Ядерная книга. От Семипалатинска до Дубны

скачать книгу бесплатно

Не потому ли многое из того, что делалось на Полигоне, выглядит нелогично и противоречиво? Почему за одним шагом вперед следуют два шага назад? Почему, например, в тот момент, когда безопасность объекта вроде бы уже была обеспечена, возникла необходимость международных работ по «второму закрытию» Дегелена и Балапана, на которые потребовалось сотни миллионов долларов? Почему как-то неожиданно появился «тритиевый фактор», на который раньше смотрели сквозь пальцы? Почему периодически повторяются вспышки радиофобии и Полигон, как и перед закрытием в 1989 году, снова демонизируется, причем очень грубо (скажем, утверждается что там «по колено плутония»), и этим примитивным страшилкам верят вполне адекватные и достаточно грамотные люди, а вот ни казахстанским специалистам, ни экспертам МАГАТЭ, высоко оценивающим исследования этих специалистов, они не верят? Или, например, почему обнаруживается такой странный факт, что Опытное поле, исхоженное вдоль и поперек, самый очевидный объект изучения для радиоэкологов ИРБЭ, обследовано недостаточно и периодически преподносит неприятные сюрпризы в виде «неясностей»?..

Во всех этих случаях трудно отделаться от впечатления, что «некто» до поры, до времени утаивал от нас важную информацию… нет, даже не утаивал, эта, известная специалистам информация существовала в открытом доступе, а как бы маскировал ее значимость, отводил людям глаза, водил их за нос, чтобы в нужный момент, преследуя какие-то свои цели, выложить ее на стол. Кто же этот «некто»? Им мог бы быть сам Полигон, будь он живым. Но нет, это не Полигон. Это его эгрегор. Эгрегор Полигона. И, похоже, это очень сильный, энергетичный, гибкий, жизнестойкий и способный к эволюции эгрегор.

Эгрегор – это то, что в знаменитом принципе аналогии Гермеса Трисмегиста «что наверху, то внизу, и что снаружи, то внутри» является «верхним» и «наружным». Это, на утверждающемся сегодня языке ноосферы, во многом позаимствованном у эзотерики, есть некоторая область «тонкого мира» – информационно-энергетическая матрица, тонкоэнергетический аналог плотноматериального объекта физического плана, находящегося на Земле, а если точнее, – прототип этого объекта.

Зачем, однако, нам эти тонкости? Да именно затем, что Полигон во всей своей полноте, во всех своих аспектах и чертах ускользает от нашего восприятия. Нам, похоже, недоступна даже сама его сущность, и чтобы понять, что он такое, нужно подняться на другой уровень осмысления, перейти на другой язык, – это известный способ познания, правда, не очень популярный в наше время. Так что попробуем посмотреть на ситуацию с позиций интракультуры – древнейшей традиции знания, которая никогда не прерывалась на Земле, но никогда не выходила на первый план, скромно держась в тени. Интракультура – достояние всего человечества и служит она, в конечном итоге, всему человечеству, но прямой практический доступ к ней имеют, за редким исключением, лишь посвященные и адепты философских орденов.

В первоначальном понимании эгрегоры – это «ангелы церквей». Сегодня мы могли бы сказать, что это также «ангелы организаций». Отмечено сходство структуры эгрегора со структурой человека, с той только разницей, что эгрегор является некоей энергетической сущностью, а человек – сущностью духовно-материальной. У эгрегора, как у человека, есть монада, есть астральное и ментальное тела. Последнее, согласно теоретикам эзотеризма, является центром эгрегора. Физическое тело «ангела церкви» – верующие, для других эгрегоров роль верующих играют члены организации, например, члены коммунистической или националистической партии, работники какого-то института, адепты какого-либо учения, приверженцы какой-либо идеи, добивающиеся ее воплощения и т. д. Известный русский теоретик оккультизма В. Шмаков полагал, что эгрегор, с одной стороны, есть объединение, даже органическая совокупность высших сознаний всех членов группы (лиц одной партии, религии, учения), с другой, он может выступать как самостоятельная сущность, обладающая своим сознанием и волей, направляя деятельность группы людей, толпы или отдельного индивида и проявляя себя через них. Эти индивиды, согласно Д. Андрееву, есть «человекоорудия» эгрегора.

Эгрегор всегда возникает прежде соответствующей организации – партии, религиозного объединения, института и т. д. Он вырастает из личного эгрегора пассионария, а импульс на его создание исходит от эгрегора более высокой иерархической ступени. Новорожденный эгрегор проводит необходимую работу в плотном плане, то есть обеспечивает условия для новой структуры, например, выбирает место ее расположения, проводит предварительный отбор кадров и посылает нужным людям необходимые сигналы. Интересна в этом отношении давняя работа эгрегора Полигона (дальше – ЭП) по выбору места его расположения. По каким критериям это происходило, известно: удаленность, безлюдность, наличие железной дороги и судоходной реки, разнообразный рельеф (равнинный и горный), метеорологические и климатические параметры и т. д. Называется и еще один критерий, вернее антикритерий. О нем заговорили только после закрытия Полигона и обретения Казахстаном независимости. Этот антикритерий – тайный план сознательного геноцида казахов в советской империи через целенаправленное уничтожение народной памяти, ядерное уничтожение священных для нации «земель Абая», что нанесло бы ей непоправимый вред. Действительно, территория Полигона расположена в местах Абая, но сами земли Абая в нее не вошли! Они лежат поблизости, но все-таки в стороне от тех участков степи, где проводились ядерные взрывы. Это показал точный анализ. Значит, ЭП пощадил историческую память, чувства народа? Но почему? Может быть, просто потому что не собирался их уничтожать, что геноцид не входил в его планы? Точного ответа нет, ясно только, что не случайно. Эгрегор словно предвидел будущую ожесточенную полемику вокруг Полигона, необходимость рано или поздно привлекать новые кадры, в том числе национальные, для которых атомные взрывы на Землях Абая – кощунство. Хотя почему – «словно»? Исходя из того, что известно нам об эгрегорах, предвидел. Должен был предвидеть. Без всяких «словно».

Начало создания нового эгрегора – инвольтация, то есть накачка необходимой созидательной энергией одного-единственного человека, который становится пассионарием и носителем его идеи. Причем, эта идея может маскироваться и выступать в другом обличье. В самом деле, Владимир Иванович Вернадский, инициировавший в СССР работы по созданию атомного оружия, в июне 1940 года был, скорее всего, далек от мысли о срочном строительстве полигона для его испытаний. Но именно его метаисторические силы избрали на роль пассионария… к которой, правда, он был подготовлен всей своей жизнью, всеми своими трудами и всеми своими свершениями – организацией академий, институтов, комиссий по изучению производительных сил страны, и, что интересно, организацией экспедиций по поиску радиоактивных минералов. Великий ученый и опытный государственный деятель, Вернадский получил импульс от эгрегора государственной власти, озабоченного укреплением обороноспособности страны, в форме обыкновенного письма из США от сына Георгия с вырезкой из газеты «Нью-Йорк Таймс», где говорилось о начинающихся научных исследованиях по извлечению полезной энергии из урана. После знаменитых опытов Отто Гана и Фрица Штрассмана по облучению урана-235 медленными нейтронами, приводящего к цепной реакции с выделением тепла, началась цепная реакция и в лабораториях мира – своеобразная гонка физиков-ядерщиков. Все шло к тому, что уран-235 из «лабораторного» металла превратится в источник неслыханной энергии…«Папа, не опоздайте!» – приписал Георгий.

Пораженный американским прагматизмом и натиском, Вернадский начинает действовать. Вместе с академиками Хлопиным и Шмидтом обсуждает «организацию работ по урану». В Отделение геологических наук АН вносится предложение о «необходимости срочного использования урановых руд в СССР в связи с использованием атомной энергии урана-235». 12 июля 1940 года В. И. Вернадский, В. Г. Хлопин и А. Е. Ферсман направляют заместителю Председателя СНК СССР, председателю Совета химической и металлургической промышленности Н. А. Булганину записку «О техническом использовании внутриатомной энергии». Одновременно вопрос об уране поставлен на Президиуме АН. Череда июльских заседаний 1940 года приводит к созданию Урановой комиссии из 14 видных ученых. Председатель – В. Г. Хлопин. Заместители – В. И. Вернадский и А. Ф. Иоффе. Члены Комиссии – И. В. Курчатов, С. И. Вавилов, Д. И. Щербаков, А. П. Виноградов, Г. М. Кржижановский, П. Л. Капица, А. Е. Ферсман, П. П. Лазарев, А. Н. Фрумкин, Л. И. Мандельштам, Ю. Б. Харитон.

В Атомном проекте В. И. Вернадский сыграл роль того мальчика, который выпустил джинна из бутылки, приложив усилие в нужном месте в нужное время, но «мальчика», обладавшего требуемой реализационной властью. Нужный эгрегор родился. Уже через месяц он мог опираться на великолепные «человекоорудия» – выдающихся советских ученых и государственных деятелей.

Заметим, что адептов, готовых к беззаветному служению, в распоряжении ЭП всегда было достаточно. Посмотрите на «атомных сталкеров» из команды испытателей Полигона, совершавших фантастические путешествия в полости атомных взрывов. Кто кроме пассионариев может по собственному страстному желанию стремиться в преисподнюю? А они уходили под землю с восторгом, без всякого насилия, официально – для сбора информации, по существу – ради неповторимого ощущения полноты жизни, ради осознанного исполнения внезапно открывшейся миссии, об источнике которой они, конечно, не подозревали… Эгрегор Полигона сделал их посвященными, чувствующими свою почти мистическую принадлежность к великому делу. Это чувство вообще было свойственно многим участникам советского Атомного проекта. Один из тех, кто в конце 40-х годов ежедневно по 12 часов не выходил из лаборатории, впоследствии лауреат Государственных премий, научный руководитель Уральского электрохимического комбината Б. В. Жигаловский назвал это время «временем воодушевления». Главное впечатление, оставшееся от тех лет – «всеобщая увлеченность делом, постоянное желание сделать лучше и быстрее… Трудно даже представить, как много и быстро делалось самых разнообразных дел».

Заметим также, что «воодушевлению» обычно не мешает диктаторское обращение эгрегоров с «человекоорудиями». Вот и наш ЭП изначально обладал выраженными диктаторскими чертами. Он не давал никакой свободы воли (абсолютный контроль спецслужб за работами на Полигоне, тотальное участие в них и в жизни городка армии), жестко подавлял любые инициативы по гуманизации процесса, по уменьшению радиационной нагрузки на население. В 1950 году остановить ядерные взрывы в степи не смогли ни Президент АН Казахстана К. Сатпаев, ни знаменитый писатель Мухтар Ауэзов. Работа медицинской комиссии была прекращена решением Бюро ЦК КПК. Не помог и академик Курчатов, к которому вдвоем ходили Сатпаев и Ауэзов. Сказал: «Прекратить испытания могут только Берия или Сталин».

***

У каждого эгрегора, как у любой духовно-материальной сущности нашего мира, есть своя кармическая задача или, скажем так, миссия. Ее исполнение ложится на плечи «верующих», прежде всего – адептов, среди которых главная роль принадлежит профессионалам – «человекоорудиям» эгрегора. Они уже не могут существовать без связи с ним, без этого их жизнь теряет смысл и цель. Но и они необходимы эгрегору – без них его миссия, что называется, невыполнима. На место выбывших бойцов вербуются новые. Можно даже сказать, что в условиях борьбы за выживание, тем более, за достижение своей цели, это настоящие «боевики» -неофиты. Поэтому уничтожение адептов (разного ранга, разной интенсивности служения) только увеличивает приток новых кадров и усиливает эгрегор.

Главное в отношениях между человеком и эгрегором – служение, со стороны человека, и «инвольтация», со стороны эгрегора, то есть энергетическое снабжение, укрепление веры и обеспечение необходимым для мирской жизни людей, воспринимающих миссию эгрегора как главное дело своей жизни, как Высшую Цель, как беззаветное служение Истине и Богу и готовых ради этого на любые жертвы, вплоть до мученической смерти на костре.

Важно, что эгрегор изначально предназначен для выполнения какой-то определенной порученной ему миссии. И он к ней готовится. Он растет, увеличивает свою энергетическую и информационную мощь. Он разыскивает, отбирает, вербует профессионалов. А неофитам он «показывает морковку». Например, автору этих строк в первый его приезд в Курчатов ЭП показал бездну – но не страшную, а таинственную, обещающую удивительные откровения, спрятав пытающий там адский огонь на самое дно. Другим он показывал что-то другое, сил и изобретательности на это у него хватало. Даже не то, чтобы «хватало» – ЭП оказался очень силен. Но ведь эгрегор, предназначенный для решения такой сложнейшей и мощнейшей задачи верхнего уровня, как отработка и совершенствование ядерного оружия (ЯО), которую до него решал лишь эгрегор полигона в Неваде, и не имел права быть слабым. Он мог быть только сильным. И он наращивал и наращивал свою мощь: притягивал и концентрировал интеллект, знания, ресурсы. Конечно, не сам, все это делали его адепты, «человекоорудия», обладавшие необходимой квалификацией и распоряжавшиеся необходимыми ресурсами. Они даже не подозревали, что выполняют волю некоторого тонкоматериального эфирного образования, инвольтирующего их и управляющего ими.

По-видимому, ЭП, в свою очередь, инвольтировался и управлялся эгрегором более высокой иерархической ступени – эгрегором государства, поскольку создание ядерного арсенала, достижение ядерного паритета являлось наиглавнейшим условием сохранения Советского Союза… И задача была решена, миссия выполнена, но ЭП не прекратил существования. Он создавался для решения проблем высшего, общецивилизационного уровня (Полигон – одно из немногих особых мест на планете, мест, где решалась судьба цивилизации, где определялось ее будущее – ведь если бы советский ядерный щит не был выкован, история пошла бы иным путем) и наряду с военными вопросами постепенно включал в свою компетенцию масштабные мирные – разработку ядерного космического двигателя, обеспечение безопасности АЭС и другие, включая фундаментальные научные.

Эгрегоры способны к развитию; они, как и мы, эволюционирующие сущности. И, подобно нам, они могут деградировать – останавливаются в развитии, кристаллизуются. ЭП развивался и усложнялся, расширял сферу своего влияния. Достаточно посмотреть список научных центров, НИИ и других организаций и предприятий, имевших отношение к Полигону, чтобы убедиться в существовании целой мощной сети, в центре которой находился ЭП.

Прекращение ядерных испытаний оборвало какие-то связи, но, по-видимому, лишь те, что обеспечивали чисто оружейные задачи, которые к тому времени уже были решены. Многие другие, отчасти видоизменившись, сохранились, обрели новое качество. Так что ЭП практически не пострадал от завершения эры ядерных испытаний. Атаки движения «Невада-Семипалатинск» не нанесли ему никакого урона. Наоборот, ЭП легализовался во внешнем мире (чего не могло произойти во времена закрытости) под видом (маской) НЯЦ РК (который как раз и должен был разобраться, что делать с Полигоном).

С момента закрытия Полигона прошло 25 лет. Сегодняшняя ситуация, обеспеченная эволюцией его эгрегора, благоприятствует научным и технологическим исследованиям. Исследовательские реакторы сохранились и находятся в работоспособном состоянии, создан и активно действует Национальный ядерный центр, прицельно занимающийся Полигоном, убрана радиоактивная грязь на Балапане и Дегелене, создана защита от несанкционированного проникновения на радиационно-опасные объекты, нашествия грабителей, наконец, за счет пробужденного ЭП жгучего профессионального интереса к Полигону мирового научного сообщества установлены прочные и плодотворные внешние связи – с Россией, Японией, Францией, США и другими странами. После ухода российской армии и образования НЯЦ ЭП обеспечил появление Технопарка в Курчатове, завершается там же строительство Токамака. Постепенно приводятся в порядок дороги, соединяющие Полигон с внешним миром.

А вот к возрождению самого города Курчатова по-настоящему даже не приступали. Адептам, конечно, полагается дать самое элементарное, самое насущное, но баловать их в воспитальных целях не положено, да и зачем? Адепты – они и есть адепты, они никуда не денутся. Самое необходимое – крыша над головой – есть, на улице никто не остался, а качество жилья, с высот его миссии, дело третьестепенное. Поэтому, видимо, эгрегор и не спешит включать задачу приведения Курчатова в цивилизованный вид в число первостепенных, стоящих в одном ряду с исследованиями в области безопасности АЭС.

Эгрегор разговаривает с человеком на символическом языке – языке намеков, подсказок, знаков и пр. В этом смысле курчатовские пейзажи можно считать ясными знаками, а общее состояние города – указанием на то, что его благоустройство пока не входит в число главных задач жителей и не должно превращаться в сверхценную идею. Поэтому-то состояние жилого фонда НЯЦ не соответствует состоянию исследовательской базы НЯЦ… Однако эгрегор, будучи сверхчутким организмом, понимает, что ученые XXI века уже не могут жить одной наукой, одним своим неповторимым делом, что бытовой комфорт для них тоже важен. И – идет на поблажки. С его, что называется, подачи Курчатов включается в программу развития моногородов, выделяются средства на строительство школы, детского сада, котельной, восстанавливаются дома, реконструируется уличное освещение, проводится озеленение, благоустраивается центральная улица, не случайно названная улицей Абая. Работа потихоньку идет. И люди это видят. Они получают нужные сигналы, отмечают нужные знаки и читают послания эгрегора.

А вот профессиональный язык – ядерной физики, радиохимии и пр. – не является языком общения человека с эгрегором. Это внутренний язык профессионалов, язык общения специалистов между собой. Таких профессиональных языков на Земле насчитывается более двух тысяч. Эгрегоры их не знают. Они не ученые, не специалисты. Они – кукловоды. Может быть, дрессировщики. В этом нет ничего уничижительного для людей, находящихся под их властью. Просто такова суть вещей. Общение укротителя тигров с тиграми дает наглядное представление о механизме такого общения. Тигр понимает не слова, а знаки, условные сигналы. Если сигнал понят правильно, следует поощрение в виде, например, какого-то лакомства. И наоборот. Так же и человек: он тоже получает от ЭП «лакомство» – в виде интересной зарубежной командировки, денежной премии, защиты диссертации, карьерного роста. Они приходят по вполне земным каналам (ведь не эгрегор же выдает деньги в окошке кассы) и имеют отношение к вполне ощутимым материальным благам, но, по сути, являются порцией эгрегорной энергии, которая может быть очень вкусной и сытной. И наоборот…

Удивительно, но такая жесткая структура с диктаторскими замашками, как ЭП, после распада СССР оказалась способна к плодотворной эволюции. Скорее всего, потому, что в его орбите остались огромные материальные ресурсы и отборные кадры. Эти квалифицированные кадры, умевшие обращаться с этими первоклассными ресурсами, и подтолкнули его к эволюции. Адепты – отнюдь не только «человекоорудия», они не только выполняют веления эгрегора, они могут на него влиять – разумеется, не сознавая ни того, ни другого. Если физическое тело эгрегора, то есть совокупность физических тел адептов, если его эфирное и астральное тела (совокупности, соответственно, энергетических и эмоциональных тел адептов) объективно нуждаются в переменах, если к такой же мысли подводит коллективный разум команды профессионалов, то эгрегор начинает эволюционировать.

Закрытие Полигона было одновременно его открытием миру, что было совершенно невозможно, когда ЭП находился под суровым присмотром эгрегора советского государства. Когда оно исчезло, а его эгрегор распался, ЭП был подчинен эгрегором государственной власти Казахстана, о чем свидетельствуют, во-первых, указ Президента страны об образовании Национального ядерного центра Республики Казахстан и, во-вторых, включение Полигона в государственные земли запаса. И подчинен, по-видимому, без сопротивления. Эгрегоры государств обычно сотрудничают с учеными и специалистами технической сферы. Причем, иной раз очень оригинально: в СССР целые коллективы помещались за тюремную решетку – в так называемые «шарашки» и продолжали успешно решать поставленные перед ними задачи.

Но разве череда реформ НЯЦ, приведшая в конце концов к отпадению от него двух крупных подразделений, Института ядерной физики и Института геофизических исследований, не свидетельство ослабления ЭП? Если следовать

линейной логике, да, свидетельство. Но ведь «больше и крупнее» – не всегда лучше, чем «компактнее и концентрированнее». Возможно, эти институты только мешали ЭП выполнять свою всецело связанную с Полигоном миссию. Так что, возможно, в его интересах было отсечь «не совсем профильные организации», сузить сферу ответственности НЯЦ. Что и было сделано… Возможно! Если бы люди точно понимали замыслы и мотивы эгрегоров, наш мир был бы другим, а он таков, каков есть, и в нем истинные цели «ангелов организаций» нам неведомы. Поэтому не надо удивляться, если спустя какое-то время НЯЦ постигнет новая реорганизация. За время последних интенсивных исследований ученые, по-видимому, близко подошли к тонким, потаенным структурам Полигона, и эгрегор должен на это откликнуться. Скажем, очередной реорганизацией.

Едва ли не самой главной задачей, поставленной перед НЯЦ при его образовании, было решить, что же делать с Полигоном. И вот прошла четверть века… За это время были предложены разные модели поведения, выдвинуты и реализованы разные проекты. Но по—настоящему масштабного среди них не было. Словно Полигон не собирался меняться, сбрасывать покровы тайны. Словно он всегда хотел сохранить некоторую долю таинственности, остаться «великим и ужасным».

Хотя… кое-какие позиции ЭП, кажется, все-таки смягчает. Идея передачи части земель в хозяйственный оборот, которая не умирает, а только укрепляется со временем, – разве не пример ослабления прежней железной хватки? Разве не пример – перемены в городе Курчатове?.. Но, может быть, эгрегор просто играет с нами, своими убежденными адептами и верными подданными? А играет потому, что жив, силен и прекрасно себя чувствует. Конечно, он эволюционирует, трансформируется, но так, чтобы не терять своей силы. Может быть, он ее только наращивает.

    2014

«Что было и как было»

Атомный проект в документах и судьбах

Сейчас, когда по закону «хотели как лучше, а получилось как всегда» проваливаются даже весьма скромные программы, когда на что-то действительно масштабное страна даже не замахивается, к Атомному проекту СССР стоит присмотреться без эмоций и оценить его беспристрастно. До сих пор это не удавалось. Напротив, он всегда воспринимался через призму сильных эмоций. Немудрено.

С одной стороны, он дал стране ядерное оружие, что гарантировало, гарантирует и будет гарантировать – в силу неизбежности взаимного уничтожения – нашу безопасность и фактически сводит к нулю риск разрушительной мировой войны, и ядерную энергетику, которая в ХХI веке может выйти на ведущие роли в производстве электричества и тепла. С другой, заплаченная за это гуманитарная, нравственная, социальная, экономическая цена оказалась очень высокой. Достаточно назвать Семипалатинский испытательный полигон в Казахстане с его полутысячей ядерных взрывов, в том числе 116 так называемых атмосферных, то есть рванувших прямо в степи, со всеми их последствиями. Достаточно напомнить, что руководил Проектом Лаврентий Берия, фигура до крайности неоднозначная и противоречивая – в западном восприятии, ни много, ни мало, а «самый эффективный менеджер ХХ века», в памяти нашего народа – палач, погубитель миллионов. Именно Берия, под началом которого работали лучшие умы страны, безжалостно и методично уничтожал цвет нации, хотя как раз советская научная элита и дала старт Проекту, и довела его до конца. Что же двигало Вернадским, Хлопиным, Ферсманом, Вавиловым, Курчатовым, Капицей, Кржижановским, Ландау, Кикоиным, Харитоном и другими, имевшими очень мало причин любить советскую власть, лично Сталина и весь толпящийся за ним «сброд тонкошеих вождей», говоря словами Мандельштама (но не работавшего в «оружейной команде» академика, а поэта Осина Мандельштама)? Интеллектуальная честность, позволяющая предвидеть будущее и несмотря на смертельный риск говорить правду в лицо власти. Гражданский долг. Патриотизм, а, точнее, любовь к России – именно к России, а не к ее вождям, кем бы они ни были.

Конечно, Атомный проект СССР – это проект, осуществленный в тоталитарном государстве отнюдь не демократическими и не рыночными методами. В глазах одних, это безусловное достоинство и главное условие успеха дела. В глазах других, как раз сталинизм и обусловил его драматическую, если не трагическую цену… Примирить эти точки зрения невозможно: нет критериев, позволяющих сказать, стоила ли игра свеч, нет весов, на которых можно было бы взвесить затраты и результаты. Рыночное правило, предписывающее стремиться к оптимальному соотношению цены и качества, тут не работает. Да, издержки – колоссальны. А выгоды? Они вообще не поддаются исчислению. Сколько стоит существование родной земли? Страны? Народа? Планеты, наконец?..

Со дня взрыва первой советской атомной бомбы в августе 49-го минуло 60 с лишним лет. И тем, кто видит в Проекте образец «государева слова и дела», и тем, кто подвергает его жестокой критике, пора бы уже перестать эксплуатировать прошлое в своих политических (а значит, неизбежно корыстных) целях. Реализация Проекта, приведшая к созданию ядерного оружия, более того, к построению мощной наукоемкой отрасли дает всем нам бесценный исторический опыт. И этот опыт надо осмыслить и извлечь к сегодняшней пользе, использовать в тяжелой, долгой и далеко не всегда очевидной работе по модернизации России (если, конечно, «модернизация» – не очередное пиар-словцо).

Как был организован, как управлялся, как выполнялся Проект? Какие ресурсы были мобилизованы? Как использовался человеческий капитал, а лучше сказать, чем жили, во имя чего работали люди?.. Известно, что списки с фамилиями «главных действующих лиц и исполнителей» лежали на столе у Берии. Один список – наградный, другой – «провальный», когда полагалась совсем иная «награда». И это был один и тот же список. И все об этом знали… И не щадили себя. Но не за страх, нет. И не за деньги, нет, хотя деньгами обижены не были. Просто государственное дело стало личным делом каждого. Потому что – «прежде думай о Родине, а потом – о себе». Потому что – «жила бы страна родная, и нету других забот». Такое было время.

Сейчас время иное, гораздо более прагматичное и меркантильное. Но исторический опыт полезен в любые времена. Оглядываясь на прошлое, вдруг видишь то, что раньше не видел, не понимал, чему не придавал значения, и события, казавшиеся разрозненными, случайными вдруг связываются, выстраиваются в логическую цепь, обретают цель и смысл. Внезапно открывается, что твоя личная история переплетена с историей народа и страны, а история народа и страны есть не что иное, как интеграл личных историй граждан. И если этими людьми движет честность, в том числе интеллектуальная, гражданский долг, патриотизм, а главное, любовь к Родине – то у страны есть будущее, а ее великая история исполнена достоинства.

Начало

В июне 1940 года академик Владимир Иванович Вернадский получил письмо из США от сына Георгия. К письму была приложена вырезка из газеты «Нью-Йорк Таймс». В заметке буднично сообщалось о начинающихся научных исследованиях по извлечению полезной энергии из урана. Дело шло к тому, что уран-235 из «лабораторного» металла превращался в источник неслыханной энергии…«Папа, не опоздайте!» – приписал Георгий. Приписал не случайно: после знаменитых опытов Отто Гана и Фрица Штрассмана по облучению урана-235 медленными нейтронами, приводящего к цепной реакции с выделением тепла, началась «цепная реакция» и в лабораториях мира – гонка физиков-ядерщиков. В наэлектризованном, стоящем на пороге глобальной схватки мире она могла и, учитывая характер земной цивилизации, должна была привести к появлению нового оружия колоссальной разрушительной силы.

Ученый-энциклопедист, философ, организатор науки, общественный деятель, политик и патриот Вернадский понял это сразу. О серьезности ситуации говорили прагматизм и мощный натиск американцев. Отдавая должное их целеустремленности, Вернадский действует с не меньшей энергией. Вместе с академиками Хлопиным и Шмидтом он обсуждает «организацию работ по урану». Триумвират вносит в Отделение геологических наук АН «предложение о необходимости срочного использования урановых руд в СССР в связи с использованием атомной энергии урана-235». 12 июля 1940 года В. И. Вернадский, В. Г. Хлопин и А. Е. Ферсман направляют заместителю Председателя СНК СССР, председателю Совета химической и металлургической промышленности Н. А. Булганину записку «О техническом использовании внутриатомной энергии». В ней говорится:

«Работы по физике атомного ядра привели в самое последнее время к открытию деления атомов элемента урана под действием нейтронов, при котором освобождается огромное количество внутриатомной энергии… Нетрудно видеть, что если вопрос о техническом использовании внутриатомной энергии будет решен в положительном смысле, то это должно в корне изменить всю прикладную энергетику».

Одновременно вопрос об уране поставлен на Президиуме АН. Череда июльских заседаний 1940 года приводит к созданию Урановой комиссии из 14 видных ученых. Председатель – В. Г. Хлопин. Заместители – В. И. Вернадский и А. Ф. Иоффе. Члены Комиссии – И. В. Курчатов, С. И. Вавилов, Д. И. Щербаков, А. П. Виноградов, Г. М. Кржижановский, П. Л. Капица, А. Е. Ферсман, П. П. Лазарев, А. Н. Фрумкин, Л. И. Мандельштам, Ю. Б. Харитон.

Так начинался Атомный проект СССР. Проект не просто высшего, а запредельного уровня, учитывая ступень развития, на которой стояла страна и напряжение всех сил, в котором она жила. Это, без преувеличения, один из самых сложных и успешных проектов в истории, позволивший в кратчайшие сроки достичь выдающихся результатов. И проект до сих пор таинственный, секретный. «Нам обязательно нужно написать обо всем, что было и как было, ничего не прибавляя и не выдумывая, – говорил И. В. Курчатов. – Если теперь этого не сделаем, запутают и растащат, себя не узнаем». И все же об очень-очень многом из того, «что было и как было», участники тех событий рассказать не успели. Не нашли для этого времени. Или не имели на это права…

Прикоснувшиеся

Подсчитано, что на советский Атомный проект непосредственно работало около миллиона человек. Миллион тех, кто трудился в институтах, лабораториях, конструкторских бюро, на заводах, в геологоразведочных экспедициях, на шахтах, добывающих радиоактивные руды, кто строил предприятия и испытательные площадки, охранял секретные объекты, водил поезда и самолеты. В этот список необходимо включить солдат крепкой и мобильной армии управленцев – работников комиссариатов, комиссий, министерств, главков и других структур. В него можно включить даже заключенных, возводивших закрытые города по всей стране, а первым делом вдоль Уральского хребта и за ним, в Сибири.

У каждого из этого миллиона непосредственных участников, включая зэков и конвоиров – солдат внутренних войск, были родные и близкие. В те годы семьи были не чета нынешним, но если даже скромно принять за типичную семью с тремя детьми, то есть из пяти человек, не считая дедов-бабок, то общее число прикоснувшихся к Атомному проекту увеличится до пяти миллионов. И это число, скорее всего, занижено.

Однако далеко не каждый, кто имел отношение к Проекту, смог через участие в нем прикоснуться к истории. Многие, если не большинство, что называется, прошли по касательной, скользнули по поверхности, успев заметить лишь дальние всполохи атомной грозы. Что ж, траектории сблизились, но не слились, не пересеклись хотя бы на мгновенье, вектора не совпали… Почему? Кто знает! Замыслы и дела Провидения от смертных скрыты. Кто знает, почему среди прикоснувшихся оказалась семья моего деда, ничем не выбивавшаяся из ряда? Они – дед, бабушка и четверо их детей – как миллионы, десятки миллионов других, были в историческом смысле бессловесным и бесправным сырьем для революций, социально-экономических экспериментов и войн. И вот – на каком-то отрезке пути рода его живая траектория вдруг слилась с траекторией движения стальной государственной машины, а у младшей дочери Андреевых, моей родной тетки Зои Алексеевны, того больше, личный вектор совместился с вектором эпохи. Она напрямую подключилась к Проекту, выйдя замуж за Бориса Всеволодовича Жигаловского. И, подключившись сама, подсоединила к истории всю свою семью, включая тогда еще неродившихся, например, меня.

Считается, что предназначенных к какой-то важной миссии ведет по жизни Направляющая Рука, а роду оказывается покровительство Свыше. А тут?.. Дед мой, Алексей Андреевич – из тверских крестьян, бабушка, Екатерина Федоровна – из рязанских. Обе крестьянские семьи в поисках лучшей доли покинули родные края: дедова переместилась поближе к Москве, в окрестности Клина, бабушкина и вовсе в Москву, на Смоленский рынок, где мой прадед открыл харчевню.

Дед пошел по путейской части, сначала, конечно, в рабочие. При поступлении на службу настоящую фамилию Лыков ему зачем-то заменили производной от отчества, он стал Андреевым. Алексей Андреевич оказался человеком исполнительным, толковым, к тому же был грамотен, так что его заметили и двинули по административной линии. Благодаря этому он перебрался совсем близко к Москве, в Ховрино, где служил помощником начальника станции. На высокого усатого красавца в красной фуражке, салютующего поездам, сбегались смотреть окрестные барышни на выданье. Но завидный жених Алексей выбрал бедную Катю. Харчевня ее отца на Смоленском рынке не принесла в семью достатка, прадед периодически запивал и едва сводил концы с концами. Всех пятерых дочерей отдали в люди. Екатерина Федоровна выучилась на швею, жила с другими девушками при портновской мастерской в каком-то подвальчике. Сюда-то и пришел Алексей Андреевич с предложением руки и сердца. Семейное предание гласит, что он оступился на лесенке и сверзился прямо к ногам избранницы. Получилось очень убедительно. И оригинально. Дед вообще был человек своеобразный. Его энергия, смекалка, предприимчивость позволили семье выжить и в разруху, и в коллективизацию. Держали корову, водили огород. Как железнодорожник дед имел возможность мотаться за пропитанием в южные края России, где было посытнее, и ни разу не вернулся пустым.