Гори огнем

скачать книгу бесплатно


Мы преподавали курсантам методику и практику пропагандистской деятельности читали лекции на темы «Германия», «Россия и большевизм», «Русское освободительное движение». Занимались строевой подготовкой, рассказывали, как найти правильный подход в общении с нашими соотечественниками. Проводили экскурсии по Берлину – к примеру, в прошлом номере вышел репортаж о посещении русскими курсантами пивоваренного завода.

Я горд, что принимаю участие в подготовке кадров для новой России. Уверен, что курсанты в самом деле станут элитой освободительного движения.

И вот что я хотел бы особо отметить незадолго до выпуска.

Друзья! Призывая соотечественников к оружию против большевизма, освободите свои души от ненависти.

Пусть ненависть к сталинской клике сплотит и воодушевит нас на поле боя. Но, разговаривая с нашими пленными братьями, покажите им, что сердца ваши горят любовью к России и русским. Надеждой на новую Россию. Верой в мужество русского солдата.

Мы ведем борьбу за построение России без большевиков, помещиков и капиталистов, в составе новой Европы под руководством Германии.

Мы сражаемся за восстановление частного землепользования, торговли и ремесленничества, за восстановление крупной промышленности. Россия под крылом Германии станет по-настоящему свободной и процветающей страной.

Наша задача – не разжечь в их сердцах ненависть, а пробудить подлинное русское национальное чувство.

Под руководством вождя Германии и новой Европы Адольфа Гитлера мы достигнем мира и согласия между народами.

Глава четвертая

Новорожденный просыпается в открытом гробу из черных обугленных досок, запах дыма бьет в ноздри.

Прямо над Новорожденным своды старого храма, размалеванные ужасными фресками. Нарисованный огонь пожирает людей, драконы терзают их скованные цепями тела, черти рубят мечами головы; круговерть огня, реки крови, и все это выцвело старинной мазней на облупленных сводах.

Вот толпа грешников ждет своей очереди у адских врат в виде пасти дракона; а вот жрет их живьем огромный змей, закованный в кандалы; а вот белый скелет верхом на трехголовом псе поражает людей трезубцем.

А в вышине храма, в самом центре, там, где должен быть купол, – огромная дыра, через которую светит ярко-алое небо с бордовыми облаками.

Сквозь пыльные витражи с картинами ада пробивается слабый бордовый свет.

Новорожденный смотрит на свое грязное голое тело. Это тело взрослого человека, но он знает, что имя ему – Новорожденный.

Больше он ничего не знает.

Он с трудом приподнимает руки, хватается за края гроба, гнилые доски крошатся под пальцами и разъезжаются в стороны. Гроб с треском ломается, и Новорожденный падает на холодный каменный пол церкви.

Первая мысль появляется в его голове, она будто нарисована черными печатными буквами прямо перед глазами:

ьвокрец ен отЭ.

Что за чушь.

ьвреч тедирп сачйеС.

Он бредит, он ничего не понимает, но слова вдруг складываются в стройную картину, и его начинает тошнить.

Новорожденный садится на пол, и его тело разрывает судорогами. Рвет сильно, неудержимо, будто все нутро стремится наружу.

Его рвет, и изо рта на пол вываливается в мутной слизи огромный белый червь размером с руку по локоть. Отвратительная белая личинка дергается на полу и медленно увеличивается в размерах, удлиняется, начинает шевелиться, ползет.

Ползет в сторону обгоревшего амвона, постоянно удлиняясь.

Новорожденный утирает ладонью вонючую слизь с губ и завороженно глядит на червя.

Червь обвивает амвон, взбирается по нему наверх и смотрит на Новорожденного, хоть у него и нет лица и глаз, а только белая пустота.

И раздается его голос; он звучит не от самого червя, а будто из всех стен церкви, но Новорожденный знает, что это говорит червь.

– Ты знаешь, как тебя зовут? – спрашивает червь.

Новорожденный открывает рот, чтобы ответить, но судороги все еще сводят глотку, и слова сохнут на языке. Он сглатывает слюну и наконец отвечает:

– Новорожденный.

– Ты человек?

– Я не знаю, что это такое.

– Ты помнишь, кем был?

– Я всегда был Новорожденным.

– Может, ты был кем-то еще?

– Нет.

– Вспоминай.

Новорожденный пытается вытащить хоть что-то из дальних уголков подсознания, но все чисто и пусто, нет ничего, он был никем.

– Я не могу, – говорит он.

– Вспоминай, – продолжает червь. – И измени это. И Новорожденный вдруг вспоминает, как сорвался ногой в трясину и едва не утопил сапог, промочив портянки насквозь, и страшно кружилась голова после прилетевшей в двадцати шагах мины, хорошо хоть вовремя успели залечь.

Гуляев не понимал, в какую сторону идти, и двигался интуитивно. Сколько патронов осталось в ППШ, он уже не помнил, но явно меньше полудиска. Каску сбросил, повесил на ремень – постоянно болела шея. Драная шинель промокла от болотной воды и отяжелела, но снимать нельзя, можно совсем замерзнуть.

Уже наступил июль, но бойцы и офицеры оказались настолько истощены, что не ощущали жары в шинелях и ватниках, к тому же только они защищали от гнуса[7 - Согласно воспоминаниям и фотоматериалам.].

Гуляев ничего не ел уже четвертый день. Сознание мутилось, желудок давно привык к спазмам, не хотелось даже лишний раз переставлять ноги, но надо, иначе – смерть.

Вылазка с попыткой разведки для прорыва не удалась. О самом прорыве не могло быть уже и речи. Гуляев потерял почти все отделение, собранное из остатков его взвода.

С ним остались только красноармейцы Русанов и Шишаков, оба, как и он, контужены. Русанов брел, опираясь на винтовку, как на костыль; Шишаков, казалось, выглядел бодрее и даже что-то говорил, но никто не слышал его. Скорее всего, он бредил. Где-то неподалеку возвращались еще несколько бойцов из других отделений – а что еще делать?

Все понимали, что нельзя просто так брести, потому что в любой момент их снова накроют минометом, и надо бежать скорее к своим, там хотя бы больше шансов не словить пулю или осколок, но силы кончились.

После обстрела в лесу вновь воцарилась тишина, только несло порохом и болотом вперемешку со сладким запахом смерти.

Запах смерти пронизал этот лес насквозь. Он впитался в землю, в болотную воду, в переломанные деревья, в останки ржавой техники.

К этому запаху невозможно привыкнуть. Он всегда чужероден, неестественен для человека, напоминает о том, во что он превращается, когда его голову пробило осколком или когда его тело прошило пулеметной очередью.

И всюду жужжали мухи.

Иван сделал еще несколько шагов, опустился под березу, привалился спиной к стволу, бросил рядом ППШ и закрыл глаза. Сил не осталось. Кора с березы была ободрана в нескольких местах. Ее ели.