скачать книгу бесплатно
Теперь всё зависело от Ляпы.
Которому очень хотелось стать своим.
Тем не менее, когда ребята ушли, Шумахер скомкал салфетку и угрюмо бросил:
– Ты рано их отпустил.
– Продолжив давить, мы бы всё испортили, – хладнокровно ответил Бочка.
– Откуда ты знаешь?
– Наблюдал за девчонкой.
– Ты как чёртов Шерлок Холмс!
– Я как чёртов здравомыслящий парень, у которого нигде не свербит и он способен мыслить здраво, – с прежним хладнокровием произнёс Бочка.
– У кого свербит?
– У тебя.
– С чего ты взял?
– С того, что ты на Свету запал, вот и прыгаешь вокруг неё, как ошалевшая горилла.
Бочка ждал, что друг начнёт отнекиваться, но Шумахер неожиданно замолчал, вновь потаращился на улицу, словно ожидая, что по ней проедет знакомый, а потом спросил:
– Заметно?
– Мне – да. А Ляпа, похоже, ни черта не видит.
Шумахер побарабанил пальцами по столешнице и усмехнулся:
– Ляпа хочет в нашу компанию, думает, мы ему в жизни поможем.
– Я понимаю.
– А Света классная…
Стройная русоволосая красавица с высокой грудью и ямочками на щеках. Юная, но уже сформировавшаяся, с большими лучистыми глазами и бархатным голосом. И видно, что чистая, воспитанная в строгости, что заводило парня ещё больше.
– Даже странно, что она такому кретину досталась. – Шумахер выдержал многозначительную паузу. – Пока досталась.
Девчонка его волновала. Бочка хорошо понимал состояние друга, видел, что он не отступит, и предложил:
– Трахни её на стороне. Закружи голову деньгами, подари что-нибудь… ну, не мне тебя учить. Зачем в зал вести?
– Не даётся.
– А в зале дастся?
– А куда ей деваться?
– Только никакого насилия, – предупредил Бочка. – Я серьёзно.
– За кого ты меня принимаешь? – Шумахер округлил глаза. – Ты не хуже меня знаешь, что ни один гость не остался равнодушным. Всех затягивает.
Что верно, то верно. Шабаш, который Шумахер назвал «косплеем», возбуждал неимоверно и устоять перед водоворотом страстей ещё никому не удалось. Свою роль играли и раскованная обстановка, и раскованные участники, и лёгкий наркотик, помогающий преодолеть внутренние запреты.
– А Ляпа?
– А что Ляпа?
– Он же наверняка догадывается, что там будет.
– Ляпе хочется быть с нами и ещё ему хочется новых ощущений, – хохотнул Шумахер. – Кристина рассказала, что он её лапал на концерте и номер телефона попросил.
– Дала? – поинтересовался Бочка.
– Телефон – да. Сказала, что всё остальное – дело времени.
Кристина, что ни говори, девушка эффектная: яркая, энергичная, умелая, задорная… Она не только производила на мужчин сильное впечатление – она этому впечатлению полностью соответствовала. Но Бочка прекрасно понимал разницу между ней и Светой, поэтому вздохнул:
– Дурак он.
– Дурак, – не стал отрицать довольный происходящим Шумахер. – Но, когда такая девчонка, как Кристина, согласна на тебя запрыгнуть – тут у кого угодно мозг отключится.
И в этом тоже была правда.
Бочка мысленно согласился с другом и тут же перешёл к действительно волнующей его теме:
– Я бы не стал рисковать с новенькими, после последней поездки на кладбище.
– А что не так с кладбищем? – не понял Шумахер.
– Дед наверняка в полицию заявление подал.
– Ну, подал, и что? К тебе кто-то приходил?
– Нет.
– И ко мне нет. Дед старый, видел нас в темноте, опознать не сможет. Камер там не было, телефоны мы выключили, «симки» вытащили, так что о кладбище забудь.
Нехитрым мерам предосторожности Бочку и Шумахера научил Каин. Велел строго их соблюдать и никогда не забывать, и друзья, понимая их важность, не забывали. И про телефоны девушек не забыли. Другими словами, со всех сторон подстраховались.
– Не было никакого кладбища, – закончил Шумахер. – И нас там не было.
Поскольку предпоследний аргумент – необходимость затаиться после избиения сторожа – не сработал, Бочка, поколебавшись, выложил на стол главный и последний козырь:
– Давай дождёмся Каина?
– Он сказал, что явится не раньше понедельника, – ответил Шумахер. – Не хочу ждать.
Потому что лидеру, возможно, не понравится предложение привести в зал новых людей. Точнее, ему наверняка не понравится причина, по которой Шумахер хочет их привести, и он предложит подождать, чтобы самому убедиться в надёжности новичков. Шумахер же ждать не хотел.
– Вдруг Каин разозлится?
– Почему он должен разозлиться?
– Потому что мы приведём ребят без разрешения.
– Уверен, Каин будет рад новым адептам, которых мы как следует подготовим к его появлению.
– А если разозлится?
Бочка чётко дал понять, что считает вопрос важным – а он действительно был таким! – и не согласится с предложением друга, пока они его не обсудят. Шумахер это понял, но сглупил, задав совершенно неуместный вопрос:
– Боишься Каина?
И тут же о нём пожалел, услышав абсолютно уместный и логичный ответ:
– А ты нет?
Коротко выругался и насупился.
Они оба понимали, что Бочка прав, однако признавать это Шумахеру было неприятно.
Потому что он давно сказал себе, что не боится ничего на свете.
Прыгал с самых высоких «тарзанок», без раздумий лез в драку с явно превосходящими соперниками и кличку свою – Шумахер – заработал, доказывая себе и друзьям, что не боится сумасшедших скоростей, что на машине, что на мотоцикле. Привык жить без страха, но Каин…
Каин стал первым человеком за много-много лет, в присутствии которого у Шумахера иногда подгибались ноги.
– Я тебе не рассказывал, да? – медленно произнёс он, вертя в руке маленькую ложку. – Не рассказывал о том, как всё началось?
– Я не спрашивал, – ответил Бочка. – Думал, не моё дело.
И вдруг сообразил, что Каин с пугающей простотой вошёл в их жизнь – Шумахер привёл его на встречу, сказал: «Мой хороший друг», и с тех пор завертелось. Ведь Шумахеру Бочка доверял со школы.
– Ты тогда с отцом в Шанхае был, а я тут зависал в одиночестве. В целом, как обычно шло, но в один из вечеров застрял в «Либре». Просто подбухивал тихонько, настроение такое было – одному побыть, никого не хотел видеть. Там он ко мне и подсел. Слово за слово, разговорились, ты сам знаешь, как он умеет говорить. Я заинтересовался. Потом в другой бар перешли… – Шумахер помолчал. – А потом оказались на кладбище. Не спрашивай как – не помню. Помню только, что стою среди могил, а Каин говорит: «Ну, раз ты не веришь, то я покажу». Руки в стороны разводит, голову задирает и замирает так. Я стою, глазами хлопаю, пытаюсь понять, о чём мы говорили, чему я не верю, и вдруг чувствую – чернота из могил к нему ползёт. Не ко мне – к нему. – Ещё одна пауза. – Если бы ко мне – точно бы помер от страха. А Каин ничего, улыбается, на меня не смотрит, но спрашивает: «Видишь?» Я сначала кивнул, потом понял, что он вверх смотрит, и говорю: «Да». Он смеяться начал. «Подойди», говорит. Я подошёл. Он меня за руку взял, и мы… Мы вверх полетели.
Бочка постарался «удержать лицо», но Шумахер слишком хорошо его знал и спросил:
– Не веришь?
– Ну…
– Я бы тоже не поверил. Но мы полетели, прямо вверх, и я город видел, весь чёртов город, как будто на самолёте подлетаю. А Каин говорит: «Однажды и ты так сможешь». И смеётся. А я чувствую, как ветер мне в лицо бьёт.
Шумахер замолчал и сделал знак официантке посчитать столик.
– И что? – спросил Бочка.
– И всё, – пожал плечами Шумахер. – Что тут ещё может быть? Утром дома проснулся и помню только то, как летал. Вечером Каин позвонил. А через два дня ты приехал, и я вас сразу познакомил. Дальше ты знаешь.
– Почему не рассказывал? – поинтересовался Бочка. – Каин запретил?
– Нет, он об этом вообще больше не говорил. – Шумахер расплатился, оставив щедрые чаевые, и извиняющимся тоном закончил: – Я думал, он и тебе покажет.
– Город с высоты?
– Ага.
Но не показал. Почти год прошёл, а так и не показал.
Почему?
Они помолчали, а затем Бочка спросил:
– Зачем ты мне об этом рассказал?
– Затем, что ты – мой друг, – медленно ответил Шумахер, вновь переводя взгляд на улицу. – И только ты имеешь право знать, что тогда, будучи с Каином на кладбище, я дико, неимоверно сильно перепугался.
И Бочка понял, что дело не только в Свете. Да, девчонка – лакомый кусочек и украсит шабаш, но Шумахер хочет проявить самостоятельность, чтобы показать, что не боится Каина. В первую очередь – показать себе.
А значит, ни за что не отступит.
* * *
Вода была холодной, невыносимо холодной, но на удивление приятной. От её холода не дрожало тело и не сводило ноги. Не появлялось желания выбежать на берег и сильно, до красноты, растереться полотенцем. Или принять грамм сто согревающего. Её холод не превращался в тепло, как это бывает с замерзающими, не убаюкивал подло, чтобы убить, а продолжал леденить, показывая своё истинное лицо. Тёмная в ночи вода не лгала, оставаясь такой, какая есть, а холод вымораживал то, что ей не нравилось – черноту. Потому что сейчас, в ночи, вода хоть и казалась тёмной, но оставалась прозрачной и пронзительно чистой.
Чистой и очень спокойной.
И стоящая в воде Криденс была очень спокойной.
Девушка по пояс зашла в Байкал, чуть развела руки, поглаживая ладонями холодную воду, а затем выпрямилась и замерла, зачарованная уходящей в небытие сибирской ночи лунной дорожкой. И стоящий на берегу Феликс знал, что не должен, что не имеет права нарушать идиллию её омовения в холоде воды и холоде света. Он мог лишь любоваться красотой своей женщины и ждать. И чувствовать холод истинно чистой воды, но не так, как ощущала его Кри.
Его холод мог убить.
Они стояли совсем рядом, но в разных водах.
Он слышал её дыхание.
Она – биение его сердца.
Он знал, что если останется в своей воде – холод его не убьёт. А перейти в другую воду он не мог.
Она знала, что её холод не спасёт. Ни в её воде, ни в другой.
