скачать книгу бесплатно
– А это мысль! – захлопала в ладоши Инга. – Темка, ты молодец!
– «Вспышка стр-р… асти» и вы, моя кр-р… асавица. – Треми причмокнул губами. – Увер-р… ен, меня посетит вдохновение.
– На большее можешь и не рассчитывать, – предупредил наемник.
– Мне еще никогда не посвящали стихи. – Девушка нетерпеливо вскочила со стула. – Едем!
– Птиций, сколько с нас? – поинтересовался Артем.
– Рассчитаемся, когда вернемся, – махнул рукой управляющий. – Я хочу посмотреть, как сходит благодать на масанов.
– Не благодать, а вдохновение.
– Неважно.
– Захар, мы едем! – Муба решительно поднялся.
– По рюмашке на дорожку, – проворчал Треми, наливая водку в бокал из-под сока.
///
– Проклятье! – прорычал Гореслав. – Они уезжают вместе.
– Займемся кровососом в другой раз, – предложил Велемир. – Наспех такие дела не делаются.
– Не говори ерунды, – буркнул Крутополк. – Было бы гораздо хуже, если бы Захар завалился спать в кабинете Птиция. А так у нас есть шанс. – Он жестом подозвал к себе официанта: – Счет!
– Мало ли что может случиться в дороге, – ухмыльнулся Гореслав. – Они потом и не вспомнят, где кровососа оставили.
– Точно, – согласился Крутополк.
Осторожный Велемир тяжело вздохнул.
///
– Все, что ли? – Артем, едва не вывалившийся из машины, обвел нетвердым взглядом компаньонов. – Никого не забыли?
– Никого! – радостно взвизгнул Копыто, которому Муба позволил сесть за руль «Мазератти».
На заднем сиденье артемовского «Круизера» всхрапнул Захар.
– Босс, вас сопровождать? – осведомился у Птиция один из телохранителей.
– Мы ненадолго. – Управляющий попытался изобразить кивок головой, но не преуспел.
Телохранитель заботливо вернул голову начальства на подобающее место, вздохнул и отошел к стоящему у дверей «Ящеррицы» напарнику.
– Может, все-таки поедем следом? Мало ли что?
– Босс обойдется и без нас, – буркнул тот, разглядывая спутников Птиция. – Скорее об охране должны позаботиться те, кого они встретят.
* * *
частный жилой дом
Подмосковье, берег Пироговского водохранилища, 3 августа, пятница, 00:32
О том, где находится дом Кортеса, мало кто знал. Члены его команды, Сантьяга, Биджар Хамзи, друживший с наемником уже несколько лет, вот, собственно, и все – шумных вечеринок Кортес не устраивал. Разумеется, Великие Дома давно вычислили, где обитает лучший наемник Тайного Города, тем более что он, особо не афишируя адрес, никогда не предпринимал дополнительных мер предосторожности: кому надо, тот узнает, ничего страшного. Кортес никогда не рассчитывал использовать это жилище в качестве секретного убежища: на случай, если ему потребуется скрыться, у наемника была заготовлена специальная квартира, о существовании и местонахождении которой вообще никто не знал, даже Яна. А здесь был дом, просто дом. Небольшое, аккуратно оштукатуренное, двухэтажное здание под красной черепичной крышей, утопающее в зелени густо посаженных деревьев. Дом стоял на отшибе, вдали от окрестных селений и коттеджных поселков, на самом берегу водохранилища и задняя дверь выходила на небольшой причал, к которому был пришвартован скоростной катер.
Что еще нужно, чтобы отдохнуть от праведных трудов?
Недавно перестроенная спальня занимала самую большую комнату второго этажа. Правда, правильнее было бы сказать, что весь второй этаж представлял собой огромную спальню, все окна которой выходили на ровную гладь водохранилища. В ней не было ничего лишнего: вдоль стены вытянулись зеркальные дверцы шкафа-купе, один угол отдан под низенький столик и несколько изогнутых кресел, ковер с длинным ворсом, ласково щекотавший голые пятки, и невысокая кровать, на которой могло разместиться приличное количество гостей. Но предназначалась она только для двух человек.
– Инга портал построила, а у меня только одна мысль: сейчас мы из него выскочим, а «Ламборджини» или «Випер» въедут нам в бампер, – негромко рассказывала Яна, уютно устроившись в объятиях Кортеса. – Скорости дикие, мы от них отставали прилично, портала едва хватило.
Девушка рассмеялась и задумчиво отхлебнула сок из высокого бокала. Она никак не могла успокоиться и продолжала делиться впечатлениями:
– Я железку до отказа вдавила, до ста тридцати разогнались… Надо будет «Ауди» на техосмотр отвезти…
– И прикупить машинку порезвее, – пробурчал Кортес, поцеловав девушку в плечо. – На следующий год тебя будут воспринимать всерьез.
– Нет, – тряхнула головой Яна. – В ближайшее время я свою Тотошку никому не отдам. Она это заслужила. – Темные глаза девушки скользнули по стоящему на полу серебряному кубку. – А перед следующей гонкой посмотрим. Давай кубок в офисе поставим? Пока мы с Ингой не передрались, у кого он будет храниться.
– Завтра прикажу сделать стеклянный шкаф, – согласился Кортес.
– Классно! – Яна нежно провела рукой по щеке наемника. – А что мы будем делать сегодня?
– Сегодня? – Кортес зарылся лицом в густые черные волосы подруги. – Сегодня мы будем праздновать.
Яна снова рассмеялась, вытянулась в струнку под сильными руками наемника и блаженно закрыла глаза. Ей было хорошо и спокойно. Ей было просто чудесно. Самый лучший на свете мужчина был рядом… и неважно, что он еще ни разу не сказал ей, что любит.
Она и так это знала.
* * *
Третьяковская галерея
Москва, Большой Толмачевский переулок, 3 августа, пятница, 00:51
По обывательским меркам в Третьяковской галерее собралась очень странная компания.
Нет, не так.
По обывательским меркам в Третьяковской галерее собралась ОЧЕНЬ странная компания.
Мало кто из нормальных людей, исправно платящих налоги и знакомых с криминалом только по телесериалам, может представить себе, что лидеры практически всех крупнейших уголовных группировок могут собраться вот так запросто. Не для раздела сфер влияния, не для выяснения отношений, не для того, чтобы стрелять или взрывать, а просто так, попыхивая сигарами, дружелюбно улыбаясь и даже подшучивая друг над другом. Что ни говори, а все-таки настоящее искусство облагораживает, заставляя даже отпетых уголовников соблюдать приличия, принятые у нормальных людей.
А собравшиеся очень хотели походить на нормальных. Поэтому зал Третьяковки не оскорбляли разноцветные, с восхитительными золотыми пуговицами пиджаки, спортивные штаны и золотые цепи от шеи до ширинки. Собравшиеся были одеты в достойные костюмы, причем некоторые даже воспользовались галстуками, ухоженная растительность на черепах ничем не напоминала пресловутые «ежики», а нашейные украшения уступили место элегантным золотым часам и разумных размеров перстням. Попахивало хорошим табаком и дорогим парфюмом. Блатная феня практически исключалась, нецензурные выражения тем более.
Они очень хотели походить на нормальных.
А еще они знали толк в искусстве.
– Шагал, – хмыкнул один, разглядывая выставленную картину. – До сих пор в моде.
– Любишь ты всякую муть, Автандил, – вздохнул второй ценитель. – Нет ничего лучше русских классиков. Только они могут передать…
– Шагал ценится дороже, – усмехнулся первый.
– Спекулянт, – небрежно бросил еще один бандит, важно попыхивая толстой сигарой. – Тебе лишь бы прибыль, Автандил, лишь бы прибыль. О душе бы подумал.
– Ну, не понимаю я ваших русских классиков, – рассмеялся первый. – Ну, деревья, ну, грачи, чего на это пялиться?
– Красота, Автандил, вечная красота.
– Она у тебя на стенке висит, а в окно смотришь – то же самое. И в чем смысл?
– В вечности. За окном можно и баньку пристроить, а картину не перепишешь.
– Вах! Какой знаток!
– Господа, господа, – маленький мужчина с унылым носом нервно потер потные ладошки, – пора начинать, господа. Прошу рассаживаться.
Бандиты послушно разместились в креслах, расставленных в небольшом зале Третьяковки, и восемь пар глаз нетерпеливо уставились на маленького. Тот подошел к первому из пяти треножников, расставленных вдоль стены, и сдернул с него покрывало:
– Наш первый лот, господа. Поленов…
Давид Давидович Пьянтриковский занимался искусством всю жизнь. Выходец из интеллигентнейшей ленинградской семьи (папа – виолончелист, мама – музыкальный критик), маленький Пьянтриковский сызмальства познал прекрасное и по окончании престижного культурного факультета был пристроен родителями на небольшую должность в Эрмитаж. Возможно, в иные времена талант Давида Давидовича и прорезался бы, позволил бы ему сделать внушительную карьеру по линии культуры, усадил бы в теплое кресло соответствующего министерства или комитета, но, увы, в тот самый момент, когда Пьянтриковский только-только приподнялся по служебной лестнице, империя рухнула. Служить специалистом по живописи стало невыгодно и непрестижно, для интеллигентного человека, разумеется. А сомнительная перспектива восхищаться тонкими мазками мастеров без перспективы улучшения материального положения Давида Давидовича не устраивала категорически. Нужна была идея, и она, как это частенько случается с интеллигентными людьми, пришла. Ловкий Пьянтриковский вовремя смекнул, что хаос, в котором пребывал ведущий музей страны после распада империи, может быть необычайно полезен умному человеку. Воспользовавшись своим положением в Эрмитаже, Давид Давидович ухитрился умыкнуть из резервного фонда пару картин и толкнуть их старинному приятелю, давно эмигрировавшему в Америку, но не оставившему в беде несчастную родину. Бизнес завертелся. Огромные и запутанные фонды Эрмитажа не замечали мелких уколов Пьянтриковского, приятель курсировал между Ленинградом и Нью-Йорком, как дворники по лобовому стеклу, швейцарский номерной счет Давида Давидовича приятно зеленел. Пьянтриковский обрастал связями, полюбил высказываться с экрана телевизора насчет бедственного положения русской культуры и метил в директора Эрмитажа. Но приятель подкачал. Влип бывший соотечественник на таможне с поличным, и гореть бы Давиду Давидовичу синим пламенем, но жадность старого друга выручила: за две трети швейцарских сбережений Пьянтриковского он согласился взять все грехи на себя. Счастливо избежав разоблачения и переждав период пристального внимания ФСБ к своей персоне, Давид Давидович скрипнул зубами, задействовал связи и перевелся в Москву заместителем директора Третьяковской галереи, утешая себя тем, что и оставшихся денег скромному человеку хватит до конца жизни. А дети сами заработают. И было бы Пьянтриковскому тепло и сухо, да только вот уголовникам, в отличие от ФСБ улики для суда не требовались, они-то знали, что за кренделя прислала в Москву Северная Пальмира и дождавшись, пока Давид Давидович обживется на новом месте, сделали чисто конкретное предложение. Реально. Насмерть перепуганный Пьянтриковский поначалу даже отказывался, но заложенная родителями тяга к прекрасному взяла свое. Тем более что бандиты лучше его знали, что времена изменились и воровать с прежним размахом не получится. Теперь Давида Давидовича никто не торопил, он сам выбирал удобные моменты, подменивал, списывал или просто крал картины и, поднакопив несколько холстов, устраивал аукцион, зарабатывая весьма неплохие суммы. Банковский счет вновь покрылся зеленью и единственное, что не устраивало Пьянтриковского, было желание бандитов проводить аукционы непременно в стенах Третьяковки – по выпендрежности московские уголовники могли дать фору любому колумбийскому наркобарону. Хотя, с другой стороны, хотят, ну и хрен с ними! Любители, черт бы их побрал, живописи!
Сам Давид Давидович живопись недолюбливал. Он уважал преферанс.
– Теперь, господа, – Давид Давидович в предвкушении потер руки, – главная жемчужина сегодняшнего аукциона! Одно из величайших полотен… – он усмехнулся, – трагически погибшее в подвале Третьяковской галереи во время аварии теплоэлектроцентрали.
Господа, оценив тонкий юмор Пьянтриковского, деликатно заржали.
– На ваш суд предлагается знаменитый шедевр Алира Кумара «Вспышка страсти». – Давид Давидович притворно вздохнул: – Не далее как вчера я имел честь лично общаться с гениальным Кумаром и вынужден отметить, что мастера весьма опечалила гибель этого полотна.
Ржание усилилось.
– Но он обещал поддержать российскую культуру и передать в дар Третьяковской галерее еще одну или две картины.
Бандитское веселье достигло апогея. Давид Давидович умел выстроить мизансцену.
– А пока разберемся с этой.
Пьянтриковский эффектно сбросил ткань, прикрывающую холст. Уголовное ржание заглохло: мастерство художника произвело на них впечатление. На полотне был изображен сонный ночной луг, темное небо прорезалось вспышками молний, одна из них подожгла стог сена, из которого торопливо выскакивали смеющиеся полуодетые любовники. Гениальному Кумару удалось настолько тонко передать сцену, что казалось, разгоряченная, озорно хохочущая девушка вот-вот ворвется в переполненный бандитами зал.
– Отчего же все-таки загорелся стог? – пробормотал Автандил, не отрывая взгляд от картины.
Давид Давидович молча пожал плечами – ему было все равно.
– «Вспышка страсти»! Начальная цена…
– Я же сказал, что если ее нет на месте, значит, ее просто перевесили!
Двери распахнулись, и собравшиеся изумленно уставились на вошедшего в зал невысокого, абсолютно лысого толстяка, наряженного в оливковый костюм, алую рубаху и желтый галстук. Ботинки клоуна были белыми, в красный горошек, а на пальцах, как привычно отметил бывший карманник Автандил, болталось небольшое состояние.
– Вот она! – Пришелец пошатнулся, но удержал равновесие и победоносно ткнул указательным пальцем во «Вспышку страсти». – Я же говорил, что найду! Идите все сюда!
Толстяк рыгнул и по залу деликатно скользнул легкий аромат коньяка, пребывающего в первой стадии переработки. Пьянтриковский таращился на пришельца в совершеннейшем ступоре. Реакция остальных бандитов мало чем отличалась.
– Клянусь потрохами Спящего, пьяный конец всегда найдет то, что ему надо!!
Давид Давидович вздрогнул.
В дверях появились очередные гости: ЧЕТЫРЕХРУКИЙ здоровяк и жилистый, покрытый татуировками коротышка в кожаных штанах, жилетке и красной бандане. Несмотря на крайне неуверенную походку, они умудрялись поддерживать между собой третьего, плотного брюнета в элегантном костюме.
«Не поддерживать, – машинально поправил себя Пьянтриковский, – а тащить».
Передвигаться самостоятельно брюнет был не способен. Замыкал шествие еще один черноволосый: тощий, как спица, мужчина в расстегнутой почти до пояса рубашке. Его заплетающаяся походка показывала, что он пребывает в той же степени опьянения, что и опередившие его гости.
– Я устал, – пожаловался коротышка.
– Цыц! – прохрипел четырехрукий. – Мы пришли.
С их появлением, помимо коньяка, запахло виски, текилой и водкой.
– А почему здесь челы? – проныл обладатель красной банданы. – Птиций, зачем здесь челы?
– Откуда я знаю? – пробубнил толстяк. – Экскурсия у них.
– А они нас не видят? – поинтересовался коротышка.
– Ни черта они не видят, – буркнул брюнет в расстегнутой рубашке. – Инга морок навела.
– А почему они на нас смотрят?
– Они на «Вспышку страсти» смотрят. На кой ляд ты им сдался?
– Зачем они смотрят?
– Нравится.
– А почему они молчат?
– И ты заткнись. – Брюнет вытащил из кармана брюк банку пепси-колы и попытался вскрыть крышку. Неудачно.
– Так, картину нашли, – провозгласил толстяк. – Теперь будите поэта!
