скачать книгу бесплатно
Инязор Пургаз очень гордился своей землей, своим народом, своим родом. Мы совершенно не были против. Здесь текла нормальная, обычная жизнь, монголы не добрались в эти глухие леса, многотысячному войску не пройти по нешироким рекам, а если и пройти, то с них не свернуть. Мокшанам под предводительством Пуреша, живущим на торговом пути, досталось куда сильнее.
Вот они, преимущества лесной жизни! Пришел враг – ушли в соседний лес, и хрен сыщет. А что дома спалит, так новые поставить можно, вон леса сколько. И любого врага на подходе из чащи стрелами побить достаточно просто, особенно если места знать, где залечь и засесть.
Любая мало-мальски приметная дорога то и дело завалена поперек явно не от непогоды упавшими лесинами. Увидев такую впервые, а рядом тропинку, уводящую влево (ну явно же обход), я чуть не свернула туда. Вятич удержал. Тихонько покачал головой и показал направо. Но справа сплошные кусты, где там объезд?
Дальше был цирк, потому что Пургаз повернул именно направо, а перед тем два спешившихся ратника шустренько подхватили куст вместе с большущим комом земли и… отставили в сторону, потом проделали операцию по извлечению из земли со вторым кустом. В результате проезд оказался вполне приличным. После того как все прошли, кусты вернули, все разровняли и даже пригладили.
Я осторожно поинтересовалась у князя:
– А слева?
– Волчья яма.
Хотелось ехидно поинтересоваться, что было бы, не останови меня Вятич, но Пургаз ответил без вопроса:
– Вятич хитрый, загодя подвох чует. Ты его слушай, он в волчью яму не заведет.
Сотник делал вид, что оглох и очень занят упряжью своей кобылы. Ну да, мы же скромные…
Лес вокруг вековой, местами обомшелый, красотища неописуемая. Даже я, уже отвыкшая вообще чему-то удивляться, дивилась. И Вятич дивился, это я видела, хотя он и старался скрыть.
Селение (интересно, как они называются?) открылось на широкой поляне вдруг. Просто шагнули в проход через заросли и оказались перед высоким тыном из заостренных толстенных лесин. Лесины глубоко вкопаны в землю, плотным рядом одна к другой. Если бы ни заостренные концы наверху, могло показаться, что сам лес сплотился, чтобы заступить дорогу к домам.
Чуть позже я поняла, что и вкопаны-то они хитро: ряда два, внешний, метра на два отстоявший от внутреннего, с наклоном наружу. Умно, даже если враг сумеет перебраться через эти громадные колья, то просто попадет под стрелы защитников, а бьет лесной народ не хуже степного – метко и быстро.
Тяжеленные ворота открывались наружу и были тоже чуть наклонены – внутрь. И снова хитрость, ведь такие если и откроешь, на весу держать нужно. Вот и получилось, что защищенную только деревом крепость взять трудно, почти невозможно. Осадные машины через бурелом и волчьи ямы не протащишь, а без них весь защищена от любых нападений. Разве что спалить… Но если делать это в сухую погоду, то можно и самим не успеть убежать, а в мокрую не загорится.
Я мысленно усмехнулась: весь защищена не деревом, а человеческим разумом. Молодцы эрзяне.
Появлению инязора Пургаза были явно рады, даже при том, что он привел с собой чужаков. Сразу чувствовалось, что Пургаз популярен, к нему без подобострастия, но очень почтительно подходили даже старики, произносили какие-то слова, уважительные, благожелательные.
Еще на привале я тихонько поинтересовалась у Вятича, что значит «инязор». Тот пожал плечами:
– Я не эрзя, Настя. Сейчас спросим.
Ответил человек, которого мы приняли за колдуна.
– Инязор, как у вас князь. Как раньше на Руси был князь, когда-то и у вас выбирали. Князь – это лучший, самый сильный и опытный. Хотя инязором может стать и молодой. Вот ты – инязор для своих воинов, они тебя выбрали, признали и уважают.
– А волхвы у вас есть? Вы волхв?
– Нет, у нас нет людей, которые только приносят жертвы богам или разговаривают с ними. С богами могут говорить все, необязательно на капище, можно на могилах предков. Предки услышат и передадут. А того, кто следит за приношением жертв, выбирают из лучших. Иногда всего на год, иногда надолго.
– А как передаются знания от одного поколения к другому?
Он явно не понял, пришлось переиначить вопрос:
– А как то, что люди знают, сохраняется от предков к потомкам?
– От матери к дочери, от отца к сыну, от одного инязора к другому.
Мало того, в веси явно был какой-то праздник. Как оказалось, лемдема – давали имя новорожденному мальчику, нечто вроде крестин. Уже все было готово к принесению жертв духам – покровителям дома и умершим предкам. Мы вовремя, правда, присутствие чужаков чуть смутило жителей веси, но отнеслись вежливо, все же мы явились вместе с их инязором.
Мы тихонько стояли в стороне, пока приносились жертвы, самой страшной из которых, как я поняла, был петух. Из нас таковые делать никто не собирался.
Когда какая-то женщина, судя по всему повитуха, подала большой пирог Пургазу, а второй взяла себе и подняла над головой младенца, я услышала, как инязор что-то ей тихо сказал, кажется, там было имя Вятич…
Так и есть, женщина, ударяя свой каравай о тот, что держал Пургаз, громко произнесла фразу, оканчивающуюся именем Вятич! Вокруг ахнули, а Пургаз, строго оглядев окружающих, что-то пояснил. Все как по команде повернулись к сотнику.
Сзади послышался чуть насмешливый голос нашего знакомого:
– Ребенку дали имя Вятич, а Пургаз объяснил, что это хорошее имя, потому что принадлежит хорошему человеку.
– Ну вот, Вятич, у тебя в эрзянской деревне крестник. – Я была настроена на веселый лад, а вот сотник на серьезный.
Он полез за пазуху, вынул оттуда какой-то оберег, снял через голову, пошептал над ним, держа в ладонях (все это в полной тишине, потому что эрзя стояли, кое-кто даже рты раскрыв), и протянул Пургазу. Инязор понял все без слов, он принял оберег и надел его на шею малышу.
И без объяснений было ясно, кто отец ребенка, один из молодых мужчин столь напряженно следил за всем происходящим, что перепутать невозможно. Пургаз повернулся к нему, что-то объяснил, папаша кивнул и поклонился Вятичу. Тот прижал руку к груди и склонился чуть не лицом в колени.
Теперь уж сородичи новорожденного зашумели, явно облегченно и даже радостно. Нас приняли за своих.
– Вятич, ты отдал свой оберег?
– Свой нельзя отдать, Настя. Я отдал один из наговоренных.
Я чуть подумала и снова полезла с расспросами:
– Но я же отдала Евпатию Коловрату?
– Чем все закончилось, помнишь? И для него, и для тебя.
– А если бы не отдала, он не погиб бы?!
– Все равно погиб, только гораздо раньше. Ты все правильно сделала, только ходишь теперь со шрамом.
– Тебе мешает мой шрам?
– Мне? Лично мне даже нравится, если по нему осторожно провести пальцами… – Вятич не делал того, о чем говорил, только смотрел, но у меня было такое ощущение, что его пальцы действительно касаются шрама, и все существо просто захлестнула теплая волна, – то ты отвечаешь не как ежик-колючка, а как милая барышня.
– Я… я…
Вятич только глянул чуть насмешливо и отправился разговаривать с Пургазом. А я осталась переваривать очередную загадку сотника.
Он словно видел меня насквозь, знал каждое движение моей души, знал лучше Андрея, с которым я спала два года, лучше князя Романа, для которого я, наверное, была одной из… Вятич умел приласкать, не прикасаясь, одним взглядом, полунамеком, тихим ласковым смехом. И я таяла, как мороженое на горячей печке, растекалась пломбиром по тарелке, хочешь – слизывай меня, хочешь – стряхивай.
Кто же ты, сотник Вятич?
С удивлением поймала себя на том, что не хочу разгадывать, пусть остается тайной. Так даже интересней, это как подарок под новогодней елкой в детстве, точно знаешь, что положил не Дед Мороз, а кто-то из родных, но веришь, что там именно то, что ты тайно желала. А нахождение рядом с Вятичем – это словно последний миг перед тем, как обертка подарка разорвется, – и чуть страшновато, и захватывающе одновременно.
В веси мы застряли на пару недель. Мужчин своих я просто не видела, им нашлось дело – валили лес для нового дома, меня сначала взяли под опеку женщины. Но толка было мало, они не знали русского, я – эрзянского, объяснялись только знаками, то и дело смеясь из-за накладок. Я возилась с детьми, рассказывая им сказки или напевая песенки, малышня меня понимала и того меньше. Но таков уж слог у нашего дорогого Александра Сергеевича, что его можно часами читать хоть в тундре, хоть в Непале, хоть в веси у эрзя в тринадцатом веке, сама мелодия стиха все равно берет за душу.
«Лукоморье» шло на ура и у детской, и у взрослой аудитории, впрочем, и «Евгений Онегин» тоже. Через день местная малышня ходила за мной хвостами, то и дело подставляя ладошки для «сороки-вороны», которая кашку варила. Однажды я в очередной раз рассказывала «Машу и медведей» в лицах, мелюзга с визгом бросалась прочь, когда старший медведь грубым голосом интересовался, кто сожрал его кашу, но тут же возвращалась обратно, чтобы услышать тонкий жалобный голосок обиженного Мишутки.
Я так увлеклась, что не заметила Вятича, стоявшего у самой двери. И только когда «поднялась на дыбы» в образе Михайлы Ивановича, выясняя, кто смял его постель, и оказалась прямо перед лицом сотника, вдруг увидела, как он на меня смотрит. В глазах было изумленное восхищение. От этого взгляда бросило в жар, но я храбро взяла себя в руки, тем более малышня уже теребила за рубашку, требуя продолжения представления, и действительно продолжила.
Мои моноспектакли на непонятном, но мелодичном языке имели оглушительный успех, но у меня нашлось и другое занятие, больше соответствующее моему предназначению, как я его понимала.
На второй день нашего пребывания ко мне подошел один из эрзя, покрутил в руках мой лук, сокрушенно покачал головой и что-то сказал. Я только развела руками. И без качаний головой прекрасно понимала, что лук у меня не ах, но Вятич не спешил мне менять, все равно стреляю плохо. А вот эрзя решил это сделать.
Он рукой поманил меня за собой, показал, чтобы подождала, и вынес другой лук. Он был чуть больше моего, и форма немного иная, но в общем удобно.
Дядечка тут же принялся показывать мне, как ловчее держать налучье, как натягивать тетиву, как вовремя убирать пальцы… Обучение пошло как по маслу, через час я, уставшая, но счастливая, уже ловко отправляла стрелу точно в цель на гораздо большее расстояние, чем раньше.
Всячески поблагодарив хозяина знаками, я попыталась выяснить, что должна заплатить. На мое счастье, пришел один из дружинников инязора, знавший русский. Он отрицательно покачал головой:
– Нет, платить не надо. Это подарок.
– Спасибо, но это слишком дорогой подарок.
– Это лук его дочери, она была хорошей охотницей и ловко била белку в глаз. Но лук боевой. Бектяш хочет, чтобы ты тоже хорошо била, ты сможешь, ты упорная и крепкая. А платы не нужно, ты хорошо рассказываешь детям истории, Бектяш любит тех, кто любит детей.
Пришлось еще не один раз приложить руку к сердцу, благодаря за роскошный подарок.
Увидев у меня лук, Вятич чуть присвистнул:
– Откуда?
– Подарили. И стрелять, между прочим, научили.
– Да ну?
– Ну да!
Потом я задумалась, почему Вятич так и не смог толком научить меня стрелять. Почему я, легко владевшая мечом, уже накачавшая силу в руках, становилась абсолютно бестолковой, когда дело касалось лука? И вдруг поняла.
Все, как когда-то в Козельске с Лушкой, когда я переучивала ее читать. Сестрица буквы знала, но произносила их названия вместо звуков. Когда это разъяснилось, Лушка моментально стала читать, как все нормальные люди. Так и я. Вятич научил меня правильно держать налучье, тетиву и стрелу, но когда он вставал за спиной и, обняв за плечи, начинал вместе со мной натягивать тетиву, мое дыхание напрочь сбивалось и руки слабели. Его, кстати, тоже. Нормально дотянуть тетиву не получалось, прицелиться тоже, и я просто бросала это занятие.
А здесь мне показывал мужик, у которого дыхалка вовсе не сбилась, и я все сделала верно, отправив стрелу если не в десятку, то уж в восьмерку точно.
Уже наступила настоящая золотая осень. Лес стоял роскошный – то кроваво-красный, то золотисто-желтый, то темно-зеленый из-за елей, то просто зеленый со стволами янтарно-коричневых стволов сосен. Красотища…
Мужчины быстро ставили новый дом для одного из жителей веси взамен недавно сгоревшего. Когда умелых рук много, все получается быстро и ловко.
После новоселья мы уехали в следующую весь. Она тоже была глубоко в лесу.
– У эрзя есть города?
– Как у русских с большими домами? Нет, нам не нужно. Если построить такой город, люди не будут из домов видеть лес.
Но город все же оказался, до него мы добрались уже в середине осени. Я даже отдаленно не представляла, где мы находимся, вокруг лес, лес и еще раз лес. Наверное, если влезть на самую высокую сосну, то ничего, кроме стены деревьев, не увидишь…
«А вокруг голубая… голубая тайга…»
– Что?
– Да так, песенку какую-то вспомнила. Где мы находимся, не знаешь?
– Вроде Саровское городище… Речки Сатис и Саровка…
Так, уже легче. Саров – это Арзамас-16. Чтоб мне это о чем-то сказало! Где у нас Арзамас да еще и 16? Точно! Где-то там, в лесах.
Нет, я пространственным кретинизмом не страдала, но кто из нас, живущих в Москве двадцать первого века, сможет с лету вспомнить взаимное расположение небольших городов матушки-России? Да еще и тех, в которых ни разу в жизни не был.
Где Саров, который Арзамас-16, каюсь, так и не вспомнила. Пусть простят мне этакое безобразное отношение к их любимому городу жители Сарова… Зато, если вернусь, непременно расскажу, как выглядел их город в умопомрачительной древности. Меня вдруг осенило: я вообще должна все запоминать, запоминать и еще раз запоминать! Иначе командировочка пройдет зря.
Так, начинаем запоминать! В речку Сатис под острым углом впадает речка Саров. На образованном ими остроугольном мысу стоит город. Конечно, он не похож ни на Козельск, ни тем паче на Рязань. Никаких луковок соборов, никаких колоколен, крепкие стены ограждают деревянные постройки, правда, часто в два этажа.
Все из таких толстенных бревен, что я просто не понимала, как вот этакое можно срубить топором, не говоря уже о необходимости притащить из леса и поднять на высоту второго этажа. Вокруг люди как люди, рослые, конечно, крепкие, особенно женщины по сравнению со мной (я против них пигалица). Красивые, сероглазые, светловолосые… очень стройные, у всех прямые плечи без малейшего намека на сутулость.
Отвлеклась, про самих эрзя потом, сейчас о городе. В нескольких метрах от основной стены в землю, как и в тех весях, что мы проходили, врыты колья из целых стволов с наклоном наружу. Колья, как и все остальное, огромные. Хитро, потому что, перебравшись через них, штурмующий попадал в пространство, которое прекрасно простреливалось со стены, и на некоторое время поневоле застревал. Не говоря уже об осадных машинах, которые через эти колья просто не перетащишь. Хотя какие осадные машины, если мы на лошадях цепочкой-то по лесу с трудом пробирались!
Сюда Батый точно не дойдет, Пургазу можно не беспокоиться. И чего он аж на реку Воронеж вылез?
В первый же миг, попав внутрь стены и оказавшись ближе к мысу, я испытала нечто. Нет, оно не было связано ни с увиденным, ни с происходившим вокруг. Просто ощущение столба, открывавшегося вверх в немыслимую высоту и даже глубину космоса…
– Вятич, что это?!
– Что ты чувствуешь?
– Столб… энергетический столб…
Он крепко взял меня за руку.
– Тебе плохо?
– Нет, и даже не страшно, просто потрясающе.
Но вокруг нас люди, долго стоять триумфальной колонной посреди небольшой площади между домами не дали.
А вот здесь к нам отнеслись более настороженно, чем в лесных весях. Почему? Так во всех городах или мы чем-то не понравились? Быстро поняли: не понравилось, что мы русские. Чем это им русские досадили? Боялись бы лучше вон монголов.
Объяснил приставленный к нам эрзя Тёкшонь. Он очень гордился своим «княжеским» именем, Текшей звали славного инязора эрзян, и именем действительно можно было гордиться. Но требовалось оправдать…
Парень рассказал, что русских не любят за то, что десять лет назад с ними крепко воевали. Русские князья захватили эрзянские земли, поставили на них города, инязор Пургаз даже воевал Нижний Новгород, только неудачно.
Так… Нижний Новгород – это уже легче, это на Волге, и я даже помнила, в каком ее месте. На вопрос, в какой стороне этот самый Нижний, Тёкшонь махнул рукой на север:
– Там.
