скачать книгу бесплатно
Я сохраню тебя любовью
Валентина Георгиевна Панина
Подруги Нюра и Лиза решили поехать жить в город, чтобы исполнить свою мечту – открыть ателье. В город они приехали, но с бизнесом сразу не получилось, потому что неожиданно появились проблемы. Нюра попадает в переделку, из которой сама никогда бы не выбралась, если бы не помог незнакомец, который однажды случайно с ней столкнулся у газетного киоска и ему хватило одного взгляда, чтобы влюбиться в девушку…
Все опасней, все круче наклонные плоскости,
Все шатучей мостки, все безумнее мгла…
Я люблю, я люблю эту женщину, Господи,
Сделай так, чтоб всегда она рядом была!
Казанцев А.
Глава I
Я услышала шум на улице, вышла во двор и стала оглядываться, откуда раздается крик. Повернулась к соседскому дому и вижу картину: баба Маня в огороде стоит на четвереньках и, заглядывая в погреб, громко кричит слегка глуховатому деду:
– Дед! А дед! Ты там живой?
В ответ слышится из погреба:
– Не дождёсси, старая! Я тебя Саньку не оставлю!
– Да, живи, сколь хошь! Токо при чём тут Санёк?
– Ага! Тода зачем он висить всё время у нас на заборе? А ты, старая, ему глазки строишь.
– А тебе хучь строй, хучь не строй всё равно толку нет. Тебе дажеть вина незя. А я женчина, мине и вина хотца и мужского внимания. – громко крикнула бабка в недра погреба.
– Ага! Думашь от твово СанькА есь толк? Да он старше меня! А ты всё глазом косишь в евойну сторону. Вниманья ей мало! Всю жизь всё моё вниманье токо тебе было, а таперя ты Саньку глазки строишь.
– Дурак ты, старый, мелешь незнамо чё! Вот чичас закрою тебя в погребу, и сиди тама.
– Ага! Я дурак старый, а твой Санька умнай! Надо было его ещё тода, кода ты бегала, то к ему, то ко мине на вилы поднять, а то мелькат тута постоянно мимо нашего двора, на грех наводить. Так и хотца, чем нить по черепку дать.
– Так он меня наводить на грех, а причём тута ты? – захохотала баба Маня.
– Охальница! – крикнул дед в сердцах.
– Ага! Я охальница, а ты кто, старый? Ты зачем давеча всю пензию Ваське малахольному отдал?
– Дык, жалко стало мужика, потерял свою-то и домой боялси итить, у его Дуськи рука-то чижёлая, как дасть ему, так он в пятый угол летить.
– А ты откуль знашь, чё у Дуськи рука чижёлая? Ты, старый, моей руки не пробовал! Вот ещё раз отдашь пензию, тада узнашь, какА рука у меня!
– Н-е–е-т, старая, меня бить незя, зашибёшь ненароком, тебя посодют, а туды Саньку точно не пустять.
– Ты, дед, договорисся тама у меня, чичас сам по черепку получишь.
– Ладноть, старая, помоги выбраться, потом твои полки доделаю, замёрз ужо.
– Я, дед, тебе не помощник, сам знашь, спина у меня болить. Пойду кого-нить позову. Дед, а можеть, Саньку позвать, он мигом тебя выдернеть из погребу, он жа ещё ничё, крепок, не то чё некоторы.
– Издеваесси, старая?! Да я лучше здеся сгибну, чем мине Санька будеть помогать.
– Да, ладно, дед, я пошутила! Чичас Нюрку кликну, – повернувшись в сторону моего дома баба Маня истошно завопила:
– Нюра-а-а-а! Ню-ю-ю-рка!
Я вышла из-за дома, чтобы она меня увидела и спросила:
– Баба Маня, звала?
– Нюр, помоги деда выташшить из погребу!
– А ты, баб Мань, за что его туда законопатила?
– Ревнивый шибко! Все ему Санька Малюта покоя не даёть. Сколь годов прошло, а он простить не можеть, что Санька за мной ухаживал.
– Ну, баб Мань, вы даёте!
– Ой, Нюрка, сама удивляюся, как они ещё до сих пор друг дружку не порешили!
Я подошла к погребу, заглянула, сидит дед скукожился весь, я спрашиваю:
– Дед, ты как, не вымерз ещё?
– Нюрка, помогай, бабка меня извести хотела, чуть не заморозила. Поди со своим Саньком договорилися. Не дождутся!!! Ети их в лахудру!
– Давай дед руку, не ругайся.
Дед протянул мне руку и стал с моей помощью подниматься по лесенке наверх. Когда выбрался из погреба, я спросила:
– Дед! Тебе сколько лет?
– Дык, я ужо и не припомню, Нюрок.
– Какая ревность, какая любовь в вашем возрасте?
– Нюрка! Ты не права! Любовь – она не думаеть сколь тебе годов. – поднял дед указательный палец вверх, чтобы речь звучала убедительнее, – мы вот с бабкой всю жизь живём и всю жизь я её, паразитку, люблю, – дед опустил руку и махнул ею с отчаянием, – а Санька всё время мимо нашего двора шмыг – туды, шмыг – сюды, а сам через забор заглядыват. Я жа, Нюра, свою Маню у его, можно сказать, с-под носа увёл. Он собралси жениться на ей, а сказать об ентом не успел, зато я успел её увести. Вот он бесилси, мы чуть не поубивали друг дружку. С тех пор мы, Нюра, с Саньком – враги, – потом перейдя на шёпот, чтобы не услышала баба Маня дед поведал, – я, Нюра, её до сих пор люблю, бабка знат об ентом и подсмеиваетси надо мной. А мине обидно. Можеть меня бабка никогда не любила?
– Дед, баба Маня вышла замуж вообще-то за тебя, а не за Санька, значит и любила она тебя. Поздно, дед, ревновать. Вы же всю жизнь прожили вместе с баб Маней, детей нажили, внуки у вас, а вы ссоритесь из-за всякой ерунды, как молодые. Иди, грейся, а то заболеешь. В другой раз теплее одевайся, когда в погреб полезешь.
– Эх, Нюра, наши дети давно про нас с бабкой и думать забыли. Не приезжають, не пишуть. Одни мы, как перст. Чё случися, никого рядом нет. И детям не сообчишь, дажеть не знаю куды и писать.
– Ладно, дед, не переживай, я с вами и никогда вас не оставлю. Ты же знаешь, что у меня никого нет, кроме вас.
– ХорОша ты, Нюра, девка, тольки вот замуж выйдешь и забудешь про нас.
– Зря ты, дед, так думаешь. Никогда я вас не оставлю, мне без вас плохо, я же тоже одна, случись что, и мне не к кому разу обратиться за помощью кроме вас. Иди, дед, грейся, а то вон синий весь.
Я шла домой, а в голове крутились грустные мысли о моих стариках-соседях. Ведь у них и дети есть, и внуки уже взрослые, но никому до них дела нет. Хоть бы иногда интересовались, как они тут живут, да и живы ли вообще. А старики молодцы, я смотрю на них и удивляюсь: ведь они уже много лет вместе, детей вырастили, а всё ещё про любовь говорят. Дед до сих пор ревнует свою бабу Маню, а она над ним посмеивается, да подшучивает. Они, похоже, держатся только благодаря надежде, что дети о них вспомнят и приедут навестить. Ведь я много раз наблюдала, когда баба Маня или дед сидели, глубоко задумавшись с печальными лицами, тут и гадать не надо, думают они о своих детях и внуках, которых ждут.
***
Я тогда ещё совсем маленькой была, когда их сын Василий уехал в город на заработки и не помню его совсем. Говорят, он там женился, у него родился сын, они завербовались куда-то и уехали. С тех пор от них не было ни слуху, ни духу, а может, с ними что случилось, но, тогда старикам бы сообщили. Много лет уже смотрю на них с какой надеждой они встречают нашего почтальона Марусю Самохину, а она, бедная, каждый раз, проходя мимо них, отворачивается, чтобы не видеть глаза стариков, в которых ожидание и боль. Нину, их дочь, я чуть-чуть помню, я тогда немного уже подросла, когда она тоже уезжала в город. Особенно мне запомнилось, как дед Трофим и баба Маня смотрели ей вслед, а слёзы у обоих бежали огромными горошинами, а они не успевали их смахивать. От дочери было одно письмо вскоре после её отъезда, в котором она сообщала, что выходит замуж и уезжает жить в Душанбе. Обещала написать, как устроится на новом месте, но, видимо, жизнь закрутила так, что о родителях забыла. Маруся как-то жаловалась:
– Веришь, Нюр, меня прям ноги не несут, когда приходится идти в ваш край. Не могу я на этих стариков смотреть без боли, сердце разрывается от жалости. Баба Маня как-то в магазине подошла ко мне и говорит:
– Маруся, ты не прячь глаза, когда проходишь мимо нашего двора, ты ни в чём не виновата. Вся вина на нас самих, это мы их воспитали, чего-то, видимо, не додали, не досмотрели, а теперь винить некого. А мне, Нюра, всё равно тяжело, когда я вижу с какой надеждой они смотрят на меня.
– Да мне, Маруся, тоже их жалко, я стараюсь им хоть чем-нибудь помочь, присматриваю за ними. Я ведь тоже одна, сама знаешь, а они мне, как семья.
– Что ты присматриваешь за ними и помогаешь, вся деревня знает, только у них-то душа всё равно болит о детях.
– Зато дети, видимо, забыли о своих стариках. Да бог им судья.
Только я зашла в дом, услышала крик от калитки:
– Нюра! Ты дома?
– Дома! – крикнула я, открыв окно, – заходи, Лизок!
Лизка моя давняя подруга. Красавица Лизавета всегда была очень энергичной и шустрой. Тоненькая, хрупкая, с копной длинных черных кудрявых волос, её большие чёрные глаза удивлённо смотрят на окружающий мир. Поговаривали, что её мать согрешила в своё время с цыганом из табора, который недалеко от деревни как-то останавливался, но мать это отрицала, отец у Лизки тоже был шатен, так что, может, никакого цыгана и не было. На месте она сидела только когда обедала и то ёрзала, потому что ей вечно куда-то надо было бежать. Лизка быстро открыла калитку и бегом понеслась к дому. Я вышла ей навстречу, а она, не успев подняться на крыльцо, затараторила, захлёбываясь словами:
– Нюра! Ты представляешь, в нашем клубе будут выступать артисты. Они уже приехали и поселились у Верки. Мы обязательно должны пойти. Вся деревня там будет.
– Почему у Верки?
– Так у неё дом большой, она всегда приезжих пускает на постой.
_ А, ну да, я забыла. Лиза, а билеты ты уже купила?
– Нет! Я сначала к тебе, чтобы узнать, что ты пойдешь на концерт. Сейчас побегу за билетами, пока не разобрали.
– А позвонить не могла, обязательно ноги бить?
– Нюра! Денег жалко. Да мне до тебя добежать вообще ни о чём, три минуты, и я здесь.
Она развернулась и бегом ринулась за билетами. Я даже забыла спросить у неё, когда будет концерт. А потом решила не ломать над этим голову, Лизка ведь как метеор, уверена, что она ещё не раз прибежит ко мне, по-любому.
Действительно, не прошло и часа, как Лизка прибежала запыхавшаяся, плюхнулась на стул в кухне, где я готовила обед и стала рассказывать, выпучив свои и без того большие глазищи и размахивая руками:
– Представляешь, Нюрок! Прибегаю я в клуб, а там народищу тьма! Ну, думаю, не достанется мне билетов. Побежала вдоль очереди, смотрю, Витька Аверин стоит уже недалеко от кассы, я подошла, молча сунула ему в руку деньги, прошептала, чтобы взял два билета. Он не стал возражать, взял деньги, но Нюра… ты бы видела, как он посмотрел на меня! У меня аж ноги стали ватными.
– Лизок! Ты с каких пор стала такая впечатлительная и на ноги слабая?
– Нюрка! Издеваешься? Ты бы видела его! Такой красавчик стал. Черные волосы, высокий, а глаза…, – она закатила свои глазищи, а лицо стало восторженным и мечтательным, открыв глаза она выпалила, – короче, Нюра… я пропала. Ладно! Это было лирическое отступление. Слушай дальше! В общем так, отдала я деньги и отошла в конец очереди. Он взял билеты, подошёл и спрашивает:
– Ты с кем идёшь на концерт?
Я говорю:
– С Нюрой Трубниковой.
– А почему не с Серёгой, вы же вроде встречаетесь?
Я говорю:
– У тебя, Витя, устаревшие сведения, мы уже не встречаемся.
Тут я перебила Лизку и спросила:
– Лиза! Может, ты уже скажешь мне, когда мы идем на концерт?
– Я тебе разве не говорила? Сегодня в семь часов.
– Ну, тогда я успею собраться. Сиди, сейчас пообедаем и побежишь свои километры наматывать.
– Какие километры?
– Тебе виднее. Ты же никогда не сидишь на месте, всё время куда-то несёшься, выпучив глаза, как будто у тебя в одном месте моторчик есть.
– Так, Нюрок, жизнь такая! Сидя дома ничего не увидишь и не узнаешь, а я любопытная.
– Ладно, Лизка! Иди мой руки.
Я накрыла на стол, и мы сели обедать. Ем и молчу, а Лизка сидит и ёрзает на стуле, чувствуется, что хочет что-то рассказать, я посмотрела на неё с улыбкой.
– Не ёрзай! Рассказывай!
– Слушай, Нюрок, иду сегодня утром в магазин, смотрю, Васька малахольный появился в дверях дома в старом Дуськином халате. Из-под халата волосатые, как у обезьяны ноги торчат. Я спрашиваю:
– Дядя Вася, по какому случаю так нарядился? Неужто какой праздник, а я всё пропустила?
– Да Дуська, зараза, нарядила! – сказал и испуганно оглянулся на дверь.
Тут выходит Дуська и говорит:
– За заразу ответишь, придурок! Представляешь, Лизка, вчера этот урод проигрался в карты и пришел домой в одних трусах, вот, дала ему свой старый халат, пусть теперь в нём на работу ходит.
Я спрашиваю:
– Теть Дусь, чё правда, вот так в халате и отправишь мужа на работу? Она мне и рассказала, что у них вчера произошло: оказывается, когда Васька пришёл домой в одних трусах, Дуська с одного удара послала его в нокаут. Полежав немного он очнулся, сделал вид, что жену не узнал, и спрашивает:
– Женщина! Вы кто?
Она отвечает:
