скачать книгу бесплатно
Триумфальная дырка
Павел Пушкин
Книга рассказов Павла Пушкина включает в себя порой смешные, а порой и не очень истории становления личности и ошибок молодости: несчастная любовь, пьянство, бурная студенческая жизнь, разочарование в идеалах юности. Приобретая новый жизненный опыт, герои рассказов неизбежно попадают в нелепые истории и передряги, находя в себе силы преодолевать их, не теряя самоиронии и оптимизма.
Триумфальная дырка
Павел Пушкин
© Павел Пушкин, 2024
ISBN 978-5-0062-9203-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Павел Пушкин
Триумфальная дырка
Сборник рассказов
Планета общего пользования
В мокрых трусах и пьяных слезах я сидел на центральной набережной города Екатеринбурга возле плотины на берегу реки Исети. Рядом сидел мой друг Артём Андреич, который минуту назад выловил меня из этой самой Исети и теперь утешал и отпаивал водкой. Хотя всё говорило о том, что водки в тот день было итак непомерно много.
Почему-то меня слабо волновало то, что я только что чуть не утонул. Я бы, может, наоборот был бы рад такому исходу событий. Вся боль и истерика прошедших больных месяцев от этой близости смерти и непроизвольного выплеска адреналина вылезла наружу и печальным ядом изливалась из меня. Одиночество и ненужность, любовь, спущенная в канализацию, избитые надежды и бессмысленное унижение от человека, от которого по глупости и наивности ожидал нежности и добра.
Пятый месяц я, дурак дураком, переживал расставание с любимой женщиной. То, что женщина давно уже любима не только мной, но, в отличие от меня, взаимно, не утешало меня, наоборот, превращало мои унизительные чувства в нашинкованную капусту из сердечной ткани. Ну и пускай она давно счастлива и радостно спит с другим, улетела в отпуск в Крым с новым любовником и думать про меня не желает. Так мне и надо, нечего было обнадеживаться, с чего бы это мне быть счастливым? Всю жизнь сплошное одиночество и непонимание, а тут вдруг размечтался.
Я идиот-одиночка и всегда таким буду, моральный урод и деградант, и лучше вашего об этом знаю. Или почему, вы думаете, я уже который месяц давлю в себе эту гадину радикальным пьянством?
Всё рассыпалось в этом безумном мире. Бог если не умер, то уж точно ушел в бессрочный отпуск и предоставил людям возможность предаваться собственному безумию и самомнению. Любовь, которая казалась вечным счастьем, оказалась невротическим недоразумением длинной в несколько месяцев, которые кончились истерикой и метанием друг в друга предметов быта.
– Ты подонок! – кричала мне Кристина, выплескивая в лицо разливное пиво из стакана. – Ты нытик! Ты скучный!
Хотя скандал начался как раз с того, что выяснились её потайные шашни и свидания с другими мужчинами. В тот вечер она вывалила на меня всю ужасающую правду. Про свой донжуанский список из двадцати восьми бывших любовников, про свои измены и гордость за них, дескать, живу, как хочу; про отношения с женатыми мужчинами и про их жён, которые звонили ей и умоляли оставить их семью в покое, а она лишь нагло смеялась в ответ. Всё это размазывало об стену меня и мою картину мира с моими первыми в жизни серьёзными отношениями и отчаянием от их разрушения. Я не оправдывал свой моральный облик, но и не мог принять враждебную реальность, а только швырял в ответ пустые пластиковые бутылки из-под пива.
Ты не думай, милая. Я всё понял и покорно последовал за твоими словами, чего не сделаешь ради любимого человека. Впав в состояние эмоционального распада, единственной целью я видел стать ещё хуже, тварью дрожащей и нолём без палочки. Как говорил товарищ Мао, чем хуже – тем лучше. Если я – подонок, значит, я должен быть ликвидирован как класс. Возможно, именно поэтому пять минут назад я чуть не утонул в центре постороннего города.
Многие женщины жалуются, что все мужики – козлы и бабники. А я жалуюсь, что я – клинический однолюб и недобитый массовой культурой романтик. Даже затянувшийся курс лечения ударными дозами этанола не смог превратить меня в разнузданного циника. Я отчаялся разумно понимать этот мир. А счастливые рожи моих не столь замороченных соотечественников и нормальных членов общества лишь подстрекали к последовательной ненормальности и безумству. Но вряд ли кого-то, кроме меня, волновали все эти истерики.
Мой друг Артём Андреич решил отметить день рождения нетривиально.
– Не нужны мне ваши подарки, лучше поехали со мной в Екатеринбург! – объявил он.
Что поделать, Андреич любил Екатеринбург, его широкие проспекты и бурно кипящую жизнь большого города. А ещё, будучи студентом института культуры, который за моральный облик учащихся стоило бы назвать институтом бескультурья, он восхищался екатеринбургской театральной жизнью.
Желающих оказалось не так много, но в семь утра в субботний спящий город приехала наша убогая троица: Андреич, я и его подруга Лиза, миниатюрная восемнадцатилетняя дура в очках. Дура – потому что не придумала ничего лучше, чем притащить с собой целый рюкзак травы, которой в Екатеринбурге собиралась барыжить.
Утренняя неопределенность не давала ответов о смысле грядущего дня. После ночной и не вполне трезвой дороги хотелось есть и, чего греха таить, накатить. Пройдя через загаженный не одним поколением подземный переход, усыпанный пустыми бутылками, мы оглядели пустые улицы. В субботу в семь утра никого кругом не было, лишь редкие машины ошарашенно пролетали из прошлого в будущее.
По навигатору мы нашли неподалеку круглосуточный «Бургер кинг». Зябко поеживаясь среди утренней прохлады, мы направились туда. Казалось, что посиделки в утреннем пустом кафе нас ободрят и придадут сил. Как бы не так!
Кафе оказалось не только не пустым, оно было под завязку забито весёлой и шумной молодёжью, и все были пьяные. Оказалось, что молодые уральцы всю ночь колбасились в ночных клубах и теперь пришли подкрепить свои силы завтраком.
Я пошёл до туалета вымыть руки. Возле умывальника меня узнала поддатая миловидная девица:
– Привет, я тебя помню! Вы куда из клуба уехали?
На Родине в Тюмени я со своими поэтическими выступлениями и выходками, конечно, попадал пару разв местные СМИ, но вряд ли слава моя могла долететь до Екатеринбурга.
– Приятно, конечно, когда тебя помнят, но я уехал не из клуба, а из Тюмени, – объяснил я. – Мы всего двадцать минут как в городе.
– А, я тебя с кем-то перепутала, – засмеялась девушка. – Прости, чувак!
Девушка убежала и растворилась в толпе смеющихся людей. А я остался наедине с персональной кармой.
– За что «прости»? – намыливая руки, думал я. – Наоборот приятно, когда девушка обращает на тебя внимание.
Хорошая девушка, общительная и весёлая, не то, что сварливая и вечно всем недовольная Кристина. Даром, что пьяная. В конце концов, я в последнее время был день через день не краше. Вот так всегда: попадается хорошая девушка на моём безжизненном пути, а я то стесняюсь, то забуду обменяться телефонами, то просто уже лыком не вяжу. Зато как попадётся злая и циничная стерва, так тут же я растекусь в романтических соплях и ни о чём больше думать не смогу.
Артём Андреич чавкал бургером и созванивался скакой-то своей знакомой. Он всегда был человеком общительным и контактным, легко сходился с людьми и производил благодушное впечатление. У меня, к примеру, в Екатеринбурге был только старший брат, и отношения с ним были своеобразные.
Знакомая Андреича тут же позвала его на свой дебютный спектакль. Куда он и отправился, развевая среди промышленной архитектуры длинными волосами, оставив нас с Лизой в немотивированной озадаченности.
У нас же с Лизой культурной программы намечено не было. Я смотрел на неё и осязал вселенскую обреченность. А она ещё не знала, что я долбанутый на всю голову, и была полна энтузиазма. Меня же смущали её уголовные замашки.
Среди житейской бессмыслицы мы допили пиво и отправились гулять по бульвару. Начали открываться магазины, и Лизу каждые два метра неустанно клонило в них заходить и рассматривать товары.
– Пойдём туда, я хочу сумку посмотреть!
– То есть одной сумки травы тебе уже мало? – ворчал я.
Ситуация быстро стала меня нервировать. С моей магнетической способностью притягивать неприятности было небезопасно шариться по чужому городу в компании девицы, нашпигованной по уши травкой. Тут одними штрафами за распитие не отделаться, даром, что я тут был никак не замешан, попробуй потом объясни.
Когда Лиза завернула в очередной магазин, я облегченно махнул на неё рукой и отправился созидать собственную реальность. На углу выпил пива и пошёл смотреть город. Что я, магазинов с сумками что ли не видел?
Пылало раннее солнце, и город утопал в свете и июне. Старые жёлтые здания вперемешку с советскими угловатыми постройками источали тепло и солнечный свет, хотя даже они были не способны растопить пустоту внутри меня. Чужие улицы незнакомого города были дружелюбны и принимали меня в своё нутро. Кто я среди них? Пыль и случайное скопление атомов. Сверну сейчас в переулок и сгину навсегда, и мало что это будет значить для этих вековых улиц и не поколеблет ни единого кирпичика.
Бесполезно растрачивая время жизни, я дошёл до набережной и увидел идущую через забор притоптанную тропинку. Видимо, горожане облюбовали там потайной уголок для посиделок у реки. Купив бутылку пива, я перешагнул через забор и по омертвевшему песчаному склону спустился к реке.
Вода равнодушно рябила у моих ног. Вдали через мост пролетали из стороны в сторону машины. Несчётное металлическое множество, и в каждой едет кто-то, кому нет никакого дела до меня. Что я значу среди этих километров человеческой жизнедеятельности? Я никому здесь не нужен, и ни одна голова, выглядывающая из очередного автомобиля, ни на секунду не задумается обо мне. Здесь я могу, наконец, просто быть никем, исчезнуть и раствориться. Сделать то, чего мне так хотелось последние месяцы. Если я исчезну, вместе со мной исчезнет и эта боль, потому что некому больше будет её испытывать. Или, по крайней мере, эта вселенская боль отцепится от несуществующего меня и будет одиноко рыскать по усталой планете в поисках ничтожных душ.
Но одна культурно обогатившаяся голова всё же обо мне вспомнила. Пока я рассматривал в танцующей воде маршруты избегания судьбы, Андреич успел досмотреть спектакль и стал звонить мне.
– Ты зачем туда забрался? – засмеялся он, когда я вышел из своего укрытия на улицу и рассмотрел его силуэт, вытаптывающий проспект.
Андреич вообще имел свойство в любом настроении и состоянии выражать свои мысли и чувства смехом. Это мог быть смех радостного восторга, грустная усмешка или злобная ухмылка. Короче, до меня, нытика, ему было далеко.
– Учитесь плавать, учитесь водку пить из горла, – задумчиво глядя в реку, процитировал я ему последнего русского алхимика. – Понимаешь, Андреич, первая ступень алхимии называется произведение в чёрном. Это прижизненный опыт смерти и добровольное схождение в ад. Нужно растворить негибкую и тленную стихию земли и обратиться в стихию воды.
И мы пошли в супермаркет за водкой.
В то время я зачитывался разным мракобесием и оккультизмом: алхимией, средневековыми колдовскими трактатами. Все кругом были такие хорошие и современные, что я готов был есть младенцев и любить сатану, лишь бы не нравиться самодовольной общественности.
– А теперь что? – иронично спросил Андреич, когда мы вышли из магазина на улицу.
– А теперь мы проведём инициацию, – объяснил я, свернув горло неповинной бутылке.
Здравый смысл был у нас не в почёте. Все вокруг были слишком радостны, пафосны и напрочь лишены духовного измерения. Все давно пресытились обыденностью и умолкли, и тогда камни возопили к небу. Небо ниспосылало бунт, метафизический и беспощадный, и мы отправились бесчинствовать по распятым среди зданий улицам.
– А нас менты не загребут? – спросил Андреич.
– И то верно.
Пройдя мимо американского консульства, через дорогу мы обнаружили огромный мусорный бак. За этим баком мы и спрятались.
– Ну что, Андреич, давай стихи читать!
– Это ещё зачем?
– По-моему, концептуально: два тюменских поэта читают русские стихи на помойке напротив американского посольства. Геополитическая картина мира в одной отдельно взятой пьянке.
Андреич без особого выражения что-то прочитал. Может быть, Рыжего или Башлачева, я не помню.
Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Мой народ суров и немилосерден, в большинстве моих сограждан алкоголь порождает лишь подозрения в неуважении и желание выяснить отношения. А мы люди добрые, из нас в пьяном виде лезут стихи, песни и признания в любви к окружающему миру.
Американское посольство через дорогу подстрекало к выходкам. Несмотря на свои умеренные политические взгляды, я довольно быстро неумеренно накидался и побежал через дорогу.
– Сейчас обозначим нашу политическую линию, – объяснил я Андреичу, который не успел меня остановить.
Время было раннее, а сознание всё туманнее.
– Свободу Анджеле Дэвис! – принялся скандировать я, размахивая кулаком, даром, что Анджела Дэвис уже лет пятьдесят как на свободе. – За нашу и вашу свободу!
Артём Андреич, в отличие от меня, вместо того, чтобы весь день жрать пиво, как человек ходил с утра в театр, поэтому куража моего не разделял.
Опасаясь, как бы сотрудники посольства не вызвали полицию, он схватил меня в охапку и поволок в какой-то переулок. Там мы выпили ещё и закусили плавленым сырком за десять рублей. Как подлинный метафизик я увидел в этом глубинный смысл и запретил Андреичу покупать закуску дороже.
Солнце безжалостно доползло до зенита, когда мы с Андреичем вышли по оживленной улице к набережной. Уже была выпита бутылка водки, съеден один на двоих плавленый сырок и утеряна моя сумка решительно со всеми документами. Неплохой финал для только начавшейся поездки.
Мы бухнулись на скамейку и допили остатки. Андреич был солнечно счастлив и радостно хлопал себя по животу. Я был зол и мрачен. Завтра предстояло возвращаться домой, а сумка с документами, книжкой из библиотеки и нательным крестиком была безвозвратного утрачена на просторах этого незнакомого и немаленького города. С крестиком оно вышло даже символично. Было бы непростительной наивностью думать, что я в этой жизни ещё мог быть угоден Господу Богу.
Нужно было как-то дотянуть до вечера, чтобы мой брат, живший в Екатеринбурге, забрал нас после работы к себе домой. Борьба с силами гравитации и произволом здравого смысла проходила с яростным стоицизмом.
Внезапно из-за угла показалась Лиза. Сложно сказать, кто из нас более удивился встрече. Тесен мир: даже в таком большом городе никуда от неё не деться.
– Уже нажрались? Вот вы алкаши, – занудела Лиза.
С другой стороны, можно было понять её удивление, поскольку на часах было от силы два часа дня.
– Знаешь, что я понял? – лукаво ухмыляясь, объявил Андреич. – Что я безумно тебя люблю и хочу от тебя детей.
– Вы сколько уже выпили? – спросила Лиза, поглядев на пустую бутылку и по самые зенки залитого меня. Она не знала, что у Андреича в сумке лежал ещё один пузырь.
Почему-то наше пьянство беспокоило её куда больше, чем её собственная торговля травой, которая ещё утром наполняла её рюкзак. А вы думали, она весь день достопримечательности осматривала?
Артём Андреич лучился счастьем. Ну а чего бы ему не быть счастливым? Лето, день рождения, молодость и молодая девица рядом. За компанию со мной что ли мучиться безысходностью? Проще было бы мне за компанию обрести счастье. Но как-то не выходило.
Опять у всех кругом всё хорошо, и все молодцы, что бы они ни делали, хоть водку пили, хоть травой торговали. А я пригоден лишь к тому, чтобы напиваться и страдать из-за женщины, которой я ни капельки не нужен, и которая ездит не со мной в Екатеринбург, а с новыми любовниками в Крым. Опять эта чернуха в голову полезла! Проклятая Кристина, что я тебе сделал, что ты оккупировала мой мозг и не хочешь оттуда выметаться?
Я обречённо повернулся к реке. Учитесь плавать, алхимики, какой бред! Который месяц я пытался уйти от самого себя, зарыться в книги, забухать, всё, что угодно, только не признать и расписаться, что я пожизненный неудачник, всегда таким был, и другого пути не предвидится. Вот и к чему это всё?
На другом берегу мужик удил рыбу. В реке плавали уточки и наперебой крякали.
– Сейчас я вам покажу, какой я гладенький, – зло подумала моя пьяная голова.
В древнегреческих дионисийских мистериях практиковался переход из земли в воду, когда выезжала колесница Нептуна, напоминающая лодку. Такая колесница должна была знаменовать переход из твердой и негибкой стихии земли к плавной и бесформенной стихии воды. О чём-то похожем думал я, стоя на берегу. На земле приходилось слишком тягостно, и мне было уже не так уж важно, куда отсюда сбежать: в воду, в потусторонние миры, на Марс, хоть куда, только бы убежать от этой беспросветной чернухи в голове. Попробовал сбежать в другой город, но голова с Кристинкой внутри сбежала следом, и безжалостный образ бывшей девушки черной меткой язвил моё бесславное чело.
Без лишних рассуждений, я скинул с себя джинсы и футболку с черепом. Андреич не успел меня остановить.
– Чем я хуже уточек? – крикнул я и с разбегу плюхнулся в воду.
Стояла жара, и вода ласково окутала меня своими тёплыми волнами. То, что в Исеть сливаются все сточные воды такого промышленного гиганта как Екатеринбург, меня не смущало. Лучше в самой грязной реке, чем со всеми ними на одной протухшей земле!
– Я уточка, кря-кря! – радостно резвился я в воде, хотя всех уточек давно уже распугал.
Артём Андреич насмехался на берегу и снимал меня на телефон. Лиза была в шоке и непроходимом недоумении.
– Саныч, давай вылезай! – кричал мне Андреич.
– Чего я там на вашей земле не видел?
Я решил отплыть подальше, и тут вал течения сбил меня с равновесия. Меня накрыло с головой, и я нахлебался отравленной воды. В пьяном виде сопротивляться течению я не мог, и меня с неотвратимой силой понесло течением за мост.
– Андреич, сделай что-нибудь! – испуганно закричал я.
Но берег был слишком далеко, Андреич протягивал мне руки, но не мог до меня дотянуться, и скорее я должен был протянуть ноги. Рыбак на другом берегу что-то кричал мне, но я его не слышал. Прохожие с моста потешались надо мной и снимали на телефоны. Уж точно скорее я прославлюсь не литературой, а пьяными выходками.
Река долгая, пока я протрезвею, куда меня, обессиленного, утащит течение? За город? До самого Тобола, или куда там Исеть впадает? Где меня потом искать и подбирать?
Меня уже унесло под мост и тянуло дальше. Ближе к берегу из реки торчали деревянные плотины. Собрав последние силы, я прыгнул в сторону самой ближайшей и, разодрав в кровь все руки, сумел обхватить её. Более унизительной ситуации не придумать: сидеть в одних трусах под мостом на плотине в центре города без какой-либо возможности выбраться на берег. А одежда моя тем временем осталась метров за двести отсюда. Но, по крайней мере, меня больше с непреодолимой силой не уносило течение.
Что было делать? Я сидел посреди реки под мостом, вокруг течение, а до берега несколько метров. Покричать, чтобы вызвали спасателей? Но спасатели передадут меня с рук на руки в полицию.
Развернувшись на плотине, я посмотрел в сторону берега. До него было несколько метров. Надо было отпрыгнуть хотя бы на пару метров от течения к мелководью, чтобы достать ногами до дна. Вероятно, это был единственный выход. Я сидел и усиленно соображал. А вдруг не поможет, и меня снова унесёт течением? Больше на пути уже можно будет не встретить спасительных плотин, и ничто уже меня спасти не сможет. Рисковать я никогда не любил, но бывают моменты, когда ничего другого не остаётся. Оттолкнувшись от приютившей меня плотины, я прыгнул к берегу и бултыхнулся в мелководье. Сбил в кровь колени, но, по крайней мере, остался в городе, а не был унесен течением за тридевять земель.
Пьяный, мокрый, в одних трусах и с содранными коленками, я стал выбираться из-под моста. Интересно, через сколько секунд меня арестуют после того, как я выйду на улицу? Предстояло ещё пройти через два переулка до набережной, где была оставлена моя одежда. Потерять сумку с документами – ещё полбеды, но потерять и последнюю рубашку было смерти подобно.
Через прибрежную парковку, чудом не получив по башке от суровых уральских водителей, я вывалился на улицу. Мало того, что пьяный, так теперь ещё в одних трусах и с разбитыми коленями, я похромал к набережной, стараясь как можно меньше думать о том, как всё это выглядит со стороны. Прохожие изумлённо провожали меня взглядами, и мой внешний вид вполне соответствовал моему состоянию.
Чем хуже, тем лучше, товарищи! Да, милая, ты была права. Нечего тебе делать с таким недоразумением, как я. Теперь я объективно был хуже всех. Кругом километры городской агломерации, вокруг миллионы других мужчин, и я хуже любого из них. Даже самый подзаборный бомж хотя бы во что-то одет.
