скачать книгу бесплатно
Вечером прибегает:
– Ай, ай, где же раскидайчик Куда-хочешь-туда-кидайчик?
Видит – нет раскидайчика Куда-хочешь-туда-кидайчика. Плавают в луже бумажки цветные, да верёвочки завитые, да мокрые опилки, которыми раскидаево брюхо было набито.
Вот и всё, что от раскидая осталось.
Заплакала девочка и говорит:
– Ой, раскидай-раскидаюшко Куда-хочешь-туда-кидаюшко! Что я наделала?! Прыгал ты у меня и направо, и налево, и вверх, и вниз… А теперь – куда тебя кинешь такого? В помойку только…
1939
Фенька
Дело было вечером. Я лежал на диване, курил и читал газету. В комнате никого, кроме меня, не было. И вдруг я слышу – кто-то царапается. Кто-то чуть слышно, тихонечко стучит по оконному стеклу: тик-тик, тук-тук.
«Что, – думаю, – такое? Муха? Нет, не муха. Таракан? Нет, не таракан. Может быть, дождь капает? Да нет, какой там дождь, – дождём и не пахнет…»
Повернул я голову, посмотрел – ничего не видно. На локте привстал – тоже не видно. Прислушался – как будто тихо.
Лёг я. И вдруг опять: тик-тик, тук-тук.
«Фу, – думаю, – что такое?»
Надоело мне, встал я, бросил газету, подошёл к окну – и глаза вытаращил. Думаю: батюшки, что это мне – во сне снится, что ли? Вижу – за окном, на узеньком железном карнизе, стоит – кто вы думаете? Стоит девочка. Да такая девочка, о каких вы и в сказках не читывали.
Ростом она будет поменьше самого маленького Мальчика с пальчика. Ножки у неё босые, платье всё изодрано; сама она толстенькая, пузатая, нос пуговкой, губы какие-то оттопыренные, а волосы на голове рыжие и торчат в разные стороны, как на сапожной щётке.
Я даже не сразу поверил, что это девочка. Я подумал сначала, что это какой-то зверёк. Потому что я никогда раньше таких маленьких девочек не видел.
А девочка стоит, смотрит на меня и изо всех сил своим кулачишкой по стеклу барабанит: тик-тик, тук-тук.
Я у неё через стекло спрашиваю:
– Девочка! Тебе что надо?
А она не слышит меня, не отвечает и только пальцем показывает: дескать, открой, пожалуйста, а ну открой поскорей!
Тогда я отодвинул задвижку, открыл окно и впустил её в комнату.
Я говорю:
– Чего же ты, глупышка, в окно лезешь? Ведь у меня ж дверь открыта.
А она мне, я помню, тоненьким-тоненьким голоском отвечает:
– Я в дверь не умею ходить.
– Как не умеешь?! В окно умеешь, а в дверь не умеешь?
– Да, – говорит, – не умею.
«Вот так, – думаю, – чудо-юдо ко мне привалило!»
Удивился я, взял её на руки, вижу – она вся дрожит. Вижу – боится чего-то. Оглядывается, на окно посматривает. Лицо у неё всё заплаканное, зубки стучат, а в глазах ещё слёзы поблёскивают.
Я у неё спрашиваю:
– Ты кто такая?
– Я, – говорит, – Фенька.
– Какая такая Фенька?
– Такая вот… Фенька.
– А где ты живёшь?
– Не знаю.
– А где твои папа с мамой?
– Не знаю.
– Ну, – я говорю, – а откуда ты пришла? Почему ты дрожишь? Холодно?
– Нет, – говорит, – не холодно. Жарко. А я дрожу потому, что за мной сейчас собаки по улице гнались.
– Какие собаки?
А она мне опять:
– Не знаю.
Тут уж я не вытерпел, рассердился и говорю:
– Не знаю, не знаю!.. А чего же ты тогда знаешь?
Она говорит:
– Я есть хочу.
– Ах вот как! Это ты знаешь?
Ну, что ж с ней поделаешь. Посадил я её на диван, посиди, говорю, а сам пошёл на кухню, поискать, нет ли чего-нибудь съедобного. Думаю: только вот вопрос, чем её кормить, этакое чудовище? Налил ей на блюдечко кипячёного молока, хлеба нарезал маленькими кусочками, котлету холодную раскрошил.
Прихожу в комнату, смотрю – где же Фенька? Вижу – на диване никого нет. Удивился я, стал кричать:
– Феня! Феня!
Никто не отвечает.
Я опять:
– Феня! А Феня?
И вдруг слышу откуда-то:
– Я тут!
Нагнулся – она под диваном сидит.
Рассердился я.
– Это, – говорю, – что за фокусы такие?! Ты почему это на диване не сидишь?
– А я, – говорит, – не умею.
– Что-о? Под диваном умеешь, а на диване не умеешь? Ах ты такая-сякая! Ты, может быть, и за столом за обеденным не умеешь сидеть?
– Нет, – говорит, – это умею.
– Ну так садись, – говорю.
Посадил её за стол. Стул ей поставил. На стул книг целую гору навалил – чтобы повыше было. Вместо передника носовой платок повязал.
– Ешь, – говорю.
Только вижу – не ест. Вижу – сидит, ковыряется, носом сопит.
– Что? – говорю. – В чём дело?
Молчит, не отвечает.
Я говорю:
– Ты же есть просила. Вот – ешь, пожалуйста.
А она покраснела вся и вдруг говорит:
– Нет ли у вас чего-нибудь повкуснее?
– Как повкуснее? Ах ты, – я говорю, – неблагодарная! Тебе, что ж, конфет надо, что ли?
– Ах нет, – говорит, – что вы, что вы… Это тоже невкусно.
– Так чего же тебе? Мороженого?
– Нет, и мороженое невкусное.
– И мороженое невкусное? Вот тебе и на! Так чего же тебе, скажи, пожалуйста, хочется?
Она помолчала, носиком посопела и говорит:
– Нет ли у вас немножко гвоздиков?
– Каких гвоздиков?
– Ну, – говорит, – обыкновенных гвоздиков. Железненьких.
У меня даже руки от страха затряслись.
Я говорю:
– Так ты что же это, значит, гвозди ешь?
– Да, – говорит, – я гвоздики очень люблю.
– Ну, а ещё что ты любишь?
– А ещё, – говорит, – я люблю керосин, мыло, бумагу, песок… только не сахарный. Вату люблю, зубной порошок, гуталин, спички…
Я думаю:
«Батюшки! Неужели это она правду говорит? Неужели она действительно гвоздями питается? Ладно, – думаю. – Давай проверим».
Вытащил из стены большой ржавый гвоздь, почистил его немножко.
– На, – говорю, – ешь, пожалуйста!
Я думал, она не будет есть. Думал, она просто фокусничает, притворяется. Но не успел я оглянуться, она – раз-раз, хруп-хруп – весь гвоздь сжевала. Облизнулась и говорит:
– Ещё!..
Я говорю:
– Нет, голубушка, извиняюсь, у меня больше гвоздей для тебя нет. Вот, если хочешь, – бумаги, пожалуйста, могу дать.
– Давай, – говорит.
Дал ей бумагу – она и бумагу съела. Спичек дал целый коробок – она и спички в два счёта скушала. Керосину на блюдечко налил – она и керосин вылакала.
Я только смотрю и головой качаю. «Вот так девочка, – думаю. – Такая девочка, пожалуй, и тебя самого съест в два счёта. Нет, – думаю, – надо гнать её в шею, обязательно гнать. Куда мне такое страшилище, людоедку такую!!»
А она керосин выпила, блюдечко вылизала, сидит, зевает, носом клюёт: спать, значит, хочется.
И тут мне её, вы знаете, что-то жалко стало. Сидит она, как воробушек, – съёжилась, нахохлилась, куда ж её, думаю, такую маленькую, на ночь глядя гнать. Её ведь, такую пичужку, и в самом деле собаки могут загрызть. Я думаю: «Ладно, так уж и быть, завтра выгоню. Пускай выспится у меня, отдохнёт, а завтра утречком – до свиданьица, иди откуда пришла!..»
