скачать книгу бесплатно
Стены показали поверхность земли у входа в Хартланд. У меня мелькнуло головокружительное чувство, что я за секунду взлетел назад – на самый край рублевской бездны.
Я увидел синий автобус с актерами, подъезжающий к краю пропасти. В записи было видно, что водитель изо всех сил крутит руль, пытаясь отвернуть от дыры – но это у него не выходит, словно Иштар загипнотизировала не его, а автобус (у автобуса была добрая большеглазая морда, которая теоретически делала такое возможным).
– Жуть какая, – сказал я. – Как это могло случиться?
– Наколдовала, – ответила Гера.
– Да, – сказал я. – Я про Медузу горгону подумал.
– Хватит об этом. Энлиль сейчас выяснит и все расскажет.
– Ладно, – сказал я. – Ты вообще как?
– Мне у Энлиля дела надо принимать, – вздохнула она. – Сегодня или завтра. Все сроки прошли, а я боюсь.
– Как это происходит?
Она покосилась на меня.
– А то не знаешь. Кусаешь, и все.
– И больше никаких формальностей? Никаких ритуалов?
– Нет.
– А чего тогда боишься?
– Говорят, это необратимо. Энлиля ведь никто не кусает. Он знает слишком много. С этим потом жить тяжело. У него почему хамлет над пропастью? Чтоб оттягивало… Ладно, Рам, это все мои проблемы, чего я тебя гружу. Ты сам-то как?
– Так же. Наши меня ненавидят. Они думают, я тут с тобой баблос пью целыми днями.
Гера наморщилась.
– Не надо мне про баблос. Ты хоть знаешь, что это такое, когда он идет? Как месячные, но раз в десять противнее. Ты все равно не поймешь. Жаль, меня кусать нельзя, а то бы я показала.
– Слушай, а куда весь баблос уходит? Никто этого понять не может. Почему его так мало?
– Этим Мардук с Ваалом занимаются. Контроль у них. Я тут ничего не решаю. У Борисовны, кстати, тоже баблоса никогда не было.
– Но тебе-то самой дают?
– А зачем? На меня он все равно больше не действует. Он теперь у меня в метаболизме.
– Тебя предупреждали?
Гера отрицательно покачала головой. Движение вышло куда более выразительным, чем у человека с обычной шеей.
– Даже не упоминали. Сказали только, что за успех в жизни надо платить. И чем больше успех, тем больше плата. Ну а если становишься королевой, то и плата должна быть королевская…
– Это тебя Энлиль разводил?
– Нет, – ответила Гера. – Иштар Борисовна. Это она меня выбрала. Она так сказала – какая бы ты красивая ни была, а после тридцати все равно никому из мужиков нужна особо не будешь. А тут они за тобой до конца увиваться станут. Сколько проживешь. И потом, королева может с собой что хочешь сделать. Придумать себе любой образ и запустить в мир. Хоть певица, хоть топ-модель. Будешь на себя смотреть по телевизору, а остальные будут верить. И если приложить чуть-чуть воображения, то и сама постепенно поверишь… Что это ты и есть… Вытри мне слезы…
Я вынул из кармана платок – теперь я всегда имел с собой несколько – и приложил к ее лицу. Но слезы у нее текли все сильнее.
– Она прямо как мама со мной была. А мамы у меня не было… Представляешь, тебе говорят – дочка, хочешь быть королевой? Я тебя научу… Если только ты сможешь. Вот я и подумала – смогу или нет? И решила, что смогу.
– И как, получается?
Она невесело засмеялась.
– Я кино недавно смотрела про Елизавету Вторую, – сказала она, – и одну вещь поняла. Знаешь, что делает тебя королевой? Исключительно объем говна, который ты можешь проглотить с царственной улыбкой. Нормальный человек сблюет и повесится, а ты улыбаешься и жрешь, улыбаешься и жрешь. И когда доедаешь до конца, все вокруг уже висят синие и мертвые. А ты их королева…
– Я сейчас заплачу, – сказал я.
– Не надо. Иди сюда, дай я тебя поцелую.
Я послушно подошел и обнял прижавшуюся ко мне мохнатую шею – за последние дни я к этому уже привык. Если закрыть глаза, казалось, что обнимаешь верблюда или жирафа. Губы у Геры были точно такими же, как раньше – только теперь мне чудилось, что из ее рта пышет каким-то странным жаром, словно у нее гриппозная лихорадка.
Потом ее голова скользнула вниз.
К этому я тоже уже привык. Она расстегивала молнию зубами, и ей не нравилось, когда я ей помогал. Но сегодня у нее никак не получалось, и мне пришлось это сделать самому.
Я гладил ее волосы и смотрел на автобус, раз за разом опрокидывающийся в черную пропасть. Мне казалось, что я тоже превращаюсь в такой автобус, который все падает и падает, но никак не может упасть окончательно… А когда автобусу это наконец удалось, голова Геры поднялась к моему лицу. На ее глазах были свежие слезы.
– Ты меня теперь не любишь, – сказала она. – Совсем.
– Не кусай меня за это место. Лучше за шею.
– Какая разница. Ты… Ты никакого удовольствия не получаешь, когда я это тебе делаю.
– А что ты хотела, – ответил я, застегивая штаны. – Каждый день четыре раза. Мне все говорят – Рама, ты бледный стал, как вампир. Издеваются.
– Я эти пять минут чувствую себя живой, – прошептала она жалобно. – Прежней.
– Я только что тебя прежнюю видел, – сказал я. – Наверху.
Я тотчас пожалел, что эти слова сорвались с моего языка. Но вернуть их было уже невозможно. Гера заплакала еще сильнее.
– Вам, мужикам, кроме пизды от женщины вообще ничего не надо, – прошептала она. – Наверху не я. Это мое бывшее тело. Ты понимаешь разницу?
– Угу, – сказал я мрачно. – Понимаю. Извини.
Из коридора донеслись приближающиеся шаги.
– Вытри мне слезы, – велела Гера.
Я быстро привел ее щеки в порядок. Мне показалось, что ее глаза высохли сами – они стали злыми и колючими.
В комнату вошел Энлиль Маратович.
Его костюм был совершенно мокрым, в зеленовато-коричневой тине и пятнах масла. Прядь волос с затылка некрасиво прилипла к высокому лысому лбу. В первый момент мне показалось, что он специально привел себя в жалкое убожество, стараясь избежать выволочки. Я почувствовал легкий укол презрения – а потом увидел его глаза, и понял, что ошибся.
И как!
В его зрачках словно догорали огни неземного заката, который он только что видел. Закат этот был страшен и багров. Я непроизвольно шагнул назад. Даже голова Геры подалась назад на своей мохнатой ножке. Энлиль Маратович понял, какое мрачное впечатление он произвел – и попытался улыбнуться. Мне стало еще страшнее. Тогда он на несколько секунд закрыл глаза и лоб ладонями. Из них вынырнуло его прежнее – правда, грязное и усталое – лицо.
– Моя королева, – сказал он, приседая в элегантно-ироничном поклоне, – я все выяснил.
– Почему она ожила? – спросила Гера.
– Она не оживала, – сказал Энлиль Маратович. – Все было заранее подстроено. Думаю, что Иштар Борисовна обдумывала завещание не год и не два.
– Рассказывай, – велела Гера.
– У Иштар Борисовны в последние годы жизни образовался своего рода ближний круг. Всякие актеры и фокусники, которые ее развлекали по видеосвязи. Что-то вроде выводка болонок. У них даже специальный зал был для видеоконференций. Она с ними под коньячок по десять часов иногда трындела – им в три смены приходилось работать. А они про нее, натурально, ничего не знали. Им было сказано, что это чья-то там жена, в монастырь сосланная. Поэтому такая секретность. Платили много. В общем, привыкли они друг к другу, и Иштар Борисовна, видимо, решила их с собой прихватить на память. Она это долго готовила. Несколько лет. Сама программу концерта написала. Она… Я не знаю, что она думала. Но я точно знаю, что думал ее сообщник.
– Кто?
– Который последним пел. В шортах. У него в кармане был брелок, типа как от машины. Ему кнопку велели нажать, как допоет. Ну не просто, конечно, а за большие деньги. Иштар ему сказала по секрету, что это будут ее похороны и она хочет всех напугать – мол, откроются глаза на специальных пружинах. Она ему даже макет головы показала с этими пружинами. Вместе репетировали, по видеосвязи. И она каждый раз рыдала. Поэтому он ей верил и не боялся. Даже жалел немного. Что с автобусом будет, он не знал. Хотя, когда «позови меня с собой» пел, что-то такое начал чувствовать…
Гера посмотрела на экран, где крутилась закольцованная сцена только что случившейся катасторфы – автобус в очередной раз переваливался колесами через край пропасти.
– Нет худа без добра, – сказала она. – Зато халдеев напугали.
Мне показалось, что в ее лице действительно появилось нечто королевское.
– А хорошо сделала старушка, – продолжала она. – Открыла глаза и… Как там? Позвала с собой. Значит, на пружинах? Надо запомнить…
Она коротко и надменно глянула на меня.
– Мне тоже, наверно, будет нужен свой ближний круг. Свой двор. Чтобы я их всех на экранах видела, а они меня… Скажем, на кушетке. Сделаем мне виртуальное тело-люкс. Но это потом. Ты молодец, Энлиль. Не стареешь. Быстро раскопал. Только почему сам? Тебе чего, послать некого?
Энлиль Маратович виновато пожал плечами.
– Озирис при смерти, – сказал он. – А нового ныряльщика нет. Никто не хочет.
– Почему? – нахмурилась Гера.
Энлиль Маратович покачал головой.
– Это долго рассказывать.
– А мне и не надо ничего рассказывать. Поди-ка сюда. Мне как раз у тебя дела принять надо…
Энлиль Маратович посмотрел на меня – и по тревоге в его глазах я понял, что он не так представлял себе этот момент. Но отказаться он не мог.
– Иди-иди, – сказала Гера.
Энлиль Маратович решительно шагнул к ней и опустился возле ее перламутровой раковины на одно колено. Голова Геры проплыла мимо его шеи, чуть заметно дернулась и поднялась вверх. Потом Гера закрыла глаза.
Ее лицо вдруг покрылось сеткой морщин – словно оно было сделано из стекла, которое разбил попавший в него камень. Минуту она, казалось, боролась с собой, чтобы не закричать.
И победила.
– Ой как все сложно, – сказала она, не открывая глаз. – Невероятно.
– Да, – грустно согласился Энлиль Маратович. – Вот так.
Они замолчали. Голова Геры с закрытыми глазами покачивалась на изогнутой ножке, а Энлиль Маратович стоял перед ней, преклонив колено. Он был похож на предводителя пиратов, пришедшего к королеве поменять золото на рыцарское достоинство.
Я подумал, что монарх считается у людей высшим арбитром в вопросах благородства и чести – и может поэтому назначить рыцарем хоть пирата, хоть банкира. Но вот действует ли во время такой процедуры закон сохранения импульса? Не делается ли в результате царствующий дом слегка пиратским и немного ростовщическим? И продолжают ли после этого сиять на небосклоне чести эмитируемые им рыцарские титулы? Вряд ли, ой вряд ли. А уж про ордена рангом ниже вообще говорить нечего. Имя им – почетный легион…
Тут до меня дошло, что мой ум пережевывает одну из самых древних мыслей на земле, несчетные разы изложенную в ядовитейших памфлетах, от которых не осталось даже пыли – и только общий упадок спроса на королевские услуги заставляет меня видеть в ней что-то новое.
Пока я был занят этими размышлениями, прошло несколько минут тишины.
А потом Гера открыла глаза.
Ее лицо постарело на десять лет. Это вообще было не ее лицо. Это было лицо человека, который знает очень много страшного. Слишком много, чтобы имело значение что-то еще.
– Тебе больше нельзя так нырять, – сказала она Энлилю. – Случится что-нибудь, на кого все останется? Нужно молодого…
Она посмотрела на меня.
– Давай вот его назначим.
– Слушаю, Иштар Владимировна, – сказал Энлиль Маратович, поднимая на меня глаза. – Только Озирис не должен его учить. Он…
– Я знаю, – ответила Гера. – Мы пошлем нашего Раму…
Она заговорщически подмигнула Энлилю Маратовичу.
– Пошлем его… За границу. Пусть от нас отдохнет, раз ему здесь душно. Когда следующее посвящение в undead?
Энлиль Маратович секунду думал.
– Через пять дней.
– Вот и отправим. Нам нужен хороший ныряльщик. Того же Озириса кто пойдет провожать?
– Верно, – вздохнул Энлиль.
– Рама, поедешь учиться, – сказала Гера. – А теперь иди. Собирай сумку. У нас много дел.
В ее голосе не было ни раздражения, ни обиды. Вообще ничего личного. Просто у нее и правда было много дел. Слишком тяжелых даже для ее новой шеи.
Я понял, что мне до сих пор ее жалко. Но ее не следовало жалеть. Она была королевой.
