Общая и прикладная этнопсихология

скачать книгу бесплатно


21. Павленко В.М., Таглiн С.О. 1999. Етнопсихологiя. Навчальний посiбник. Киiв: Сфера.

22. Сеченов И.М. 1947.Замечания на книгу К. Кавелина «Задачи психологии» // Сеченов И.М. Избранные философ, и психолог, произведения. М. С. 179–219.

23. Солдатова Г.У. 1998. Психология межэтнической напряженности. М.: Смысл. 389 с.

24. Стефаненко Т.Г. 1999. Этнопсихология. М.: Институт психологии РАН, Академический проект.

25. Тульвисте П. 1988. Культурно-историческое развитие вербального мышления. Таллин. 241 с.

26. Шпет Т.Г. 1989. Введение в этническую психологию // Шпет Т.Г. Сочинения. М. С. 475–575.

27. Штейнталь Г., Лацарус М. 1864. Мысли о народной психологии // Филологические записки. Вып.1, 2, 5. Воронеж.

28. Этническая психология и общество. 1997. М.: Старый Сад. 465 с.

29. Adamopoulos J., Lonner W.J. 2001. Culture and Psychology at a Crossroad: Historical Perspective and Theoretical Analysis // D. Matsumoto (ed.). The Handbook of Culture and Psychology. Oxford University Press. P. 11–35.

30. Berry J. 2000. Cross-cultural psychology: A symbiosis of cultural and comparative approaches // Asian Journal of Social Psychology. No.3. P. 197–205.

31. D’Andrade R. 1995. The development of cognitive anthropology. Cambridge: Cambridge Univ. Press.

32. Kim U. 2001. Culture, Science and Indigenous Psychologies: An Integrated Analysis // D. Matsumoto (ed.). The Handbook of Culture and Psychology. Oxford University Press. P. 51–77.

33. Shore B. 1996. Culture in Mind: Cognition, Culture, and the Problem of Meaning. Oxford University Press.

34. Shweder R.A. 1991. Thinking through cultures: Expeditions in cultural psychology. Cambridge, London.

35. Strauss C., Quinn N. 1998. A cognitive theory of cultural meaning. Cambridge University Press.

36. Yamaguchi S. 2002. Cultural Psychology and Indigenous Psychology: Are they Foes or Allies? // Cross-Cultural Psychology Bull. Vol.36. Nos.2 & 3. P. 5–13.

Контрольные вопросы

1. Где и когда этнопсихология начала формироваться как самостоятельная отрасль знаний? В чем была специфика представлений об этнопсихологии у ее основателей?

2. Чем отличалось понимание предмета и методов этнопсихологии у В. Вундта?

3. Какие основные идеи, а также какие исследования связаны со школой «Культура и личность»?

4. Как и когда возникла психологическая антропология?

5. Что общего и чем отличаются концепции Л. Леви-Брюля и К. Леви-Строса?

6. Расскажите о возникновении кросс-культурной психологии.

7. В чем отличие кросс-культурной психологии от культурной психологии?

8. Чем культурная психология отличается от туземной психологии?

9. С какими идеями и с именами каких ученых связано зарождение этнопсихологии в России?

10. Дайте сравнительную характеристику взглядов Г. Шпета, В. Бехтерева, Л.С. Выготского на предмет и методы этнопсихологии.

11. Охарактеризуйте современное состояние этнопсихологии как науки.

2. Теоретические подходы к изучению и объяснению этнического своеобразия психической деятельности

2.1. Экологический подход

Одной из первых, дошедших до наших дней работ, написанных с точки зрения экологического подхода, было произведение Гиппократа «О воздухах, водах и местностях». Основной его тезис гласил, что «формы людей и нравы отражают природу страны». Это положение обрело широкую известность, породив многочисленные исследования, поддерживающие и развивающие данное утверждение. При этом если Гиппократ основную роль в этнопсихогенезе отводил таким элементам окружающей среды, как климат и ландшафт, то его последователи значительно расширили круг факторов. Было показано, что ландшафт и климат, особенности почв и размеры территории, картина звездного неба и полезные ископаемые, флора, фауна, очертания водоемов и многие-многие другие элементы природной среды обитания народа, создающие её неповторимое своеобразие, активно влияют на особенности взаимодействия этноса с природой, что в свою очередь находит отражение в экологической обусловленности ассоциаций, познавательных процессов, коммуникации, стереотипах поведения, различных формах общественного сознания и т. п.

В рамках экологического подхода работали и продолжают работать многие исследователи. Методический прием, которым они пользуются, заключается в анализе разнообразных экологических характеристик и соотнесении их с психологическими особенностями народа. Однако в своей крайней форме, доведенной до логического абсурда, данный принцип приводит к неоправданно фаталистическим выводам, яркой иллюстрацией чего является высказывание французского философа Виктора Кузена:

«Дайте мне карту страны, её конфигурацию, её климат, её воды и всю её физическую географию, дайте мне её природные продукты, её флору, её фауну и я берусь сказать Вам a priori, каким будет человек этой страны и какую роль эта страна будет играть в истории, не случайно, а в силу необходимости, не только в какое-либо определенное время, но во всякое».

Нет смысла оспаривать влияние экологических факторов на этнопсихологические характеристики народа, оно очевидно и доказано многочисленными исследованиями. Однако игнорирование влияния других факторов, а главное – подчеркивание непосредственной, прямой и жесткой связи между отдельными экологическими параметрами и психологическими характеристиками – часто приводит сторонников данного подхода к произвольным выводам.

Последнее наиболее ярко проявляется в том, что одни и те же экологические факторы у разных авторов обуславливают различные этнопсихологические особенности и наоборот – корни аналогичных характеристик психической деятельности усматриваются разными авторами в различных элементах природной среды. Рассмотрим эти положения подробнее. Так, в известной работе А. Кульчицкого [7], посвященной характерологии украинцев, географические аспекты выделяются в качестве одного из основных факторов этнопсихогенеза. Провозглашаемую им идею о преобладании среди украинцев установок на рефлексию, а не на активную предметную деятельность, автор аргументирует, привлекая в качестве доказательств ряд экологических особенностей Украины. Исследователь считает, что жизнь среди степных просторов не пробуждает активности, а наоборот, «вживание в бескрайнее пробуждает чувство бесконечного, недосягаемого, необозримого и абсолютного», способствуя скорее философским размышлениям, чем активным действиям. Подобным образом действует, по Кульчицкому, и такой уникальный экологический элемент, подчёркивающий своеобразие Украины, как особенность её почв. Известные всему миру плодороднейшие украинские земли – чернозём – обеспечивали крестьян всем необходимым без прикладывания необходимых и неизбежных в иных уголках Земли усилий, что также, по мысли автора, не способствовало возникновению у них дополнительных стимулов к активности, не формировало у них предметных установок, оставляя приоритет за рефлексией.

Аналогичные выводы об отсутствии выраженной активности и ярких проявлений инициативы звучат у Н. Бердяева совершенно в ином ключе [1]. Тот же психологический результат, те же черты характера обусловлены у русских, по мысли автора, иными экологическими факторами, а именно – огромными размерами территории страны. «Русская душа ушиблена ширью… подавлена необъятными русскими полями и необъятными русскими снегами», – так выразил эту мысль ученый. Согласно Н. Бердяеву, необъятные просторы России предоставляли возможность экстенсивного развития хозяйства, не требовали постоянного напряжения, энергии и инициативы, интенсификации материальной и духовной деятельности, что и наложило свой отпечаток на русский национальный характер.

Таким образом, разные авторы связывают возникновение одних и тех же черт характера с различными экологическими факторами. С другой стороны, как уже отмечалось, один и тот же экологический фактор может рассматриваться как причина различных, часто очень далеких этнопсихологических характеристик. Так, выше уже говорилось о том, что А. Кульчицкий рассматривал особенность украинских почв как причину, способствующую возникновению рефлексивных установок украинцев. К совершенно иным выводам относительно влияния черноземов на психологические особенности украинцев приходит современная исследовательница М. Гримич [4]. Ею высказано предположение, согласно которому наличие богатых почв способствовало тому, что урожай воспринимался в народе как величина, зависимая, в основном, только от метеорологических факторов. Метеорологические факторы, в свою очередь, с точки зрения украинских крестьян, зависели от воли Всевышнего, а также от злой или доброй воли окружающих. Поэтому, с точки зрения автора, особенность украинских почв способствовала развитию, закреплению и длительному сохранению магического мышления у коренного населения Украины, преобладанию его над рациональным, логическим мышлением, т. е. стала причиной формирования совершенно иных психологических особенностей, чем те, которые были отмечены А. Кульчицким.

2.2. Биологический подход

Наряду с экологическим подходом, в котором средством изучения и объяснения особенностей национальной психики выступает анализ специфики среды обитания этноса, немалую роль в попытках исследования этнопсихогенеза играет и биологический подход, при котором средством изучения и объяснения выступают различные биологические (анатомические, антропологические, генетические и т. п.) характеристики народа. При этом сами эти характеристики могут быть как реальным эмпирическим фактом, так и чисто гипотетическим умозаключением. Типичным примером последнего может служить высказывание П. Ковалевского, согласно которому «основным качеством славяно-русского характера является доброта… – проявление особенного состава и сочетания их нервных элементов» [11], добавим, «состава и сочетания», которые никогда не были предметом непосредственного экспериментального изучения.

Одним из распространенных вариантов биологического подхода является привлечение антропологических данных для характеристики этнических особенностей психики. Так, на рубеже XIX и XX столетий в Украине ряд авторов, стараясь подчеркнуть отличительные особенности украинцев, а иные, наоборот, пытаясь доказать общность украинцев с другими этническими группами и, прежде всего, с русскими, обращаются к антропологическим данным. Например, в ходе широких антропологических исследований Ф. Волков пришел к выводу, что украинцы по антропологическим признакам достаточно однородны и характеризуются темными глазами и волосами, ростом – выше среднего или высоким, брахикефальностью, узким лицом, прямым и достаточно узким носом, сравнительно короткими верхними и длинными нижними конечностями [11].

В то время как исследования Ф. Волкова подчеркивали особенности антропологических характеристик украинцев и отличие их от других этнических групп, в трудах И.А. Сикорского, работавшего в те же годы, утверждался противоположный тезис. Киевский профессор медицины считал, что русский народ возник в результате слияния двух рас – славянской и финской. Приобретенные в результате данного слияния антропологические признаки закрепились «путем наследственности в потомстве новой расы», причем «такой способ возникновения Руси относится ко всем её племенам – великорусскому, белорусскому и южнорусскому (т. е. украинцам – прим. авт.), судя по одинаковому антропологическому составу всех названных племен» [11].

Эта позиция, высказанная без достаточных аргументов и направленная на утверждение основной мысли автора об отсутствии каких бы то ни было отличий украинцев от великороссов и, соответственно, о необходимости и естественности их полного – политического и культурного (в том числе языкового) слияния, вызвала резкую критику ученых, придерживавшихся иных политических взглядов. Однако в плане рассматриваемого вопроса это противостояние не имело бы особого значения, если бы исследователи ограничивались дискуссиями по узко антропологической тематике. В данном же контексте важно то, что антропологические характеристики часто выдвигались в качестве фактора, определяющего специфику национального характера. Тот же И.А. Сикорский отмечал: «На развитие народного духа оказали важное влияние два фактора: антропологический состав племени и внешняя природа, среди которой живет славянская раса». Но поскольку, как уже было отмечено выше, ученый утверждал, что антропологические характеристики русских, украинцев и белорусов идентичны, то, отметив вскользь некоторые этнопсихологические особенности украинцев по сравнению с русскими – «свойственный великорусам перевес воли», в то время как «ум и чувство были в перевесе у южнорусов» – И. Сикорский делал единственно возможное, с его точки зрения, заключение: «психические черты русского племени одинаково свойственны всем трём его отделам».

К биологическому направлению примыкают и ученые, использующие биохимические показатели и методы исследования в попытках объяснить некоторые этнопсихологические черты. Нередко такое проявляется в работах, устанавливающих связь между какими-либо особенностями психической деятельности и спецификой питания этноса. Например, известный отечественный биохимик А. Я. Данилевский еще в конце XIX века заинтересовался проблемой влияния традиционных продуктов питания этноса на его национальный характер. В работе «Пища и характер» исследователь выдвинул тезис, согласно которому «различного рода пища вызывает и в людях различные качества телосложения, жизнедеятельности, склонности и различные степени морального и умственного развития» [11]. Ученый разделил все народы на 5 групп в зависимости от того, какие блюда преобладают в их рационе: мясные, рыбные, плодоовощные, травяные или смешанные. А.Я. Данилевский детально анализирует и демонстрирует на разнообразных примерах особенности характерологии этнических групп с разным типом питания. При этом, углубляясь в проблему, он выдвигает гипотезу, согласно которой количество фосфористых белков в еде – это тот важнейший фактор, который «путём его комбинирования с другими сторонами жизнедеятельности, в результате даёт те или другие свойства характера или вообще тот или другой духовный склад» [с.35].

Вариантом биологического подхода можно считать также эволюционное течение в объяснении этнопсихологических особенностей. Его сторонники пытаются объяснить этнопсихогенез и особенности общественной жизни с позиций эволюционного учения Ч. Дарвина. В этом случае законы, выведенные для животного и растительного миров, начинают распространяться ими и на жизнь этнокультурных групп, наций, государств. Так, с точки зрения сторонников данного направления, главной движущей силой общественного развития, как и в природе, является борьба за существование. Аналогом конкуренции между видами животных здесь выступает экономическое соревнование, межнациональные и межэтнические конфликты, войны и т. п., которые провозглашаются вечными и неизбежными. Вследствие действия такого «природного отбора» выживают сильнейшие, наиболее приспособленные этносы, в то время как участь остальных состоит в том, чтобы или исчезнуть с политической карты мира, или же смириться с ролью колоний или слаборазвитых стран.

Описанная канва является однотипной у всех сторонников данного направления. Отличия между ними, интересующие нас в этом контексте, начинаются при выделении тех психологических характеристик, которые способствуют выживанию этносов в их борьбе за существование, особенностей, которые, с точки зрения сторонников такого подхода, генетически закрепляются и, соответственно, генетически передаются потомкам. Для одних авторов это интеллектуальные способности, для других – религиозность, для третьих – патриотизм, трактуемый как аналог инстинкта самосохранения, и т. п. Все народы, согласно данной точке зрения, отличаются степенью развитости той характеристики, которая берется автором за основу. «Высокоразвитыми» по данному качеству провозглашаются, как правило, народы Западной Европы или Америки, а «отстающими» – представители туземных племен Африки и Австралии.

Более того, согласно высказываниям одного из прародителей этого подхода – Ф. Гальтона – возможно даже улучшение, облагораживание «породы людей». Для обозначения подобных программ выведения «расы высокоодаренных людей» исследователь ввел специальный термин – «евгеника», под которым подразумевалось «учение о хорошем воспроизводстве» путем тщательно подобранных браков и селекции. Многие расистские политические течения позже воспользовались идеями и выводами данного направления для своих целей.

Попытки изучения взаимосвязи биологических и этнопсихологических характеристик продолжались на протяжении всего XX века. Например, большой интерес вызывали в свое время гипотезы, пытающиеся объяснить разницу в подверженности иллюзии Мюллер-Дайера некоторыми физиологическими факторами у представителей разных народов [6]. Начало данному подходу было положено в работах Р. Поллака, который выявил обратно пропорциональную зависимость между пигментацией сетчатки и подверженностью данной иллюзии: чем сильнее пигментация, тем меньше подверженность иллюзии. Давно известно, что у людей с темным цветом кожи пигментация сетчатки также сильнее. Используя эту зависимость, Р. Поллак сравнивал подверженность иллюзии у темнокожих детей и детей со светлой кожей в США. В полном соответствии со своей гипотезой он обнаружил, что темнокожие дети менее подвержены иллюзии Мюллер-Дайера.

Впоследствии М. Борнстейн построил на основе гипотезы пигментации гипотетическую шкалу подверженности данной иллюзии людей разных культур. Оказалось, что последовательность, полученная на основе данных о пигментации, полностью соответствовала той, которая была получена в реальных эмпирических исследованиях зрительного восприятия. Большой интерес представляет и дальнейшая работа М. Борнстейна в этом направлении. Он предположил, что различия в пигментации, связанные с различиями в чувствительности к определенным цветам (особенно в сине-зеленом участке цветового спектра), могут объяснять межкультурные различия в наименовании основных цветов. Анализ списка названий цветов в 126 обществах показал, что в наименовании цветов существуют определенные географические вариации, которые действительно совпадают с вариациями в пигментации глаза. Полученные данные говорят, с точки зрения ученого, о том, что, во-первых, люди различных культур действительно не только называют, но и видят цвета по-разному. А, во-вторых, соответствуют положению, согласно которому цветовой словарь детерминирован цветовым зрением.

Все рассмотренные варианты в пределах биологического подхода (антропологический, физиологический, биохимический, эволюционный и т. п.) объединяет то, что источник этнопсихологических отличий их приверженцы усматривают в биологических характеристиках представителей этнических групп, которые закреплены генетически и передаются по наследству. Генетическая зафиксированность, обуславливая типичные черты национального характера или иных психологических феноменов, одновременно способствует их стабильности и неизменности, что в более или менее явной форме осознается и подчеркивается сторонниками данного подхода. Так, достаточно выразительно, эту мысль высказал в свое время И. Сикорский:

«Сравнивая исторические описания характера русского племени и других племен славянской расы, мы находим те же основные черты сейчас, что и тысячу лет назад: то же славянское миролюбие и гостеприимство, ту же любовь к труду, ту же семейную добропорядочность, тот же идеализм, ту же славянскую разобщенность и ту же нерешительность характера, которые отличали большую часть славян на протяжении тысячи лет их исторической жизни».

2.3. Исторический подход

В 1860-х гг. в России появились работы, которые пропагандировали новый метод изучения национального характера. Теоретической основой его было положение о том, что характер народа должен постоянно проявляться в его исторической деятельности, следовательно, ключом к его познанию может стать изучение истории этноса. Один из идеологов данного подхода – Н.Я. Данилевский, противопоставлял его «простой описательной передаче частных наблюдений». Он писал, что способом изучения национального характера должно стать вычленение таких его черт, «которые высказывались бы во всей исторической деятельности, во всей исторической жизни сравниваемых народов». И только в этом случае, по автору, можно считать ту или иную характеристику действительно существенной и важной, общей для всех представителей данного культурно-исторического типа, и к тому же не случайной, эпизодической, а постоянно и реально действующей [5].

Эту идею Н.Я. Данилевский развивает в своей работе «Россия и Европа», ставшей на многие годы теоретической базой исследований национального характера, а для ряда ученых – основой для многолетней полемики. В исследовании автор попытался аргументировано опровергнуть тезис о наличии общей для всего человечества цивилизации и доказать существование нескольких частных цивилизаций – культурно-исторических типов. Согласно Данилевскому, нет единой, непрерывно развивающейся культуры, в которой все цивилизации рассматриваются как ступени этого развития, а есть «естественная система истории», где выделяются (как в естественных науках) ряд основных типов, которые не сравнимы друг с другом, поскольку каждый из них освещает свою сторону человеческого духа. В каждом «самостоятельным путем» развивается некое «начало, заключавшееся как в особенностях его духовной природы, так и в особенностях внешних условий жизни» [5, с.88].

Основные культурно-исторические типы (их всего десять), выделенные Данилевским, как и все биологические организмы, рождаются, развиваются, проходя определенные стадии, и умирают. Все они отличаются друг от друга тремя основными особенностями:

• различиями этнографическими, под которыми понимаются «те племенные качества, которые выражаются в особенностях психического строя народов»;

• различиями в высшем духовном начале (т. е. религиозными);

• различиями исторического воспитания, под которыми автор подразумевает факторы и механизмы, способствующие объединению людей одной цивилизации в единое целое.

Понятно, что для этнопсихологии наибольший интерес представляют этнографические отличия культурно-исторических типов. Известно, что работа Данилевского – славянофила и идеолога панславизма – в конечном итоге становилась альтернативой западничеству. Она была направлена на то, чтобы противопоставить Россию Западной Европе и обосновать духовную самобытность славянского мира с Россией во главе. Поэтому Н.Я. Данилевский выделяет в качестве одного из культурно-исторических типов – славянский, и последовательно рассматривает все его основные характеристики, противопоставляя их преимущественно европейскому (романо-германскому) типу.

Рассматривая «этнографические отличия» славян, Данилевский считал, что их «характеристические» особенности могут и должны быть найдены в трех сферах: умственной, эстетической и нравственной. Пытаясь апробировать свой подход, он отмечает, что не считает возможным глубоко анализировать первые две сферы, поскольку у славян еще недостаточно развита наука, в специфике развития которой отразилось бы своеобразие их умственных качеств. Автор также не считает себя достаточно компетентным для того, чтобы провести сравнительный анализ славянской литературы с литературами других культурно-исторических типов, т. е. анализ, из которого можно было бы извлечь информацию и сделать выводы относительно эстетических качеств славян. Иное дело – нравственная сфера. Здесь Н.Я. Данилевский, привлекая значительный исторический материал и выстраивая смелые аналогии и параллели, пытается показать, что одним из основных «нравственных этнографических признаков» славян есть их «терпимость» в отличие от «насильственности» европейцев.

В качестве аргументов, в данном случае фактов проявления этих признаков в истории, выступают, по Данилевскому, следующие моменты: религиозная нетерпимость Запада (походы крестоносцев, Варфоломеевская ночь, костры инквизиции и пр.), колониальная политика (конкиста, работорговля и т. п.), постоянные внутренние и внешние войны и т. д., что, согласно автору, совершенно не характерно для славян. Скорее наоборот: отношение славян к смертной казни (которую отвергал Владимир, осуждал Мономах и которая была отменена в России раньше, чем на Западе), и то, что полудикие племена, различные народности, присоединенные вместе с территориями к России, не были обращены в рабство; а также факты произнесения (пусть нечастые) христианских проповедей на языках народов России – всё это подтверждает наличие терпимости в характере славян.

Другая важнейшая черта, выделяемая Н.Я. Данилевским, заключается в специфике «способа, которым совершались все великие перевороты в жизни русского народа» [5, с.190]. По словам исследователя, на Западе любому перевороту предшествует агитация за программы, борьба идей, предлагаемых различными партиями и т. п. В России же – это процесс «чисто внутренний, происходящий в глубине народного духа незримо и неслышно… И, когда приходит время заменить старое новым на деле, эта замена совершается с изумительною быстротою, без видимой борьбы» [5, с. 191]. В качестве исторических событий, подтверждающих данный тезис, автор приводит описание обращения в христианство, когда за Владимиром «почти без сопротивления» принял крещение и весь русский народ; события времен Минина и Пожарского; ситуацию вокруг реформы 1861 г., когда в царском Манифесте воплотились вызревшие подспудно, в глубинах народного духа чаяния и надежды Руси. Эти иллюстрации с позиций сегодняшнего дня вряд ли можно трактовать столь однозначно.