скачать книгу бесплатно
– Да нет у меня… То-се… Кредит…
– Врете ведь, – грустно сказал я.
Кровь понемногу окрашивала круглую физиономию участкового в цвет советского флага. Мужик явно врал.
– Думаете, я пропью… У вас есть все основания. Но… извините, как вас по имени-отчеству?
– Вениамин Петрович, – извиняющимся голосом произнес участковый.
– Так мы, считай, тезки! – теперь я имел полное право перейти на ты. – Ты Петрович, и я Петрович! Слушай! Заплати за мою хату хоть чуток! Пусть видят, что я начал погашать!
«Почти тезка» тяжело вздохнул, что на международном языке междометий соответствует белому флагу.
– Я же новую жизнь начал! Не пью третий день! Мусор выбросил!
Я распахнул дверь, чтобы доказать правдивость своих слов. Вениамин Петрович заглянул внутрь и погрустнел еще больше.
– Ладно, – буркнул он, отнимая у меня злосчастную бумажку, – скажу, тебя дома не было… И за квартиру положу полтинник…
– Я верну! – сказал я с предельно возможной искренностью. – Сегодня же пойду искать работу!
– Ну смотри, – только и сказал участковый, с сомнением покачивая головой.
Так и ушел, качая фуражкой, как будто сам себя уговаривал, но сам с собой не соглашался.
А я понял, что на пути к мольберту придется заняться более прозаическими видами зарабатывания на жизнь.
* * *
За века шатания по чужим телам я не раз сталкивался с проблемой, как теперь говорят, профессиональной переподготовки. И, честно говоря, чем дальше в капитализм, тем проще этим заниматься. Раньше приходилось больше руками работать: мечом или молотом махать, мастерить чего-нибудь, но чаще всего – пахать землю. Все это занятия большей частью незамысловатые, овладеть не проблема. Но чтобы с их помощью обеспечить себе пристойное существование – это нужно иметь ярко выраженную функцию тела. А иногда и этого недостаточно: крепостной может оказаться прирожденным химиком, да кто ж его к ретортам допустит?
Теперь не то. Вертикальная социальная мобильность сумасшедшая, а многие козырные профессии требуют только умения компостировать людям мозги. Этому я успел отлично обучиться, с моей-то практикой. Способы навешивания лапши на уши… простите, способы манипулирования людьми не меняются, потому что люди в сути своей остаются одинаковыми, несмотря на все эти пыхтящие-жужжащие-мигающие приспособы, которыми они себя так любят окружать. Все равно у каждого есть пунктик, есть крючок. Зацепишь его – человек твой, как карась на удочке. Он может даже считать, что управляет ситуацией, управляет мной, кузнец своего счастья и все такое…
Ей-богу, лошадь под седлом гораздо более свободна, чем какой-нибудь тиран, особенно если в постели у этого тирана – умная, тонкая и умелая женщина.
Так что в XXI веке нужно всего лишь сообразить, как лучше использовать свое умение сажать людей на крючки и дергать за ниточки. Профессии менеджера, юриста или консультанта (о, каким я умею быть консультантом!) для меня пока закрыты. Мобильность мобильностью, но не до такой же степени.
Для начала нужно обеспечить себя минимальным доходом. Во-первых, придется как можно быстрее расплатиться с участковым. Это произведет на него неизгладимое впечатление, а пока Вениамин Петрович для меня – помощник номер один, и грех такими разбрасываться.
Во-вторых, хорошо бы чем-то питаться. Первые дни после заселения в оболочку я тупо голодал, выводя из себя всякую дрянь, которой питался предыдущий хозяин. Продержаться без еды я мог довольно долго. Меня пару раз заносило то в тело буддийского монаха, то – в православного отшельника, так что опыт есть.
Тут все зависит от того, как себя настроишь. Голод – это не физиология. Это психология чистой воды. Человек с детства привыкает есть, он едой себя не столько насыщает, сколько утешает.
(Кстати, совершенно не помню своего детства. Вообще. Никаких обрывочных образов, которые так любят описывать в «серьезной прозе». Может, у меня и не было никакого детства?)
Даже в таком дохлом туловище, которое мне досталось в наследство от алкаша Петровича, запасов хватит на пару недель. Но мои амбициозные планы простирались гораздо дальше. Следовательно, туловище придется кормить. Понемногу, дешевыми, но здоровыми продуктами.
Поэтому я начал с малого. Пошел в местный ЖЭК и устроился дворником. Директора противоречивые чувства раздирали так, что лицо перекосилось по диагонали. С одной стороны, дворники славянской национальности в нашем городе встречаются редко. Возьми он меня – из соседних домоуправлений ходить будут на экскурсии. С другой стороны, прежний владелец тела имел репутацию устойчиво-негативную. С третьей стороны, жилье у меня есть, не нужно напрягаться по поводу служебной квартиры.
Эта – третья – сторона и стала, видимо, решающим аргументом.
– Смотри, Петрович! – сказал директор. – Пропьешь лопаты – выселю к хренам собачьим.
Тут он что-то вспомнил и хищно напрягся:
– Та-а-ак! А ты ведь у нас в злобных неплательщиках…
– Был, – покаянно сказал я и даже понурил голову, – но начал исправляться. Первый платеж произведен.
Директор перезвонил бухгалтеру, потом приказал принести какие-то ведомости, долго изучал и сказал:
– Ну-ну…
Чтобы окончательно задобрить работодателя, пришлось написать заявление, по которому половина зарплаты автоматически уходила на погашение долга.
В результате дворником я стал, но свободного капитала должно было хватить только на удовлетворение основных нужд. А нужно было одеться, купить кое-какие материалы… да и дом слегка обставить не мешало бы.
Пораскинув мозгами, я отправился в гастроном.
* * *
Бригадир грузчиков раза три осмотрел меня, прежде чем ответить.
– Не понял, – сказал он, – это прикол такой, да?
Я был вынужден внутренне с ним согласиться. По сравнению с бригадиром и его дюжими парнями выглядел я несколько смешно. Но внешне изобразил бравость и готовность к проверке боем.
– Я жилистый! Ты испытай меня, командир!
«Командир» ему понравился. Грубая лесть – что может быть приятнее для скудного духом и умом?
Полдня я таскал ящики от грузовика в подсобку. Не знаю, куда отправилась душа Петровича, который наградил меня таким изношенным телом, но икалось ей в тот день изрядно. Последний ящик я тащил почти на ощупь – перед глазами плясали красные тени. Даже бригадир впечатлился моим трудовым героизмом.
– Хорош на сегодня, – сказал он почти уважительно. – Держи зарплату.
И сунул в руки пакет с чем-то тяжелым. Я с трудом кивнул и, по-прежнему ничего не разбирая перед собой, осторожно выбрался на улицу. Присел на бордюр и на ощупь определил – в пакете бутылка. Сначала была мысль вернуться и потребовать деньги, но… ее тут же сменила идея получше. Я отнес бутыль домой и рассмотрел ее. Это оказалась ярко-красная жидкость марки «Радость алкаша». Припрятав бутыль, полежал немного, приходя в себя, и занялся дыхательной гимнастикой. Дворником я начинал трудиться только с завтрашнего утра, но сегодня меня ожидало еще одно дело.
После гимнастики принял душ, снова пожелал душе Петровича всяких неприятностей и завалился спать. Проснулся, когда за окном было уже совсем темно. До покупки часов было пока далеко, и я осмотрел улицу, чтобы сориентироваться по времени. Удовлетворенно хмыкнул: ларьки как раз закрывались. Память прежнего хозяина подсказывала, что вот-вот стукнет одиннадцать, и торговля спиртным замрет в летаргии до девяти утра. Я даже почувствовал рефлективное желание немедленно побежать и успеть, но удержался.
Вышел минут через пять после закрытия киосков, бережно неся за пазухой драгоценную бутыль. Подошел к киоску и стал ждать. Очень скоро появился клиент – подвыпивший мужик в мятом спортивном костюме и с зажатыми в кулаке бумажками. Он поколотил в запертое окошечко, быстро прошел путь от уговоров до угроз в адрес невидимого продавца и развернулся, чтобы повлечь свою жажду в неуют квартиры.
И тут ему явился спаситель в моем небритом лице.
– Не продают? – сочувственно спросил я.
Мужик ответил в том духе, что нужно сурово наказывать тех, кто принимает такие дурные правила торговли.
– Хочешь, выручу? – спросил я и показал мужику горлышко с куском этикетки.
Он сразу посветлел лицом и выдохнул:
– Скока?
Я назвал. Он немного поторговался для виду, но выложил требуемую сумму, да еще и поблагодарил на прощание.
И я отправился домой, цитируя по памяти Маркса: «Нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради 300 % прибыли, хотя бы под страхом виселицы».
Виселица мне точно не грозила, но и норма прибыли была, прямо скажем, поменьше трехсот процентов.
* * *
Следующие пару месяцев превратились в унылую каторгу.
На рассвете я вставал, чтобы прибрать свой участок. В девять, а то и десять пробегался по чердакам да подвалам (за них я отвечал тоже). Потом легкий завтрак – и в магазин, таскать ящики. Обед, час вынужденной сиесты, во время которой отхожу от красных кругов перед глазами, снова двор, еще пару часов магазина, ужин, час-два сна и, наконец, утоление страждущих у киоска.
Самое противное, что в любой момент я мог эту каторгу бросить, свалить в неизвестном направлении, сиганув с крыши. Вряд ли мне попадется еще более неудачное тело. Но за пораженческие настроения я себя всячески клеймил и устраивал выволочки. Очень мне хотелось доказать себе, что я сильнее любой судьбы.
Эх, если бы не насквозь прогнившее туловище… Иногда плакать хотелось от бессилия. Попадись мне эта оболочка хотя бы лет десять назад, когда она еще хоть как-то функционировала! Я бы ее до ума довел, была бы как новенькая. Но что тут сделаешь, когда циррозная печень дышать мешает.
Правда, материальное благосостояние росло неуклонно.
За квартиру платил регулярно, директор ЖЭКа нарадоваться не мог моему перерождению, которое он почему-то записал на свой счет. Я не спорил.
Питался скромно, но правильно. Любой диетолог пришел бы в умиление от моего меню: белки, жиры, углеводы и витамины в строгом соответствии с рекомендациями Минздрава. И по самым низким ценам, как любят говорить рекламщики.
Купил и кое-какие принадлежности для осуществления главного плана. Время от времени устраивал перерыв в карьере грузчика и учил свои руки рисованию. Способности способностями, а техника техникой.
Очень быстро погасил долг полутезке-участковому. И, как показал опыт, не зря. Мои вечерние торговые операции скоро стали ему известны. Если бы не хорошее отношение, получил бы я к своему циррозу еще и язву от казенной жрачки. Ну или, как минимум, отбитые в результате «сопротивления при задержании» почки.
А так Вениамин Петрович просто зашел в гости, сделал внушение и намекнул, что слишком нагло я себя веду. Я божился, но не слишком усердно, но за предупреждение расплатился честно – бутылкой вполне питьевой водки. Поскольку разговор происходил после двадцати трех, участковый водке обрадовался и забрал, пообещав для приличия, что вернет при случае.
Я с тех пор перестал нарываться на рожон. У киоска просто поджидал «клиентов», многие из которых узнавали меня в лицо, отводил в подъезд и уж там без лишних глаз доставал из тайника спасительную жидкость.
Бизнес мой рос и ширился, принося основную часть дохода.
И наступил момент, когда он вырос и расширился настолько, что начал кое-кому мешать.
* * *
У меня еще днем было тяжелое предчувствие. Я, правда, не понял, что это предчувствие. Просто ломало организм по полной программе. Видимо, я все-таки переоценил его утлые возможности. Кости ломило, в низу живота тянуло, голова кружилась, а самое неприятное, что красные круги перед глазами появились не после перетаскивания тяжестей, а до. От верной бутылки за работу грузчика пришлось отказаться. Даже поел немного больше обычного: тушеная фасоль с картошкой и апельсин.
Но все равно в глазах было темно, когда я вышел на вечерний свой промысел. Поэтому и не заметил вовремя четырех крепких парней в кожанках, которые поджидали у киоска. А когда заметил, двое уже взяли меня в клещи, а один зашел сзади.
– Приторговываешь? – спросил самый угрюмый из парней.
Я изобразил радушие, насколько смог.
– Да нет, наоборот. Тут, говорят, один мужичонка по вечерам бухло толкает, – я принялся осматриваться в поисках самого себя, – может, видали?
Моя актерская игра не произвела на них никакого впечатления. Похоже, парни за мной наблюдали, прежде чем перейти к активной фазе. И, возможно, не один вечер. Вон того костлявого я вроде как вчера обслуживал.
– Видали, – беседу со мной продолжал все тот же угрюмый.
«Главный, – понял я, – нужно его уболтать…»
Но тут мои рассуждения были прерваны весомым аргументом, зажатым в кулаке того, кто был сзади. Кажется, это была монтировка…
* * *
Голова лежала отдельно от туловища. Я поднял руку и пощупал затылок. Что-то мягкое и шершавое. Пахнет химией и немытым мужским телом.
А еще почему-то темно.
– Где я? – лучшего вопроса в мою тугую голову не пришло.
– В больнице, – нехотя ответили слева. – В девятке.
– А почему темно? Ночь, что ли?
На сей раз ответ последовал после небольшой паузы и уже справа.
– День… Ты че, не видишь?
– Не-а, – я пощупал верхнюю часть головы, но повязки на глазах не обнаружил.
– Ясно, – без энтузиазма прокомментировал голос слева.
– Обход уже был? – спросил я.
– Был, – буркнули слева, и я решил пока воздержаться от содержательной беседы.
Я попытался ощупать себя на предмет других ранений, кроме очевидного сотрясения мозга. Ребра все целы… на руках пару ушибов, это, наверное, когда падал… ноги целы, шевелятся, боли нет… цирроз на месте… почки не задеты.
Создалось такое ощущение, что удар по затылку монтировкой был единственным. И, к сожалению, не смертельным. Я малодушно огорчился: ну что стоило ребятам тюкнуть меня посильнее? Сейчас кайфовал бы в оболочке какого-нибудь профессора или банкира. Или популярного певца – давно меня не заносило в артиста. А так… Лежу тут с чугунной башкой, да еще, похоже, и ослепший.
И в туалет жутко хочется.
Я попытался встать, но голова весила не менее полутонны.
– Сестра! – крикнул я. – Можно мне утку?
Никто не отозвался.
– Сестра! – я повысил голос. – Утку бы мне, а? Очень нужно!
Послышалось какое-то шевеление и шарканье.
– Утку, – виновато повторил я, протягивая на звук руку, – а то сил нет терпеть.
