скачать книгу бесплатно
– Наиболее серьёзная опасность заключается в том, что теперь Временное правительство будет стараться поставить вас на колени, – после короткого раздумья медленно и выразительно произнёс Владимир Ильич.
Я обещал, что мы приложим все усилия, дабы не доставить триумфа Временному правительству, не стать перед ним на колени.
– Ну хорошо, вот вам бумага, немедленно пишите заметку в несколько строк о ходе последних кронштадтских событий, – примирительным тоном предложил мне Ильич.
Я тут же уселся и написал две страницы. Владимир Ильич сам внимательно просмотрел заметку, внёс туда несколько исправлений и отложил её для сдачи в набор.
На прощание, пожимая мне руку, он попросил передать кронштадтским товарищам, чтобы в следующий раз они не принимали столь ответственных решений без ведома и предварительного согласия ЦК. Разумеется, я с готовностью обещал дорогому вождю строжайшее соблюдение партийной дисциплины. Владимир Ильич обязал меня ежедневно звонить по телефону из Кронштадта в редакцию «Правды», вызывать к аппарату его самого и докладывать ему важнейшие факты кронштадтской политической жизни.
С облегчённым сердцем я возвращался в Кронштадт. Было приятно, что Ильич в конце концов примирился с резолюцией Кронштадтского Совета, хотя и опасался, что Временное правительство заставит нас капитулировать, что мы будем вынуждены с позором взять свою резолюцию назад. Любопытно, что товарищ Ленин совсем не настаивал на отказе от резолюции. Он не хотел нашего отступления…»
Вскоре после этого инцидента Раскольников, с согласия Ленина, возглавил делегацию кронштадтцев, которая побывала в Выборге, Гельсингфорсе, Або и Ревеле. Выступая на городских площадях, на заседаниях Советов, на кораблях и в казармах, он рассказывал правду о Кронштадте, призывая моряков к защите революционных завоеваний. Эта поездка сыграла немалую роль в большевизации Балтфлота и ближайших к Петрограду гарнизонов.
* * *
Впервые особенно громко имя Фёдора Раскольникова прозвучало летом 1917 года, когда 4 июля он вывел на улицы 10 тысяч кронштадтских моряков с оружием в руках. Первыми эту акцию затеяли анархисты, а большевикам пришлось присоединиться к ней и её возглавить, поскольку нельзя было остаться в стороне, чтобы не потерять поддержку радикальных масс. Неразберихи в партии тогда хватало, даже единомышленники противоречили друг другу. Зиновьев призывал немедленно взять власть в свои руки, а Каменев звонил Раскольникову, требуя срочно остановить моряков. Если верить воспоминаниям, Фёдор ему тогда ответил: «Кто сдержит катящуюся с вершин Альп лавину?..» Это действительно было похоже собой на правду, так как столь «высокий штиль» тогда был типичен для высказываний именно Раскольникова.
В свою очередь комиссары Балтийского флота Сакс и флеровский телеграммой докладывали Троцкому: «Считаем необходимым доложить, что даже в наиболее надёжных командах проявляется резкое недовольство частью первоначального состава Морской коллегии, чрезвычайно непопулярны Раскольников и Вахрамеев. Эта непопулярность даёт великолепную возможность демагогам вести нить против Советской власти, прикрываясь тем, что они выступают лишь якобы против отдельных лиц».
Комиссары однозначно дают понять Троцкому, что «чрезвычайно непопулярного» Раскольникова надо убирать подальше от флота, и чем скорее, тем лучше и для флота, и для революции. Но Троцкому плевать на непопулярность своего любимца, главное, что Раскольников предан лично ему, а всё остальное для Троцкого неважно!
Из воспоминаний эмигранта контр-адмирала Дмитрия Вердеревского. «Раскольникова офицеры не любили, если не сказать больше. Он платил им тем же. Сбежав от прямых мичманских дел, выступил одним из организаторов беспорядков, названных потом восстанием. Многие офицеры были убиты без какого-либо суда…»
Сам Раскольников в своей нашумевшей в своё время книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» писал, оправдываясь: «Происходил отнюдь не поголовный офицерский погром, а лишь репрессии по отношению к отдельным лицам». При этом позднее документами было подтверждено, что на Балтийском флоте было убито тогда более 120 офицеров и чиновников, арестовано, избито и искалечено ещё свыше шести сотен. По Раскольникову – это всего только «отдельные лица». Что и говорить, «революционный топор» был в надёжных руках.
Хотя и эти цифры тоже являются приблизительными и, скорее всего, далеко не полными.
22 июля 1917 года в «Известиях» Петроградского Совета была опубликована информация Прокурора Петроградской Судебной Палаты о событиях 3 июля, которая послужила основанием для привлечения к судебному следствию В. И. Ленина и других. В ней сообщалось следующее:
«3 июля из Петрограда в Кронштадт прибыл мичман Ильин, именующий себя Раскольниковым, с некоторыми делегатами от пулемётного полка и выступил на митинге на Якорной площади, призывая к вооружённому выступлению в Петроград для низвержения Временного правительства и передачи всей власти Советам рабочих и солдатских депутатов. В тот же вечер исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов города Кронштадта собрался под председательством Раскольникова, который вынес резолюцию собраться в 6 часов утра всем войсковым частям на Якорной площади с оружием в руках, а затем отправиться в Петроград и совместно с войсками Петроградского гарнизона провести вооружённую демонстрацию под лозунгами: «Вся власть в руки Советам рабочих и солдатских депутатов».
Постановление это за подписью Раскольникова в ту же ночь от имени начальника всех морских частей города Кронштадта было разослано во все сухопутные и морские части города. По данному гудком сигналу солдаты, матросы, рабочие, вооружённые винтовками, 4 июля на утро стали собираться на Якорной площади, где на трибуне были произнесены Раскольниковым и Рошалем речи с призывом к вооружённому выступлению. Здесь же были розданы собравшимся патроны.
Руководителями этого выступления были Раскольников и Рошаль. Отряды матросов под их командованием занимали ключевые позиции в городе. Раскольников неоднократно приказывал открывать огонь по жилым зданиям, задерживать и расстреливать сторонников Временного правительства.
Число участвовавших в выступлении было около 5 тысяч человек. Высадившись около 11 часов у Николаевского моста, все они выстроились в колонну и под руководством тех же лиц двинулись к дому Кшесинской. Там скоро на балконе появились сначала Луначарский, а затем Ленин, которые приветствовали кронштадтцев как «красу и гордость революции», призывали отправиться к Таврическому дворцу и требовать свержения министров-капиталистов и передачи всей власти Совету рабочих и солдатских депутатов, причём Ленин сказал, что, в случае отказа от этого, следует ждать распоряжений от Центрального Комитета.
Во время произнесения Лениным речи один из кронштадтцев крикнул ему: «Довольно, товарищ, кормить нас одними только словами, ведите нас туда и затем, зачем нас позвали». После чего было отдано приказание идти к Таврическому дворцу по маршруту, указанному Раскольниковым и Рошалем. По пути на Литейном проспекте была открыта перестрелка, продолжавшаяся около часа и повлекшая за собой многочисленные жертвы. Эти части подошли к Таврическому дворцу возбуждёнными и пытались произвести арест некоторых из министров, принимавших в то время участие в заседании в Таврическом дворце, и (Исполнительного) Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов…
Все руководящие указания исходили из дома Кшесинской, называемого свидетелями домом Ленина, где и помещался Центральный Комитет».
О том, что обстановка в те дни в Петрограде была напряжённой, говорит телеграмма, которую Морской генеральный штаб послал находящемуся в Ставке Керенскому:
«Четвертого июля вооружённые кронштадтские матросы и солдаты в числе около семи тысяч с Рошалем и Раскольниковым высадились в 11 часов в Петрограде и вместе с некоторыми частями гарнизона произвели вооружённую демонстрацию, окончившуюся мелкими столкновениями… Сегодня разведены мосты, дом Кшесинской изолирован».
По распоряжению Временного правительства командующий военным округом отдал приказ, в котором предписывалось «очистить Петроград от вооружённых людей, нарушающих порядок».
На другой день было отдано распоряжение об аресте Владимира Ильича Ленина. Вождь революции, партия большевиков ушли в подполье.
Раскольников вернулся в Кронштадт. Он много пишет. «Голос правды» рассказывал всем о происходящих в стране событиях. Редакция получала статьи из Петрограда. Кронштадтская газета временно заменила собой «Правду», чуть ли не весь её тираж сразу же из типографии на пароходах доставлялся в Петроград.
В ночь на 13 июля мичман Раскольников был арестован и посажен в «Кресты».
Там же за тюремной решёткой вскоре появился и его друг Семён Рошаль, следом привезли Павла Дыбенко и Владимира Антонов-Овсеенко, а чуть позже в тех же «Крестах» оказался и Лев Троцкий. Их дело было приобщено к общему процессу готовящегося, но не свершившегося суда над Лениным.
Троцкий, 1916
Постоянно общаясь с Львом Давидовичем в тюрьме, Раскольников с этой поры станет его горячим поклонником, что будет стоить ему впоследствии карьеры, а в конечном счёте – и жизни. Но пока что эта неожиданно возникшая с ним дружба откроет для Фёдора широкие двери в революцию, сделав его одним из весьма самых значимых фигур в иерархии новой власти в России.
В «Крестах» же пока шли допросы…
Позже Фёдор Фёдорович Раскольников в своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» так опишет происходившие в те дни в заключении события:
«В особой комнате, рядом с кабинетом начальника тюрьмы, меня ожидал следователь морского суда Соколов в блестящем форменном кителе. Подавая мне лист бумаги, он с преувеличенной корректностью, невольно напомнившей мне царских жандармов, предложил заполнить показаниями официальный бланк.
Кронштадт и Питер в 1917 году
Когда я закончил изложение своей роли в июльских событиях, морской следователь многозначительно информировал меня, что, по старым законам, так же как по новому положению, введённому на фронте, за вменяемые мне преступления полагается смертная казнь.
– Закон обратной силы не имеет, – возразил я.
В самом деле, в момент демонстрации смертная казнь формально ещё не была введена, к тому же моя деятельность протекала в Кронштадте и в Питере, а никак не на фронте. Но следователь недоумённо развёл руками. Я догадался, что понятие «фронт», очевидно, допускает самое широкое толкование. Элементарные юридические формулировки, вроде «обратная сила закона», существуют лишь в мирное время, а в эпоху революции отпадают сами собой. Мне стало понятно, что в рядах опьянённого победой и жаждой мести Временного правительства существует немало сторонников самой жестокой расправы с большевиками.
В начале моего тюремного сидения я был подвергнут строжайшему одиночному заключению: дверь моей камеры была постоянно закрыта и даже на прогулку «по кругу» меня выводили отдельно, тогда как другие товарищи, седевшие в одиночках, имели общую прогулку, во время которой устраивались небольшие импровизированные митинги.
В двадцатых числах июля в «Кресты» привезли тов. Троцкого…»
Писатель Владимир Савченко в своей книге «Отступник» так описывает эти памятные дни в тюрьме Керенского:
«В конце июля во время прогулки, только вышли во дворик, кто-то из вышедших следом за Раскольниковым товарищей громко сообщил:
– Троцкий в «Крестах»!
Оказалось, Троцкого привезли рано утром, поместили в их же корпусе в первой камере от входной двери. Возвращаясь с прогулки, Раскольников подошёл к его камере.
– Фёдор Фёдорович! – обрадовался ему Троцкий. – Я о вас думал! Знаете ли вы, милостивый государь, что попал я сюда из-за вас? Не пугайтесь, вашей вины в этом нет никакой. На днях пришла ко мне ваша матушка, пригласила защищать вас в суде, я, разумеется, согласился. Позвонил в министерство юстиции. Оттуда ответили, что препятствий никаких, и записали мой адрес. А ночью ко мне на квартиру явилась милиция…
Голос у Троцкого был добродушный, говорил он, посмеиваясь, подтрунивая над своей незадачливостью. Но Раскольников был смущён. Говорить через запертую дверь было неудобно. Раскольников сказал, что постарается устроить более комфортное свидание.
Устроил. Вечером после ужина, когда тюрьма засыпала, надзиратель впустил его в камеру Троцкого, запер за ним дверь.
Троцкий ждал его. Они обнялись, сели рядышком на койку.
Заговорили о положении партии, Троцкий подтвердил общий бодрый вывод большевистских газет о том, что партия не разгромлена, настроение у людей боевое, события 3–5 июля рассматриваются, как урок, из которого следует извлечь положительные выводы. И они извлекаются.
От него Раскольников узнал об открывшемся в Петрограде, вполне легально, шестом съезде партии. На съезде обсуждалась резолюция Ленина об изменении тактики партии. Сам Ленин на съезде не присутствовал, скрывался. В своей резолюции он предлагал снять лозунг «Вся власть Советам». Поскольку о мирном развитии революции через постепенное завоевание
Советов уже не могло быть и речи, партия должна, доказывал Ленин, перейти к непосредственной борьбе за власть, взять курс на немедленное вооружённое восстание. И съезд эту резолюцию принял.
– Вот положительный вывод, который партия извлекла из уроков третьего-пятого июля, – с удовлетворением сказал Троцкий. – В те дни был удобный момент для захвата власти. Но мы не были готовы к нему.
– Вы считаете, надо было тогда брать власть?
– Почему вас удивляет такая постановка вопроса? Разве вы думали не о том же, когда стягивали войска к дому Кшесинской?
– Лев Давыдович, мне многое непонятно в том, что тогда происходило. Войска к дому Кшесинской я стягивал пятого числа утром. А четвёртого числа днём я, как и вы, пытался охладить революционный порыв кронштадтцев. Помните, как вы освобождали Чернова? Призывали моряков воздерживаться от насильственных действий?
– Это было ошибкой. Меня тогда же поправил Ильич.
– Почему же нам, кронштадтцам, ничего не было сказано об изменении тактики? Я пришёл к Ленину за указаниями, а он накинулся на меня чуть не с кулаками. Кричал, что меня расстрелять мало.
Троцкий рассмеялся.
– Не обижайтесь. Ильич гневался не на вас лично. Вы олицетворяли для него в тот момент умеренные силы партии и саму массу, не способную, как оказалось, к самостоятельному революционному творчеству. Для него было чувствительным ударом осознать это. Говорю вам это вполне ответственно, мы с ним в те дни имели случай обсудить этот момент. У него было иное представление о творческом потенциале масс. Власть валялась на земле, и не поднять её! С ума можно было сойти. Наверное, мы все тогда немного пошатнулись в уме. Правда, он раньше всех понял: надо брать власть. Четвёртого числа был самый подходящий для этого момент. Но дело было пущено на самотёк. Когда он осознал, что само собой ничего не произойдёт, массы надо направлять железной рукой, было поздно что-либо предпринимать, под рукой уже не было ни ваших кронштадтцев, которых вы увели в казармы, ни солдат, никого. Тогда и решено было прекратить демонстрацию. Это было в ночь с четвёртого на пятое. Ваши, Фёдор Фёдорович, судорожные действия пятого числа были чистым недоразумением. К тому времени юнкера уже разгромили «Правду» и к Питеру приближались верные правительству части. Но ничего. Всё поправимо. Время работает на нас…»
Заключение в «Крестах» по-прежнему тянулось медленно, но что-то в воздухе постепенно менялось, и в тюрьме чувствовались какие-то незримые перемены. Вскоре был отменён режим одиночного заключения, двери всех камер вдруг распахнулись и их теперь запирали только на ночь. С введением «режима открытых дверей» тюрьма превратилась в гудящий с утра до позднего вечера политический клуб.
Раскольников встречался с Троцким теперь каждый день, обычно в его камере. Троцкий редко покидал её, так как он с утра до вечера просиживал за столом, строча фельетоны для партийных газет, а также много читал. Раскольников бывал у него по вечерам, в сумеречное время, когда работать было уже невозможно, а электричество в тюрьме ещё не зажигалось. В эти часы они обменивались новостями, почерпнутыми из газет и переписки.
С воли им сообщали, что стали стремительно расти цены на продукты питания, в сентябре газеты написали, что они подскочили более чем на триста процентов, тогда как рост зарплаты рабочих не поспевал за ними, и на некоторых предприятиях она была вообще заморожена. С каждым месяцем всё длиннее становились очереди за хлебом и другими продуктами, выдававшимися по карточкам. Исчезли из продажи керосин, свечи. Рабочие начали бастовать. В сентябре на несколько дней остановились все железные дороги страны, бастовавшие железнодорожники требовали повышения зарплаты…
В своей книге «Кронштадт и Питер в 1917 году» Фёдор Раскольников писал, рассказывая о времени проведения в петроградской тюрьме «Кресты»:
«…Нам в тюрьму прислали цветы, и Семён до вечера ломал голову, теряясь в романтических догадках. А на следующий день меня и Рошаля вызвали в кабинет смотрителя тюрьмы, где нас ожидала девушка, представительница какой-то организации вроде политического Красного Креста. Отрекомендовавшись анархисткой Екатериной Смирновой, она передала нам целую гору чёрного хлеба и сообщила, что ещё вчера добивалась свидания, но не получила пропуска. Тайна загадочного букета раскрылась сама собой.
Один из первых вопросов, которыми засыпала нас Смирнова, касался снабжения:
– Не хотите ли вы апельсинов? Я могу вам принести.
– Отчего же? – ответили мы. – В тюремной обстановке всякое даяние – благо.
– Но у меня апельсины особенные, – загадочно произнесла Смирнова, взглянув на меня своими светлыми, почти бесцветными глазами.
Не оставалось сомнений, что речь идёт о бомбах. Но так как мы к побегу не готовились, то в чёрных «апельсинах», конечно, не нуждались. Пришлось поблагодарить и отказаться от любезно предложенных «фруктов». Смирнова искренне огорчилась. В её глазах это предложение было так естественно, а отказ – непонятен…»
В сентябре большевики впервые получили большинство в Петроградском и Московском Советах. Это немедленно сказалось на судьбе заключённых большевиков.
Первым вышел из «Крестов» Лев Троцкий.
«Перед тем как оставить тюрьму, он зашёл к Раскольникову в его камеру, – писал в своём «Отступнике» Савченко. – Был он в своём заграничном просторном плаще, фетровой шляпе, в крепких туристских ботинках со шнуровкой и на высоких каблуках. В одной руке зонтик, в другой – узел с вещами.
– Пришёл попрощаться, – заговорил он торопливо, снимая, протирая пенсне. – Представьте, выхожу. По решению Петроградского Совета. Первое, что сделаю, постараюсь и ваше пребывание здесь сократить. Если не удастся вовсе прекратить ваше дело, то уж под залог или, как там, выцарапаем вас отсюда, не сомневайтесь. Ну, не скучайте. Готовьтесь. Набирайтесь сил, скоро они ох как понадобятся.
Они обнялись. Раскольников проводил Троцкого до выхода из корпуса. Они снова обнялись, и Раскольников вернулся в камеру».
2 октября судебные власти повторили попытку ознакомить Рошаля и Раскольникова с материалами предварительного следствия. Но эта попытка окончилась так же неудачно, как первая, и вынудила Фёдора Фёдоровича апеллировать к общественному мнению рабочего класса следующим письмом, которое он написал в своей камере в тот же день. Написанный им текст впоследствии вошёл в книгу «Кронштадт и Питер в 1917 году», став там подглавкой «Допросы возобновляются», входящей в VIII главу под названием «В тюрьме Керенского». Он в ней писал:
«Дорогие товарищи <…>, судебный следователь, работающий под руководством Александрова, сделал вторичную попытку ознакомить меня и товарища Рошаля с законченным следственным материалом по «делу» большевиков. Материалом, занимающим, шутка сказать, 21 том!..
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
