скачать книгу бесплатно
Под большевистским террором
Рода Пауэр
Настоящее издание включает в себя отредактированный текст на русском языке книги английской писательницы, путешественницы и радио журналистки Роды Пауэр, которая оказалась невольной свидетельницей революционных событий в Ростове-на-Дону в 1917- 1918 гг. Предисловие и послесловие Светланы Островской.
Под большевистским террором
Рода Пауэр
Редактор Светлана Сауловна Островская
Перевод www-ebooksread-com.translate.goog/authors-eng/rhoda-d-power/under-the-bolshevik-reign-of-terror-hci.shtml?_x_tr_sl=en&_x_tr_tl=ru&_x_tr_hl=ru&_x_tr_pto=nui,sc
Предисловие и послесловие Светлана Сауловна Островская
© Рода Пауэр, 2022
ISBN 978-5-0055-9228-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие Светланы Островской
В 1919 году в Нью Йорке была опубликована книга Роды Пауэр о ее путешествии в Россию. Это была едва ли не первая честная книга о русской революции, написанная без советской цензуры на английском языке. На первый взгляд эту книгу можно было бы принять за авантюрный роман, на самом деле это дневник молодой англичанки, решившейся отправиться в начале зимы 1917 года из английского Ньюкасл-арон-Тайл через Северное море, Швецию и Финляндию, минуя Петербург и Москву, на юг России в Ростов -на -Дону. Рода Пауэр намеревалась работать гувернанткой в богатой купеческой семье и невольно оказалась в гуще революционных событий в столице донского казачества.
Кто же была эта бесстрашная путешественница?
Rhoda Power
Рода Долорес Ле Поер Пауэр (Rhoda Power) родилась в небольшом городке Альтринчем округа Чешир в 1890 году в респектабельной английской семье ирландского происхождения. В семье было трое девочек, родившихся с разницей в один год. Вскоре после их рождения семья лишилась всех своих привилегий из- за банкротства отца, обвиненного в мошенничестве и подлоге, дважды отбывавшего срок в тюрьме. Не пережив позора, мать сестер Пауэр (Эйлин, Роды и Берил), умерла от туберкулеза.
Девочки воспитывались у деда, отца матери и бездетных тетушек, ненавидевших их отца. Неблагоприятные обстоятельства во многом определили судьбу сестер.
У девушек из неблагополучных семей в колониальной Англии не было шасов на вступление в крепкие браки. Но юность сестер Пауэр совпала с бурым рассветом женского движения за право получения высшего образования и продвижения в профессиях среднего класса. Женщины помогали женщинам выбраться из трясины условностей высшего класса.
Всю жизнь сестры Пауэр мужественно преодолевали эти условности, завоевывая уважение к себе, добившись исключительных успехов в карьере.
Рода закончила государственную дневную школу для девочек в Оксфорде, была живой, любознательной ученицей, участвовала в школьных спектаклях и много читала. Рода преуспела в драматическом искусстве; она написала, спродюсировала и сыграла в версии «Спящей красавицы». Затем она изучала современенные языки: греческий, немецкий, французский, политическую экономию и экономическую историю в Cент-Эндрюсском университете в Шотландии (1911—1913). После года преподавания в Соединенных Штатах она работала журналистом фрилансером в Европе.
Детство и юность Роды и ее сестер пришлись на конец старого и начало нового ХХ века с его резкими изменениями, вошедшими в жизнь всех людей. Особенно это коснулось женщин, которые всегда оставались на вторых ролях в колониальной Англии. Большая часть ее жизни прошла между двумя мировыми войнами, когда привычный мир менялся катастрофически.
В своей книге о России Рода Пауэр предстает перед нами чутким человеком и внимательным наблюдателем за жизнью, бытом и характерами людей чуждой ей, но интересной культуры. Попав в сложнейшую и опасную ситуацию она сохраняет выдержку, хладнокровие и английское чувство юмора. Уже в этой книге она проявила себя в качестве историка и антрополога.
Впоследствии она станет популярным писателем детских книг на исторические темы и почти 30 лет проведет у микрофона, давая образовательные уроки истории на ВВС. К концу своей карьеры она будет самой высокооплачиваемой радио- и телеведущей на ВВС (British Broadcasting Company).
Рода Пауэр разработала оригинальную для своего времени методику преподавания истории через рассказы, постепенно включая в них звук: фоновые шумы и музыку и, наконец, превратила свои уроки в драматические интермедии. Она провела более 400 выступлений для Департамента школ и писала сценарии для радиовещания и образователього телевидения.
Она стала пионером дистанционного образования, столь востребованного в ХХI веке. Ее идея «устного видения», похоже, была извлечена из Киплинга:
«Если бы историю подавали как сборник рассказов, она бы никогда не забылась»
Прекрасно иллюстрированные книги для школьников по средневековой и всемирной истории, написанные Родой Пауер, издавались большими тиражами. Даже сегодня эти книги кажутся интересными и востребованными, хотя и стали раритетами.
Книги Роды Пауэр «Мальчики и девочки Средневековья» и «Мальчики и девочки иных времен»
В первой половине ХХ века BBC создавала уникальные пространства для женщин, чтобы они могли участвовать и руководить образовательным мышлением. Однако их влияние в университетах было минимальным, несмотря на все достижения феминизма.
Рода Пауэр, посвятившая себя школьному образованию, осуществила технологический прорыв, направленный на формирование вкусов рабочего класса и согласования его со вкусами среднего класса. Но ее либерализм следует понимать как викторианское наследие Соединенного Королевства.
Путешествия стали ее страстью и уникальным опытом на всю оставшуюся жизнь, который она использовала в своих книгах и радио интермедиях.
«Под большевистским террором» (Оригинальное назваие Under Cossack and Bolshevik,) была первой книгой молодой писательницы и либеральной журналистки. В качестве эпиграфа к своей книге Рода поместила стихи поэта – романтика 19 века Уильяма Вордсворда «Прелюдия».
When a taunt
Was taken up by scoffers in their pride,
Saying, «Behold the harvest tliat we reap
From popular government and equality,»
I clearly saw that neither these nor aught
Of wild belief engrafted on their names
By false philosophy, had caused the woe,
But a terrific reservoir of guilt
And ignorance filled up from age to age,
That could no longer hold its loathsome charge,
But burst and spread in deluge through the land.
– Wordsworth ' The Prelude.»
Ее мысль кажется мне прозрачной: «Урожай, собранный народным правительством, исповедующим ложную философию равенства, принес народу огромный резервуар горя и вины. Невежество, веками пополнявшее его, больше не могло сдерживать свою отвратительную атаку и разразилось потоком, разнесшимся по земле»
Прочтите эту книгу.
ПОД БОЛЬШЕВИСТСКИМ ТЕРРОРОМ
Обложка книги Роды Пауер
Приводится с незначительными сокращениями. Источник: Он-лайн библиотека Калифорнийского университета. Иллюстрации найдены в интернете в свободном доступе.
Глава 1. ОТ НЬЮ-КАСЛА ДО РОСТОВА-НА-ДОНУ
«Кто в Россию?» – сержант, отвечавший за ночлег, ходил взад и вперед, собирая паспорта. Небольшой пароход «Юпитер» должен был отплыть ночью в Берген, и пассажиры, топая ногами, чтобы согреться, ждали в здании на норвежской пристани в Ньюкасле когда закончатся все формальности.
Воздух был холодным, несмотря на жар углей, горящих в углу комнаты. Январский туман оседал на окнах тонкой серой дымкой.
В течение многих лет я мечтала поехать в Россию, и теперь сама атмосфера, странное, разнородное скопище пассажиров, чьи силуэты расплывались в темноте и корабль, который можно было различить, только если прижаться к оконному стеклу, напоминали сон.
Перекрестный допрос в отдельном кабинете, когда военные власти задавали вопросы, почти честертоновские по своей неожиданности, тоже был похож на сон. Но допрос прошел в такой дружелюбной манере, что мне разрешили погрузиться в течение пяти минут.
Моя спутница на корабле «Юпитер» была солидной дамой, но вряд ли из тех, кто мог бы понять, зачем я еду в Россию, когда в Европе идет кровопролитная война. Но она оказалась романтиком и мы быстро подружилась. Она решила, что я еду в Россию искать жениха и казалась разочарованной, когда я сказала, что собираюсь обучать английскому и самой выучить русский язык. Она решила, что я ее разыгрываю перед тем, как отправиться спать. Она поразила меня тем, что полностью разделась и надела тонкую ночную рубашку с лентами.
– Северное море находится в опасной зоне, – сказала я.
– Не беспокойтесь о подводных лодках – нам нечего бояться. У немцев есть акции во всех этих крупных компаниях – это лучшая гарантия, чем спасательный пояс. И с этим успокаивающим размышлением она заснула.
Мы достигли Бергена, когда солнце было на подъеме и заснеженные холмы стали розовыми. Мы ждали час в холодном деревянном сарае, пока таможенники осматривали багаж. Миссис Мэн, моя попутчица, дрожала от холода. «Что нам нужно, так это стакан кипятка, чтобы согреться, – сказала она – И мы должны найти подходящего человека, чтобы он позаботился о наших местах в поезде.
Такой человек нашелся. Он устроил все наши дела, беспрерывно разговаривая на ломаном английском, в то время как миссис Мэн смотрела на него и прижимая муфту к подбородку с выражением сильного удивления.
Мужчина предложил нам пойти в отель и отдохнуть, но миссис Мэн покачала головой. «Мы будем держаться за него – сказала она мне, – если что-то пойдет не так». И мне потребовалось целых десять минут, чтобы убедить ее, что исследовать Берген интереснее, чем торчать в кассе с десяти до четырех.
Время пролетело незаметно пока мы бродили по городу и поднялись на холм, чтобы увидеть гавань с высоты. Мы пообедали в гостинице и вернулись на вокзал. Поезд уже прибыл, и мы заняли свои места в маленьком полукупе. В сумерках мы отправились в Христианию. Было очень холодно, вода в трубах замерзла, а поезд, который мог только медленно ползти, то и дело останавливался.
Несущийся смерч из хлопьев снега безумно кружился в диком танце с ветром, напоминая призраки опавших листьев. Когда буря утихла, я вышла на платформу, взяла экипаж и прокатилась по маленькому городку, где дома были выкрашены в зеленый, красный и синий цвет. Мы проезжали через леса из темных сосен с тяжелыми заснеженными ветвями. Иногда попадались серебристые березы, стройные и изящные, мерцающие на солнце словно дамы в парчовых одеждах, делающие реверансы, склонив напудренные головы.
Норвежцы относились к нам доброжелательно, но шведы казались враждебными. В пути трудно было добыть пищу, и хотя у нас были хлебные карточки, хлеб не всегда можно было купить. Мы питались в небольших придорожных станциях, где сидели за грязными столиками и ели все, что подавали. В них регулярно происходила давка, люди совершенно не уважали друг друга. Мэн, моя попутчица, отталкивала всех с дороги, крепко держась за мое запястье. Только благодаря ее помощи мне удавалось утолить голод.
На четвертый день с опозданием на три часа мы добрались до Хапаранды, последнего города Швеции. После длительного таможенного досмотра мы зарегистрировали багаж и поехали на санях в Торниа. Река замерзла по маршруту, который летом пересекает пароход, ехать было невозможно. Было ужасно холодно, дыхание застревало в ноздрях. Наш водитель все время поворачивался, чтобы посмотреть на нас. На нем было толстое утепленное пальто, шапка из овчины и ботинки из какой-то кожи.
Мы провели утомительное время в Торниа. После того, как наш багаж открыли и внимательно осмотрели, нас закрыли на пять часов в сарае, пока не прибыл поезд. Один из пассажиров третьего класса, русский моряк возвращающийся домой, упал в обморок от истощения, и впоследствии мы узнали, что он не ел два дня и шел по замерзшей реке в мокрых сапогах пока его ноги не посинели. Мы согрели его у плиты, напоили горячим кофе, и он молил Бога благословить нас и принести нам удачу.
Россия
В четыре часа утра наш поезд приехал в Петроград. Температура была ледяной, не было ни носильщиков, ни саней, так что многим пассажирам приходилось ночевать в залах ожидания. К счастью, меня встретили и отвезли в отель, где я проспала до утра.
Петроград с его белыми заснеженными улицами, церквями с золотыми куполами и веселыми санками, был настоящей сказкой, и я провела четыре дня, блуждая по городу, иногда заходя в церкви, чтобы увидеть картины и мозаики, иногда слушая прекрасное пение, лучшее из духовной музыки, которую я когда-либо слышала. Я наблюдала, как длинноволосые священники в облачениях кланяются алтарю, раскачивают кадильницы взад и вперед, и иногда останавливают службу, вынимая из карманов гребешки, чтобы поправить свои спутанные локоны.
Я проезжала улицу за улицей, сидя в санях за широкоплечим извозчиком, одетым в стеганое синее пальто и меховую шапку. Я слушала глубокие тона колоколов Исаакиевского собора и видела Зимний дворец, сияющий в шапке снега.
С большим сожалением я оторваласьь от этого чудесного города. Билеты на поезда, идущие на юг, трудно было достать, потому что многие люди стремились покинуть столицу благодаря проблеме питания. Они заказывали места заранее, так что я должна была довольствоваться любой предоставленной возможностью.
Чтобы добраться до Ростова потребовалось три дня, и большую часть времени я проводила глядя в окно на широкие степные просторы и узкие пролески, гадая, окажутся ли Сабаровы, у которых я собиралась жить, приятными людьми. В вагоне, кроме меня, было всего три человека. Было душно, так как окна с двойным стеклом не открывались, и я была рада, когда поезд подъехал к станции, хотя станция была наполовину под водой, а зал ожидания был переполнен людьми. Грязные крестьяне пахли несвежей колбасой.
Вокзал в Ростове. 1917 год
Глава 2. РУССКОЕ БУРЖУАЗНОЕ ХОЗЯЙСТВО
Ростов-на Дону
«…Ростов-на-Дону нельзя назвать типичным русским городом. Он, скорее, представляет собой добротный пример южно-российского торгового центра. Прожив здесь несколько недель, я пришла к выводу, что в Ростове греков, армян и южных евреев больше, чем русских и казаков, и что тутошнее общество раздроблено на многообразные кланы.
Евреи, многие из которых разбогатели в ходе нескончаемой европейской войны, хотя и признаваемы обществом и обременены общественными обязательствами, тем не менее, числятся за чужаков, что не мешает им жить своим мирком.
Для меня, англичанки, привыкшей свободно выражать свое мнение и терпимо относиться к религиозным убеждениям, отношение русской буржуазии и крестьянства к евреям выглядело удивительным. Крестьяне их откровенно ненавидят и не сдерживают проявления этой своей ненависти. Если вдруг им приходится помянуть имя еврея, они непременно сплюнут на землю. Столь же презрительно к евреям относятся и более образованные сословия. Случись им пригласить добропорядочную еврейскую семью на ужин, они вряд ли разошлют одновременно ещё и приглашения другим своим друзьям.
– «Кто это играл с тобой сегодня в теннис?», – спросила я как-то своего ученика. «О, это были Петр Петрович, Мария Васильевна и один еврей», – прозвучало в ответ, без упоминания последнего по имени.
Греки, по большей части живущие в городе, за долгие годы почти полностью обрусели. Некоторые из них не говорят на своем родном языке. Хотя, другие все еще блюдут греческие обычаи, держат прислугу из соплеменников и готовят традиционные греческие блюда, когда удается купить надлежащие продукты. Греки, повидимому, сохранили свои привычки в отношении воспитания детей. Я знала одну семью, где было девять дочерей от двенадцати до шести лет. Девочки не имели права выйти из дома без разрешения отца, который требовал точного отчета куда идут и когда вернуться. А когда родителей не было дома, выходить запрещалось.
Театр Асмолова в Ростове-на- Дону
Элита и высшее общество жили в больших домах на главной улице среди фешенебельных магазинов и садов. Убранство их комнат показались мне неудобными и формальными. Большую часть стен занимала печь, которую черезмерно топили. Окна с двойными стеклами были небольшими и каждая щель заклеивалась бумагой, чтобы воздух с улицы не проник в комнату.
Иконы занимали много места на стенах. При переезде на новое место, обязательно приглашали попа, чтобы освящал каждую. Икона, подаренная на свадьбу, всегда висела в спальне богато украшенная жемчугами.
В моей комнате не было икон, но старая нянька нашла картинку с проповедью св. Франциска и повесила ее над моей кроватью. Она всегда крестилась, смахивая с нее пыль.
Я любила эту старушку, которая много страдала и терпела. Она была почти слепая и мучалась от ревматизма потому, что всю жизнь спала на полу у кровати своей хозяйки. Она заботилась обо мне, когда я болела и приносила мне суп из рыбьих голов и яблочный пирог.
Когда хозяева были в театре, она приходила ко мне в комнату и рассказывала мне часами о жизни в казацкой столице. Когда ей было 14 лет, ее мачеха так издевалась над ней, что она пыталась утопиться. Она всегда расспрашивала меня что мы едим у нас в Англии, и когда я ей рассказывала, она восклицала: «О! чтоб со мной было, окажись я там! Ты не должна возвращаться!» Она очень гордилась, что живет в Ростове, где есть так много больших домов.
А мне эти дома напоминали картины кубистов, беспорядочно расставленые, странной формы и пышущие яркими красками. Рядом с особняками, украшенными статуями, теснились хижины под соломенными крышами с окнами, наполовину ушедшими в землю. Рядом с одним из таких особняков притулился домик работяги, забитый какими -то досками и старой мебелью, с которой он не хотел расставаться. Интерьер был грязным и зловонным, где дети, домашняя птица и собаки сосуществовали в дружной сваре. И везде я видела изображение Царя – батюшки.
Кровать в богатом доме была предметом гордости и заботы, гора подушек была всегда покрыта красивым вышитым покрывалом. Кипящий самовар всегда стоял в углу комнаты, готовый согреть каждого входящего с холодной улицы.
Делать покупки в Ростове невозможно не зная местного языка. Однажды я попросила в магазине (mitten, vorezki) варежки и долго объяснялась в пантомиме чего хочу. В конце концов я получила кусок веревки.
Было удивительно наблюдать как они торгуются. Крестьяне, одетые в толстые шубы и тулупы, отряхивая ноги от налипшего снега, кричали: «Подходите, барыня! У меня лучшие яблоки, самые лучшие в России и самые дешевые! Ее соседка кричала: “ Тетечка, подь сюды, у меня яблочки лучше, а у той червивые! и т. д. и т. п.
Слуги по умолчанию помогали друг другу потихоньку обкрадывать хозяев, хотя жизнь их нельзя было назвать легкой. Почти все они были неграмотными и проводили свободное время за игрой в карты, шитьем или просто сидели сложа руки на коленях.
Мы любовались одной симпатичной горничной с улыбчивым лицом и карими глазами. Она была немного интеллигентней других девушек и покупала тетрадки. Часто она сидела в полисаднике, высунув язычок и что-то черкая в своей тетрадке. Пока муж был на фронте, она служила горничной и брала свою четырехлетнюю дочку в хозяйский дом. Ее звали Анюта. Поскольку она была замужем, она думала, что умнее других девушек, хотя была моложе всех. “ Я замужем пять лет, я знаю жизнь» – говорила она мне – “ А «эти девушки»… что они понимают…» И отбросив свою головку и расправив широкую юбку, она возвращалась к своим тетрадкам.
Ее муж вернулся с фронта, купил ей билет на поезд и приказать ехать за ним в станицу. Анюта опечалилась.
– Подумайте, барышня, я его совсем не знаю, не знаю его привычек и …у него теперь нет бороды, как раньше. И она отказалась с ним ехать. Потом мне рассказывали, что он схватил ее за ухо и кричал на нее: «Сколько кавалеров было у тебя пока я воевал?»
А она ему: – Лучше быть с десятью кавалерами, чем с таким животным как ты. Тем не менее она уехала с «этим животным,» а «эти девушки» смеялись, глядя на них из окошка.
Слуги Сабаровых были живописными созданиями и восхитительными лжецами. Их объяснения по поводу исчезновения вещей, которые они, несомненно украли, вызвали у меня живейшее уважение к их изобретательности.
Ночной сторож и дворник были большими друзьями. У них был условный сигнал, которым они будили друг друга. Когда остальные члены семьи спали, Дмитрий, дворник, подкрадывался к садовой калитке со всем украденым добром и передавал его через решетку сторожу, а тот продавал его своим друзьям, ожидавших на дороге, и делился добычей с Дмитрием.
Пили, конечно, не водку, потому что ее было трудно достать, а что-то вроде спиртовой полироли для мебели, имевшей такой же эффект. Это питье было не совсем регулярным, то есть они были совершенно трезвыми в течение нескольких месяцев, а затем внезапно уходили в запой на три недели, после чего просыпались с головной болью и обнаруживали, что у них нет денег. Они воспринимали это очень философски. Не понятно за что им платили. В таких случаях они обычно смущенно извинялись перед господами:
«Вы простите меня, barinia?»
«Конечно, я прощу тебя, но ты не должен больше напиваться»
«Что, бариня, до конца месяца?!»
Сторож договоривался с кучером, что в полночь, когда его наниматели были в постели, тот пустил бы его в конюшню, чтобы он мог поспать до завтрака. Потом он снова вернется к входной двери и будет сидеть с добродетельным видом человека, который был там всю ночь, готовый приветствовать хозяина, когда он выйдет из дома.
