скачать книгу бесплатно
Когда же все-таки этот день настал и Чирра приехал выбивать из него долг, Михаил с порога честно признался, что денег у него нет. Чирра с плеча ударил его бейсбольной битой, но вместо Мишкиной головы удар принял дверной косяк, отчего несокрушимая бандитская бита заметно треснула.
– Гляди-ка, промахнулся. Никогда со мной такого не было, – изумился по-детски Чирра. Теперь уже беззлобно встряхнув за плечи Михаила, он с наивной доверчивостью заглянул ему в глаза. – Говорят, ты колдуном заделался. Покажи, как ты шаманишь.
Ни слова не говоря, Михаил провел бандита в ванную комнату – она была столь крохотной, что двое мужчин в ней едва поместились. Михаил высыпал в детскую ванночку мешок горелых спичек, накануне купленных на бандитские деньги, и замер в ожидании.
– Хрень какая-то! – с минуту тупо поглядев на спички, плававшие в воде, выругался Чирра. Он плюнул в ванночку и, почти не размахиваясь, саданул Мишку битой по голове.
Ванная была такой тесной, а потолок – низким, что, чиркнув треснувшей битой о потолок, Чирра отбил у нее кончик.
Сраженный ударом, Михаил упал как подкошенный.
– Хренов колдун! – Чирра пнул его носком ботинка. – Через неделю снова приду. Попробуй только не собрать денег – убью!
Чирра швырнул биту в ванночку и ушел.
Придя в себя, разрываемый дикой головной болью, растирая по лицу потеки крови, Михаил открыл глаза – и первое, что увидел, был обломок биты, валявшийся под ванночкой, а возле него – засохший росток хуры. Михаил не удивился находке, лишь пожалел, что поздно отыскал любимое растение Мари.
Гораздо сильнее его воображение потряс необыкновенный предмет, погруженный в ванночку. Нечто громоздкое и не подлежащее простому определению плавало, точно броненосец, средь тонких изящных саженцев – горелые спички тотчас волшебно преобразились, стоило бандиту Чирра отвести от них свой мутный, нечистый взгляд.
Этим необычайным предметом было то, во что превратилась бита, – ни дерево и не камень. Без малейших признаков жизни. Михаил с опаской вытащил из ванночки объект ее таинственного превращения, а вместо него опустил в воду сухой росток хуры, а за ним, чуть помедлив, и обломок биты.
По обыкновению Михаил отвез странное творение в ботанический магазин, но там фантастического уродца не приняли, объяснив, что не занимаются геологическими скульптурами (так они назвали каменное дерево) и посоветовали обратиться в галерею современного искусства.
В галерее жуткое дерево произвело на ее владельцев сильное впечатление, они сразу же предложили Михаилу хорошие деньги – и он впервые не отказался от них.
На малую часть выручки от каменного дерева он купил несколько мешков горелых спичек. Он доставил их домой и все сразу высыпал в ванночку.
Михаилу нужно было отлучиться по каким-то делам, а когда он снова вошел в ванную комнату, то не обнаружил в ванночке ни спичек, ни деревцев. Необъяснимым образом исчез и росток хуры. Лишь обломок биты покоился в воде. Он заметно увеличился в размерах, округлился, покрылся колючками и стал похож на неведомый живой организм.
Казалось, таинственное создание проглотило в себя все, что до этого плавало вокруг него. Оно имело столь отвратительный, даже пугающий вид, что у Михаила не возникло ни малейшего желания везти жуткую метаморфозу ни в магазин, ни в галерею. Да у него и не было на это никакой возможности. Пока он, потрясенный, разглядывал колючий уродливый шар, люди Чирра вышибли входную дверь, а сам Чирра, влетев в его квартиру, даже не заговорив о деньгах, с ходу приставил пистолет ко лбу Михаила.
– Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?! – остервенело брызгал слюной Чирра. – Ведь ты мог иметь деньги всегда, так?! Ты ведь не деньги презрел, ты меня презрел, гаденыш!
С этими словами он отвел пистолет от Мишкиной головы и, острастки ради, выстрелил в бывший обломок биты, плававший в ванночке.
Ни Чирра, ни Михаил не могли знать, во что превратился тот самый обломок, что поглотил в себя росток хуры и тысячи спичек. Приняв теперь в себя пулю, эта странная штука буквально взорвалась, выпустив наружу с умопомрачительной скоростью тысячи семян-колючек.
«Гляди-ка, а оно живое», – промелькнуло в Мишкиной голове, еще не успевшей позабыть холодное прикосновение пистолета.
Ни одно из ужасных семян даже не коснулось лица, тела и рук Михаила – все до единого воткнулись в Чирра. Колючки сочились от яда хуры, оттого Чирра умер в одно мгновенье.
Михаил отдал его тело опешившим охранникам и выставил их за порог.
А вечером вернулась Мари с Семой на руках. Не поздоровавшись, она сразу предупредила Михаила, чтобы тот даже не пытался добиваться от нее раскаяния. И это несмотря на то, что их дом подожгла она, Мари – его жена… Она была так возбуждена и увлечена собственной правдой, что, не задумываясь, решила искупать Сему. Михаил попытался встать у нее на пути, но она приставила к его лбу пистолет – прямо как Чирра несколько часов назад – и вынудила отойти в сторону. С упоением, отшвырнув пистолет, Мари опустила в ванночку малыша. В следующий миг на его розовом темени заклубился, завихрился, точно морские водоросли, мягкий золотой волос…
Большую часть денег, оставшихся от продажи дерева-биты, Михаил, как настоящий мужик, скрыл от жены и спустил в «Полонезе». Когда, сидя в баре, я и Дик слушали, как Михаил упоенно рассказывает эту историю, мы лишь молча посмеивались. Виски кончились, но пить больше не хотелось. Поэтому, переглянувшись с Диком, мы протянули Михаилу две горелых спички. Посмотрим, что он на это скажет.
Бабочка Дика
В саду порхали красно-фиолетовые бабочки.
Дик вышел в сад, чтобы накопать земли для цветка. Остановившись возле старой покосившейся абрикосы, Дик вынул из-за голенища сапога широкий охотничий нож и, воткнув его в землю, принялся копать. Поглядывая на красивых бабочек, безмятежно круживших над его головой, он насыпал землю в маленькое пластмассовое ведро.
Земля нужна была для цветка, который Дик купил своей новой мечте. Он хотел привязать ее к себе покрепче – еще незнакомую ему мечту, поэтому задумал подарить ей комнатный цветок. Дик копал с воодушевлением и веселым напором. Земля, как и весь сад, была очень старой. Намного старше Дика, и тот чувствовал эту разницу в возрасте, вдыхая влажный, прелый запах земли… Раз – и нож едва не рассек что-то белое и продолговатое, совсем крошечное – размером всего с четверть мизинца Дика. Он нагнулся, чтобы ближе рассмотреть находку. Это был кокон. Дик положил кокон сверху в ведро с землей и зашагал домой.
Дик держал дома скворца, ему и хотел скормить кокон. Однако сделать это ему помешало неожиданное открытие: кокон вот-вот должен был раскрыться. Лежа сверху на комьях земли, он вдруг стал сжиматься и снова разжиматься, вздрагивать и изгибаться, словно стараясь скинуть с себя шелковистую оболочку, закрывавшую его со всех сторон. Завороженный необычным зрелищем, Дик решил дождаться появления бабочки. Но этого не случилось. Дернувшись еще пару раз, кокон замер, больше не проявляя никаких признаков жизни. Это насторожило Дика. Может, бабочка умерла, подумал он. Дик взял нож, которым копал в саду, и легким быстрым касанием прошелся вдоль кокона. В месте разреза выступила мутная водица, кокон начал морщиться и наконец распался, и из него выпала бабочка – красно-фиолетовая, такая же, как те, что летали в саду.
Новорожденная неподвижно лежала на полу, не шевеля крылышками и даже не пытаясь взлететь. Дик осторожно коснулся ее двумя пальцами – бабочка не шелохнулась, лишь едва-едва повела усиками. Ага, жива, обрадовался Дик. Он закурил и распахнул настежь окно в комнате. Вместе со свежим воздухом из сада влетела стайка бабочек. Они стали тревожно кружить над несчастной подружкой. Вместо того чтобы вспорхнуть и присоединиться к крылатым гостьям, та вдруг стала скукоживаться и чахнуть прямо на глазах Дика.
– Эй, а ну пошли вон! – крикнул он и принялся отгонять назойливых бабочек от новорожденной. – Вы сейчас ее совсем заморите!
Бабочки улетели, выпорхнув в открытое окно, а та, кого он насильно вытащил из кокона, осталась. Преждевременные роды, пронеслось в голове Дика. Видимо, бабочка недоразвитая. Может, все-таки скормить ее Чезу? Дик поднес бабочку к клетке, где дремал сытый скворец – перед ним стояло блюдце с почти нетронутым кормом. Однако стоило Дику только приоткрыть дверцу, как бабочка внезапно затрепыхалась в его пальцах.
– Да ты какая-то контуженная! – машинально отдернув руку, он разжал пальцы – бабочка беспомощно упала на пол. Глядя на нее, Дик подумал странную вещь: – Слушай, а может, ты просто-напросто голодная?
Он снова открыл дверцу клетки, взял из нее блюдце с кормом и поставил его перед бабочкой.
Тотчас ее крошечное тельце пронзили конвульсии, бабочку затрясло, словно в лихорадке, она стала изгибаться всем телом – и вдруг оказалась возле самого блюдца. Утопив усики в корме, она жадно накинулась на еду. Дик был вне себя от происходящего, он не знал, то ли ему кричать от восторга, то ли звать на помощь пожарников. Почему именно их, в ту минуту он вряд ли мог объяснить. Дик был в шоке от того, что бабочка ела птичий корм.
Через два дня она заметно растолстела и увеличилась в размерах – но так и не научилась летать. Дик мало-помалу привык к бабочке, а она к нему. Она узнавала его, вероятно, по теплу, которое излучало его тело. Скворец подозрительно таращился из клетки на бабочку, а та как ни в чем не бывало уминала его еду.
Я с Михаилом узнал об этой бабочке, когда Дик впервые пришел с ней в «Полонез». Прихлебывая виски, мы вдвоем смотрели футбол, который показывали по телевизору, висевшему слева от барной стойки, практически напротив нашего столика. Дик присоединился к нам немного позже. Он не любил футбол и, в знак протеста заслонив собой телевизор, не захотел снимать кепку. Вот тогда мы и увидели Берти – так Дик назвал свою бабочку. Она сидела на его кепке, уставившись на нас живыми, как ртуть, глазенками. Это было настоящее чудовище! Жирное, с толстым телом, лоснящимся от полупрозрачной слизи, но с очень красивыми крыльями. Дик насыпал на стол горстку крошек и, сняв с кепки бабочку, посадил ее рядом с крошками. Вдруг бабочка принялась все это жрать!
Затем Дик взял у меня стакан с виски и капнул из него на стол – Берти стала пить виски.
– Убери ее, – насупившись, потребовал Михаил. – Иначе я ее прихлопну.
– Не прихлопнешь, – уверенно покрутил головой Дик. Отодвинувшись от стола так, чтобы с наших мест снова можно было смотреть телевизор, добавил: – Берти, как безумная, любит футбол.
И точно: бабочка повернулась в сторону телевизора и замерла, поводя туда-сюда выпуклыми бусинками глаз.
– Прикольно, – усмехнувшись, обронил я.
Неожиданно трансляция игры прервалась, и начался экстренный выпуск новостей: камера выхватила кусочек центральной площади, где люди в шлемах и со щитами теснили наседавшую на них толпу.
– Стачка! Стачка! – бар немедленно загудел, как улей. – Чего мы здесь сидим?! Пошли и мы на стачку!
Бар мигом опустел. Михаил убежал вместе со всеми, остались лишь мы с Диком.
– А ты? – спросил я у Дика, продолжавшего смотреть новости.
– Я бы туда не пошел, – нехотя отведя взгляд от экрана, признался он. – Но она хочет.
Он показал на бабочку – ее тельце дергалось от судорог, глазки вспучились и грозили вот-вот лопнуть.
– Понимаешь, я перед ней в долгу: я не утерпел и раньше времени достал ее из чертового кокона.
– Ну и что? – не понял я.
– Как что? Она родилась недоношенной, поэтому не способна летать. Я кормлю ее и стараюсь всячески ублажать.
– У тебя крыша поехала, Дик, – я покрутил пальцем у виска.
– Нет, просто у меня, кроме скворца, никогда больше никого не было. Даже настоящей мечты… А тут – бабочка, которая ест птичий корм и любит телек. Согласись, такое не каждый день бывает.
– Да, но…
– Я пойду с ней на стачку! – Дик стукнул пустым стаканом по столу, посадил Берту на кепку, нахлобучил ее на голову и направился к выходу.
– Но это же опасно! – крикнул я ему вдогонку – сам я решил не идти на стачку. Потому что никогда не любил массовые скопления людей – митинги, демонстрации, стачки и т. д.
На полпути Дик неожиданно вернулся, я невероятно обрадовался – неужели он услышал меня?
Он протянул мне большой охотничий нож.
– Спрячь… От греха подальше…
И ушел из бара.
О том, что произошло на площади, где столкнулись бастующие и полиция, позже рассказал мне Михаил. Вдруг в центре людской круговерти оказался Дик. Он отчаянно жестикулировал, призывал к примирению, но рев стоял такой, что были слышны лишь обрывки его слов. Дика начали бить – вначале свои, а потом полиция. Кто-то заехал ему по голове и всмятку раздавил бабочку. Никто не знает, что она пережила до этого, очутившись в людском месиве, глядя сверху на остервенелых людей, чью сторону приняла – бастующих или полиции. Но после одного-единственного удара бабочка превратилась в мокрое пятно.
Бастующих с площади никто не разгонял – они как-то сами собой рассеялись, рассосались, словно им дали команду извне. А Дик еще часа два стоял один посреди пустой грязной площади. На его голове медленно подсыхала кепка, на которой раздавили бабочку. Сочувствуя другу, Михаил хотел было провести его домой, но Дик грубо послал его подальше и не двинулся с места.
Когда он наконец вернулся домой, то застал у себя новую бабочку. Как ни в чем не бывало, она порхала по комнате, кружила над клеткой и даже, кажется, заигрывала со скворцом, дразня его взмахами красно-фиолетовых крылышек. Заметив Дика, бабочка доверчиво села ему на плечо. Но тот, чуть поморщившись, взял ее за крылья, просунул в клетку и скормил скворцу. А потом, без всякой паузы, выкинул в окно цветок, для которого копал землю.
Ведь Дик так и не встретился со своей новой мечтой. Несколькими днями позже я узнал – не от него, а от совершенно посторонних людей, – что его мечта сгинула в тот же день, когда в гуще стачки погибла и его любимая бабочка.
Грибной оракул
*1*
Пора рассказать о нашем баре «Полонез». Он находится в центре Сумска, у подножия старинного вала, построенного почти четыре сотни лет назад теми отчаянными людьми, которые и заложили наш город. На месте бара чего только раньше не было! Ювелирный салон, банк, магазин одежды, комиссионка… и кафе. Обычное кафе, в котором днем можно было перекусить на скорую руку, а вечером, когда кафе из забегаловки превращалось в более-менее сносный ресторан, в него можно было прийти с подружкой и потанцевать под живую музыку… Давно это было. Видно, Герц, владелец бара, по известным лишь ему соображениям решил вернуться к истокам и после всех пертурбаций, происшедших с этим помещением, вновь открыл в нем заведение, где люди могут поесть и провести свой досуг. Возможно, в память о Хонхе, владевшем тем первым кафе, – по молодости заядлом кларнетисте, Герц дал своему бару музыкальное имя – «Полонез».
Не без усмешки приходится признать, что название не определило судьбу бара. Большинство его завсегдатаев далеки от музыки и вообще от мира искусства и понятия не имеют, что означает слово «Полонез». Этих людей не в чем упрекнуть, они такие, как есть, и валят в бар не за высокими вибрациями, а чтобы напиться и убить время. Основу разношерстной публики составляют таксисты, такие как Михаил, Дик и я.
Само собой, люди побогаче, кто разным способом сумел устроить свою жизнь в Сумске, предпочитали рестораны и бары покруче, а главное, защищеннее. Смекалистые рестораторы стали строить их в зажиточных городских районах, где полно полицейских и переодетых в штатское охранников. Там же открывались престижные бутики, салоны и гастрономы, где продавались исключительно экологически чистые продукты. Который год у богатеньких не проходил бум здорового образа жизни; местные миллионеры и власти предержащие были одержимы идеей долгой, чуть ли не вечной жизни и ради нее были готовы на поступки, которые простому человеку не понять.
Такие, как я, селились в гетто. В моем доме не было календаря, потому что день завтрашний обещал быть абсолютно таким же, как вчерашний. Я по-прежнему смотрел телевизор и варил борщ из мяса и капусты, купленных в маркете для бедных; я выбирал дешевый алкоголь и делал многое из того, от чего воротит нос богач. Зато я был чертовски счастлив! Ведь у меня была мечта, юная мечта. Ее звали Юти, она жила со мной вот уже год и два месяца. А еще в моей убогой квартирке жила кошка по имени Фильчи. Кошка была ужасно рассеянной и неуравновешенной, как вечный подросток. Она презирала мышей, рыбу и сметану, вообще не любила есть, а если и ела, то лишь для того, чтобы досадить нашему воображению. Да, Фильчи была странной, экзальтированной кошкой, предпочитавшей кошачьим консервам свежие огурцы, медовую пастилу и маринованные персики. Возможно, она согласилась бы сожрать еще какой-нибудь деликатес, от которого нормального кота воротит, к примеру, жареные грибы или соленые фисташки к пиву, но мы с Юти не решались проводить над ней эксперименты бесконечно.
Фильчи нелепо не только питалась, но и жила. У нее абсолютно отсутствовал инстинкт самосохранения, не было ни малейших привязанностей и привычек. Прям как у людей ХХI века. Кошка регулярно вываливалась из окна нашей квартиры, частенько попадала под колеса авто, безропотно сносила побои соседей, травилась на улице какой-то дрянью – а потом отряхивалась, выкочуривалась, оживала и продолжала мурлыкать дальше: тихо-тихо, как часы на кухне. Гладя кошку, я ясно понимал, что конец света наступит сразу же, как она умрет.
Сумск – город, в котором жили я, моя мечта, моя кошка, мои друзья и много незнакомых мне людей, ничем не отличался от подобных ему городов. Сорты (люди, имеющие свой бизнес), биджи (чиновники и политики разных мастей и рангов), трины (люди, которые каждый день исправно ходят на работу), таксисты, шпана, шлюхи и художники – все, как везде. Жизнь в нашем городе серая, однообразная, даже громкие преступления случаются здесь крайне редко. Последнее, кстати, произошло неделю назад. А за десять дней до него с разницей всего лишь в несколько часов случились два первых – и тут же Сумск облетела жуткая весть: в городе объявился маньяк!
Неизвестно, насиловал ли он своих жертв, но доподлинным фактом стало то, что преступник съедал их. Поговаривали, что во всех трех случаях в мусорных баках были найдены скелеты с обглоданными костями. Следователи ломали голову, кто мог решиться на такое бесчеловечное преступление, но еще больше диву давались оттого, что от костей недвусмысленно пахло хорошим соевым соусом и французской горчицей.
Несмотря на то что обе находки были сделаны в престижном районе города, переполох случился не там, а у нас, в гетто. Люди стали вооружаться стальными прутами, битами, ножами… Я купил своей мечте пистолет, Юти записалась на курсы по стрельбе, а сам я, как ни в чем не бывало, продолжал пить виски.
*2*
Однажды Дик предложил мне сделать оберег-тату. К тому времени он уже полтора месяца как занимался эзотерическими тату и мог выколоть татуировку на все случаи жизни: от сглаза, порчи, аварии, депрессии, для приворота, новых знакомств и т. д. О защитных, охранительных свойствах эзотату (так еще называли этот сакральный вид татуировок) в те дни писали все местные газеты.
– Понимаешь, нательный крест и чеснок больше не помогают. Только тату, – уговаривал меня Дик. – Я выколю тебе солнечный гриб, и он спасет тебя от каннибала, – с серьезной миной на лице поклялся он.
С этими словами Дик закатал рубашку на своей левой руке и показал татуировку, нанесенную на предплечье.
– Это, что ли, солнечный гриб? – усмехнулся я – мне плевать было на каннибала. Но тут я вспомнил, что Юти любит мужчин с татуировками, и согласился.
Я пришел к Дику домой, где он неофициально держал небольшой салон. Даже не салон, а так – татутамбур, как называли его друзья и редкие отважившиеся на татуировку клиенты. Дик работал дедовскими методами, нанося рисунки иглой и не признавая никаких лазерных машинок. Чернилами он тоже пользовался какими-то доисторическими, выискивая их в таежных магазинчиках, где торговали разной рухлядью, замшелым винтажом и ошметками старого времени, от которых до сих пор притягательно пахло неподдельной жизнью.
Дик налил нам по стакану виски, я осушил свой до дна, а Дик – на две трети. Он вылил остатки виски на носовой платок, которым минуту назад стряхнул со стола обеденные крошки, и стал протирать им мне правую руку в районе предплечья.
– Погоди, ты ничего не перепутал? – не удержавшись, остановил я приятеля. – Ведь у тебя тату на левой руке.
– Вот именно, – с глубокомысленным видом кивнул Дик, отвинчивая крышку на баночке с чернилами. – Керуак, ты будешь моим зеркальным отражением… Или я твоим – там видно будет. Вот черт!
Он обнаружил, что баночка пуста.
– Что за хрень, чернила кончились!? Их же было здесь до фига!.. Ладно, посиди тут, но не вздумай свалить, – Дик подбадривающее похлопал меня по плечу. – Я мигом смотаюсь, здесь рядом…
Его не было больше часа. Мне не оставалось ничего другого, как допить виски. Дик вернулся обескураженный, с непонимающим выражением на лице.
– Странно все это… Стоит два дня не выходить из дома – и город не узнать. Одни магазины закрывают, другие открывают…
– Ты не купил краску? – обрадованным тоном спросил я: пока я ждал Дика, мне перехотелось делать татуировку.
– Почему же не купил? – вновь обрел уверенность Дик. Он полез в карман и вынул флакон – другой формы и с другой этикеткой, нежели тот, в котором кончились чернила.
– Это, правда, несколько не то, что я хотел, но тоже сойдет.
– Слышишь, парень, а ты не угробишь меня этой своей… – почуяв неладное, я стал пятиться к выходу. Но Дик цепко схватил меня за руку и, стремительно макая иглу в чернила, на несколько минут превратился в архаичного художника. Я окаменел: на моих глазах рождалась причудливая накожная живопись.
На самом деле тату получилось банальным, откровенно говоря – убогим.
– Это и есть твой солнечный гриб? – не скрывая своего недовольства, фыркнул я. – По-моему, эта фигня больше похожа на ядерный гриб!
– Много ты понимаешь, – снисходительно хмыкнул Дик. Он откупорил вторую бутылку виски, разлил по стаканам и протянул причитающуюся мне порцию. – Надо обмыть… Погоди, скоро ты убедишься в магической силе этого гриба.
Не помню, как я вернулся домой. Не столько пьяный, сколько оглушенный тяжелыми, будто будущее похмелье, предчувствиями, я повалился спать. Посреди ночи на руке, где была выколота татуировка, неожиданно нарвало, у меня поднялась температура, начался сильный жар – а на утро у меня вырос гриб. При этом не возникло ни малейших сомнений, что дрянь, которая невесть каким образом выросла на моем теле, была грибом. «Ну, Дик, сволочь, какой же отравой ты меня заразил?!» – я пришел в бешенство и одновременно здорово струхнул. Да, я был ошеломлен и подавлен, не готовый к таким сюрпризам судьбы. Правда, после того как я заставил себя рассмотреть гриб, я немного успокоился. Гриб не вызывал опасности, напротив, казался жалким и уязвимым, явно против воли своей выросшим на моем теле; он словно от чего-то защищался: его шапка была растопырена и нелепо изогнута краями вверх, точно перчатка, готовая вот-вот принять удар бейсбольного мяча, от которого, она знала заранее, ей не устоять.
Внутри гриба, на дне его вычурной шляпки, краснела жидкость, похожая на кровь. Содрогнувшись от отвращения, я попытался вылить ее в кухонную мойку – куда там! Содержимое гриба оказалось вовсе не жидкостью, а чем-то вроде пасты или слизи – таким же густым и вязким. Эта штуковина буквально въелась в мой гриб, точно красная пиявка, и ни за что не желала с ним расставаться. Тряхнув еще пару раз рукой, я вдруг макнул палец в неизвестное вещество, обосновавшееся в шляпке гриба, и поднес к носу – на удивление пахло очень хорошо. Аппетитно! Не поверите – пахло смородиновым вареньем. Не удержавшись, я облизнул палец – с этого момента все и началось.
*3*
За завтраком, запивая бутерброд с сыром кофе, я вдруг стал предвосхищать новости. Включив телевизор по обыкновению исключительно для звукового фона (я не любил новости), я неожиданно для самого себя составил в голове список всех новостей, которые мне предстояло посмотреть в течение ближайших 10—12 минут. Саботаж в парламенте, где депутаты сорвали очередное заседание по принятию бюджета, скандал на почве коррупции, аферы с недвижимостью, ДТП в центре города, ограбление ювелирного магазина, забастовка рабочих завода – последнего в городе производственного предприятия, любовные интрижки в богемной среде… Еще диктор не открыл рта, а я уже знал наперед, что он скажет. Но поразительным было даже не это, а то, что я вдруг увидел всю подноготную человека, уже немолодого, читавшего новости. Он был болен (что-то с печенью), но продолжал пить в одиночестве, читал книги забытых авторов, а скромные сбережения держал в жестяной банке из-под чая. Факты меня не трогали, как и прежде. Я вдруг стал остро реагировать на поведение и поступки людей, подобно тому как некоторые реагируют на перемену погоды. Я заранее знал, что диктор собьется, что он будет щипать себя за правую ногу, чтобы не уснуть, потому что всю ночь ему не давала покоя бессонница. Будущие события роились в моей голове, как гнус, обещавший навсегда лишить меня покоя – покоя ума и души. Я стал задыхаться и в поисках глотка свежего воздуха выскочил на улицу.
Я решил выпить кофе в кафе через дорогу, но, подойдя к мостовой, стал как вкопанный. Я принялся ждать… ее. Не было ни единого сомнения, что скоро здесь появится девушка, с которой я не был знаком, но при этом точно знал, как она будет выглядеть, что она не блондинка и не брюнетка; у моей незнакомки будут русые волосы, серо-зеленые глаза и едва заметные ямочки на щеках… Я ждал ее как дурак, застряв посреди улицы, ни смея двинуться с места, опустив растерянный взгляд себе под ноги… Уличный рой не утихал: ровно гудели моторы, изредка воздух пронзали звуки клаксонов, мой слух то и дело улавливал обрывки каких-то фраз, смеха и даже ругательств, произносимых пешеходами. В ответ мой мозг выдавал хаотичный набор предсказаний – они генерировались в моем сознании с производительностью компьютерного процессора, – в голове, возникнув ниоткуда, беспорядочной вереницей проходили образы, поступки и события, еще не наступившие, ждавшие своей очереди, какого-то неизреченного, неведомого им сигнала. Но, будучи не востребованными никем из тех, кому были адресованы, все предвидения быстро стирались в моем мозгу – пропадали в никуда. Но на их место тут же приходили новые. Это был какой-то кошмар! Однако он не угнетал меня, а напротив, наполнял все более крепнущей радостью: я утверждался в уверенности, что она вот-вот появится – и она появилась.
Она была такой, какой нарисовало ее мое видение: юная, с немного вьющимися русыми волосами, с серо-зелеными глазами и ямочками на щеках. Вид у девушки был ужасно потерянный, но глаза горели нехорошим безумным огнем. Она, ускорив шаг, метнулась к дороге – как раз в этот момент на дорогу выскочил автомобиль (кажется, это был внедорожник «Мицубиси»), – я выбросил в сторону левую руку и едва успел схватить сумасшедшую незнакомку. Джип, не притормозив, скрылся из виду, и мы остались вдвоем. Толпа равнодушно обтекала нас, и мы тоже не замечали ее. Безотчетным движением я прижал девушку к себе, у нее было мокрое от слез лицо, сердечко в груди бешено колотилось, а волосы умиротворяюще пахли цветами. Я вдохнул ее запах и, отважившись, посмотрел ей в глаза.
