: случайно?! Не страшно?! Не так уж и страшно?! Куда уж страшнее?!
