скачать книгу бесплатно
– Что?! – тут же взвизгнула Кайла и вскочила. – Я что, племенная кобыла?! Герберт, как ты это допустил, как ты позволил…
– Твой отец находился в здравом уме, когда писал завещание, – отрезал Герберт. – Сядь.
Наверное, с Кайлой никто еще так не разговаривал. Она мгновенно сникла и опустилась в кресло. Ким отреагировала спокойнее, в ее возрасте я и не задумывалась о детях или браке. Сейчас Ким думает, что до тридцатилетия далеко.
Мне до указанного возраста оставалось почти семь лет. Если быть точнее – шесть лет и десять месяцев.
Я сама не могла сказать, как отреагировала на условия отца. Чего-то подобного я и ожидала. Удивления не выдала, сумела сохранить спокойствие и была этому очень рада.
– Такова воля вашего отца, – произнес Герберт. – Ваша воля – исполнять или не исполнять условия завещания.
При этом он многозначительно посмотрел на побледневшую Кайлу. Ей двадцать семь. Разумеется, детей она и не планировала.
– Завещание Кристалл, в общем-то, проще. Все накопленные средства она завещала фонду помощи бездомным и дому целительства. Всю одежду – Храму Богини. Украшения – частично в музей, частично – в фонд семьи. Как вы понимаете, Кристалл распоряжалась деньгами вашего отца, так что для вас никаких накоплений не оставила. Впрочем, к ее чести, она была удивительно умной женщиной и сумела ваше состояние приумножить.
Герберт взял со стола другой листок и достал из ящика какую-то шкатулку.
– Кристалл была бы не Кристалл, – вдруг улыбнулся он, – если бы не оставила вам небольшие сувениры.
Он открыл коробку и достал оттуда карманное зеркальце, инкрустированное рубинами и гранатами.
– Кайле, которая не мыслит себя без любви, – прочитал Герберт и протянул Кайле зеркальце.
Сестра изо всех сил делала скучающий вид, но я заметила, как дрожит ее рука.
– Кортни, девушке, для которой время является главной ценностью.
Я постаралась взять старинные карманные часы так, чтобы не коснуться руки поверенного. Показалось, Герберт это заметил: его глаза опасно блеснули. Волна ненависти поднялась во мне, но нечеловеческим усилием я ее подавила. На глаза навернулись слезы, когда я открыла часы. Кристалл… Кристалл понимала меня, понимала мой порыв, осознавала причины моего побега. Не оправдывала, но понимала.
– Ким, нашей маленькой художнице. – Герберт отдал Ким небольшой блокнот с красивыми пергаментными листами. – На память обо мне и моей к вам любви.
Мы молчали, сжимая каждая свой подарок. Я предполагала, что будет какое-то письмо или слезливая речь, но, если честно, не ожидала, что последняя воля Кристалл подействует сродни оглушающему удару. Эти часы я видела несколько раз, ими пользовалась Кристалл, они были… Они ей подходили. Словно были созданы для нее.
– Она вас любила, – произнес Герберт. – Пусть не показывала этого, но очень любила.
– Что ж, – Кайла привычно нацепила маску холодной стервы, – спасибо, Герберт. Я должна вернуться к гостям. В этом доме даже похороны проходят так, словно мы продаем ее тело.
Для похорон Кайла выбрала черное платье «в пол». Закрытое, с длинными рукавами и плотно облегающим верхом, но расходящейся юбкой из легкого шифона в несколько слоев. Как по мне, такой наряд был слишком уж торжественным, но в этом вся Кайла. Не сомневаюсь, что она знает, в чем ее нужно будет хоронить, если вдруг что. И упасите боги не сделать ей маникюр – восстанет, как пить дать.
– И не надейся, Герберт, что останешься нашим поверенным, когда я вступлю в права, – донесся ее голос из коридора.
«Сначала роди», – захотелось ответить мне.
– Я тоже пойду, – тихо произнесла Ким и шмыгнула носом.
Поднялась и я, совершенно не желая оставаться в компании Герберта. Мне нечего было ему сказать.
– Она в чем-то была похожа на тебя, Кортни. – У него оказались совершенно иные планы.
Нужно было уйти, но я замерла, так и не дойдя до двери, крепко, почти до боли сжимая в руке часы.
– В городе ее считали содержанкой. Беднячкой, которая удачно вышла замуж. Она не боялась осуждения, улыбалась всем, кто за глаза ее оскорблял, и заставляла приветствовать ее на утренней прогулке. А ты не побоялась сбежать. Нам нужно поговорить, Кортни.
– Нам не о чем разговаривать. – Лед в моем голосе прозвучал достаточно явно.
– Надо же, в Даркфелле учат говорить «нет»? – усмехнулся Герберт.
– В Даркфелле, – сладко улыбнулась я, – учат не разменивать время на того, кто этого не достоин. Извини, меня тоже ждут гости.
По лицу Герберта пробежала тень. Я знала, на какие точки нажимать, чтобы сделать ему больно. В детстве много раз слушала занятную историю.
О том, как подружились два мальчика: богатый подросток, сын влиятельнейшего мага, и бедный сирота, несколько младше первого, продающий газеты на площади. Как их дружба из детской переросла в настоящую, крепкую, как богатый мальчик взял над младшим товарищем шефство и помог другу поступить в Хейзенвилльский колледж, как благодарный мальчик стал поверенным друга и оставался с ним до самой смерти.
Герберт, как и все, выбившиеся из низов, смертельно ненавидел упоминания о своем прошлом. Особенно от таких, как я. Особенно от меня.
Вопреки сказанному я не пошла в зал для приемов, где толпился народ. Если память мне не изменяла, в малой столовой стоял небольшой бар. Туда я и направилась, чтобы выпить в одиночестве и немного успокоиться.
Однако об одном я забыла.
Огромный портрет, на половину стены, повесили, еще когда папа только начал болеть. Художник рисовал его добрых три месяца, и мы ненавидели дни, когда нас часами заставляли позировать.
Папа, Ким, Кайла и я. Семья Кордеро, одна из величайших магических семей мира.
Семья, которой никогда не существовало.
* * *
Музыка стихла лишь к полуночи, когда я уже закончила все водные процедуры и готовилась ко сну. Этот дом навевал воспоминания. Каждый звук в нем, каждый предмет рождали десятки образов. Я спала в своей старой комнате, и, за исключением личных вещей, здесь все осталось по-прежнему. Та же темная тяжелая мебель из красного дерева, тот же дорогой эрентийский ковер, огромная кровать с мелкими подушками. Портрет мамы сняли. Кристалл после смерти отца убрала все портреты и заперла в хранилище, и это тоже стало одной из причин, по которым наши отношения с мачехой можно было описать как прохладные.
Часы лежали на столике. Надо же… Когда я уехала, Кристалл оборвала все связи, перестала давать мне деньги. Она не могла отменить содержание, назначенное отцом, но выделять что-либо сверх него категорически отказалась. Я не думала, что она включит меня в завещание, а уж тем более не думала, что Кристалл оставит часы.
Бронзовая поверхность блестела в свете лампы. Я аккуратно потрогала пальцем завитки на часах, открыла, чтобы полюбоваться. Изящная секундная стрелка неспешно завершала круг. Я уже знала, что не расстанусь с этим подарком.
На внутренней стороне крышки была какая-то гравировка. Приглядевшись, я поняла, что напоминает она беспорядочный набор букв. Странно… не сказала бы, что это украшение пошло часам на пользу.
Над Хейзенвиллем взошла полная луна. Я поднялась, чтобы задернуть шторы. Нужно спать, иначе я рискую пропустить экипаж, ждать он не будет.
Щелчок. В полной тишине он прозвучал особенно громко, и я поняла, что звук доносится от часов. У меня не было дара прорицательницы, но почему-то именно в этот момент ощущение приближающихся неприятностей вышло на первый план. Я осмотрела часы со всех сторон, но больше ничего не щелкало, время они показывали нормальное, стрелки ходили исправно.
Но что-то было не так, а что именно, я поняла, едва взглянула на внутреннюю крышку часов. Там, где раньше были хаотично разбросаны буквы, теперь отчетливо угадывались несколько мелких строчек. Я поднесла часы поближе, чтобы рассмотреть гравировку. Кристалл ни разу не была замечена в подобных шутках… Буквы были мелкие, но я без проблем прочитала послание.
«Маленькие девочки хранят большие тайны. И кто-то знает твою. К.»
Где-то вдалеке закричала неясыть.
Пять лет назад
Ревность можно было спутать с ощущением от острого блюда, съеденного в нетерпеливом голоде на пустой желудок. Неприятное ощущение. Особенно если новое. Ревность отравляла любое удовольствие, будь то успех в суде или глоток хорошего виски. И, может, она была бы не так противна, если бы к этой ревности не добавлялся тот факт, что ревнует он совсем неправильную девушку.
Каштановые кудри разметались по подушке, на миловидном лице застыло выражение крайней тоски. Она, кажется, готовилась к экзамену по истории, и это занятие доставляло максимум страданий. Он мог бы ей помочь, но что-то останавливало от этого необдуманного шага. Поэтому Герберт просто сидел в гостиной, потягивая почти остывший кофе.
Пока она не видела, его взгляд скользил по хорошенькой фигурке и миловидному лицу. И надо было думать о деле и предстоящем суде, но все как-то не получалось. Идея скоротать ожидание в гостиной оказалась не такой уж хорошей.
– Ты не знаешь годы правления Филиппа Демайро? – вдруг спросила она.
– С семнадцатого по сорок первый, – лениво ответил он.
– Спасибо, а…
– Кортни, прекрати доставать его вопросами! – словно раскат грома, по гостиной прокатился голос Карла. – Научись справляться с заданиями сама, если не хочешь остаться без образования.
– Да, папа. – Украдкой она закатила глаза, и губы Герберта тронула едва уловимая усмешка.
Его всегда поражало, как Кортни умудрилась вырастить в себе такой характер.
В семье их было три. Старшая – заносчивая и надменная Кайла – открыто выражала свой протест против отца, впрочем, лишь создавая нужное впечатление. Кайла казалась всем бунтаркой, но в принципиальных вопросах была тише воды, и Карла, как ни странно, это вполне устраивало.
Младшая – Ким, любимица семьи – даже в детстве не отваживалась капризничать. Иногда Герберту казалось, что любимая фраза Кимберли – покорное и почтительное «Да, папа». Но вряд ли она страдала. Некоторым гиперопека только упрощает жизнь. Ким была счастливее прочих в этом доме.
Кортни же… она была другой. Протест ощущался внутри нее, шел со всей искренностью, при этом спокойно и уверенно. Она словно… словно знала, что не зависит ни от кого и ни от чего. Ни от денег, ни от деспотичного отца. Выполняла все, что от нее требовали, с холодным достоинством. Училась, бывала на светских приемах, посещала занятия по танцам и музыке. Дружила с правильными людьми, улыбалась отточенной улыбкой. И при этом мало кому нравилась. Независимость в Хейзенвилле не любили. Пусть даже такую, внутреннюю и скрытую за маской покорности.
Может быть, поэтому Герберту особенно хотелось эту независимость сломать.
Он был неглупым мужчиной. И понимал, откуда происходит его влечение к ней. Помимо красоты и природной силы Кордеро, Кортни была ценна как самый драгоценный камешек в коллекции Карла. Герберт находился в тени друга с самого детства. И сделать Кортни зависимой не от всемогущего Карла Кордеро, а от него, Герберта Уолдера, стало очень привлекательной идеей. А вскоре и навязчивой.
И хоть часть его этой мысли всячески противилась, голос ее был слаб.
– Ты выбрала факультет? – спросил он.
Конечно, Герберт знал, что факультет выбрала не Кортни. Это знал каждый обитатель Кордеро-холла, и ни у кого не возникало даже мысли, что может быть иначе.
– Магическое право, – пожала плечами Кортни, не выпуская из рук учебник, – ты же знаешь.
– Тебе действительно это интересно? – Он не удержался от того, чтобы поддразнить ее.
Она закрыла учебник и легко поднялась. Глубокие карие глаза смотрели с легкой насмешкой. Герберт не отводил взгляда преступно долго.
– Нет. – Ее губы чуть тронула улыбка. – Неинтересно. Извини, меня ждет Ким. Удачного суда!
Мужчина одним глотком допил содержимое чашки и проводил Кортни взглядом. Она определенно чувствовала его настроение и… тоже решила поиграть?
Игры Герберт любил. Даже те, что могли закончиться смертью.
Глава 2
«Шутка, шутка», – повторяла я себе. Всего лишь шутка Кристалл. Как забавно было бы подшутить над падчерицей, ослушавшейся воли старших. Так я себя успокаивала, сидя на кровати и рассматривая надпись.
Проблема была лишь одна: Кристалл никогда не имела склонности к подобным шуткам. Она мало улыбалась и уж точно не тратила драгоценное время на розыгрыши. Это удел Кимми, но Ким не способна плясать на костях погибшей мачехи.
Наконец разболелась голова. Бессонная ночь перед похоронами, сумасшедший день, встреча с Гербертом и эти часы – я давно забыла это ощущение, когда виски словно сжимают в стальных тисках. В баре, помимо алкоголя, на такой случай всегда стояла банка с порошком. Совершенно непроизвольно я пропустила третью сверху ступеньку – знала, что она скрипит. Потом усмехнулась. Усмешка вышла горькая. Когда отец болел, любой шорох мог его разбудить, и я изучила каждую скрипящую поверхность в этом доме. Надо же, за пять лет не забыла…
Я услышала тихие голоса еще в коридоре. Сестры не спали, вероятно, не могли прийти в себя после сегодняшнего дня. Как бы Кайла ни играла стерву, я знала, что ей всегда тяжело давались похороны. Она была самой старшей, когда хоронили маму, и хорошо помнила то время, в отличие от нас. Я толком ничего не понимала, а Ким и вовсе еще не родилась.
– Кортни? – раздался голос Ким. – Это ты?
Я не стала таиться и вошла в гостиную. Кайла все еще была в своем платье, она поздно ложилась. Ким уже готовилась ко сну и переоделась в сорочку.
– Не спится? – хмыкнула Кайла. – Нам тоже. Твои шутки?
– Кайла, хватит! – Ким вскочила с кресла. – Зачем Кортни так шутить?
Закралось неприятное и в некотором роде неожиданное подозрение.
– Что случилось? – спросила я.
Вместо ответа Ким показала свой блокнот. Внутри, на первой странице, красовалась точно такая же надпись, что и на моих часах. И даже почерк совпадал, вот только я не знала, кому он принадлежит.
– А у тебя? – спросила я Кайлу.
Та нехотя протянула зеркальце. На посеребренной поверхности, словно помадой, оказались выведены те же слова.
– И вы думали, что это я. Отлично…
Так как на столе уже стояла бутылка с виски, мне осталось всего лишь достать из бара чистый стакан. Я щедро плеснула себе янтарной жидкости и одним махом осушила первую порцию. Вторую уже принялась потягивать. Плохая идея при головной боли, но я никогда не была хорошей девочкой.
– Что-то мне не смешно, – презрительно скривилась Кайла. – Кристалл была настолько стервой, что даже после смерти решила нас приструнить?
– Кристалл была не большей стервой, нежели ты, Кайла. Прекрати истерику.
– Прекратить?! – взорвалась сестра. – Кортни, это не истерика. Это… Боги, а что, если это не Кристалл, а кто-то, еще не унесший нашу тайну в могилу?
– И кто же это? Вы кому-то рассказали?
– Нет! – горячо заверила Ким.
Кайла отрицательно мотнула головой и поджала губы.
– Ну, надеюсь, во мне вы не сомневаетесь.
– Это могла быть только Кристалл, – медленно произнесла Ким. – Либо Герберт, он наверняка видел эти вещи, передавая нам. И мог заколдовать.
– Герберт не похож на идиота. – Кайла покачала головой. – Он был верен отцу, и я сомневаюсь, что стал бы вредить нам. Он знает, что я его не уволю. Обожает Ким, смирился с побегом Кортни. Если это он, то он больной.
О Герберте я могла многое рассказать, но не стала. Если бы он хотел шантажировать меня, не стал бы втягивать в это дело Кайлу и особенно Ким. Хотя игра – это совершенно точно второе имя Уолдера.
Действительно бессмыслица. Вот только врагов у семьи Кордеро достаточно.
– Хорошо, предположим, это не шутка. Если это шантажист, он себя еще проявит. Потребует денег или еще что-то. И тогда уже решим.
