скачать книгу бесплатно
Даниил тоже вскочил, теперь глаза блестели гневом, если б перед ним была не мать, ответил бы резко, а так лишь сверкал очами.
– Вот-вот, поярься на меня-то, поярься, если больше ничего не можешь! – Говорила, а у самой сердце кровью обливалось, ведь понимала, что сын за помощью пришел, за утешением. Но понимала и другое – утешать нельзя, Даниила встряхнуть нужно, потому и была резкой, почти злой. Он позже поймет и простит.
Молодой князь ходил по ее каморке из угла в угол широкими шагами – два шага в одну сторону, два в другую, больше не умещалось. Мать поморщилась:
– Сядь, голова кружится. Данила, что случилось, то случилось. Не всегда лишь победы бывают. – Жестом остановила его протест. – Про то, как ты с врагами бился, на Руси уж известно. – Усмехнулась, заметив легкую растерянность сына. – Кто жив остался, рассказали, что от тебя даже татары отступили. И что бежал, в том никто не винит. Все, кто смог, бежали. Забудь об этом. Не сможешь забыть, хоть спрячь в уголок сердца и не трави душу ежедневно, ежеминутно. Из любой беды нужно искать выход, из любого поражения получать уроки, не сможешь этого, жизнь будет состоять из одних поражений. Хорошо подумай, почему проиграл. А еще задумайся, почему Господь тебе жизнь оставил, а другим нет. Жизнь, сын, тоже надо ценить. И если выбирать между гибелью, но без толка, и возможностью выжить, лучше живи. Уметь отступать, когда не можешь победить, тоже искусство.
Не один раз в жизни Даниил Романович вспомнит материнский совет: умей отступить, если не надеешься победить. Ему придется и голову склонять, и отступать тоже, для того чтобы в конце концов остаться в памяти потомков доблестным воином, достойным сыном Руси. И не его бегство с поля боя на Калке запомнили русы, а то, как бился молодой князь, так что даже татары зауважали…
Долго они еще разговаривали, постепенно Даниил перестал зубами скрипеть, взгляд из просто яростного или горестного стал разумным. Мать вернула сына к жизни.
Ей не понравилось только одно: о жене Анне Данила говорил все так же отчужденно…
Мать долго стояла на монастырской стене, глядя вслед коню, уносившему ее любимца, ее надежду, смысл ее жизни – старшего сына Даниила. Анна ни на минуту не обвинила сына в поражении и бегстве, она слишком хорошо знала, что жизнь состоит не из одних лишь побед и что тот, кто не сможет учиться на поражениях, самих побед знать не будет. Даниил мог, он будет сильным и успешным князем. Не зря именно его сделал своим зятем Мстислав Удатный.
Хотя временами именно об этом мать жалела. У Удатного две дочери, у нее два сына. Решив, что сыну родство с таким князем будет на пользу, Анна перед постригом дважды вела беседы с Мстиславом, поручая ему своих сыновей и договариваясь о женитьбе Даниила на одной из дочерей. Ей больше глянулась Анна, потому об этой и твердила. Все получилось, как мать хотела. Даниил женился на Анне Мстиславовне, у них даже сынок родился – Иракли.
Казалось бы, о чем плач ныне? Но человек предполагает, а сердце его не всегда слушает. Сама Анна Мстиславовна легла сердцем к младшему из братьев – Васильку, причем взаимно. У матери сердце упало, как осознала это, она прекрасно понимала, что женщина может стать такой причиной для вражды, какую больше и не сыщешь! И тогда гибель всему, два брата, разъединенные любовью к одной, – что может быть страшней? А если еще и сама Анна любит младшего, будучи женой старшего?!
Страшно боялась вражды братьев бывшая княгиня, а теперь инокиня Анна. Но дружба братьев оказалась сильней! Они не только не поссорились, но и остались лучшими друзьями до конца своих дней, и никогда младший не позавидовал старшему, не укорил мать.
А ведь Василько мог, еще до женитьбы Даниила он покаялся Анне Исааковне в своей сердечной привязанности, ей бы развязать этот узел, но уж все было сговорено, и Анна не решилась, помня строптивый горячий нрав будущего свата – Мстислава Удатного. А ну как вообще передумает? Тогда Даниилу не то что Галича, и Волыни не видеть!
На счастье матери, сердце самого Даниила пока спало, он ни в кого не был влюблен. Но и Анну не полюбил тоже, относился хорошо, как к супруге, но не больше. И с братом не поссорился, правда, была в том заслуга самого Василька, младший из сыновей оказался едва не разумней старшего.
Теперь Анна Исааковна замыслила поскорей женить младшего, причем, если можно, подальше от дома. Невеста нашлась у Великого князя Владимирского, тот согласился отдать за Василька дочь Добраву. Но вот тут уж рассчитывать на наследство тестя нечего, у Великого князя Юрия Всеволодовича своих сыновей достаточно, чтобы еще и зятьев, причем младших, во власть вводить. Отдал Добраву и думать забыл…
ВСЕ ПРОТИВ ВСЕХ
С тех пор прошло немало лет. Трудно оживал Даниил после такой неудачи, уже зарубцевалась рана, постепенно стало забываться старое, веселей глядели глаза, на устах чаще появлялась улыбка.
Но у тестя с зятем отношения никак не налаживались. Своенравные галицкие бояре и самого Мстислава-то терпели, сцепив зубы, а о его зяте Данииле слышать не желали вовсе. Еще до Калки Мстислав Удатный выдал свою дочь Марию за Андрея, сына венгерского короля, а теперь передал Галич ему, оставив себе Понизь. Это было ударом и для Даниила, и для его матери Анны. Хотелось крикнуть: за что?! Отцовскую вотчину да иноплеменнику! Даниил вопрошал у матери:
– Неужто и вовсе не будет за мной отеческий престол?
Что могла ответить ему Анна? Бейся до конца? Но бояре галицкие и на дух не желали Романова отпрыска себе, а она лучше других знала это непреклонное боярское упрямство, на смерть стоять будут, не истреблять же их под корень? Так и сказала, сын должен сам выбор делать.
– Но ведь есть и те, кто за меня!
– Есть, но пока их много меньше, будут заговоры, будет война непрестанная.
Возможно, тогда у Даниила родилась мысль поставить свой город, чтобы никто на него претендовать не мог, чтобы его передать своим сыновьям. Он и место помнил – на высоком холме, откуда округа хорошо видна, значит, защищать легче станет, и землица там добрая. Мать поддержала, она тоже устала от постоянной угрозы своим сыновьям.
Даниил встал, собираясь уходить, глаза сверкнули, рука сжалась в кулак:
– А Галич все равно возьму! Мой будет! Кому отдам, о том после подумаю. Отцовской вотчине за уграми не бывать!
Анна пожалела, что этот кулак приходится против своих же в дело пускать.
Легко сказать, а сделать трудно. Год за годом шла настоящая война за Галич, обливалась слезами жена Даниила Анна, все же воевали два дорогих для нее мужчины – отец и муж. И каждый приводил с собой чужих, Мстислав Удатный, помимо русских князей Владимира Киевского и Александра Белзского, звал угров и половцев, а Даниилу помогали ляхи. Молодой князь сжимал кулаки, вспоминая хана Котяна, ведь вместе против татар на Калке воевали, а ныне супротив него в угоду Александру Белзскому идет! Жена Анна, обиженно поджимая губы, напоминала, что Котян бился и рядом с ее отцом Мстиславом. Она считала, что Даниила против тестя настраивает мать, потому очень не любила, когда князь ездил в обитель советоваться. Почему не оставить Галич в покое, хотя бы пока там сидит Мстислав Удатный?
Княгиня Анна Мстиславовна лила слезы, Даниил не понимал почему, и отношения между ними становились все суше, а сама Анна теряла былую красоту.
Тесть с зятем и вовсе рассорились за год до смерти старшего, Мстислав даже завещал Галич Андрею, а сам удалился в Торческ. Это было совсем обидно, тесть поверил наветам боярина Судислава, твердившего, что зять корит тестя за то, что занимает Галичский стол без права на то. Разобрался Мстислав Удатный перед самой смертью, заочно просил у зятя прощенья, да было поздно.
А вот после его смерти в Торческе против Даниила и вовсе сложился сильный союз, еще чуть, и быть ему изгоем, даже осадили в Каменце, но князь и без материнского совета вспомнил, что с половцами можно договориться. Хан Котян не забыл Калку и то, что Даниил вместе с ним вышел против татар, а потому перешел на сторону бывшего товарища по походу, и союз против Даниила развалился.
Сам Даниил жил в городе, который строился по его воле и нраву. Именно в том месте, что когда-то приглядел между Владимиром-Волынским и Берестьем, на высоком холме, и город такой же поставил – Холм. Особенно князь гордился церковью Иоанна Златоуста в четыре придела, золотыми куполами и богатой отделкой внутри. Вставал город, как и мыслил Даниил, приезжали туда люди со всех концов земли Русской жить, потянулись купцы из самых разных стран и сторон. И не было в Холме противных его воле бояр.
Жить бы Даниилу своей жизнью, но обида за Галич не давала покоя. Тем более через год после смерти Мстислава Удатного не забывшие Даниила бояре позвали его в Галич снова. Их было меньше, чем противников или просто равнодушных, но не откликнуться на зов Даниил не смог, душа встрепенулась, потянуло снова на отчие места. Пусть Галич, словно мед мух, притягивал самых разных врагов, это был его город, и князь не собирался отдавать его никому чужому, даже если не имел мысли жить там сам. «Лучше Василька посажу!» – ярился Даниил, но брат благоразумно отказывался.
А еще Даниил частенько бывал во Владимире-Волынском, и звала его туда сердечная привязанность…
Вот и теперь он выбрал денечек, чтобы навестить свою любушку.
Бывают дома, в которых с первого взгляда увидишь, что нет хозяйки, все вроде и чисто, и прибрано, а уютом и не пахнет. Почему-то у женщины даже каша в печи иначе пахнет! Не говоря уж о хлебах и всем остальном.
Но есть и другие, где хозяина нет. Настоящий хозяин не просто ворота приладит, а со смыслом, может только ему самому и понятным, но все же. И крыльцо чуть иначе, чем у других, и конек у крыши, и забор… Нанятые, может, и лучше сделают, да безлико, потому как не для себя.
Вообще, любой дом, любая семья четырьмя столпами держится, как стол на четырех ногах, – муж, жена, старые да малые, вот тогда и крепко…
Дом, к которому спешил князь Даниил, держался на двух опорах – хозяйке Злате и помощи князя Даниила. Впервые Злату он увидел, когда ее мужа в лесу деревом придавило. Произошло это все на глазах у князя, он и привез в дом погибшего тяжкую весть. Совсем юная вдова осталась одна. Конечно, вокруг засуетились многие, потому как была Злата хороша собой – стройная, гибкая, с глазами, как весеннее небо, бровями вразлет и нежным румянцем во всю щеку. Но досталась красавица князю, тот стал помогать, как положено, вдове своего дружинника, а потом и привязался окончательно.
Злата себя блюла, никого, кроме князя, у нее не бывало, потому дурных слов про вдову не говорили, все понимали, что выйти замуж за Романовича ей не суждено, а сердце ведь не спрашивает, в кого влюбляться, ему что князь, что простой смерд.
Прошла пара лет, пока переступил черту молодой князь. Впервые Даниил пришел к вдове не с одной лишь помощью в какой-то из дней, когда стало невмоготу от постоянных драчек и трудных воспоминаний. Злата то ли поняла его тоску, то ли просто истосковалась по-бабьи, но ничего не спросила, не укорила, оставила у себя, потом проводила, тоже не спросив, вернется ли. Но сердцем чуяла, что вернется.
Снег сыпал крупными хлопьями, он укрыл все вокруг белой пеленой, сгладив очертания речных берегов, накрыл деревья белыми шапками. Мальчишки, визжа, скатывались с крутого берега на лед. Это опасно, больших морозов не было, потому можно и провалиться, но кто в детстве раздумывает над опасностями, если можно скатиться, весело вскрикивая на каждой ухабине. Матери ругались, гнали мальчишек в дом, но неслухи не шли, барахтались в снегу, визжали, кидались снежками. Дети всегда рады снежной зиме, неважно, с морозом она или нет. Ребячий визг разносился по округе.
Бросив поводья сопровождавшему его Мишуку, Даниил поспешил на крыльцо, отряхиваясь. Собака, начавшая лаять при их появлении у ворот, быстро притихла, завиляла хвостом: видно, хорошо помнила гостей. Мишук потрепал пса по загривку, вытащил из-за пазухи краюшку и бросил ему. Тот вежливо отнес хлеб под крыльцо, но есть не стал.
– Ишь ты, не голодный…
Злата заметила гостей, появилась в двери, Даниил и стукнуть толком не успел. Он поскорее увлек ее в сени, чтоб не мерзла на крыльце, но больше для того чтобы крепче прижать к себе в темноте, почувствовать ее горячее тело. Прижал, почувствовал, что не только горячо желанна, но и сама полыхает таким же нетерпением. Там же, в сенях, поцеловал лебединую шею, рукой забрался под сарафан, но не более. Слуги видели, что князь приехал, хотя их и немного, и не болтливы, но не стоит так уж всем показывать свое нетерпение…
Удивительное дело, на Руси с князя в целомудрии спрос куда строже, чем с других. Такого нигде нет, повсюду наоборот, кто во главе, тот во всем прав, волен хоть гаремы себе заводить, а русский князь, если приласкает какую любушку, так потом сам с себя сто раз спросит.
Если дружинник затащит какую лихую бабенку на сеновал или сотник прижмет молодку в углу, так никто и вспоминать не будет, ведь по столько дней в походе, а своя баба далеко… С воеводы спрос иной, а уж с князя и вовсе строгий. Не в том забота, что таиться приходится и грех отмолят, за него отмолить найдется кому, но ведь сам пред Господом и перед собой виниться будет.
И вот этот спрос защищал княгинь от мужниного блуда лучше любых запретов и строгостей. И хотя у всякого бывала любушка, не без того, ведь княгини тоже подолгу в тягости ходили, но князья старались держаться.
Эта строгость с князя Владимира пошла, что Русь крестил. У того до крещения целых четыре жены были да три гарема всего числом в восемь сотен, но как принял для себя Христову веру, так словно отрезало! С женкой сначала одной, а после ее смерти с другой, жил и деток плодил, а вот других больше не знал.
С тех пор пошло – жена у князя одна, а уж если совсем не люба или еще что, то и любушка тоже одна, а так, чтоб сотенные гаремы держать, – ни-ни. Если княгиня поумней, то, будучи в тягости и не желая упускать мужа, сама ему подсовывала девок покрепче да поладней, но всякий раз другую, чтобы сердце не привыкло, не тянуло потом от родной жены к дворовой любушке. А если девка тоже в тяжести от князя оказывалась, то ни ее, ни дитя больше при княжьем дворе не видели.
Умные родители сыновей пораньше женили, чтобы на блуд не тянуло, а умные свекровушки и любушек подбирали, пока молодая княгиня сама в разум не входила.
Здесь некому было глядеть, матушка княгини Анны далече, свекровь Анна тоже в обители, оставалось самой княгине с мужниной неверностью справляться. Только как, если она в тяжести то и дело, а муж давным-давно с другой знался, и другая эта пригожая да ласковая? Анна тоже старалась ластиться, как могла, но сказывался норов половецкий, от матери полученный, взбрыкивала внучка Котяна, точно норовистая кобылка, принужденная к седлу, потом опоминалась и убеждалась, что муж нашел ласку у соперницы…
Вот и ныне после размолвки заехал Даниил отдыхать душой к ласковой вдове. Раньше бывал часто, а теперь стал заезжать редко, уж больно обижалась Анна за такие поездки.
Злата действительно любила беспокойного князя, она не вмешивалась ни в какие его дела (да и как могла бы?), встречала всегда с радостью, безо всяких укоров за долгое отсутствие, понимала, что не одна она в его жизни. Просто радовалась тому, что приехал, что не забыл, радовалась его ласке и любви. Радовалась и мелким подаркам, привозимым князем, потому что во время его отсутствия это были напоминания о Даниле…
Служанка Златы дело свое знала, и сама она засуетилась, накрывая на стол. Только тут Данила вдруг почувствовал, что и правда проголодался! Но куда больше яств его порадовал мальчонка, появившийся в двери. Он был в одной коротенькой рубашонке, с голой попкой, босыми ножками и всклоченными со сна волосиками.
– Ух ты какой!
Даниил даже замер, настолько мальчонка был похож на маленького Льва!
– Иди ко мне.
Мальчишка постоял, цепляясь за дверную притолоку, подумал и вдруг уверенно шагнул к протянутым рукам князя. Его босые ножки шлепали по полу еще очень неуверенно, видно, только что научился ходить. Даниил подхватил сына на руки, прижал к себе. И тут… мальчик вдруг разревелся! То ли испугался, то ли князь с мороза еще был холодным. Мать бросилась успокаивать:
– Ну что ты, что ты?
Она завернула малыша в свой плат, прижала к груди, стала убаюкивать. Данила смутился, с грустью глядя на эту картину. Вот так вырастет сын и признавать не будет…
– Ты не серчай на него, он со сна такой пугливый, так-то он ко всем идет без крика. А ходить только третьего дня научился.
Даниил подсел ближе, стал гладить светлую детскую головку, видно, его ласка сделала свое дело, мальчик поглядывал уже спокойней, а потом и вовсе потянулся к отцовским рукам. Только теперь князь держал ребенка уже прямо в материнском платке и осторожно.
И ничего он не сможет дать этому ребенку, даже любви вдоволь, потому что уже нашлись доброхоты, донесли Анне о красивой вдове, что жила на дальнем дворе во Владимире-Волынском. Княгиня обиделась, и примирило их только горе из-за смерти старшего сына Иракли. Даниил ничего не обещал жене, ничего не объяснял, но долго не бывал у Златы, сынишка и родился, и вон пошел без него…
– Как крестила?
– Романом…
С печи за ними наблюдала маленькая девочка, такая же светленькая, как мать, и обещавшая стать такой же красавицей. Плохо, если ты рождена не в семье, пусть даже от князя, но еще хуже, если девочка.
Но Даниил вспомнил про подарки, передав сынишку Злате, он протянул ей что-то завернутое в большой красивый плат:
– Посмотри, что там.
Малыша забрала служанка Златы Арина, а сама женщина, блестя глазами, развернула плат. Она радовалась не столько дарам, сколько тому, что Даниил не забыл их. Конечно, им все время помогал князь Василько, говорил, что по просьбе Даниила, но это одно, а вот видеть, что любый помнит…
В плате оказался еще один плат, поменьше, а в нем сверточек.
– Меньшее Аннушке.
Злата совсем зарделась: и про дочь не забыл…
В свертке оказались два набора украшений – колты, серьги, перстни, браслеты… Причем у одного из украшений в основе трезубец, княжий знак Рюриковичей! Злата удивленно вскинула глаза на Даниила. Тот спокойно, как об обычном деле объяснил:
– Это Аннушке на приданое. В ней кровь Рюрикова, пусть помнит о том.
И Злата не могла понять, рада она такому дару или нет. Кровь Рюрикова… а как она с этой кровью жить-то будет? Кажется, женщина впервые задумалась о будущем своих детей. За кого сможет выдать свою дочь скромная вдова, пусть и с деньгами? Злата радовалась, что деньги остались и от мужа тоже, не все на княжьей шее сидит, но это мало что меняло. Замуж снова ни за кого не шла, хотя нашлись бы желающие. Ей никто не выговаривал, жила тихо, на глаза горожанам не лезла, ни о ком не злословила, и о ней дурного тоже не говорили, но что дальше-то? Ни вдова, ни мужнина жена, так, никто…
Свидание получилось и радостным, и грустным…
Уже к утру, перебирая ласковыми пальчиками волосы Даниила, Злата вдруг пообещала:
– Дар твой сохраню, вдруг время придет, и ты по нему Аннушку узнать сможешь?
Князь нервно рассмеялся, а женщина добавила:
– Да, увидишь прекрасную королевну, от которой все глаз отвести не смогут, а на пальчике у нее перстень свой с трезубцем Рюриковым, и скажешь всем: «Эта королевна моя дочь!»
Едва не спросил, с чего это Аннушка королевной станет, но Даниле не хотелось огорчать любимую, привлек к себе, крепко поцеловал:
– Так и будет!
Знать бы ему, как он через много лет узнает свою дочь по этому трезубцу!
Но князь над своими днями не волен, проведал и умчался, а Злата осталась растить детей и тосковать до следующей встречи. С тех пор она много раз перебирала дорогие подарки Даниила, но ни колты, ни что другое надеть ни разу не решилась. А уж Аннушке ее подарки и вовсе не давала, ни к чему девочке знать о Рюриковой крови. Потом… когда-нибудь потом… когда постарше станет…
Мать не успеет рассказать, и через много лет Аннушка, на свою беду, наденет эти украшения с Рюриковым трезубцем…
Когда княгине Анне донесли о рождении у соперницы сына, она была вне себя. Хотя у самой уже были сыновья и дочери, взыграла обида, выговорила князю все, обещала детям рассказать, а то и вовсе уехать с детьми к их деду Котяну! Даниил долго винился, обещал больше не бывать у Златы и долго обещание выдерживал, появился, когда сын уже сделал первые шаги.
И снова Анне донесли, нашептали. Снова была вне себя княгиня, только в этот раз решила не унижаться, ничего не выговаривать, не требовать, а прибегнуть… к ворожее, чтоб колдовством отвадить мужа от этой вдовы! Ее ближняя девка Марфа нашептала, что знает такую, ловкую да надежную, все сделает и никому про то слова не скажет. Княгиня – дочь половецкой царевны, но рядом не было никого материного, потому доверилась чужой.
Пришедшая баба оказалась действительно ловкой, она пришла, когда князя, как всегда, не было в городе, по покоям ходила, словно колобком каталась, глазки-бусинки цеплялись за все, все примечали. Анна поторопила:
– Делай, зачем пришла.
Ворожея показала, что не зря приглядывалась, тут же велела занавесить все иконки большие и малые, убрать крест нательный, потому как грех ворожить при кресте-то…
Княгине было не по себе, но потом вспомнила о сопернице и перетерпела, выполнила все, что требовала ворожея. Та сказала, что не по наговору князь привязан к той женщине, что дурного она ничего не мыслила, а потому, коли не желает княгиня на себя большой грех брать, то ничего дурного сопернице делать не станет. И на самого князя порчу наводить тоже не посоветовала.
– И что тогда делать, коли ни его, ни ее нельзя трогать?
– А могу я, голуба моя, сделать так, чтобы соперница твоя сама князя от себя отворотила.
Анна обиделась:
– Вот еще! Грех на душу брать, ворожить, чтобы моему мужу от ворот поворот дали?!
– То самый меньший грех, который совершить можешь. Она князя больше принимать не станет, он к тебе и вернется.
Анна хотела сказать, что он ей теперь не нужен, и вдруг подумала, что это будет хорошим наказанием Даниилу, если ему от ворот поворот дадут, и согласилась:
– Делай!
Баба что-то шептала, ниточки завязывала, песочком посыпала, дула, снова шептала, потом заставила и Анну дунуть.
– Не станет больше полюбовница твоего мужа у себя принимать!
Получив серебро и замотав его в грязную тряпицу, она успокоила Анну:
