скачать книгу бесплатно
– На Кузнечном, – сказала новенькая и зашагала быстрее. Лиза еле-еле поспевала за ней.
Ей очень хотелось как следует расспросить новенькую, но она не знала, с чего начать.
– Правда, Елизавета Ивановна хорошенькая? – сказала она.
Новенькая помолчала и спросила:
– Это какая Елизавета Ивановна? Учительница?
– Да. Правда, она чудная?
– Ничего, – пожала плечами новенькая.
Здесь, на улице, в своём лёгком пальтишке она казалась ещё меньше, чем в классе. Нос и всё лицо у неё на морозе страшно покраснели. Лиза решила, что лучше всего заговорить для начала о погоде.
– У вас что – на Украине – теплее или холоднее? – сказала она.
– Трохи теплей, – сказала новенькая. Вдруг она убавила шаг, посмотрела на свою спутницу и сказала: – Скажи, это очень глупо, що я так ревела сегодня у классе?
– Ну почему? – пожала плечами Лиза. – У нас тоже девочки плачут… А ты почему плакала, что у тебя случилось, а?
Она думала почему-то, что новенькая ей не ответит.
Но та посмотрела на Лизу и сказала:
– У меня папа пропал.
Лиза даже остановилась от удивления.
– Как пропал? – сказала она.
– Он – лётчик, – сказала новенькая.
– А где он – в Киеве пропал?
– Нет, здесь – на фронте…
Лиза открыла рот.
– Он что у тебя – на войне?
– Ну да, конечно, – сказала новенькая, и Лиза, посмотрев на неё, увидела, что в её глазах опять блестят слёзы.
– А как же он пропал?
– Ну, как вообще на войне пропадают. Улетел, и никто не знает, що с ним. Одиннадцать дней от него писем не было.
– Может быть, некогда ему? – неуверенно сказала Лиза.
– Ему и всегда некогда, – сказала новенькая. – А он всё-таки в декабре оттуда восемь листиков прислал.
– Да, – сказала Лиза и покачала головой. – А вы когда, давно из Киева приехали?
– Мы сразу, вместе с ним приихалы, як только война началась – на третий день.
– И мама твоя приехала?
– Конечно.
– Ох, наверно, она тоже волнуется! – сказала Лиза. – Плачет, наверно, да?
– Нет, – сказала новенькая. – Моя мама умиет не плакать… – Она посмотрела на Лизу, сквозь слёзы усмехнулась и сказала: – А я вот не умию…
Лиза хотела сказать ей что-нибудь хорошее, тёплое, утешительное, но в эту минуту новенькая остановилась, протянула ей руку и сказала:
– Ну, до свиданья, теперь я одна пойду.
– Почему? – удивилась Лиза. – Это ж ещё не Кузнечный. Я тебя провожу.
– Нет, нет, – сказала новенькая и, торопливо пожав Лизину руку, побежала дальше одна.
Лиза видела, как она свернула за угол – в Кузнечный переулок. Из любопытства Лиза тоже дошла до угла, но когда она заглянула в переулок – новенькой там уже не было.
* * *
На следующее утро Валя Морозова пришла в школу очень поздно, перед самым звонком. Когда она появилась в классе, там сразу стало очень тихо, хотя за минуту до этого стоял такой гвалт, что в окнах звенели стёкла, а мёртвые бабочки в классной коллекции шевелили крылышками, как живые. По тому, как участливо и жалостливо все на неё посмотрели, новенькая поняла, что Лиза Кумачёва уже успела рассказать о вчерашнем их разговоре на улице. Она покраснела, смутилась, пробормотала «здравствуйте», и весь класс, как один человек, ответил ей:
– Здравствуй, Морозова!
Ребятам, конечно, было очень интересно узнать, что у неё слышно нового и нет ли известий от отца, но никто не спросил у неё об этом, и только Лиза Кумачёва, когда новенькая уселась рядом с ней за парту, негромко сказала:
– Что, нет?
Морозова покачала головой и глубоко вздохнула.
За ночь она ещё больше осунулась и похудела, но, как и вчера, жиденькие белокурые косички её были тщательно заплетены, и в каждой из них болтался зелёный шёлковый бантик.
Когда зазвенел звонок, к парте, где сидели Морозова и Кумачёва, подошёл Володька Бессонов.
– Здравствуй, Морозова. С добрым утром, – сказал он. – Сегодня погода хорошая. Двадцать два градуса только. А вчера двадцать девять было.
– Да, – сказала Морозова.
Володька постоял, помолчал, почесал затылок и сказал:
– А что, интересно, Киев большой город?
– Большой.
– Больше Ленинграда?
– Меньше.
– Интересно, – сказал Володька, помотав головой. Потом он ещё помолчал и сказал: – А как, интересно, будет по-украински «собака»? А?
– А что? – сказала Морозова. – Так и будет – собака.
– Гм, – сказал Володька. Потом он вдруг тяжело вздохнул, покраснел, посопел носом и сказал: – Ты… это… как его… не сердись, что я тебя вчера плаксой-ваксой назвал.
Новенькая улыбнулась и ничего не ответила. А Володька ещё раз шмыгнул носом и отправился к своей парте. Через минуту Морозова услышала его звонкий, захлёбывающийся голос:
– Ребята, вы знаете, как по-украински будет «собака»? Не знаете? А я знаю…
– Ну как же, интересно, будет по-украински «собака»?
Володька оглянулся. В дверях, с портфелем под мышкой, стояла Елизавета Ивановна, новая учительница.
– Собака – собака и будет, Елизавета Ивановна, – сказал Володька, поднимаясь вместе с другими навстречу учительнице.
– Ах, вот как? – улыбнулась учительница. – А я думала, как-нибудь поинтереснее. Здравствуйте, товарищи. Садитесь, пожалуйста.
Она положила на столик портфель, поправила на затылке волосы и опять улыбнулась:
– Ну, как поживают наши уроки?
– Ничего, Елизавета Ивановна, спасибо. Живы-здоровы! – закричал Володька.
– А это мы сейчас увидим, – сказала учительница, раскрывая классный журнал.
Взгляд её пробежал по списку учеников. Все, кто не очень уверенно чувствовали себя в этот день в арифметике, – съёжились и насторожились, только Володька Бессонов нетерпеливо подпрыгивал на своей задней парте, мечтая, как видно, что его и тут вызовут первым.
– Морозова – к доске! – сказала учительница.
Почему-то по классу пробежал ропот. Всем показалось, наверно, что это не очень-то хорошо, что вызывают Морозову. Можно было бы сегодня её и не беспокоить.
– Отвечать можешь? – спросила у новенькой учительница. – Уроки выучила?
– Выучила. Могу, – чуть слышно ответила Морозова и пошла к доске.
Отвечала она урок очень плохо, путалась и сбивалась, и Елизавета Ивановна несколько раз обращалась за помощью к другим. И всё-таки не отпускала её и держала у доски, хотя все видели, что новенькая еле стоит на ногах, и что мел у неё в руке дрожит, и цифры на доске прыгают и не хотят стоять прямо.
Лиза Кумачёва готова была расплакаться. Она не могла спокойно смотреть, как бедная Валя Морозова в десятый раз выписывает на доске неправильное решение, стирает его и пишет снова, и опять стирает, и опять пишет. А Елизавета Ивановна смотрит на неё, качает головой и говорит:
– Нет, неправильно. Опять неправильно.
«Ах, – думала Лиза, – если бы Елизавета Ивановна знала! Если б она знала, как тяжело сейчас Вале! Она бы отпустила её. Она бы не стала её мучить».
Ей хотелось вскочить и закричать: «Елизавета Ивановна! Хватит! Довольно!..»
Наконец новенькой удалось написать правильное решение. Учительница отпустила её и поставила в журнале отметку.
– Теперь попросим к доске Бессонова, – сказала она.
– Так и знал! – закричал Володька, вылезая из-за своей парты.
– А уроки ты знаешь? – спросила учительница. – Задачи решил? Не трудно было?
– Хе! Легче пуха и пера, – сказал Володька, подходя к доске. – Я, вы знаете, за десять минут все восемь штук решил.
Елизавета Ивановна дала ему задачу на это же правило. Володька взял мел и задумался. Так он думал минут пять по меньшей мере. Он вертел в пальцах огрызок мела, писал в уголке доски какие-то малюсенькие цифры, стирал их, чесал нос, чесал затылок.
– Ну, как же? – не выдержала наконец Елизавета Ивановна.
– Минуточку, – сказал Володька. – Минуточку… я сейчас… Как же это?
– Садись, Бессонов, – сказала учительница.
Володька положил мел и, ни слова не говоря, вернулся на своё место.
– Видали! – обратился он к ребятам. – Каких-нибудь пять минуток у доски постоял – и целую двойку заработал.
– Да, да, – сказала Елизавета Ивановна, оторвавшись от журнала. – Одним словом – легче пуха и пера.
Ребята долго смеялись над Володькой. Смеялась и Елизавета Ивановна, и сам Володька. И даже новенькая улыбалась, но видно было, что ей не смешно, что улыбается она только из вежливости, за компанию, а на самом деле ей не смеяться, а плакать хочется… И, взглянув на неё, Лиза Кумачёва поняла это и первая перестала смеяться.
В перемену несколько девочек собрались в коридоре у кипяточного бака.
– Вы знаете, девочки, – сказала Лиза Кумачёва, – я хочу поговорить с Елизаветой Ивановной. Надо ей рассказать про новенькую… Чтобы она с ней не так строго. Ведь она не знает, что у Морозовой такое несчастье.
– Пойдёмте поговорим с ней, – предложила Шмулинская.
И девочки гурьбой побежали в учительскую.
В учительской рыжая Марья Васильевна, из четвёртого «А», разговаривала по телефону.
– Да, да… хорошо… да! – кричала она в телефонную трубку и, кивая, как утка, без конца повторяла: – Да… да… да… да… да… да… Вам что, ребята? – сказала она, оторвавшись на минуту от трубки.
– Елизаветы Ивановны тут нет? – спросили девочки.
Учительница показала головой на соседнюю комнату.
– Елизавета Ивановна! – крикнула она. – Вас ребята спрашивают.
Елизавета Ивановна стояла у окна. Когда Кумачёва и другие вошли в комнату, она быстро повернулась, подошла к столу и склонилась над грудой тетрадок.
– Да? – сказала она, и девочки увидели, что она торопливо вытирает платком глаза.
От неожиданности они застряли в дверях.