скачать книгу бесплатно
Русское дворянство времен Александра I
Патрик О’Мара
Historia Rossica
Период царствования Александра I принято рассматривать как время больших перемен – прежде всего в международных отношениях, находившихся под влиянием имперских амбиций Наполеона Бонапарта. Однако и во внутренней политике России тогда происходили не менее фундаментальные трансформации, которые напрямую были связаны с дискуссией о ее будущем. Споры между реформаторами и консерваторами вышли за рамки придворных кругов и затронули ключевую социальную группу того времени – русское дворянство. Книга Патрика О’Мары посвящена анализу сложных и во многом противоречивых взаимоотношений между Александром и представителями этого сословия. Реконструируя контекст, в котором существовало дворянство, и его роль в политическом устройстве страны, автор ищет ответ на важный вопрос: могла ли Россия в начале XIX века пойти по пути прогрессивных реформ? Патрик О’Мара – почетный профессор русского языка и российской истории, бывший ректор Колледжа Ван Милдерта Даремского университета, Великобритания.
Патрик О’Мара
Русское дворянство времен Александра I
Patrick O’Meara
The Russian Nobility in the Age of Alexander I
© Patrick O’Meara, 2019
This translation of «The Russian Nobility in the Age of Alexander I» is published by arrangement with Bloomsbury Publishing Plc
© А. Шокарева, перевод с английского, 2023
© Д. Черногаев, дизайн обложки, 2023
© ООО «Новое литературное обозрение», 2023
* * *
Предисловие
Цель этой книги – предложить читателю детальный социальный и политический портрет русского дворянства времен царя Александра I, правившего с 1801 по 1825 год.
Для Российской империи это был 25-летний период стремительно меняющихся международных отношений, задаваемых имперскими амбициями Наполеона Бонапарта и, разумеется, их последствиями. При этом, напротив, внутренняя политика отличалась нерешительностью, отражая характерную склонность Александра I сомневаться по всем важным государственным вопросам. Уступая по значимости лишь императорскому двору, дворянство составляло ключевую элитную группу в российской дореволюционной социальной иерархии и играло жизненно важную роль в функционировании гражданского общества. Следовательно, история дворянства – ключ к пониманию динамики самодержавия[1 - В конце XIX – начале XX века в среде русских историков возрос интерес к истории дворянства, что нашло отражение в нескольких значительных публикациях. Наиболее важные работы о начале XIX века: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // Русская старина (далее – РС). 1899. Кн. 1; 1904. Кн. 3. (См. библиографию для полного описания этого издания, а также репринтного: Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века / Изд. подгот. П. В. Ильиным. СПб., 2007. Во вступительной статье к книге Ильин подтверждает неувядающее значение новаторского исследования Дубровина); Елишев А. И. Дворянское дело: Сб. ст. М., 1898; Евреинов Г. А. Прошлое и настоящее значение русского дворянства. СПб., 1898; Яблочков М. Т. История дворянского сословия в России. СПб., 1876, а также его работа «Российское дворянство. История родов» (СПб., 1876), перепечатанная в: История российского дворянства. М., 2009; Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. СПб., 1870 (и 1912), переиздана в 2003 году; Семенов Н. П. Наше дворянство. СПб., 1899; Ш. Дворянство в России: исторический и общественный очерк // Вестник Европы (далее – ВЕ). СПб., 1887. Т. 2–3. С. 533–571, 186–210, 421–452; Корф С. А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762–1855 годов. СПб., 1906.].
Соответственно, это исследование основано на разнообразных редко цитируемых источниках, как опубликованных, так и неизданных, в том числе включающих личные фонды, документацию региональных органов власти, мемуары, дневники и корреспонденцию. Эти источники в своей совокупности составляют для историка мозаичный портрет дворянства времен Александра I, одновременно и коллективный, и индивидуальный. Такое богатство источников обеспечивает многообразие подходов к реконструкции и анализу исторического материала, ими проиллюстрированного. Однако я предпочел сосредоточиться на политической культуре дворянства, столичного и провинциального, и попытался создать первую комплексную работу (на английском и русском языках), помещающую Александра I в этот очень важный контекст. Одной из главных задач моей работы является по-новому осветить характер известного своей загадочностью царя. Сопутствующий анализ отношений Александра и русского дворянства занимает лакуну в литературе по политической истории России первой четверти XIX века[2 - О правлении Александра I см.: Hartley J. M. Alexander I. London; New York, 1994; McConnell A. Tsar Alexander I: Paternalistic Reformer. New York, 1970; Rey M.-P. Alexander I: The Tsar Who Defeated Napoleon. DeKalb, 2012; Мироненко С. В. Александр I и декабристы: Россия в первой четверти XIX века. Выбор пути. М., 2017; Окунь С. Б. История СССР. Т. 1: 1796–1825: Курс лекций. Л., 1948; Предтеченский А. В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX века. М.; Л., 1957; Он же. Отражение войн 1812–1814 гг. в сознании современников // Исторические записки. М., 1950. Т. 31. С. 222–244; Schiemann T. Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I. Kaiser Alexander I. und die Ergebnisse seiner Lebensarbeit. Berlin, 1904; Шильдер Н. К. Император Александр Первый, его жизнь и царствование: В 4 т. СПб., 1897–1898. Особенно Т. 2 и 4.].
Когда в марте 1801 года Александр взошел на престол, русское дворянство обратилось к новому царю за восстановлением прав и привилегий Жалованной грамоты дворянству 1785 года, отнятых у этого сословия его авторитарным отцом, императором Павлом I, во время своего своенравного и эксцентричного правления. Недоверие Павла к дворянам нашло свое выражение в том, что Джон Гудинг назвал «господством террора», развязанного в отношении дворянского сословия. Речь идет, в частности, о Манифесте 1797 года о трехдневной барщине, который ограничил работу крестьян на барина тремя днями и сделал воскресные дни выходными. Павел I также отменил для дворянского сословия запрет на телесные наказания, наложил ограничения на путешествия, иностранные наряды и даже запретил импорт предметов роскоши из Великобритании назло столичному дворянству. В центральной и региональной администрации царь все больше опирался на бюрократию и армию, чем на дворян. В то же время он настаивал на том, чтобы дворянское сословие вновь стало служилым, игнорируя положения Манифеста о вольности дворянства 1762 года. Ко всеобщему облегчению, спустя только 4 года и 4 месяца с момента воцарения непредсказуемое правление 46-летнего Павла I было прервано его убийством группой наиболее доверенных и высокопоставленных представителей элиты, включая членов семей Долгоруковых, Вяземских и Голицыных[3 - Gooding J. Rulers and Subjects: Government and People in Russia 1801–1991. London, 1996; Riasanovsky N. V., Steinberg M. D. A History of Russia. Oxford, 2005. P. 254–245; Hartley J. M. Alexander I. P. 21, 25; Dixon S. The Modernisation of Russia, 1676–1825. Cambridge, 1999. P. 131.]. Царство террора завершилось, и, по знаменитому выражению А. С. Пушкина, настало «дней Александровых прекрасное начало», прежде всего для дворянства.
Ключевой особенностью правления императора Александра I была политическая борьба вокруг проблемы будущего России: стоит или нет в соответствии с европейским духом времени идти по пути фундаментальных политических, экономических и социальных реформ. В случае с Россией это предполагало отмену крепостного права и принятие новой конституции. Вне тех придворных кругов, где эти вопросы более-менее постоянно обсуждались, конфликт между реформаторами и консерваторами разворачивался в единственном социальном классе империи, способном его вести, – русском дворянстве, которое само в это время претерпевало далекоидущие изменения.
В частности, росло напряжение между теми группами дворян, которые считали себя европейцами и были активными проводниками европеизации русской политики и культуры, и теми, кто стремился сохранить самобытный национальный статус-кво. Западные влияния на русское общество, как на представителей элиты, так и на дворянство в целом, особенно благодаря индивидуальным контактам с Наполеоновской Европой, позволяют говорить о «европейском» поколении русского дворянства. Распространение просвещенческих идеалов эгалитарной справедливости и личной свободы в сочетании с влиянием романтизма сделало культурное и идеологическое сближение России и Запада неизбежным. Так, прозаик и поэт-декабрист А. А. Бестужев-Марлинский считал, что его поколение могло «говорить по-русски… мыслить по-европейски»[4 - Цит. по: Бокова В. М. Беспокойный дух времени. Общественная мысль первой трети XIX в. // Очерки русской культуры XIX века. М., 2003. С. 76. По теме культурных сближений см.: Тимофеев Д. В. Европейские идеи в социально-политическом лексиконе образованного российского подданного первой четверти XIX века. Челябинск, 2011.]. Это противоречие предвосхитило восстание декабристов в Санкт-Петербурге в конце 1825 года (в котором Бестужев принимал активное участие) и в конце концов переросло в страстные споры между западниками и славянофилами о пути России в последующие десятилетия. Именно в этом историческом и исследовательском контексте и находится моя работа.
В книге исследованы ключевые политические, социальные и культурные темы. Она состоит из шести частей. В первой и второй рассмотрены источники престижа и привилегий дворянства, его юридический и социальный статус, богатство и бедность, а также характер полученного им образования. Овладение иностранным языком преимущественно франкоязычной знатью получает особое внимание, которого заслуживает этот необычный культурный феномен. Третья часть посвящена роли дворянства в местном самоуправлении и провинциальной администрации, в частности на примере богатого областного архива Нижнего Новгорода (после распада СССР вновь, как и сам город, доступного для иностранных ученых), через выборные должности предводителя дворянства, дворянское собрание и уездные суды.
Четвертая часть посвящена политике Александра I по отношению к дворянству, его взаимоотношениям с главными членами его правительства, включая позицию царя по поводу конституции в России, его «конституционную дипломатию» по отношению к Польше, реакцию на нее дворянства и ее значение для России. В пятой части представлен детальный анализ робких попыток реформирования крепостного права сверху (царь и его правительство) и снизу (помещичье дворянство). Она опирается на ключевые проекты с обеих сторон, иллюстрируя разнообразие откликов на тревожную сложность крестьянского вопроса.
Влияние столкновения с Наполеоновской Европой на русское дворянство и его растущая осведомленность о западных политических институтах рассмотрены в шестой части. В ней прослеживаются вытекающие из этого ожидания политических и социальных реформ и попытки правительства сдержать их путем усиления цензуры и тайного полицейского контроля. Кроме того, в ней дается оценка меняющегося характера «европейского» поколения русского дворянства, в частности как следствия личного опыта жизни в западных обществах. Проанализирован образ способного к самоанализу дворянина как личного оппонента российского государства в контексте возрастающего противостояния правительству. Обсуждаются различные реакции дворян и на смерть Александра I, и на восстание декабристов, которое случилось всего несколько недель спустя, 14 декабря 1825 года. Это событие, вкупе с последующим восстанием Черниговского полка на юге, отметило исполненное насилием начало правления Николая I в самый день его восшествия на трон. Завершает исследование оценка долгосрочных последствий восстания декабристов для политического будущего российского дворянства.
Центральным тезисом книги является утверждение, что итоги военных кампаний союзников против французских армий по всему континенту, в которых были задействованы тысячи русских офицеров и солдат, проложили путь не только к окончательному освобождению Европы от Наполеона, но и предоставили Александру I уникальную возможность опереться на объединяющую национальную победу России и свою собственную беспрецедентную популярность, чтобы заручиться поддержкой традиционно не расположенных к риску дворян на проведение далекоидущих политических и социальных реформ[5 - Конкретно о 1812 годе и его последствиях см.: Lieven D. Russia against Napoleon: The Battle for Europe, 1807–1814. London, 2009; Russian and the Napoleonic Wars / Eds. J. M. Hartley, P. Keenan, D. Lieven. Basingstoke, 2015; и две статьи: Martin A. M. The Russian Empire and the Napoleonic Wars // Napoleon and Europe / Ed. P. G. Dwyer. London, 2001. P. 243–263; Idem. Russia and the Legacy of 1812 // The Cambridge History of Russia. Vol. 2: Imperial Russia, 1689–1917 / Ed. D. Lieven. Cambridge, 2006. P. 145–161. В добавление к этому о роли Русской православной церкви в 1812 году см.: Мельникова Л. В. Русская православная церковь в Отечественной войне 1812 года. М., 2002.].
Однако эту возможность Александр I упустил, в основном из-за своей неспособности найти практический компромисс со знатью. Правда, стоит отметить, что нежелание дворянства двигаться за царем в сторону реформ, особенно конституциональных и крестьянских, также сыграло свою роль. Приведенные факты свидетельствуют о том, что в целом низкая «политическая культура» знати удерживала Александра от каких-либо реальных усилий по созданию необходимого союза. Учитывая устоявшийся консерватизм дворянства и постоянные сомнения царя, насколько реальной представляется перспектива реформ в России начала XIX века? Победа породила большие ожидания перемен, их необходимость была очевидна и Александру, и наиболее дальновидным его приближенным, и декабристам, которые в конце концов устали ждать.
Любой убедительный ответ на этот вопрос должен быть так или иначе связан с характером отношений между Александром I и российским дворянством как правящим классом империи. Вот почему это и есть главный предмет данной книги. Соответственно, для ответа на него использован широкий спектр современных источников. Для более подробного историографического обзора заинтересованный читатель может обратиться к списку источников, предваряющему библиографию.
Мою работу и научные командировки поддержали и профинансировали Университет Дублина (Тринити-колледж) и Университет Дарема – два института, где мне посчастливилось работать на протяжении моей академической карьеры. Не менее щедрый исследовательский грант Британской академии позволил посещать архивы и библиотеки Москвы, Нижнего Новгорода, Санкт-Петербурга и Хельсинки. Стажировка в Фицуильям-колледже (Кембридж) предоставила мне возможность ежедневно пользоваться библиотекой университета, что позволило завершить композицию книги, не говоря уже о стимулирующем общении с близкими по духу людьми.
Я в долгу не только перед институтами, но и перед огромным числом людей за значительную помощь и советы: особенно я благодарен двум горько оплакиваемым замечательным историкам, исследователям российской государственности, Линдси Хьюз (ум. 2007) и Исабель де Мадариаге (ум. 2014); анонимному коллеге рецензенту, чьи многие ценные предложения улучшили эту книгу; Роджеру Бартлетту, Розамунд Бартлетт, Симону Диксону, Дженнифер Китинг, Полу Кинану, Елене Марасиновой и Андреасу Шенле, которые любезно согласились прочесть фрагменты черновиков и составили вдумчивые отзывы; Томми Муртагу за обеспечение точности французских цитат; а также Ирине Лукка – находчивому руководителю несравненного исследовательского центра «Славика» в Национальной библиотеке Финляндии. Именно здесь много счастливых дней я наслаждался вдохновляющим общением с международной группой ученых, особенно с их энергичным лидером, покойным Ричардом Стайтсом (ум. 2010). В равной степени, Исследовательская группа по изучению России XVIII века, в основном благодаря ее основателю и вдохновителю Тони Кроссу, была источником интеллектуальной поддержки и содружества в течение долгих лет работы над этой книгой.
Я с удовольствием отдаю должное профессиональному мастерству моего редактора в I. B. Tauris в Лондоне, Джоанне Годфрей. Все достоинства данного издания есть заслуга Джоанны и ее команды в Bloomsbury Academic, в то время как все его недостатки остаются на моей совести. Наконец, в Долине Белой Лошади в Оксфордшире, где, в деревенском уединении, была написана основная часть книги, я наслаждался любящей терпимостью и критическим мышлением моей жены, Дай, чье внимательное прочтение всей рукописи значительно улучшило данный текст.
С огромной благодарностью я посвящаю эту книгу Дай, а также всем, кого упомянул ранее, потому что это самое малое, что я могу сделать.
Эпплтон, Оксфордшир, Великобритания
1 февраля 2018 года
Примечания к тексту
ДАТЫ
Если не обозначено иначе, все даты приведены по старому стилю (юлианский календарь), который для России XIX века отличается от нового стиля (григорианский календарь) на 12 дней. Например, восстание декабристов в Санкт-Петербурге было 14 декабря 1825 года по старому стилю, но 26 декабря – по новому.
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
ВЕ – Вестник Европы
ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации
ГМ – Голос минувшего
ИВ – Исторический вестник
ОР РНБ – Отдел рукописей Российской национальной библиотеки
ПСЗРИ – Полное собрание законов Российской империи
РА – Русский архив
РБС – Русский биографический словарь
РВ – Русский вестник
РС – Русская старина
ЦАНО – Центральный архив Нижегородской области
CMRS – Cahiers du Monde russe et soviеtique
SEER – Slavonic and East European Review
Часть I. Дворянское сословие в России
Глава 1
Российское общество и дворянство после 1801 года
В этой вводной части рассмотрен исторический контекст российского дворянства времен Александра I и намечены ключевые темы и проблемы, которые будут разобраны в последующих главах. В частности, сделана попытка определить то место, которое дворянство считало своим в общей картине российского общества и политической жизни, а также предложить основные источники социальных привилегий сословия. Особенное внимание уделяется степени зависимости этих привилегий от близости к двору Александра I и к государственным институтам.
Привилегии и социальный статус дворянства
События XVIII века
Определения понятий «российское дворянство» и «дворянин», как правило, неясные и нечеткие. В конце XIX века пытались объяснить эти термины, но считалось, что понятие это «скорее чувствуемое, чем осознаваемое», подразумевает кого-то «избранного, привилегированного, неодинакового со всеми остальными людьми»[6 - Цит. по: Шепелев Л. Е. Чиновный мир России. XVIII – начало ХХ в. СПб., 1999. С. 357.]. В 1722 году указом Петра I при Сенате была образована Герольдмейстерская контора для надзора за образованием дворян, составления их списков, тщательного изучения доказательств о дворянстве обратившихся и их приема на государственную службу. Однако, несмотря на усилия Герольдмейстерской конторы, ведомство по-прежнему жаловалось на отсутствие полного реестра дворян даже спустя пять лет правления Екатерины II (в 1767 году). Контора требовала четкого пояснения, должны ли критерием для получения дворянского статуса быть служебное звание, владение имением или и то и другое вместе? Но тем не менее спустя сто лет со дня учреждения Герольдмейстерской конторы данные ревизий показали, что в некоторых губерниях к дворянскому сословию принадлежали те, кто не имел на это никаких прав[7 - Wirtschafter E. K. Social Identity in Imperial Russia. DeKalb, 1997. P. 31.].
Дворяне, в идеале владевшие землей и крепостными, были обязаны своим правовым статусом главной опоры царизма двум ключевым законодательным актам XVIII века: Табели о рангах 1722 года Петра I и Жалованной грамоте дворянству 1785 года Екатерины II. Первый регулировал четырнадцать военных, гражданских и придворных чинов вплоть до 1917 года. Все четырнадцать военных чинов в армии и на флоте, а также первые восемь статских и придворных были освобождены от подушного налога и наделялись правом владеть крепостными. В лейб-гвардии чины были на два класса выше, чем в армии; так, гвардии капитан относился к седьмому чину[8 - Hughes L. Russia in the Age of Peter the Great. London, 1998. P. 179, 181. Четырнадцать параллелей чинов наглядно показаны в: Longley D. The Longman Companion to Imperial Russia, 1689–1917. London, 2000. P. 29–30. Краткая история развития дворянского сословия, его прав и привилегий представлена в: Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество Российской империи (XVIII – начало XX века). М., 2009. См. также: Яковкина Н. И. Русское дворянство первой половины XIX века: Быт и традиции. СПб., 2002.]. Исходный текст Петра (а также последующее законодательство при его преемниках) определял некоторые формы старшинства одних чинов над другими: например, военные были выше их статских соответствий, а представители княжеских родов превосходили других дворян.
Влияние революционных новшеств Петра I, введенных за три года до его смерти в 1725 году, было большим на нижние уровни служилого класса, нежели на верхние. Как показал Ричард Пайпс, анализ состава четырех высших чинов, так называемого генералитета, обнаружил, что через пять лет после смерти Петра I 93 % из 179 его представителей все еще происходили из 13 из 22 семей, в том числе Долгоруких, Шереметевых и Голицыных, которые занимали высокие должности в Московской Руси. В остальном, особенно между 14-м и 10-м классами, последовали большие изменения. Именно здесь Табель о рангах добилась существенного расширения социальной основы служилого класса, а также и его впечатляющего количественного роста. Это произошло благодаря продвижению простолюдинов в офицерские чины разрастающегося военного истеблишмента, награждению чинами низших административных служащих в шестидесяти губерниях Российской империи, а также возведению в дворянство землевладельцев с окраин империи – Украины, частей Поволжья, населенных татарами, и новоприсоединенных губерний Прибалтики[9 - Pipes R. Russia under the Old Regime. London, 1974. P. 125; Dixon S. The Modernisation of Russia 1676–1825. P. 93.].
Жалованная грамота дворянству 1785 года Екатерины II различала шесть категорий дворянства, впоследствии закрепленных Сводом законов 1832 года: 1 – возведенные в дворянское достоинство согласно личному указу императора, «настоящее дворянство»; 2 – достигшие на военной службе офицерского чина (14-й чин); 3 – получившие дворянство на гражданской службе (8-й чин); 4 – иностранные дворяне, перешедшие в российское подданство; 5 – титулованные (русские) дворянские фамилии; 6 – столбовые дворяне[10 - Wirtschafter E. K. Social Identity in Imperial Russia. P. 23–24.].
Жалованная грамота 1785 года Екатерины II и Манифест 1762 года Петра III, практически освободившие дворян от обязательной службы, – законодательные акты, обеспечившие золотой век русского дворянства в XVIII веке. Вопреки указу 1762 года, оплачиваемая государственная служба для многих дворян оставалась основным, а иногда и единственным источником дохода и безопасности. И все же, как отметила Исабель де Мадариага, невозможно измерить величину психологического воздействия на дворянство их новых свобод:
Историки постоянно указывали на то, что, невзирая на манифест, дворянство продолжало служить. Но есть большая разница между службой принудительной и службой по собственному сознательному выбору. В этом смысле русский дворянин наконец-то сравнялся со шляхетством и знатью других стран. Правда, если социальный статус дворянина в России все еще зависел от чина, то за границей он больше зависел от титула, богатства и даже личных качеств. Но все-таки русский дворянин теперь уже не был «рабом» государства[11 - Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine the Great. London, 1981. P. 89. Цит. по: Мадариага И. де. Россия в эпоху Екатерины Великой / Пер. с англ. Н. Л. Лужецкой. М., 2002. С. 154.].
Жалованной грамотой 1785 года Екатерины II также были созданы губернские и уездные дворянские собрания как корпоративные сословные организации, а губернская реформа 1775 года дала право дворянам избирать из своего сословия полицейские и судебные должности в губерниях. Это значило, что потенциально власть помещика могла выйти за рамки его поместья и распространиться на всю губернию, хотя его обычное нежелание заниматься делами создавало проблемы для Екатерины II и ее преемников в XIX веке[12 - Яковкина Н. И. Русское дворянство. С. 10–11.]. Тем не менее именно Жалованная грамота 1785 года закрепила правовое положение дворянства во время правления Александра I. И несколько модифицировали его только четыре указа, которые больше относились к статусу предводителя дворянства[13 - Корф С. А. Дворянство и его сословное управление… С. 396.].
Важным процессом в это время была европеизация российской социальной и политической структур, в результате чего воздействие политической власти на жизнь в России стало осуществляться в значительной мере под влиянием западноевропейских образцов. Российский историк Борис Миронов считает, что эта тенденция, подпитываемая возрастающим числом европейцев на российской службе, отражала трансформацию дворянства в юридическое сословие в основном благодаря Жалованной грамоте: «1) сословные права были закреплены в законе; 2) права являлись наследственными и безусловными; 3) дворянство имело сословную организацию в виде уездных и губернских дворянских собраний; 4) оно обладало сословным самосознанием и менталитетом; 5) дворянство имело право на самоуправление и участие в местном управлении; 6) оно имело внешние признаки дворянской принадлежности»[14 - Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII – начало ХХ в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: В 2 т. СПб., 1999. Т. 1. С. 85. См. также англ. пер.: Mironov B. N. The Social History of Imperial Russia, 1700–1917 / B. N. Mironov, B. Eklof. Boulder; Oxford, 2000. 2 vols.].
Нет сомнения и в том, что западное влияние отражалось также в продолжающемся развитии дворянского сословия, превращавшегося из служилого класса в привилегированное сословие, каковое изначально составляли западноевропейские феодалы[15 - Ш. Дворянство в России: исторический и общественный очерк // ВЕ. СПб., 1887. Т. 3. С. 427.]. Действительно, как убедительно показал Михаэль Конфино, возникновение благородного сословия на Западе, равно как и в России, типологически может быть расценено как награда, которой правитель поощрял за оказанную службу. Российское дворянство было в высшей степени служилым, с соответствующим служилым менталитетом, но, как и на Западе, всеобъемлющий идеал чести сочетался с сильно развитым чувством родства и наследования – наиболее заметной чертой социальной элиты[16 - Confino M. The Nobility in Russia and Western Europe: Contrasts and Similarities // Confino M. Russia before the «Radiant Future»: Essays in Modern History, Culture, and Society. New York, 2011. P. 119–140.].
И все же, несмотря на то что реформы Петра, и прежде всего Табель о рангах, укрепили социальное господство дворянства, превратившегося в фактических владельцев крепостных и поставлявшего офицеров для армии, эти же реформы лишили дворянство сколь-нибудь значимой политической власти – последняя оставалась исключительной монополией самодержавия и растущей бюрократии. В результате, как верно подметил Мартин Малиа, вплоть до середины XIX века Россия оставалась «практически без развитого гражданского общества и „промежуточных“ государственных органов между государством и служилым дворянством, с одной стороны, и крестьянством, с другой»[17 - Malia M. E. Russia under Western Eyes: From the Bronze Horseman to the Lenin Mausoleum. Cambridge and London, 2000. P. 142.]. Реформа 1722 года также закрепила разделение дворянства на личное (для достигших 9-го класса) и потомственное (для достигших 14-го класса на военной службе и 8-го на гражданской). Таким образом, фактически Табель о рангах не смогла изменить превосходства принципа права по рождению и, цитируя Конфино, «институционализировала различие чести и престижа в пользу наследственного дворянства и, как это ни парадоксально, признала привилегии, вытекающие из рождения и происхождения, которые эта же Табель о рангах должна была отменить и заменить „службой, источником всех отличий“»[18 - Confino M. The Nobility in Russia… P. 125–127.].
Коллективное почтение русского дворянства к власти было результатом как его пассивности, так и упрямства. Это сочетание означало, что исторически почтение не всегда было беспримесным или гарантированным, что ясно продемонстрировало участие аристократии в убийствах Петра III (в 1762 году) и Павла I (в 1801 году).
В целом Табель о рангах стала довольно успешной попыткой создать совершенно новое служилое дворянство, открыв возможность стать дворянином большому числу людей, за исключением крепостных. Очень важно, что создавалась социальная иерархия, которой дворяне придавали большое значение, поскольку их личный статус теперь непосредственно зависел от чина. В последующие десятилетия дворянство стремилось укрепить свое привилегированное положение, особенно в отношении близости к трону и прав на владение землей и крестьянами. Тем самым к своему Золотому веку дворянство подошло свободным от обязательной службы (с 1762 года) и с подтвержденными Жалованной грамотой 1785 года правами и привилегиями.
Однако после 1762 года, несмотря на гарантированную свободу от обязательной службы, дворяне продолжали в большинстве строить карьеру на государственной службе. Без сомнения, причиной того были вопросы финансов, но также и то, что со второй половины XVIII века дворянство стало отождествлять себя с государством и его нуждами. С другой стороны, когда Екатерина II учредила предводителей дворянства и дворянские собрания стали формироваться на выборной основе, то требование участвовать в них рассматривалось дворянами как форма государственной службы, которой многие пытались избежать, несмотря на престиж и дополнительные доходы, предоставляемые этим участием.
Положение не улучшилось во время правления Александра I, когда дворянство приходилось заставлять баллотироваться на выборах в свои корпоративные организации, которые, учитывая всеобщее пренебрежение ими, становились все более состоящими из профессиональных чиновников. Парадоксально, что без всяких на то официальных санкций от государства дворянская культура развивалась различными путями в поместьях, городских салонах, дружеских кругах, масонских ложах и неофициальных публикациях. Собственный взгляд дворянства на приемлемую форму преданности власти менялся[19 - Марасинова Е. Н. Власть и личность: очерки русской истории XVIII века. М., 2008. С. 72.].
Влияние восшествия на престол Александра I
С момента долгожданного и приветствованного многими восшествия на престол Александра I в 1801 году политическая и социальная стабильность в России зависела в основном, как и на протяжении всего XVIII века, от сохранения надежных рабочих связей между правителем и дворянством. Наиболее привилегированное сословие империи привыкло к своему гарантированному статусу и прерогативе обращаться к царю напрямую. Во время правления непредсказуемого Павла I все гарантии могли быть отменены, поэтому от нового императора дворянство ждало их подтверждения.
Как ожидалось, 2 апреля 1801 года одним из первых указов своего правления Александр I восстановил Жалованную грамоту дворянству. Он вернул сословию все права и привилегии, дарованные Екатериной II и сильно сокращенные Павлом I, в том числе и право проводить выборы в дворянские собрания[20 - Яблочков М. Т. История дворянского сословия в России. С. 585–586.]. Во время правления Александра I были восстановлены и расширены права не только каждого дворянина, но и сословия в целом. Например, дворянству было возвращено право выбирать из своего сословия чиновников в уездные и земские суды[21 - Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 301–307.].
Однако Александр I считал, что привилегии должны зависеть не только от социального статуса, но и от личных качеств, поэтому он подтвердил Жалованную грамоту своей бабки с некоторыми изменениями[22 - Там же.]. В частности, подтверждая права и привилегии дворян, как закреплено в грамоте, Александр I тем не менее признался своим молодым друзьям из Негласного комитета на заседании 27 июля 1801 года, что «он восстановил Дворянскую грамоту против собственной своей воли и что исключительность дарованных ею прав всегда была ему противна»[23 - Извлечения из заседаний неофициального комитета // Богданович М. И. История царствования императора Александра I и России в его время: сочинение автора Истории Отечественной войны 1812 г. СПб., 1869. Т. 1. С. 42.]. Как бы то ни было, бессилие дворян и их унизительная неспособность отстоять привилегии, предоставленные Жалованной грамотой, были очевидны[24 - Hartley J. M. A Social History of the Russian Empire. London; New York, 1999. P. 57.]. Действительно, Джон Гудинг описал русского дворянина этого периода как «чистого лакея» по сравнению с его западным товарищем, который обладал абсолютной властью в своих владениях, служивших ему источником «и богатства, и политического влияния»[25 - Gooding J. Rulers and Subjects… P. 9. Краткое изложение развития дворянства в XVIII в. см.: P. 8–11.].
Жалованная грамота даровала дворянству некие формы сословной организации, но, как верно указывает Марк Раев, она не устранила первенство государственной службы и не установила подлинную автономию дворянства. Безопасность личности и собственности, пожалованные Екатериной II, были неустойчивы до конца XVIII века, как это продемонстрировало правление Павла I. Только судебное решение могло лишить дворянина его статуса и его привилегий, делая его беззащитным перед лицом коррупции, царившей в судах. И хотя Александр I многое сделал, чтобы восстановить эту безопасность, которая в значительной степени сохранялась в течение первой половины XIX века, она тем не менее оставалась уязвимой, совершенно независимо от его желания, из-за превосходства центрального административного аппарата, созданного его собственными институциональными реформами[26 - Raeff M. The Russian Nobility // The Nobility in Russia and Eastern Europe / Eds. I. Banac, P. Bushkovitch. New Haven, 1983. P. 109.].
Несмотря на все права и привилегии, в конечном счете у русского дворянина так и не было реальных гарантий личной и имущественной неприкосновенности. Недавние исследования показали, что первые юридические гарантии против самовольного обыска и ареста появились только благодаря судебной реформе 1864 года. До этого, на всем протяжении XVIII и значительной части XIX века, богатые и обладавшие политическим весом представители аристократии регулярно подвергались личной опале и лишались владений по прихоти монарха[27 - Wirtschafter E. K. Social Identity in Imperial Russia. P. 30.]. Некоторые примеры последствий отсутствия принципа личной неприкосновенности для дворянина будут рассмотрены в следующей главе. В конце концов, как считает Е. Н. Марасинова, «очевидно, без анализа последствий воздействия власти на мотивацию личности дворянина невозможно воссоздать целостную картину социально-политического развития России в XVIII – начале XIX столетия»[28 - Марасинова Е. Н. Власть и личность… С. 59.].
Итак, основными привилегиями потомственного дворянина во время правления Александра I были: свобода от службы, привилегированный доступ к военной и гражданской службе, а следовательно, и к чинам; свобода от податей, от телесных наказаний; неприкосновенность дворянского статуса, за исключением судебного решения, подтвержденного царем; наконец, право владения вотчинами и крепостными[29 - Яновский А. Предисловие // Порай-Кошиц И. А. История русского дворянства от IX до конца XVIII века. СПб., 1900. С. 5–26. А также: Романович-Славатинский А. В. Дворянство в России. СПб., 1912. С. 12–13.]. Последнее право было очень важным. В течение всего XVIII и отчасти XIX века права на собственность дворянства расширялись и включали в себя не только землю, но и недра, лесные угодья, заводы и прочие постройки[30 - Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество… С. 130.]. Личные дворяне обладали теми же правами, что и потомственные, за исключением права владеть землей с крепостными, состоять в губернских и уездных дворянских собраниях и участвовать в выборах, как это было закреплено законом от 11 июня 1814 года. В сущности, статус личного дворянина был открыт для всех низкородных гражданских чиновников и военнослужащих с 14-го ранга Табели о рангах, но не мог передаваться по наследству[31 - Акульшин П. В. Очерки истории Рязанского края, 1778–2000 гг. Рязань, 2000. С. 34; Иванова Н. А. Желтова В. П. Сословное общество. С. 122.].
Корпоративная идентичность и социальная сплоченность
С тех пор как Петр I сделал дворянство служилым, государственная служба на долгое время стала raison d’?tre[32 - Предназначение (фр.). – Примеч. пер.] российского дворянства. По замечанию одного российского исследователя, не служить считалось стыдным. Это было понятно и владельцу тысяч крепостных, и мелкопоместному дворянину. Ни один не мог себе представить жизнь без службы, которая стала краеугольным камнем системы ценностей и кодекса чести дворянина, и особенно это было верно для наиболее известных и родовитых дворянских семейств[33 - Экштут С. А. На службе российскому Левиафану. Историософские опыты. М., 1998. С. 43.]. Что касается низов дворянского сословия, то решения о службе принимались исходя из экономической и финансовой ситуации. Многие начали утверждать, что были и иные способы службы, кроме статской и военной, как, например, управление недвижимостью[34 - Детальный анализ способов службы и путей дворянской «эмансипации» см.: Фаизова И. В. «Манифест о вольности» и служба дворянства в XVIII столетии. М., 1999. С. 221.].
Русский биографический словарь издания 1904 года содержит статью о дворянине, чье самосознание было типично для конца XVIII века: «Воспитание в кругу старинной дворянской семьи поселило в нем с детских лет любовь к отечеству и чувство долга, чему он остался верен в течение своей продолжительной боевой службы»[35 - Колюбакин Б. Сабанеев Иван Васильевич // РБС. СПб., 1904. Т. 18. С. 1.]. Статья была посвящена генералу И. В. Сабанееву (1772–1829), одному из наиболее выдающихся русских военачальников времен Отечественной войны и фавориту Александра I. Как и следовало ожидать, мировоззрение Сабанеева, по-видимому, не осложнялось сомнениями и двойственными установками, которые оказали влияние на некоторых его знакомых и сослуживцев, что показали события 14 декабря 1825 года. К этой теме мы вернемся позднее[36 - Аналитический разбор преданности и тем и другим см.: O’Meara P. J. General D. Kiselev and Second Army HQ at Tul’chin, 1819–29 // SEER. Special Issue Personality and Place in Russian Culture. 2010. Vol. 88. № 1–2. P. 261–290.].
Совершенную лояльность режиму и представление о своем месте в нем полностью разделял с Сабанеевым и бывший генерал-губернатор Сибири И. Б. Пестель, которому предстояло испытать ужас и унижение в связи с арестом и последующей казнью своего сына Павла Пестеля, одного из лидеров декабристов. В самом деле, Иван Борисович воспринимал свой долг служения монарху практически как форму христианского и морального долга[37 - Соколова Н. А. Семейство Пестелей и Россия: новые архивные материалы // Немцы в России. Русско-немецкие научные и культурные связи: Сб. статей / Отв. ред. Г. И. Смагина. СПб., 2000. С. 361. Кстати, возвращение И. Б. Пестеля не предотвратило краха его карьеры. В 1819 году комиссия при Сенате расследовала его правление в Сибири, и после отчета Сперанского И. Б. Пестель был уволен: Там же. С. 357.]. Тем не менее, несмотря на такие примеры и однозначное мнение С. Экштута, упомянутого выше, мы увидим далее в этой главе и особенно в пятой, насколько значительной проблемой для царского правительства было широко распространенное нежелание со стороны многих провинциальных дворян принимать участие в выборах на посты, от которых зависела эффективность местного управления.
Вероятно, наиболее значительным долгосрочным и судьбоносным последствием реформы 1722 года стал приток в ряды дворян служилых людей, который постепенно изменил состав и характер дворянства, складывавшегося на протяжении многих поколений. Последствия этого процесса заставили Александра Сергеевича Пушкина сожалеть об «уничтожении дворянства чинами»:
Или дворянство не нужно в государстве, или должно быть ограждено и недоступно иначе, как по собственной воле государя. Если во дворянство модно будет поступать из других сословий, как из чина в чин, не по исключительной воле государя, а по порядку службы, то вскоре дворянство не будет существовать или (что все равно) все будет дворянством.
За двадцать лет до него то же отмечал и Жозеф де Местр, посланник короля Сардинии Виктора Эммануила I. После пятнадцати лет наблюдений за двором Александра I он пришел к заключению, что «дворяне в истинном значении этого термина как сословия фактически уничтожаются системой чинов». Пушкин придерживался бескомпромиссной точки зрения, согласно которой постепенное разрушение основ дворянства с 1722 года привело сначала к «незаконному» восшествию на престол Екатерины II и в конечном счете к событиям 14 декабря 1825 года[38 - О пребывании де Местра в Санкт-Петербурге с 1803 по 1817 год см.: Lebrun R. Joseph de Maistre. An Intellectual Militant. Montreal, 1988. Ch. 6. Пушкин цит. по: Дземешкевич П. Ф. Дворянство и революция. Севастополь, 2012. С. 37. См.: Пушкин А. С. Заметки о русском дворянстве // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. М.; Л., 1934. Т. 6. С. 191–195.].
И все же, несмотря на пессимизм Пушкина, именно в среде служилого дворянства во время правления Александра I появились первые признаки «гражданского общества»: именно дворяне, будучи в лучших материальных и социальных обстоятельствах, обратили критический взгляд на проблемы общества и стали обсуждать их в весьма модных масонских ложах (по крайней мере, до запрета последних в 1822 году), а также на страницах журналов, книг, в литературных кружках и салонах. Вместе с этим развитием росло ожидание, весьма самонадеянное, что мнения, выраженные гражданским обществом на различных доступных ему площадках, будут должным образом учтены его правителями[39 - Martin A. M. The Russian Empire and the Napoleonic Wars. P. 243.].
Гораздо труднее оценить степень, в которой возникающее гражданское общество (и дворянство в целом) разделяло чувство корпоративной идентичности и социальной солидарности. Неудивительно, что мнения по этому вопросу разделились. Российский историк П. Н. Милюков был среди тех, кто разглядел в участии дворянства в дворцовых переворотах XVIII века основной источник корпоративного духа и уверенности в своей власти, что, по его мнению, распространилось и на следующее столетие[40 - Миронов Б. Н. Социальная история России… Т. 1. С. 108.]. Джон ЛеДонн также утверждает, что как часть правящего класса, дворянство всегда имело некоторую форму корпоративной организации, которая служила двойной цели передачи приказов сверху вниз и прошений снизу вверх, а также выделяла лидеров в дворянской среде на местах[41 - LeDonne J. P. Absolutism and the Ruling Class: The Formation of the Russian Political Order, 1700–1825. New York, 1991. P. 24.]. С этой точки зрения губернская реформа Екатерины II была очень значима, поскольку она обеспечивала дворянству форум во время сессий губернских собраний, что способствовало социализации и взаимодействию дворян различных рангов и имущественного положения, а следовательно, развитию чувства корпоративной солидарности и общих интересов. Другие, однако, ставили под сомнение саму возможность говорить о чувстве общей корпоративной ментальности и чести, учитывая неоспоримость низкого уровня культуры большой части провинциального дворянства[42 - См.: Hartley J. M. A Social History of the Russian Empire. P. 99. О природе и характере возникновения гражданского общества в России во второй половине XVIII века см.: Smith D. Working the Rough Stone: Freemasonry and Society in Eighteenth-century Russia. DeKalb, 1999. P. 257; а также: Wirtschafter E. K. Social Identity in Imperial Russia.].
Недавнее исследование данного предмета воспроизводит точку зрения Л. В. Милова, который объясняет гораздо более сильное чувство корпоративности у дворян Западной Европы присущей ей устойчивостью землевладельческих традиций. В России, с другой стороны, «разбросанность владений, быстрый переход их из рук в руки, несовместимость принципа майората с реалиями российской действительности – все эти факторы препятствовали складыванию… землевладельческой аристократии в западном значении этого слова»[43 - Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998. С. 560. Цит. по: Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество. С. 150.]. «Сословные корпоративные организации, представлявшие собой одну из самых характерных черт сословного общества, в России были слабы. Даже дворянские общества – сословные корпорации потомственных дворян, наиболее оформленные и действенные, охватывали немногим больше половины дворян», в то время как личные дворяне вообще не состояли в корпорациях[44 - Там же. С. 722.]. Сходным образом, еще одна российская исследовательница объясняет «низкий уровень сословного сознания» и «политический инфантилизм» дворянства во время царствования Александра I и его зависимостью от государственной службы (а также от статуса и престижа, которые она обеспечивала), и острым осознанием зависимости индивида от императора наряду с отсутствием какой-либо реальной политической способности бросить вызов привилегированному положению аристократической элиты[45 - Марасинова Е. Н. Декабристы: аристократическая фронда в России? // Россия XXI. М., 1994. Вып. 1–2. С. 99.].
С другой стороны, в статье, посвященной именно этому вопросу, С. С. Минц утверждает, что ощущение дворянами своей корпоративной идентичности находит подтверждение в многочисленных мемуарах того периода. В качестве примеров она приводит работы М. П. Леонтьева и В. С. Хвостова. Это ощущение сплоченности «класса-сословия», по-видимому, проистекало из уверенности каждого служилого дворянина в его непосредственном участии в управлении государством. Минц утверждает, что даже беглый взгляд на избранные мемуары последней трети XVIII и первой трети XIX века дает богатый материал о степени осознания дворянами своего корпоративного духа. В то же время, признает она, они также свидетельствуют о высокой степени доверия дворянства к самодержавию[46 - Правительственная политика и классовая борьба в России в период абсолютизма. Куйбышев, 1985. С. 154. Этот вопрос исследовался далее в: Dubina V. S. The «Distinction»: Russian Nobility and Russian Elites in the European Context (the 18th–19th Century) // Social Evolution and History. 2008. Vol. 7. № 2. P. 80–100; Минц С. С. Мемуары и российское дворянство: источниковедческий аспект историко-психологического исследования. СПб., 1998. С. 191; Хвостов В. С. Записки Василия Семеновича Хвостова. Описание жизни тайного советника, сенатора и кавалера Василия Хвостова; писано в 1832 году, самим им для детей своих // Русский архив. 1870. Т. 8. Кн. 1. Вып. 3. С. 551–598; Леонтьев М. П. Мои воспоминания, или события в моей жизни // Русский архив. 1913. Кн. 3. № 9. С. 297–342; № 10. С. 504–565; № 11. С. 599–617; № 12. С. 755–778.].
Тем не менее доверие это не воплощалось в деятельной и добровольной службе. Дворяне, как правило, неохотно пользовались своими избирательными привилегиями, несмотря на то что власть знатного землевладельца распространялась за пределы его поместий на всю губернию. Фактически широко распространенное уклонение от выборной службы стало серьезной проблемой в царствование Александра и только усугубило трудности правительства в привлечении дворянства к задачам государственного управления. Этот феномен был отличительной особенностью поведения дворянства и во время правления Павла I. В ответ известный своей вспыльчивостью император сурово наказывал нарушителей. Однако Александр I считал такие наказания чрезмерными и разрешил дворянским обществам самим определять приемлемые взыскания. Эта исходившая из наилучших побуждений стратегия оказалась почти полностью неэффективной[47 - Яблочков М. Т. История дворянского сословия в России. С. 586.].
В связи с этим граф А. А. Закревский (1783–1865), бывший одним из ближайших адъютантов Александра I во время кампаний 1813–1814 годов, а в 1823 году ставший генерал-губернатором Финляндии, отмечал: «Дворянин, имеющий порядочное состояние, избегает той должности по выборам, которая ничего не обещает, кроме труда и ответственности». По мнению Н. И. Яковкиной, это заявление указывает на то, что корпоративный дух в среде русского дворянства первой половины XIX века был слабо развит. Это, без сомнения, можно объяснить положением дворянства в экономике, которое, будучи безусловно непростым в первой половине XIX века, оказало значительное влияние на формирование его социальной психологии. Преобладающая в крепостном праве практика барщины сочеталась с низким уровнем пахотного земледелия и низкой производительностью труда, что привело к падению уровня доходов от поместий. Финансовое положение дворянства еще более ухудшилось из-за резкого повышения налогов в 1810 и 1812 годах. Результатом стало повсеместное и растущее обнищание большинства дворян, многие из которых усугубляли свое положение, живя далеко не по средствам, тратя непомерные суммы на обустройство своих загородных поместий и проигрывая унаследованные состояния[48 - Яковкина Н. И. Русское дворянство. С. 11. Теме экономического положения дворянства посвящена часть «Богатство, бедность, крепостные» во второй главе.].
Для многих служба была экономической необходимостью в не меньшей степени, нежели социальным долгом. Один дворянин, И. И. Мешков, вспоминал, что ему с начала пришлось переехать в Пензу, а затем вернуться в родной Саратов в поисках подходящего места службы: «Без службы жить не мог». Также и его брат переехал из Саратова в Астрахань. Мешков объяснял так: «Без должности оставаться было мне невозможно, так как у нас с женою особенных средств к жизни не было, и мы жили одним только моим жалованьем». Со временем Мешкову удалось устроиться на службу к частному лицу, и он стал зарабатывать в три раза больше, чем на государственной службе (1500 рублей против 500 рублей), а к тому же пользовался конторскими дрожками с кучером и парой лошадей. Судя по всему, он был необыкновенно предприимчивым человеком[49 - Мешков И. И. Записки Ивана Ивановича Мешкова, чиновника Саратовской и Пензенской губернии, в царствовании Александра и Николая Павловичей // РА. 1905. Вып. 6. С. 206, 222–224.].
Для многих Санкт-Петербург был соблазнительно притягателен, и молодые дворяне массово переезжали в столицу. По мнению историка Н. Ф. Дубровина, эта тенденция была пагубна как для провинции, так и для Санкт-Петербурга, поскольку многие очень молодые дворяне (фактически подростки) оставляли свою учебу, чтобы приступить к службе, которая не слишком их интересовала. Закрепившись в столице, они, подобно герою Пушкина Евгению Онегину, быстро втягивались во все развлечения, доступные в большом городе, и так же стремительно утрачивали ту потенциальную пользу, которую были способны предложить обществу. Среди источников, приведенных Дубровиным в подтверждение, есть письмо В. Н. Каразина, фаворита Александра I в начале его правления и главного инициатора создания первого украинского университета в Харькове. В мае 1815 года в письме Н. И. Салтыкову он жаловался на растущую бюрократию и на «людей праздных, бесполезных, умножающих только дороговизну в столице». Тем временем город заработал сомнительную репутацию места, где не нужно особенно утруждаться, чтобы получать чины. «Можно смело сказать, что две трети служащих совсем не несут службы», – заключил Каразин.
Достигнув штаб-офицерского чина, многие возвращались в провинцию, некоторые (хотя и неохотно) затем избирались уездными предводителями дворянства и не покидали больше своих имений, где жили тихо и безбедно. Другие оставались в столице, «с нетерпением высиживали в Петербурге сроки, положенные для выслуги лет в каждом чине». Отцы и сыновья этой категории жили «праздно и весело, проводя время по большей части в Английском клубе и проживая доходы с имений». Дубровин отмечает, что «придворное ведомство особенно поражало обилием ничего не делающего люда». Александр I «смотрел неблагосклонно на придворные звания, если с ними не были соединены другие обязанности, признавал их годными только для внешнего блеска, для придворных выходов и балов, а потому и называл их полотерами»[50 - Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века // Русская старина. 1900. Вып. 11. С. 259–260. О взглядах Каразина на современную ему Россию, возмущавшие царя, см.: O’Meara P. J. «The Opinion of One Ukrainian Landowner»: V. N. Karazin, Alexander I, and Changing Russia // Word and Image in Russian History: Essays in Honor of Gary Marker. Boston, 2015. P. 315–335. Харьковский национальный университет теперь носит имя В. Н. Каразина.].
Александр не был одинок в своем презрении к праздным дворянам. Чрезвычайно осуждающий взгляд на беспомощность, проистекающую из отсутствия сословной сплоченности, высказывал анонимный исследователь конца XIX века:
…в чем же заключается смысл и значение русской сословности? Ответ опять сам собою подсказывается: отсутствие единодушия, коллективного сознания своих прав и интересов, недостаток общественного взаимодействия, вот черты, которыми дышит каждая страница сословной истории России[51 - Ш. Дворянство в России: исторический и общественный очерк. С. 442.].
В этих обстоятельствах, вопреки любым ожиданиям, казалось маловероятным, что российский прогресс на этом этапе ее истории будет управляться представителями дворянства. Симбирский дворянин, владелец семисот душ, член думы Северного общества декабристов Н. И. Тургенев был одним из наиболее независимо мыслящих экспертов в области законов на государственной службе, пока не покинул Россию в 1824 году, взяв длительный отпуск на службе в министерстве финансов. Тургенев указывал на социальную изоляцию сословия:
Печально то, что изолированность, в которой оказалось русское дворянство, делает путь к цивилизации, и без того слишком медленный в России, еще более трудным; ибо несмотря на все, даже в этом своем виде, это привилегированное сословье стоит во главе нации и от него преимущественно и надо ждать передового движения[52 - Декабристы: биографический справочник / Подгот. С. В. Мироненко; под ред. М. В. Нечкиной. М., 1988. С. 180. Тургенев Н. И. Россия и русские. М., 1907. Ч. 2. С. 21 (переиздание: М., 2001). Тургенев был в отъезде в Париже во время Декабрьского восстания и проигнорировал официальные запросы вернуться для опроса по делу заговорщиков. Он заочно был осужден на казнь. Его мемуары «Россия и русские» («La Russie et les Russes») впервые были опубликованы в Париже в 1847 году (переизданы в Лондоне в 2010 году). Трехтомное издание в основном было посвящено крепостному праву и, будучи запрещено в России, пробудило широкий интерес в Западной Европе.].
Не так давно Марк Раев указывал на то, что дворянство как класс страдало, как он это обозначил, «основным русским синдромом: аморфность, изменчивость, расплывчатость и неразвитость, слабые институты и социальные структуры». Он признает, что зародыши таких структур действительно иногда появлялись, а некоторые даже достигали ранних стадий развития, но ни одна из них так и не достигла полной зрелости и реализации. Раев выделяет несколько подгрупп дворянства, разделенных по принципу степени зависимости от расположения к ним самодержца: высшие и низшие чиновники, дворяне по рождению и ставшие благородными по службе, придворные и обычные чиновники, владельцы поместий и крепостных и те, кто зависел от своих талантов и служебной карьеры, богатые и бедные, интеллигенция из чиновных дворян и профессионалы, дворяне, получившие частное образование, и те, кто получил образование в государственных школах. Отношения каждой из этих групп к власти и закону отличались, и ни одна из них не могла сформировать консенсус для общих политических (или социокультурных) действий[53 - Raeff M. The Russian Nobility. P. 118.].
Такие взгляды находят поддержку в исследовании специалиста по социальной истории Бориса Миронова, который отмечает, что дворянство никогда не имело опыта общинной организации общественной или частной жизни. Каждый дворянин всегда был сам по себе и нес личную ответственность за свою службу. Все обязанности перед государством также выполнялись в индивидуальном порядке. Земля или другое имущество никогда не находились в коллективной собственности или под коллективной ответственностью дворян; последние владели собственностью индивидуально и распоряжались ею по собственному желанию еще до своего освобождения в 1762 году, когда земля еще не была их безоговорочной частной собственностью. Межличностные отношения между дворянами никогда не были добрососедскими или общинными. Дворяне определенного округа поддерживали регулярные контакты друг с другом, и почти все знали друг друга лично, поскольку посещение друг друга хотя бы раз в год считалось уместным. Однако такие местные контакты не создавали доверительных, эмоциональных связей и, как правило, оставались в рамках вежливых, уважительных и формальных отношений[54 - Миронов Б. Н. Социальная история. Т. 1. С. 410. Об этом см. также хорошо иллюстрированное исследование образа жизни провинциального дворянства: Roosevelt P. Life on the Russian Country Estate: A Social and Cultural History. New Haven, 1995. P. 361.].
Этот образец поведения можно рассматривать только как один из примеров системного отсутствия сплоченности, что неизбежно имело бы решающие последствия для способности дворянства как класса оказывать реальное политическое влияние, по крайней мере, до Великих реформ Александра II в 1860-х годах и даже позже. Более того, быстрое расширение государственных учреждений с момента вступления Александра I на престол привело к тому, что дворянство в целом оказалось недостаточно подготовленным и лишенным профессиональных навыков, необходимых для государственных служащих, которыми, в отличие от них, обычно обладали дети священнослужителей и семинаристов. Последние, в свою очередь, поступив на государственную службу, обнаружили, что можно относительно легко достичь чина, необходимого для получения дворянского статуса. Это привело к образованию значительного бюрократического или служилого дворянского класса.
В результате в XIX веке уменьшилось чувство корпоративной целостности, которое было отличительной чертой дворянства XVIII века. Войны с 1812 по 1814 год привели к еще большему дроблению дворянского сословия, хотя сыграли решающую роль в созыве полков ополчения по всей России. Увеличение числа дворян также означало рост числа обедневших дворянских семей, существование которых обеспечивалось лишь очень небольшими поместьями с немногими крепостными. Огромные различия в финансовом положении дворянства будут рассмотрены в следующей главе.
Погруженное в мистицизм, государственную службу и развлечения, дворянство все больше теряло связь со своими классовыми интересами и с провинциями. Чем ближе дворянство соединялось через государственную службу с правительством, тем меньше оно отождествляло себя с дворянским сословием, к которому правительство в лучшем случае было равнодушно, а в худшем – и вовсе враждебно. В провинции тоже произошел сдвиг от классовых интересов к работе на правительство, поскольку дворяне, жившие там, все больше отдалялись друг от друга, имея очень мало общего, особенно в том, что касалось корпоративных или сословных вопросов. Только в Москве у дворянства, стремящегося защищать и продвигать свои сословные интересы, сохранялось чувство общей корпоративной идентичности. Как правило, это были более старые, более консервативные дворяне, жившие во времена правления Екатерины. Им было не по себе от новых идей и тенденций, которые они считали угрозой привилегиям своего сословия. В целом в течение этого периода независимость и самостоятельность дворянства и его способность управлять собственными корпоративными делами постепенно исчезли, поскольку сословие все больше переходило под прямой контроль правительства[55 - Корф С. А. Дворянство и его сословное управление. С. 392–393, 396, 399.].
