Вещий Олег. Князь – Варяг

скачать книгу бесплатно

– А соболей возьми, коли они тебе нужны.

Раголд с изумлением наблюдал, как буквально взлетел на спину коня старик, как так же легко села на вторую лошадь женщина с обручем на голове, и вмиг исчезли те, с кем только что торговались у реки.

Немного погодя Раголд напился вместе со всеми и в полупьяном состоянии жаловался Хореню, что совсем не понимает таких людей.

Купцов хорошо понимали, но не желали признавать их правоту, мол, мы живем сами по себе, а вы сами. Раголд иногда горячился, пытаясь объяснить, что это выгодно – торговать.

– У вас много зверя в лесах, вы нам скору, а мы вам красивые и нужные вещи, сделанные в других землях.

Качал головой очередной мужик:

– То, что нам нужно, у нас есть. А у леса мы берем только самое необходимое, не больше. Если брать больше, лес обидится, земля обидится, вода обидится, плохо человеку будет.

– Но весь мир торгует, смотри, я могу дать тебе хорошие вещи, а на обратном пути ты приготовишь мне скору взамен. Договорились?

– Нет, – отказывался человек.

– Почему?

– Если у тебя что взять, то я стану от тебя зависеть, а я вольный.

– А ты отдай мне меха сейчас, у тебя же есть?

– Есть, – лукаво щурит глаза людин. – Да не мои они.

Раголд не понимает:

– А чьи же?

Тот обводит рукой вокруг:

– Хозяина леса, он нам черную головку дает, и белку-веверицу, и все остальное для дани. У него и проси.

– Как это?

– Попроси да сходи на охоту. Коли хорошо попросишь и лишнего не возьмешь, он и тебе даст.

Все разговоры разбивались о стену непонимания, не хотели вольные люди, как они сами себя звали, ничего брать у купцов и ничего давать взамен, словно им и правда ничего не было нужно. И женщины такие же, они не покупались на блеск украшений, не съедали глазами золотые и серебряные вещи, не вешали на себя бусы и браслеты, не перебирали дрожащими руками тонкие ткани, словно твердо знали, что все это не для них. Берегли вольные люди свою волю, она им дороже злата и серебра, дороже паволоков рамейских, безделок, из кости резанных, стекла заморского…

И почему-то Раголду и остальным было понятно, что силой взять этих людей не удастся, уйдут глубже в лес – и все тут. Они не оказывали сопротивления, но и не гнули спины в поклоне перед сильными, были одновременно гостеприимны, щедры и строги. Они жили своей жизнью, в которой не было места купцу Раголду с его товарами и надеждами. Он мог сколько угодно злиться или ублажать их, но оставался им не нужен!

Пришлось идти к Непре-реке, там хорошие торги, не хуже Ладоги и Хольмгарда. Туда приходят купцы со всех сторон, которые поймут ценность его товаров.

Глава 7

Норманнские драккары вышли в сторону Гардарики, хотя их было всего три, никто не сомневался в успехе. Молодой ярл Харкон радовался своей задумке – отдельно от остальных пограбить богатые славянские земли. Можно даже далеко не ходить, сразу в Волхове разжиться, взять только Ладогу. Там давненько никто не бывал, уже лет десять прошло, как ходил туда Рюрик, много взял, и до сих пор дань платят. Почему ему, а не Харкону, например? Ясно, что удержать их долго не удастся, зато сразу возьмут хорошие меха, они в Ладоге есть, возьмут славянок для торга с арабами и еще чего, там видно будет.

Пользуясь спокойным морем и попутным ветром, подняли паруса. Но погода изменилась на полпути. Ветер вдруг посвежел, небо обложили темные тучи. Когда драккары уже стали втягиваться в устье Нево, их накрыла гроза. Волны, несясь с моря, подняли воду, она выступила из берегов, не давая возможности викингам высадиться или хотя бы пристать к берегу на время бури. Если бы Харкон удосужился расспросить тех, кто бывал в водах Гардарики, он узнал бы, что дважды в год море запирает воды Нево и как бы поворачивает течение вспять. Это пора бурь на своенравном озере, характер которого под стать морскому. Но конунг был слишком самоуверен, он решил, что уж в озере-то его неприятности ждать не могут. И жестоко поплатился за это.

Буря на Нево иногда хуже морской, потому как и в большущем озере от берега до берега не так уж далеко, а волны бросают драккары из стороны в сторону, как в открытом море. Недолго и на скалы налететь. Корабли разметало первым же порывом бури, кормчие не знали окружающих берегов так, как знали их дома, плохо ориентировались, поэтому собраться вместе не удалось. Каждый выбирался сам по себе. Только у Торольда хватило ума попытаться вернуться в море, он сумел это сделать и основательно потрепанный добрался до дома. Остальные нашли свой конец в бурном озере с морским нравом. Два драккара Харкона разбились в щепки, лишь войдя в устье Волхова.

Страшен и гневен в бурю старый Волхов. Кажется, что не волны катятся к берегу, а лихие вороги несутся с визгом и воем. Не белая пена играет на гребнях волн, а чьи-то хищные зубы оскалены. Вал за валом катят они на берег, а сверху шумит дождь. Ветер валит с ног, в дожде и утренних сумерках реки не видно, но слышно, как яро кипит и ревет Волхов. Уж не вмещает земля влаги, не принимает ее, который день ведь хлещет, бегут в реку мутные потоки, сливаясь с волховской водой.

В такую пору никто умный по Волхову не поплывет.

Но такие нашлись, одного из них выловили едва живого ладожане Свул и Сирко, притащили в дом Свула, обогрели, накормили, решили потом расспросить, куда это в такую погоду плыл и с кем.

К утру буря стихла, ветром разнесло облака. Вышли ладожане поглядеть, что непогода натворила. У многих лодки посрывало с привязи, у кого на берег бросило, так еще починить могут, а какие и унесло. Вышел и Свул, рассказал мужикам о нежданном ночном госте, встревожились все. Стал народ у торжища собираться, обсуждать, что теперь с тем норманном делать.

Решили его всем миром спросить, зачем в Ладогу шел, пусть честно скажет. Отправился Свул в дом, звать гостя, а тот как заснул с ночи на лавке, так и лежит, дышит ровно, раскидался во сне, словно дома на полатях. Усмехнулся Свул, у них полати есть ли? Все же в море в лодьях, а там так точно нет, видел он эти норманнские лодьи. Только все одно, стал будить норманна, тот проснулся мгновенно, но не сразу понял, где он. Подскочил, сел, глаза на Свула вылупил, оглядывается. Потом, видно, вспомнил свое плавание, голову опустил, понимает, что ответ держать сейчас, зачем явился. Так и есть, спросили. У торжища пристали ладожане приступом к норманну: пошто в непогоду плавал в этих местах, куда шел, зачем? Нечего говорить тому, но голову поднял, больше не опускает, сказал, что драккары его конунга шли к Хольмгарду, буря их разметала, куда девались остальные, не знает, было их по две смены на каждом драккаре, то есть более сотни человек. Чего шли? Без товара.

Значит, воевать – решили ладожане. Вот он стоял перед ними, безоружный норманн, который снова плыл разорять их землю, их данью облагать. Зашумели ладожане:

– Пошто норманны покоя не дают?! Мало дани платим, чтоб торговать не мешали?! Кто защитит?

Напомнил Свул, что с норманном решать надобно, куда ж его-то? Вроде и без оружия тот.

Попросил его к себе норманн Эймунд, что тоже недалеко от реки жил, мол, пусть пока у меня будет. Потом решим. Вроде освободил ладожан от груза, убивать безоружного никто не хотел, плохого он не сделал, а куда девать, никто не знал.

Стал Эймунд говорить норманну что-то по-своему, тот закивал, потом обвел взглядом ладожан свысока, сказал слова благодарности только Свулу да Сирку и ушел, будто одолжение делал своим присутствием. Посмотрел ему вслед Свул и пожалел, что из реки тащил, оставить бы в воде, чтоб утоп. Зато теперь знают, что снова собрались норманны по их дома и дворы, снова разорять хотят, никак им покоя нет, проклятым. В Ладоге не так давно новую дань назначили после набега, теперь другие? Про то и Сирко подумал, решил спросить у Эймунда, те ли или новые разорять пришли?

Догнал он Эймунда с гостем, спросил. Не сразу понял его норманн, потом плечами пожал, видно, не знают они, что другие делают. Кто сильнее, тот себе и рвет кусок. Худо, Ладога ближе всех славянских городов к норманнам стоит, ей первой всегда доставалось. Где защиту искать?

Долго бурлила Ладога, говорили, что надобно крепость ставить, чтоб не мог кто ни попадя грабить, а только кто ту крепость и ставить, и держать станет? Воевода нужен, дружина нужна… Но Ладога не такой большой город, чтоб иметь столько воинов. Что делать? Все одно, норманнам спуску больше давать нельзя, не то каждый их конунг, или как их там, станет приплывать и себе дань требовать.

Были робкие слова, что у них и защиты просить надо, чтоб не просто дань давать, а на ту дань защиту держать.

Прошло несколько дней, улеглась непогода, успокоился Волхов, ушла вода. Встали жаркие сухие дни. Вроде и забыли ладожане про норманна, тем более что тот сидел во дворе у Эймунда как мышь, носа не высовывал. Ладожане отходчивы, стали поговаривать, что, может, и прошли бы норманны мимо, не тронули бы города. Разозлился на них Свул, его двор не раз горел от проклятых, где ж это видано, чтоб волк ближнюю овцу пожалел, а за дальней во двор полез?! Пошумела Ладога, пошумела и забыла.

А еще немного погодя пропала у Онфима лодка. Хорошая была, что твоя лодья, на такой в море ходить можно, не только по Нево. Сначала метался по берегу Онфим, ругался, а потом почему-то решил узнать, на месте ли спасенный? Бросились ко двору Эймунда. Вышла его жена, головой покачала:

– Нет мужа.

Ладожане ее приступом берут:

– А где он? А гость где, что недавно пришел?!

Та только головой мотает:

– Ничего не знаю, нету их.

Она вроде как недавно в Ладоге, язык плохо понимает не только словенский или чудинский, а даже норманнский, Эймунд ее откуда-то издалече привез. Не поверили ладожане, сами дом и двор обежали, правда, нет норманнов. Все ясно – их вина, что лодка пропала!

Потом и не вспомнить, кто первым крикнул:

– Жги дворы норманнские!

Бросились все, ни о чем не думая. Выскочил из своих ворот Коёнг, руками замахал, остановить ладожан пробует:

– Пошто мой двор жечь хотите?! Я в чем пред вами вину держу?!

И правда, не за что, никого не обидел Коёнг, все по чести делает, но толпа слепа и глуха, голоса разума не слушает. Запылали и сеновал, и амбары, и сам дом. Еле выскочила жена Коёнга с младшими детьми, а он сам со старшим все пытался растащить горелое, чтоб не занималось дальше. Только запалили сразу со многих сторон, и ветер сильный, посуху вмиг все заполыхало. Хозяина рухнувшей крышей придавило, старший его сын обгорел весь, по земле катался, пламя сбивал, от боли зверем выл.

А толпа дальше побежала, палили норманнские дворы, о своих не думая. Поняли, что творят, только когда огонь на двор Тувора перекинулся. Заголосила Таля не своим голосом, за ней следом многие бабы, а поздно. Занялась Ладога вся. Ладно бы один берег, так ведь на обоих норманнов запалили, оба берега и выгорели почти все. Метались ладожане: и словене, и меря, и веси, и чудины, и балты, все добро свое спасая. Да только мало помогло, застлал черный дым небо над Ладогой на весь день. Разносил его сильный ветер по округе, и на дальних огнищах увидели, решили, что напали на город вороги. Знал бы кто, что сами ладожане и виноваты! Все выгорело, остались только Суворова ковня, она у воды стояла, два двора словенских, что позади коёнговского, ветер огонь в другую сторону увел, да дом Сирка. То ли далеко от всех был, то ли его бог Род хорошо защитил. В остальной же Ладоге ни дома, ни тына – ничего нет, все огонь слизнул. Деревья, что поближе были, тоже пожелтели, спаленные пожаром. Только мост на тяжелых дубовых колодах выдержал, не погорел.

К вечеру ходили ладожане среди угольев да пепла, живых кликали, как после побоища. Не все спаслись. У норманнов Коёнга прибило, сын обгорел сильно да жена умом тронулась, все пыталась белый плат по саже горелой расстелить да улечься на него. Дети плакали, мать в сторону тащили, а она только улыбалась. Другой норманн Рульф убежал с семьей в лес безо всяких пожиток, никто и гнаться не стал, как остальные дворы занялись, не до норманнов уже было. И остальных здорово покалечило, у Онфима женка с малыми детьми погорела, ходил вокруг пепелища, как чумной, не понимал ничего, у Олексы спина обожжена так, что ни лечь, ни сесть не может, волком воет. У чудина Кулбы волосы погорели, один глаз тряпицей прикрыт, не видит больше, у Свула тоже живого места на теле не найдешь. И у всех вместо домов пепелище. Веселка с детьми выскочила из дома в чем стояла, так и метнулась к Радоге. Гюрята с Илицей тоже двор не отстояли, остались нищими да голыми, вся Ладога одно сплошное пожарище. Хоть и привычные славяне к такому, чуть что – горят дома, да тошно сознавать, что сами виноваты.

Пожарище уже почти не дымилось, начинавшийся ветерок раздувал кучи остывшей золы, подымал ее и кружил в воздухе, точно зимой поземку. Горькой та поземка была.

Глава 8

Ладога строилась.

Там и сям звонко застучали топоры, полетели в стороны щепки, изводя любопытных сорок. Чуть опомнились ладожане, те, которые не стали бежать от своих пепелищ, взялись за рукояти плотницких, с тонким перехватом у обуха, широким, оттянутым книзу лезвием топоров. Лес – вот он, руби, ставь вместо сгоревшего дома новый, лучше прежнего. Забудь все печали и заботы, размахнись да не промахнись. Сидит на срубе Гюрята, в простой холстинной рубахе, другой нет, волосы под ремешком растрепались, топором работает. Не впервой горит дом, но такого, чтоб всей Ладогой, еще не было. Славяне дома не ставят когда попало, всему свои сроки есть, но сейчас не до сроков, нужна крыша над головой.

Растут новые дворы в Ладоге, зреет и дума у ладожан, как жить дальше. Одна беда у мужиков – нет железных гвоздей и скоб, топоры тоже похудились. Но ковня только у Гюряты, а тот коваль не знатный, да и свой дом ставить надобно, не до молота с наковальней сейчас. Все одно, пришли мужики к Гюряте с наказом:

– Открывай ковню, без нее никак.

Кроме Сувора, когда-то железо варили чудин Улень да меря Вакша. И тот и другой ушли, один к тестю на огнище подале от всех купцов, норманнов да других чужих людей. Второй так обгорел, что его брат почти на себе увез к родным к Ильменю. Развел руками Гюрята, не знает, что и делать, варить-то он еще горазд, хоть и хуже отца, а вот молотом работать не под силу, тоже пообгорел мужик. Заскучали ладожане, не ждать же, когда купцы гвозди да скобы привезут, а коли и привезут, так возьмут немерено, что дом золотым покажется. Вдруг встал Сирко, подошел к Гюряте, на руки свои, тряпицей перевязанные, поглядел, да и предложил: