скачать книгу бесплатно
Мысли. С комментариями и объяснениями
Блез Паскаль
Наталья Плужникова
Философия на пальцах
Французский философ и ученый Блез Паскаль являлся одним из основателей математического анализа и теории вероятностей, а также блестящим литератором. Будучи глубоко верующим человеком, Паскаль обладал острым аналитическим умом, был сторонником течения янсенизма в католицизме. Постоянные размышления о проблемах религии привели его к созданию множества фрагментов сочинения, получившего позднее название «Мысли». Этот труд стал классикой французской литературы. Он представляет собой глубокие философские размышления о природе мира, месте Бога в жизни человека, смысле бытия. Афористичный стиль, краткость определений и ясность изложения сделали это произведение всемирно известным, и интерес к нему не ослабевает до сих пор.
В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Блез Паскаль
Мысли. С комментариями и объяснениями
© Н.Н. Плужникова, составление, предисловие, преамбулы к текстам, комментарии, 2020
© Ю.А. Гинзбург (наследники), перевод с французского, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2020
Ученый христианин
Известный немецкий мыслитель Мартин Хайдеггер считал философствование отчаянным способом разума вопрошать об истине бытия. Не исключение из этого и философия Блеза Паскаля, чьи труды, равно как и судьба, явили собой особый экзистенциальный опыт исследования человека и Бога.
Паскаль родился в 1623 году в Клермон-Ферране – небольшом городке Оверни, в одной из провинций Франции. Его семья относилась к старинному дворянскому роду. Отец ученого – Этьен был сыном казначея Мартина Паскаля и служил высокопоставленным чиновником.
О детстве Блеза известно из воспоминаний его родственников – старшей сестры Жильберты и ее дочери Маргариты. Родители Паскаля были просвещенными людьми и правоверными католиками. Когда будущему мыслителю исполнилось три года, скончалась его мать Антуанетта. Этьен Паскаль взял воспитание сына и двух дочерей на себя. Блез был болезненным ребенком и часто хворал.
Отец будущего философа заботился не только о здоровье, но и о развитии детей. Он принял решение переехать из Клермона в Париж. Этот шаг был вполне оправданным, поскольку тогда Париж представлял собой один из мощных центров развития европейской науки, особенно геометрии и математики. Сам Этьен Паскаль являлся весьма образованным человеком и даже ученым. Хорошо знал историю, философию, литературу. Но особенно его интересовали физика, математика (область дифференциальных и интегральных исчислений) и геометрия. Следует сказать, что тогда последней в научных кругах отдавалось особое предпочтение. Она считалась основой любой науки, помогающей познать мир верно и в его целостности. Истинно то, что может быть доказано, – так звучал основный постулат геометрии тех времен, из которого выводились постулаты всех остальных наук.
В 1631 году Паскали переезжают в Париж. Здесь отец Блеза устраивается работать в налоговую службу и одновременно начинает интенсивно заниматься образованием сына. В первую очередь старается привить ему любовь к латинскому и греческому языкам, считая, что их изучение больше соответствует возрасту мальчика, чем такие сложные точные науки как математика и геометрия.
Сам Этьен Паскаль оставил после себя несколько работ по геометрии, а его имя в истории математики связано с открытой им алгебраической кривой четвертого порядка – так называемой улиткой Паскаля. Занимаясь научными трудами в Париже, отец философа завязал отношения со всеми известными во Франции математиками. В дом Паскалей начали приходить ученые, с которыми он вел долгие вечерние научные дискуссии. Разговоры и споры слушал маленький Паскаль, они пробуждали в нем тягу к знаниям.
Блез с детства не интересовался ни обществом сверстников, ни детскими играми. Почти все свободное время он проводил за чтением книг. Будущий философ с четырех лет читал и писал, с легкостью производил в уме сложные вычисления. Он рос вспыльчивым, нетерпеливым, однако очень усидчивым ребенком. Наблюдая за тем, как отец занимается математикой, Паскаль просил его обучить себя этой науке. Но тот из-за проблем со здоровьем, которые с детства мучили сына, пытался оградить Блеза от подобного рода занятий. Он запрещал мальчику интересоваться геометрией. Опасаясь, что трудное изучение математики ухудшит здоровье ребенка, отец прятал книги, старался не говорить о ней с друзьями при сыне.
Однако, несмотря на родительский запрет, Блез закрывался в своей комнате и втайне штудировал книги по математике. Однажды, войдя в комнату сына, Этьен Паскаль обнаружил на стенах написанные углем геометрические фигуры и решение одной из задач геометрии Евклида. Он был настолько поражен этим, что разрешил наконец мальчику заниматься этой наукой. Уже в 13 лет Блез Паскаль был допущен на заседания кружка известного французского ученого Мерсенна, которые регулярно посещал его отец, а в 16 лет написал первое произведение в области геометрии – «Опыт о конических сечениях». Такими сечениями называются кривые, образующиеся при пересечении конуса плоскостью (это такие известные фигуры как эллипс, парабола, гипербола). Первая научная работа Блеза Паскаля содержала три теоремы по коническим сечениям и ряд следствий из них. Она была отправлена для ознакомления известному французскому математику Рене Декарту. Тот сделал о ней весьма острые критические замечания. Самолюбие молодого и вспыльчивого ученого было уязвлено. В итоге этот труд остался незавершенным и неопубликованным. Он так и не дошел бы до современного читателя, если бы другой известный французский математик, физик и философ Готфрид Лейбниц, не снял с него копию и не сохранил у себя.
После первой неудачной, как казалось самому Паскалю, работы он не оставляет занятия геометрией. Помимо этой науки его особенно интересуют математика и физика. Помогая отцу в налоговой службе, юноша конструирует свою первую счетную машину для бухгалтерских вычислений. В 1645 году арифметическая машина была готова, за что в 1649 году Паскаль получил на свое изобретение королевскую привилегию, то есть патент. После смерти мыслителя над модернизацией этого аппарата работали многие ученые, в том числе и Г. Лейбниц, но никто из них не получил патента за усовершенствование изобретения Паскаля. Принципы, на которых построена его машина, до сих пор используются в современных устройствах.
В 23 года Паскаль обращается к изучению физики. Его особенно заинтересовали опыты, касающиеся пустоты. Ими занимался известный итальянский математик того времени Эванджелиста Торричелли. В 1646 году Блез Паскаль повторил его эксперимент с пустым пространством и открыл принцип работы барометра.
В том же году происходит одно из знаковых событий в биографии мыслителя – знакомство с трудом голландского богослова Корнелия Янсения «Преобразование внутреннего человека». Благодаря произведениям этого богослова в Голландии и Франции стал популярен янсенизм – религиозное течение в католической церкви, вставшее в оппозицию ее догматике и обрядности. Труд Янсения отцу Паскаля подарили врачи – члены общины янсенистов. Он был верующим человеком. Янсенисты часто посещали дом Паскалей и вели с ним беседы на религиозные темы.
Янсенизм набирал популярность во Франции среди образованных слоев населения. Работа основателя этого течения «Августин» оказала мощное влияние на религиозную жизнь страны. В своих взглядах Корнелий Янсений опирался на труды Августина Блаженного, в центре его внимания лежало понятие Божественной Благодати как центра всех человеческих устремлений. Но впоследствии это движение было подавлено католической церковью, а его сторонники обвинены в кальвинистской ереси.
Еще в Руане семья Паскалей познакомилась с общиной янсенистов, которую возглавлял священник из соседнего округа Рувиля – Жан Жильбер. Члены этой общины оказали сильное влияние на Этьена Паскаля. Его старшая дочь Жильберта, ставшая первым биографом своего брата, всю жизнь была ярой сторонницей этого течения. А младшая дочь Жаклина приняла постриг и стала монахиней в духовном центре янсенизма – женском монастыре Пор-Рояль-в-Полях близ Версаля. Это движение существенно повлияло на мировоззрение Блеза Паскаля. Позже в своем произведении «Письма к провинциалу» он выразит взгляды янсенистов.
Первоначально знакомство с ними и увлечение религиозными идеями не остановило научную деятельность Паскаля. В 1647 году он пишет «Новые опыты касательно пустоты в природе». В 1648 году выходит научный труд «Отчет о великом эксперименте равновесия жидкостей», где описываются законы гидравлики. Также в этот период Паскаль издает сочинения «О сущности чисел» и «Об арифметическом треугольнике».
В 1651 году умирает отец мыслителя. Паскаль создает рукописный вариант труда «Трактат о пустоте», но не завершает его. В этот период он пишет математические работы, касающиеся теории вероятностей и исчисления бесконечно малых, которые не были опубликованы, часть из них пропала.
Все время, начиная с детского увлечения геометрией, математикой и физикой, Паскаль был одержим наукой. Он утверждал, что в явлениях природы надо искать не нечто таинственное и чудесное, а простые и понятные разуму законы, поскольку в мире царят простые законы.
Параллельно с физикой Паскаль все глубже и глубже изучает труды и взгляды янсенистов, отличавшиеся от официального учения католической церкви. Согласно этому учению, в жизни человека существуют два основных препятствия на пути к Богу – стремление к земным похотям и забавам (удовольствиям) и стремление познать весь мир со всеми его тайнами (любопытство). Одно препятствие – телесное, другое – духовное. Паскаль неожиданно для себя осознает, что увлечение наукой может являться той самой духовной страстью, мешающей познать предельную основу, истину, каковой является Бог. Эта мысль приводит его в ужас и отчаяние. Мыслитель впадает в глубокий религиозный кризис.
Блез Паскаль, прекрасно знакомый как с теологией, так и с точными науками, пытается провести фундаментальное различие между двумя истинами: веры и научного познания. Он радикально выступает против стремления многих теологов своего времени поставить естествознание в зависимость от теологии, считая, что религия и наука – это два пути: первый основан на вере, подтверждаемой авторитетом Библии, второй – на разуме и критическом мышлении, подкрепленном опытом. Религия и наука, согласно Паскалю, должны дополнять друг друга и находиться в гармонии между собой.
Тем не менее он радикально пересматривает свои взгляды и решает прекратить занятия наукой, занимавшей его ум, чтобы посвятить жизнь познанию Бога. В это время младшая сестра философа уходит в монастырь. Он часто приезжает к ней, и они подолгу беседуют о Боге. Паскаль переживает тяжелейший кризис, ощущая его как отсутствие полноты Бога. Именно этот кризис и мотивы личного религиозного поиска будут звучать почти в каждом фрагменте его главного произведения – «Мысли». В 1654 году Паскаль поселяется вблизи монастыря и начинает вести уединенную, вдали от общественных собраний и увеселительных мероприятий, жизнь. Он создает оригинальное религиозное произведение «Мемориал», а с 1655 года живет как отшельник и аскет возле монастыря Пор-Рояль – обители, являвшейся в то время главной цитаделью янсенизма во Франции.
Последние годы жизни мыслителя сопровождались репрессиями против этого религиозного течения. Они начались в 1653 году при папе Иннокентии X, объявившем ересью 5 тезисов из трактата епископа Янсения «Августин». В 1656 году Паскаль в качестве ответа на реакцию против янсенизма публикует свое первое «Письмо к провинциалу». В 1657 году «Письма» попадают под церковный вердикт. Католическая церковь вносит их в список запрещенных книг и публично сжигает. В 1658 году Паскаль пишет свои последние работы – «Искусство убеждать» и «О геометрическом уме».
В 1659 году состояние здоровья мыслителя резко ухудшается, Паскаль страдает частыми обмороками и потерей сил. С 1660 года он живет у своей сестры Жильберты, где и умирает в возрасте 39 лет. Последними его словами были: «Не оставь меня, Господи!» Можно без сомнения считать, что Блез Паскаль явил собой пример мыслителя и ученого, который в поиске предельных оснований бытия, истины доходит до того, что, казалось бы, должно противоречить науке, – религии. Однако его жизнь стала образцом удивительного единства и гармонии разума и веры.
–
Философ, как правило, выражает свои взгляды каким-либо основным магистральным произведением. Это можно было бы сказать о труде Блеза Паскаля «Мысли», если бы он имел готовый и завершенный вид. После смерти мыслителя в его кабинете были найдены ворохи бумаг, лишенные содержательной последовательности и логики. На них были запечатлены фрагменты мыслей Паскаля с авторскими сокращениями и пунктуацией. Бумаги были разделены на «связки»: автор успел разложить их, готовясь к выступлению с речью перед друзьями в Пор-Рояле. Однако остались заметки и фрагменты, дошедшие до наших дней из других источников. Части этого труда публикуются в очередности, оставленной самим мыслителем. Произведение осталось нецелостным и незавершенным из-за его продолжительной болезни. Но все это не умаляет значения данной работы, а, напротив, создает интерес не только у историков философии и литераторов, но и у читателей. «Мысли» Паскаля рождают больше вопросов, чем ответов, как и подобает настоящему философскому произведению.
Процесс оформления этого труда был сложным и трудоемким для ученых, изучающих наследие Блеза Паскаля. После его смерти близкие нашли около 800 не связанных между собой по смыслу фрагментов. Затем они были скопированы в том порядке «связок», в котором их нашли у Паскаля. В переизданиях «Мыслей» всегда сохранялся этот порядок, избранный автором при составлении произведения. Первые 27 фрагментов из 800 были озаглавлены Паскалем.
Создается впечатление, что его замысел состоял в сборке некоего «архитектурного» проекта, оставшегося незавершенным. Тем не менее этот труд содержит глубокие мысли о природе мира и месте Бога в жизни человека. Возможно, идея Паскаля состояла не в том, чтобы создать некое логически структурированное произведение, а в том, чтобы изобразить, очертить (как в геометрии) некий архитектурный ландшафт, чьим центром является религиозная вера. Таким образом, фрагментарность произведения – преднамеренный метод и осознанный выбор мыслителя.
Паскаль работал над этим трудом с 1656 года вплоть до своей смерти, последовавшей в 1662 году. До этого его существенным сочинением стали «Письма к провинциалу», бывшие ответом против реакции церкви и государства на влиятельное реформаторское движение того времени во Франции – янсенизм. «Письма к провинциалу» были направлены против иезуитов. Всего автор опубликовал 18 «Писем». В силу острой полемики с официальной церковью произведение печаталось нелегально, Паскаль подписывал его части псевдонимом – Луи де Монтальт. Янсенизм опирался на учение Августина Блаженного о благодати, являющейся, по мнению сторонников этого учения, единственным источником спасения. Воззрения членов движения противоречили католическому учению о благодати. Это привело к гонениям на янсенистов со стороны церкви. В 1709 году духовный центр этого движения – женский монастырь Пор-Рояль-в-Полях, вблизи которого жил отшельником Блез Паскаль, был упразднен.
Помимо полемического настроя, характерного для «Писем», Паскаль задумывает идею обращения к официальной церкви с наставлением. Он начинает создавать «Апологию христианской веры». Собирается завершить этот труд в 1658 году. Но болезнь лишает Паскаля сил, и он не дописывает свою работу.
Произведение «Мысли» впервые было опубликовано в 1669 году, уже после смерти философа. Оно представляет собой фрагменты разных сочинений Паскаля и особенно «Послания о благодати» и «Апологии христианской веры».
Как свидетельствуют современники, Паскалю была свойственна особая привычка создания своих работ: он долго мог удерживать в памяти какие-либо идеи, пока в уме они не приобретут законченный вид, и только потом переносил их на бумагу. Он сначала долго обдумывал и лишь затем записывал. Поэтому в его главном труде «Мысли» мы находим отрывки идей.
«Мысли» представляют собой не только апологетическое религиозно-философское, но и литературное произведение, созданное в жанре апологии христианской религии. Паскаль прекрасно владел латинским языком, являвшимся как языком науки, так и христианской веры. Поэтому в своем труде он часто ссылается на латинские и греческие цитаты из Священного Писания. В работе над «Мыслями» Паскаль опирался на произведения англиканских историков-библеистов (прежде всего – на «Анналы Ветхого и Нового Завета» Д. Ашера). Также историко-богословской основой создания этого труда стал латинский перевод Библии, считающийся единственным каноническим текстом Священного Писания в католической церкви, – Вульгата. Ее автор – Отец Церкви блаженный Иероним (Стридонский). Паскаль мастерски владел высоким стилем Библии, о чем свидетельствуют его цитаты, а также личный перевод фрагментов из пророков Священного Писания. «Мысли» написаны ярким и выразительным языком, что дает основание считать это произведение шедевром не только философской, но и литературной мысли Франции.
После смерти философа его старшая сестра Жильберта Паскаль (по мужу – Перье) составляет его биографию, которая должна была предварять посмертное издание. Однако книга не была опубликована сразу после кончины мыслителя ввиду ее резкой полемики с религиозной и государственной властью. Подготовленное к печати в 1669 году издание «Мыслей» вышло в свет год спустя. Посмертно опубликованные фрагменты были представлены широкой публике лишь в 1670 году. Рукописи с 1711 года хранились в библиотеке аббатства Сен-Жермен-де-Пре. В 1790 году их передали в Национальную библиотеку Франции вместе с сопроводительной запиской аббата Перье, каноника Клермонской церкви, со свидетельством, что они представляют собой подлинный оригинал автора.
В этом издании произведение «Мысли» предваряет биография Паскаля, написанная его старшей сестрой и племянницей, а также предисловие от переводчика.
«Мысли» неоднократно переиздавались. Они подвергались критике со стороны многих выдающихся философов, особенно известны высказывания Вольтера и Кондорсе. В настоящее время этот труд находится в отделе рукописей Национальной библиотеки Франции и полностью доступен широкому кругу читателей.
Наталья Плужникова
Жизнь господина Паскаля, написанная госпожой Перье, его сестрой, супругой господина Перье, советника Палаты сборов в Клермоне
Госпожа Перье – Жильберта Паскаль, старшая сестра и первый биограф мыслителя.
Господин Перье (Перье Флорен) – троюродный брат Паскаля, муж Жильберты, советник Палаты сборов Клермонского Парламента.
Мой брат родился в Клермоне 19 июня тысяча шестьсот двадцать третьего года. Отца моего звали Этьен Паскаль, он был председателем Палаты сборов. Моя мать звалась Антуанетта Бегон. Как только брат мой достиг того возраста, когда с ним можно было говорить, он стал выказывать ум необыкновенный – краткими ответами, весьма точными, а еще более – вопросами о природе вещей, которые удивляли всех вокруг. Такое начало, подававшее блестящие надежды, никогда нас не обманывало, ибо, по мере того как он становился взрослее, возрастала и сила его рассуждений, далеко превосходившая его телесные силы.
Палата сборов – Верховная судейская палата, которая разбирала гражданские и уголовные дела, касающиеся сбора налогов с населения. Более точное название – Палата косвенных сборов. Эта палата в Клермоне обладала независимостью, то есть не подчинялась главному законодательному органу Франции – Парламенту, а также Счетной палате.
Моя мать умерла в 1626 году, когда брату было всего три года, и отец, оставшись один, удвоил заботы о своем семействе; поскольку других сыновей у него не было, положение единственного сына и другие качества, которые он угадывал в этом ребенке, заставляли его питать к нему такую привязанность, что он не мог решиться доверить его воспитание кому-нибудь другому и положил обучать его сам, что он и сделал; мой брат никогда не посещал коллежа и не знал другого учителя, кроме отца.
В 1632 году отец переехал в Париж, перевез нас всех туда и там обосновался. Моему брату, которому было тогда только восемь лет, переезд этот был очень полезен, исходя из отцовских замыслов о его воспитании; отец, без сомнения, не мог бы уделять ему столько забот в провинции, где его должность и многочисленное общество, постоянно у него собиравшееся, отнимали у него много времени. А в Париже он был совершенно свободен; он посвятил себя этому целиком и добился такого успеха, какой только могут принести заботы отца столь разумного и любящего.
Главным правилом его воспитания было, чтобы ребенок всегда оставался выше того, что изучал; поэтому отец не хотел преподавать ему латынь, пока ему не исполнилось двенадцати лет, чтобы она ему легче давалась. За это время он не позволял ему праздности, а занимал его всевозможными вещами, на которые считал его способным. Он объяснил ему в общем, что такое языки; он показал, что языки подчиняются определенным правилам грамматики, что из этих правил бывают исключения, которые люди позаботились отметить, и что так было найдено средство сделать все языки доступными пониманию от страны к стране. Эта общая мысль прояснила его понятия и дала ему увидеть, для чего существуют правила грамматики, так что когда он стал их изучать, то уже знал, зачем он это делает, и занимался как раз теми вещами, где более всего требовалось прилежания.
После всех этих познаний отец преподал ему и другие. Он часто говорил с ним о необыкновенных явлениях в природе, например о порохе и других вещах, поражающих разум, когда о них задумываешься. Мой брат находил большое удовольствие в этих беседах, но хотел знать объяснения всех вещей; а поскольку они не все известны, то, когда отец ему их не давал или давал лишь те, что приводят обычно и суть не что иное, как отговорки, – это его не удовлетворяло. Ибо он всегда обладал удивительной точностью ума в определении ложного; можно сказать, что всегда и во всем единственным предметом, к которому стремился его ум, была истина, так как никогда и ни в чем он не умел и не мог находить удовлетворения, кроме своих познаний. Поэтому он с детства мог соглашаться только с тем, что казалось ему несомненно правильным, так что, когда ему не давали точных объяснений, он искал их сам и, задумавшись о какой-то вещи, не оставлял ее до тех пор, пока не находил для нее удовлетворяющего его объяснения.
Однажды за столом кто-то случайно ударил ножом по фаянсовой тарелке; он заметил, что при этом раздается громкий звук, который стихает, если прикрыть тарелку рукой. Он хотел непременно узнать тому причину, и этот опыт привел его ко множеству других со звуком. Он обнаружил при этом так много, что в возрасте одиннадцати лет написал о том трактат, который был найден весьма убедительным.
Его гений в геометрии стал проявляться, когда ему было всего двенадцать лет, и при обстоятельствах столь необыкновенных, что о них стоит рассказать подробно. Мой отец обладал обширными познаниями в математике и имел обыкновение беседовать о ней со всеми сведущими в этой науке людьми, которые бывали у него. Но поскольку он намеревался обучить моего брата языкам и знал, что математика имеет свойство заполонять и довольствовать собою ум, то не хотел, чтобы мой брат с нею знакомился, опасаясь, как бы это не заставило его пренебрегать латынью и другими языками, в которых он желал его совершенствовать. Поэтому он спрятал все математические книги. Он воздерживался разговаривать со своими друзьями о математике в его присутствии; но несмотря на такие предосторожности, любопытство ребенка было возбуждено, и он часто просил отца обучать его математике. Но отец отказывался, предлагая ему это в качестве награды. Он обещал, что как только тот преуспеет в латыни и греческом, он начнет учить его математике.
Мой брат, видя подобное сопротивление, спросил его однажды, что такое эта наука и чем она занимается. Отец ответил ему в общем, что это умение строить правильные фигуры и находить пропорции между ними; вместе с тем он запретил говорить о ней дальше и думать когда бы то ни было. Но его ум, не умевший оставаться в предуказанных границах, как только узнал это простое вступление, – что геометрия есть средство строить безупречно правильные фигуры, – стал размышлять о ней в свои свободные часы; придя в комнату, где он обычно играл, он взял уголек и принялся чертить фигуры на полу, ища способа построить совершенную окружность, треугольник с равными сторонами и углами и другие подобные вещи.
Он нашел это все без труда; затем он стал искать пропорции фигур между собой. Но поскольку отец столь тщательно скрывал от него такие вещи, что он не знал даже названий фигур, пришлось ему самому их придумывать. Он называл окружность колечком, прямую – палочкой; так же и с прочим. После названий он придумал аксиомы и наконец совершенные доказательства, и, переходя от одного к другому, он так далеко продвинулся в своих изысканиях, что дошел до тридцать второй теоремы первой книги Евклида. Когда он ею занимался, отец случайно вошел к нему в комнату, так что брат этого не услышал. Он был на глазах отца так поглощен своими занятиями, что долго не замечал его прихода. Трудно сказать, кто был больше поражен, – сын, увидев отца, строго запретившего ему такие занятия, или отец, увидев сына, погруженного в такие вещи. Но отцовское удивление еще возросло, когда, спросив сына, чем он занимается, услышал в ответ, что он искал такие-то и такие-то вещи, – что и было тридцать второй теоремой Евклида.
Евклид (Эвклид) – великий древнегреческий математик, живший в III в. до н. э. Известен как систематизатор античной математики. Его фундаментальным трудом являются «Начала», представляющие собой формальную систему понятий и законов античной арифметики и геометрии. Эта работа оказала огромное влияние на представления о началах и принципах математической науки не только в Античности, но и во время Блеза Паскаля.
Отец спросил, что навело его на такую мысль, он ответил, что обнаружил то-то и то-то; в ответ на следующий вопрос он рассказал еще несколько доказательств, и так, возвращаясь назад и пользуясь как названиями «колечками» и «палочками», он дошел до своих определений и аксиом.
Мой отец был так потрясен величием и мощью его дарования, что, не сказав ему ни слова, вышел и отправился к господину Ле Пайеру, своему близкому другу и очень ученому человеку. Придя к нему, он долго оставался неподвижен и словно вне себя. Господин Ле Пайер, видя все это и вдобавок катившиеся из его глаз слезы, был не на шутку встревожен и просил его не скрывать более причину своих огорчений. Отец ему сказал: «Я плачу не от горя, а от радости. Вы знаете, как я старался не допустить для моего сына знакомства с геометрией из страха отвлечь его от других занятий. Но посмотрите, что он сделал».
Ле Пайер – французский математик, друг отца мыслителя – Этьена Паскаля. После смерти М. Мерсенна Ле Пайер возглавил кружок, ставший впоследствии основой Парижской академии наук.
Господин Ле Пайер был удивлен не меньше, чем мой отец, и сказал, что считает несправедливым и далее сковывать такой ум и скрывать от него эти познания, что следует показать ему книги и больше его не удерживать.
Отец с этим согласился и дал ему «Начала» Евклида для чтения в часы досуга. Он прочел и разобрался в них сам, и объяснения ему не потребовалось ни разу. Пока он их читал, он придумывал и свое и продвинулся так далеко, что смог постоянно бывать на еженедельных собраниях, куда сходились самые ученые люди в Париже, чтобы принести свои работы и обсудить чужие.
Брат мой стал очень заметен и в обсуждениях, и в собственных трудах, будучи одним из тех, кто наиболее часто приносил туда новые работы. В этих собраниях нередко также разбирались задачи, присланные из Германии и других стран, и его мнение обо всем этом выслушивалось внимательнее, чем чье-либо другое: у него был ум столь живой, что, случалось, он обнаруживал ошибки там, где прочие их не замечали. А между тем он уделял этим занятиям лишь часы досуга, так как изу, чал тогда латынь, согласно правилам, установленным для него отцом. Но поскольку он находил в этой науке истину, которую всегда так пылко искал, то был так этим счастлив, что вкладывал в нее всю душу; и как бы мало он ею ни занимался, он продвигался так быстро, что в возрасте шестнадцати лет написал «Трактат о конических сечениях», который слыл таким достижением ума, что говорили, будто со времен Архимеда не бывало ничего подобного.
Архимед – один из наиболее известных древнегреческих ученых-математиков. Занимался изучением движения тел, определением их площадей и объемов. Сформулировал знаменитый закон в области гидростатики и аэростатики – закон Архимеда, согласно которому объем вытолкнутой жидкости равен объему погруженного в нее тела.
Все ученые полагали, что надо сразу же его напечатать, потому что, говорили они, хотя такой труд всегда будет вызывать восхищение, а все же, если его напечатать в тот год, когда автору всего шестнадцать лет, это обстоятельство немало прибавило бы к его достоинствам. Но поскольку мой брат никогда не имел жажды славы, он не придал этому значения, и труд этот так и не был напечатан.
Все это время он продолжал изучать латынь и греческий, а кроме того, за едой и после нее отец беседовал с ним то о логике, то о физике и других разделах философии, и он все об этом узнал, не бывав никогда в коллеже и не имев других учителей ни в этом, ни во всем прочем.
Можно только вообразить, как радовался отец успехам моего брата во всех науках; но он не подумал, что такое усиленное и постоянное напряжение ума в столь нежном возрасте может дурно сказаться на его здоровье; и действительно, оно стало ухудшаться, как только он достиг восемнадцати лет. Но недомогания, которые он тогда испытывал, были невелики и не мешали ему продолжать все его привычные занятия, так что как раз в то время, в возрасте девятнадцати лет, он изобрел арифметическую машину, с помощью которой можно производить всевозможные действия не только без пера или жетонов, но и без знания правил арифметики, и притом с безошибочной точностью. Это изобретение считалось вещью совершенно небывалой, поскольку укладывало в машину науку, обитающую в уме человеческом, и указывало средства производить с ней все действия безупречно правильно, не прибегая при этом к размышлению. Эта работа очень его утомила не самим замыслом или механизмом, которые он придумал без труда, но необходимостью объяснять все это рабочим, так что он потратил два года на то, чтобы довести ее до нынешнего совершенства.
Но эта усталость и хрупкость его здоровья, сказывавшаяся уже несколько лет, вызвали у него недомогания, от которых он так и не избавился с тех пор; и он говаривал нам, что с восемнадцати лет у него не было ни дня без страданий. Недомогания эти бывали разной тяжести, и как только они давали ему передышку, его ум сразу же устремлялся на поиски чего-то нового.
В один из таких промежутков, в возрасте двадцати трех лет, увидев опыт Торричелли, он затем придумал и осуществил свой, называемый «опыт с пустотой», ясно доказывающий, что все явления, приписывавшиеся до того пустоте, причиной своей имеют тяжесть воздуха. Это была последняя работа в земных науках, которой он занял свой ум, и хотя впоследствии он изобрел циклоиду, в моих словах нет противоречия, потому что он нашел ее, не думая о ней и при обстоятельствах, заставляющих полагать, что он не прикладывал к тому усилий, как я бы сказала на его месте. Сразу же после того, когда ему не было еще и двадцати четырех лет, Промысел Божий представил случай, побудивший его читать благочестивые книги, и Бог так просветил его через это святое чтение, что он совершенно понял, что христианская религия требует от нас жить только для Бога и не иметь иной цели, кроме Него. Эта истина показалась ему столь очевидной, и столь обязательной, и столь благотворной, что он оставил все свои изыскания. И с тех пор он отринул все прочие познания, чтобы предаваться тому, о чем Иисус Христос сказал, что оно одно только нужно (Лк. 10, 42).
Торричелли Эванджелиста (1608–1647) – итальянский физик и математик. В области физики он известен опытами с атмосферным давлением. Э. Торричелли был учеником и продолжателем идей Г. Галилея в области новой механики. В своих опытах он доказал, что воздух имеет вес, который при попадании в твердое тело создает давление. До этого в физике последнее связывали с отсутствием пустоты. Концепция атмосферного давления, разработанная этим ученым, настолько увлекла Паскаля, что он сформулировал знаменитый закон, названный его именем, – закон Паскаля: давление, производимое на поверхность жидкости внешними силами, передается жидкостью во все стороны без изменения.
Промысел Божий (другое обозначение – Провидение) – христианское понятие, обозначающее деятельность Бога в мире, проявляющуюся в Его постоянной заботе о мире. Провидение воплощает в себе эту заботу, а также идею установленного Богом порядка как проявление Его свободного и разумного установления, подчинение всего известным только Ему целям. Эти цели есть то, что заложено Богом как внутренняя духовная основа, которая объемлет и охватывает весь мир. Конечной целью воплощения и осуществления Божьего Промысла является Любовь: Господь, будучи Создателем, заботится о человеке – своем творении, как отец о ребенке.
…Иисус Христос сказал, что оно одно только нужно (Лк. 10, 42). – Речь идет о толковании Евангелия от Луки: «а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее». Здесь повествуется о разговоре Спасителя с женщиной по имени Марфа. Она хотела оказать Ему гостеприимство, в то время как ее сестра Мария молча села у ног Иисуса и слушала Его. Этот эпизод говорит нам о том, что хотя гостеприимство и является добродетелью, но все-таки высшее благо – духовные беседы: тело надо наполнять не яствами, а знаниями. Данный фрагмент из биографии объясняет стремления Паскаля, для которого как для ученого и мыслителя существовало только одно высшее благо – духовное познание.
Он был до той поры особым покровительством Провидения обережен ото всех пороков молодости, и, что еще более удивительно, при его складе и направлении ума он никогда не был склонен к вольнодумству в том, что касается религии, всегда ограничивая свою любознательность явлениями природными; и он мне не раз говорил, что это правило присоединялось у него ко всем остальным, завещанным ему отцом, который сам питал благоговение к религии, внушил его и сыну с детства и наказал ему, что все, что составляет предмет веры, не может быть предметом рассуждений.
Эти правила, часто повторявшиеся ему отцом, к которому он питал глубочайшее почтение и в котором обширные познания соединялись с умом сильным и точным, так врезались ему в душу, что какие бы речи он ни слышал от вольнодумцев, они его никак не задевали, и хотя он был еще очень молод, но считал их людьми, исповедовавшими ложную мысль о том, что разум человеческий превыше всего, и не понимавшими самой природы веры.
Так этот великий ум, столь широкий и столь исполненный любознательности, столь неустанно искавший причины и объяснения всему на свете, был в то же время покорен всем заповедям религии, как ребенок. И такая простота царила в его душе всю жизнь, так что с тех самых пор, когда он решился не изучать более ничего, кроме религии, он никогда не занимался сложными теологическими вопросами и употреблял все силы своего ума на то, чтобы познавать правила христианской морали и совершенствоваться в ней, чему он посвятил все дарования, данные ему Богом, и весь остаток своей жизни не делал ничего иного, кроме как размышлял денно и нощно о законе Божием. Но, хотя он особо и не изучал схоластику, ему были известны постановления Церкви против ересей, измышленных хитростями и заблуждениями ума человеческого; такого рода изыскания более всего его возмущали, и в это время Бог послал ему случай явить свое рвение к религии.
Теология – (греч. ????????, букв. – богословие, от ???? – Бог и ????? – слово, учение) – учение о Боге (Богословие).
Закон Божий – Библия (Священное Писание). Она включает в себя Ветхий и Новый Заветы. Содержит религиозные принципы и нормы, составляющие основу духовной жизни человека в иудаизме (Ветхий Завет) и христианстве (Новый Завет). Позднее под Законом Божиим стала пониматься церковная дисциплина, изучающая основы христианского вероучения в церковных и светских учреждениях. В тексте это словосочетание употребляется сестрой Паскаля в первом значении.
Схоластика – дисциплина в школьном и университетском образовании Франции, излагающая точные основы веры.
Ересь – заблуждение или намеренное искажение учения Церкви. Слово имеет древнегреческое происхождение, означающее «выбор», «направление». Если изначально этим понятием обозначались различные философские школы, то в новозаветных апостольских посланиях оно означает утверждение или учение, которое сознательно противопоставляется учению Церкви.
Он жил тогда в Руане, где наш отец был занят на королевской службе; в то время там объявился некий человек, который обучал новой философии, привлекавшей всех любопытных. Двое молодых людей, из числа друзей моего брата, зазывали его к этому человеку; он с ними пошел. Но в беседе с философом они были немало удивлены, убедившись, что, излагая им основы своей философии, он извлекал из них выводы о вопросах веры, противоречащие решениям Церкви. Он доказывал с помощью рассуждений, что тело Иисуса Христа не образовалось из крови Пресвятой Девы, и многое другое в том же духе. Они пытались возражать ему, но он стоял на своем. Обсудив между собой, как было бы опасно позволить беспрепятственно наставлять юношество человеку с такими ложными воззрениями, они решили сначала его предупредить, а если он будет упорствовать, то донести на него. Так и случилось, потому что он пренебрег их советами; тогда они сочли, что их долг – донести на него монсеньору Дю Белле, исполнявшему тогда обязанности руанского епископа по поручению монсеньора архиепископа. Монсеньор Дю Белле послал за этим человеком, допросил его, но был обманут двусмысленным признанием, которое тот написал собственноручно и скрепил своей подписью; впрочем, он не придал большой важности предупреждению, исходившему от троих молодых людей. Но как только они прочли это исповедание веры, то сразу поняли все его недомолвки, и это заставило их поехать к монсеньору архиепископу Руанскому в Гайон. Вникнув во все, он нашел это столь важным, что дал полномочия своему совету, а монсеньору Дю Белле послал особое распоряжение заставить этого человека объясниться по всем статьям обвинения и ничего не принимать от него иначе как через посредство тех, кто на него донес. Это было исполнено, и он предстал перед архиепископским советом и отрекся от всех своих воззрений; можно сказать, что он сделал это искренне, потому что никогда не выказывал обиды на тех, кому был обязан этой историей, что позволяет думать, что он сам был обманут ложными заключениями, которые выводил из своих ложных посылок. Верно также, что в этом не было злого умысла против него и никакого другого намерения, кроме как открыть глаза ему самому и помешать ему соблазнять молодых людей, которые оказались бы не способны отличать истинное от ложного в таких тонких вещах. Так эта история разрешилась благополучно. И поскольку мой брат все более погружался в поиски способов угождать Господу, эта любовь к совершенству так пылала в нем с двадцати четырех лет, что охватила весь дом. Отец, не стыдясь учиться у своего сына, стал с тех пор вести жизнь более строгую благодаря постоянным упражнениям в добродетели вплоть до самой смерти, и кончина его была совершенно христианская.
Гайон – одна из провинций на севере Франции.
Моя сестра, наделенная дарованиями необыкновенными, снискавшими ей с детства такое громкое имя, какого не часто добиваются и девицы много старше ее, была так тронута речами брата, что решилась отказаться от всякого успеха, который до тех пор так любила, и целиком посвятить себя Богу. Поскольку она была очень умна, то, как только Бог посетил ее сердце, она поняла вместе с братом все, что он говорил о святости христианской религии, и не могла более сносить своего несовершенства, в котором, ей казалось, она пребывала в миру; она стала монахиней в обители с очень суровым уставом, в Пор-Рояле-в-Полях, и умерла там в возрасте тридцати шести лет, пройдя самые трудные послушания и утвердившись за краткий срок в таких достоинствах, каких другие достигают лишь за долгие годы.
Моему брату было тогда двадцать четыре года; его недомогания все усиливались, и дошло до того, что он не мог глотать никакой жидкости, если она не была подогрета, и то лишь по капельке. Но так как кроме того он страдал невыносимыми головными болями, воспалением внутренностей и многими другими недугами, то врачи велели ему очищаться через день в течение трех месяцев; ему приходилось глотать все снадобья так, как он мог, то есть подогретыми и каплю за каплей. Это была настоящая пытка, и окружавшим его было трудно даже смотреть на это; но мой брат никогда не жаловался. Он все это считал благом для себя. Ведь он не знал более иной науки, кроме науки добродетели, и, понимая, что она совершенствуется в недугах, он с радостью шел на все мучительные жертвы своего покаяния, видя во всем преимущества христианства. Он часто говорил, что прежде болезни мешали его занятиям и он страдал от этого, но что христианин должен принимать все, а особенно страдания, потому что в них познается Иисус Христос распятый, Который должен быть для христианина всей наукой и единственной славой в жизни.
…христианин должен принимать все, а особенно страдания, потому что в них познается Иисус Христос распятый… – В этом фрагменте биографии Паскаль выступает как последовательный сторонник христианской веры, поскольку он считает, что именно через страдание в значении душевной или телесной боли человек может понять смысл события и присутствие в своей жизни Бога. Это воззрение соответствует христианскому учению: страдание неизменно осуществляется по Божьему Промыслу, но нам не всегда дано увидеть его конечную цель. Согласно Священному Писанию, страдания способствуют духовному преображению, спасению души, поэтому они являются неотъемлемой частью жизни любого христианина.
Продолжительное употребление этих снадобий вместе с другими, ему предписанными, принесло некоторое облегчение, но не полное выздоровление. Врачи решили, что для полного восстановления сил он должен отказаться от всякой длительной умственной работы и, насколько возможно, искать случаев направлять свой ум на то, что его занимало бы и было бы ему приятно, то есть, одним словом, на обычные светские беседы; ведь других развлечений, подходящих для моего брата, не было. Но как заставить решиться на это такого человека, как он, которого Бог уже посетил? И вправду сначала это оказалось очень трудно. Но на него так наседали со всех сторон, что он в конце концов уступил доводам о необходимости укрепить свое здоровье: его убедили, что это сокровищница, которую Бог велел нам беречь.
И вот он оказался в свете; он не раз бывал при дворе, и опытные царедворцы замечали, что он усвоил вид и манеры придворного с такой легкостью, будто воспитывался там от рождения. В самом деле, когда он говорил о свете, то так проницательно вскрывал все его пружины, что нетрудно было себе представить, как он умел бы на них нажимать и вникать во все, что требуется, чтобы приспособиться к такой жизни, насколько он бы счел это разумным.
То было время его жизни, употребленное наихудшим образом: хотя милосердие Божие оберегло его от пороков, а все же то был мирской дух, весьма отличный от евангельского. Богу, ожидавшему от него большего совершенства, не угодно было оставлять его в таком состоянии надолго, и Он воспользовался моей сестрой, чтобы его извлечь, как некогда Он воспользовался моим братом, чтобы извлечь ее из ее мирских занятий.
С тех пор как она стала монахиней, ее пыл всякий день усиливался, и все ее мысли дышали одной бесконечной святостью. Вот почему она не могла снести, что тот, кому она после Бога более всех была обязана снизошедшей на нее благодатью, не имел такой же благодати; и так как мой брат виделся с нею часто, она часто говорила об этом, и наконец слова ее обрели такую силу, что она убедила его – как он убедил ее первый – покинуть мир и все мирские разговоры, самые невинные из которых – всего лишь повторение пустяков, совершенно недостойное святости христианства, к которой мы все призваны и образец которой нам дал Иисус Христос.
Соображения здоровья, которые раньше поколебали его, показались ему теперь столь жалкими, что он сам их стыдился. Свет истинной мудрости открыл ему, что спасение души следует предпочесть всему остальному и что удовлетворяться преходящими благами для тела, когда речь идет о вечном благе для души, – это значит рассуждать ложно.
Свет истинной мудрости открыл ему… – это значит рассуждать ложно. – Согласно христианскому учению, цель земного бытия – это спасение души для достижения Царствия Небесного. Поэтому спасение тела (то есть удовлетворение телесных потребностей, а не духовных) относится к второстепенному в нашей жизни. Именно душа, а не тело, бессмертна. Последнее есть лишь ее временное пристанище – искры Божьей и Божьего творения: «Тело без духа мертво» (Иак. 2:26).
Ему было тридцать лет, когда он решился оставить свои новые мирские обязанности; начал он с того, что переменил квартал, а чтобы бесповоротно порвать со своими привычками, отправился в деревню; вернувшись оттуда после продолжительного отсутствия, он так ясно показал свое желание покинуть свет, что и свет покинул его.
Как и во всем, он и в этом хотел добраться до самого основания: его ум и сердце были так устроены, что он не мог иначе. Правила, которые он положил себе в своем уединении, были твердые правила истинного благочестия: одно – отказаться от всех удовольствий, а другое – отказаться от всякого рода излишеств.
Для исполнения первого правила он прежде всего стал, насколько возможно, обходиться без слуг и с тех пор поступал так всегда: сам стелил себе постель, обедал в кухне, относил посуду, одним словом, позволял слугам делать только то, чего никак не мог делать сам.
Обходиться вовсе без чувственных ощущений было невозможно; но когда ему приходилось по необходимости доставлять чувствам какое-то удовольствие, он удивительно искусно отвращал от него душу, чтобы она не имела тут своей доли. Мы никогда не слышали, чтобы он похвалил какое-то блюдо, которое ему подавали; а когда ему старались иногда приготовить что-нибудь повкуснее, то на вопрос, понравилось ли ему кушанье, он отвечал просто: «Надо было предупредить меня заранее, а сейчас я уже об этом не помню и, признаюсь, не обратил внимания». А когда кто-нибудь, следуя принятому в свете обычаю, восхищался вкусным кушаньем, он не мог этого выносить и называл это чувственностью, хотя это и была самая обыкновенная вещь, – «потому, – говорил он, – что это значит, что вы едите, чтобы ублажить свой вкус, что всегда дурно, либо по меньшей мере, что вы говорите тем же языком, что и люди чувственные, а это не пристало христианину, который ничего не должен говорить такого, что не дышало бы святостью». Он не позволял, чтобы ему подавали какие-нибудь соусы или рагу, ни даже апельсины или кислый виноградный сок, ничего возбуждающего аппетит, хотя от природы он все это любил.
С самого начала своего затворничества он определил количество пищи, необходимое для потребностей его желудка; и с тех пор, какой бы ни был у него аппетит, он никогда не переступал эту меру, и как бы ему ни было противно, съедал все, что себе определил. Когда его спрашивали, зачем он это делал, он отвечал, что надо удовлетворять потребности желудка, а не аппетита.
Но умерщвление чувств не ограничивалось у него только отказом от всего, что могло быть ему приятно, как в еде, так и в лечении: он четыре года подряд принимал разные снадобья, не выказывая ни малейшего отвращения. Как только ему предписывали какое-нибудь лекарство, он начинал его принимать без усилий, и когда я удивлялась, как это ему не противно принимать такие ужасные снадобья, он смеялся надо мной и говорил, что не понимает, как это может быть противно то, что принимаешь по доброй воле и будучи предупрежден о его дурных свойствах, что такое действие должны производить только насилие и неожиданность. В дальнейшем нетрудно будет увидеть, как он применял это правило, отказываясь от всякого рода удовольствий духа, к которым могло быть причастно самолюбие.
Не менее заботился он и об исполнении другого поставленного им себе правила, вытекающего из первого, – отказываться от всякого рода излишеств. Постепенно он убрал все занавеси, покрывала и обивку из своей комнаты, потому что не считал их необходимыми; к тому же и приличия его к тому не обязывали, ибо его посещали отныне только те люди, которых он неустанно призывал к воздержанию и которые, следовательно, не удивлялись, увидев, что он живет так, как советует жить другим.
Вот как он провел пять лет своей жизни, от тридцати лет до тридцати пяти, в неустанных трудах для Бога, или для ближнего, или для себя самого, стремясь ко все большему самосовершенствованию; в каком-то смысле можно сказать, что это и был весь срок его жизни, потому что четыре года, которые Бог дал ему прожить после того, были одной сплошной мукой. С ним случилась не какая-то новая болезнь, но удвоились недомогания, которыми он страдал с юности. Но тогда они набросились на него так яростно, что в конце концов его погубили; и во все это время он совсем не мог ни минуты поработать над великим трудом, который он затеял в защиту религии, не мог поддерживать людей, которые спрашивали его совета, ни устно, ни письменно: недуги его были так тяжелы, что он не мог им помочь, хотя очень этого желал.
