скачать книгу бесплатно
– А как же все эти женщины ? бизнес?леди, миллионерши, актрисы..
– Лиза, ты вроде уже большая, – Софья поджала губы, чтобы посмотреть, ровно ли легла помада. – Дали денег красивой девочке с Барнаула ? вот она и актриса. Жена застукала мужа с молодой любовницей – вот она миллионер или бизнес?леди. Трудом праведным не наживешь палат каменных. Так вроде у нас раньше говорили. Слушай меня. Мама плохого не посоветует.
– Воспитывать лучше не советами, а личным примером, – ответила Лиза, а про себя подумала: «Что?то когда мне нужны были твои советы и твоя забота, тебя рядом не было. Сбагрила меня подальше, чтобы я тебе не мешала».
– Ты на что намекаешь? – Софья бросила на стол перед собой кисточку для глаз, так и не добившись желаемого, и повернулась к Лизе. – Что ты хочешь сказать?
– Мама, какие намеки?! – Лиза, много лет готовилась сказать то, что она думает о матери. Рассказать ей о том, как она плакала в комнате общежития совсем одна, ведь матери рядом не было. Но сейчас все давно заготовленные слова выскочили из головы, осталась только злость. – Никаких намеков, мама. Ты всю жизнь рассчитывала только на свою внешность. И надеялась с помощью нее решить все проблемы. И что получилось? Ты свою жизнь в унитаз спустила. И теперь, кажется, за мою принялась. Нет уж, я тебе такого удовольствия не доставлю. Если я это и сделаю, то сама, – Лиза взяла на руки котенка и, не дав матери ничего ответить, выскочила из комнаты.
– Одна лестница больше половины дома занимает. Любят русские пыль в глаза пустить. Слышала, что большими машинами и большими домами компенсируют некие физиологические проблемы, – сказала Софья Прохору, когда они вошли в дом Романова.
Софья с Прохором жили в этой же стеклянной части дома, но только вход у них был с другой стороны. Сразу из небольшого холла лифт поднимал их на свой шестой этаж: на чердак, как говорила Софья. А первые пять этажей занимал сам Юрий Владимирович Романов. Софью это злило, но изменить она ничего не могла.
– Лестница ? это символ. Символ восхождения по ступеням власти. Туда… К облакам и выше. Чтобы сверху взирать на всех тех, кто остался внизу и похож на букашек, а букашки, чтобы глядя вверх, знали, что они букашки, – пошутил Прохор.
И действительно, все, кто поднимался по этой лестнице, полностью скопированной с парадной иорданской лестницы Зимнего дворца, чувствовали себя не очень уютно. Мрамор ступеней и перил, сердобольский гранит колонн, десятки античных скульптур и огромное количество золота на лепнине потолка поражали любого человека. Поговаривали, что некоторые скульптуры были настоящими, а в Эрмитаже хранились копии.
– Его дом – делает, что хочет, – добавил Прохор.
– Золота для богатых дворцов в России всегда хватало, а вот с соломой для крыш у бедных всегда были проблемы.
– С такой радетельницей за народное счастье, теперь все быстро наладится, – иронично заметил Прохор.
До института Софья жила в Касимове: небольшом древнем городке Рязанской области на Оке. Отец был секретарем райкома, а мать директором центрального двухэтажного универмага. Она была единственным, любимым и очень избалованным ребенком. Училась Софья так себе, но учителя ставили хорошие оценки. Больше всего она любила фантазировать, представляя, себя принцессой, которую спасают разные добрые и не очень добрые, но всегда безумно красивые рыцари.
Читать романы она начала сразу после букваря. Читала все подряд, лишь бы там было что?нибудь про любовь. В шестом классе добралась до Мопассана. Она каталась в изящной закрытой коляске запряженной вороной лошадью по аллеям Булонского леса; ужинала в дорогих ресторанах на Елисейских полях; встречалась с художниками и поэтами в дешевых гостиницах и меблированных комнатах Монмартра, а в роскошных будуарах великолепных дворцов – с флегматичными графами и горячими виконтами.
Потом был Флобер. После того, как вслед за Эммой Бовари она перенесла на себе всю тоску жизни с нелюбимым мужем, волнение измен, смертельные муки от отравления мышьяком, Софья поклялась, что выйдет замуж только по любви. В этот французский период она выучила язык и всю французскую историю. Она бредила тайными свиданиями и любовниками.
Потом у нее начался русский период: Тургенев, Бунин, Набоков. Она мечтала о деревне, темных аллеях, заросших прудах и дворянских усадьбах. Но как?то мать отвезла ее в деревню к бабушке. Там ее, одетую по последней моде, оттаскали за волосы на танцах в клубе местные красавицы, а мальчики в это время смеялись и подначивали. После этого позора ее несложный план на жизнь и формула счастья обозначалась так ? чем дальше от Рязани, тем лучше.
– Хорошие люди мне сказали, что этот дом можно продать за очень приличные деньги, – продолжала Софья. – И купить что?то более интересное. Я тут присмотрела один домик в Бель?эйре. Там такой вид на Тихий океан! Но быстро это все не продашь. Клиентов ? единицы. А на реконструкцию нужны деньги.
– Ты соображаешь, что ты делаешь?! Если эти твои знающие люди расскажут отцу, что ты оценивала его дом, знаешь, что будет?
– Что ты орешь ? не глупее тебя. Никто ничего не узнает. Если бы не пил столько с сумасшедшими фриками в то время, когда все деньги зарабатывали, то мне бы сейчас не пришлось с этой стервой Анфисой встречаться. Вот ведь тварь ? хочет нас нищими оставить.
Софья приехала в Москву в 1981 году и с помощью родителей поступила в престижный тогда Плехановский институт. Она и в молодости не была красавица. Вполне обычная внешность, не толстая, не худая – встретишь на улице, не обратишь внимания. А институт тогда был как ярмарка невест. Поэтому, взвесив все за и против, она решила, что гоняться за красивыми мачо или богатыми советскими богачами с плодоовощных баз дело бесперспективное. Проще и надежнее сделать мужчину самой из подходящего материала.
С Прохором и с его братом близнецом Тихоном она познакомилась в институте. Таких разных близнецов нужно было еще поискать. И внешностью и характером. Тихон ? себе на уме, был непредсказуемым и совершенно неуправляем. Больше всего он не любил быть таким, как все. Не носился за джинсами, не слушал рок?музыку. Одевался скромно и не боялся говорить все, что думает. Однажды упрекнул преподавателя истории КПСС в том, что тот, несмотря на то, что сам является коммунистом, дает о партии предвзятую негативную информацию. И это когда все смеялись над чавкающим Брежневым и зачитывались самиздатом с Войновичем, Аксеновым и Солженицыным. Несмотря на это, женщины всегда предпочитали его, а не брата Прохора.
Тот был совсем другим. Всегда модно и дорого одетый, улыбчивый, с запасом анекдотов на любой случай. Прохор организовывал в институте концерты тогдашних полуподпольных звезд ? «Воскресенья» и «Машины времени». Он был знаком с популярными артистами и спортсменами. На всех московских премьерах сидел на первых рядах. Любил производить впечатление и мог бесплатно отдать супердефицитную контрамарку в Театр на Таганке на «Мастера и Маргариту» или на «Юнону» в Ленком.
Но, несмотря на это и на успешную комсомольскую карьеру, с девушками у Прохора ничего не складывалось. Даже доступные веселые пионервожатые, которыми обязательно комплектовалась любая серьезная комсомольская конференция, старались избегать его ухаживаний. И дело было даже не столько в маленьком росте и огромной несуразной голове, сколько в том, что Прохор, очень комплексуя из?за внешности, слишком уж старательно делал вид, что это его не беспокоит. А выглядело это как будто маленький петушок, выпятив грудь, вызывающе задрав клюв, вышагивает между взрослыми большими петухами, показывая, что именно он здесь главный. Проходя мимо, хотелось воткнуть ему повыше копчика пару перьев для большего сходства. Сам Прохор не замечал, что выглядит нелепо, что со стороны это выглядело очень потешным, а смех, как известно, уничтожает любое сексуальное желание.
Софья сразу поняла, что такого орла окольцевать будет очень легко. Она была уже на последнем курсе и в некотором цейтноте. Уезжать из Москвы ей не хотелось. И когда она узнала, что отец братьев работает в ЦК на Старой площади, судьба Прохора была решена. Она буквально за месяц сделала из него зомби. Развлекаясь, она отрабатывала все приемы соблазнения, и все они давали превосходный результат. Она была и заботливой матерью, и развратной стервой, и скромной девушкой, потерявшей голову от любви, и боевой подругой ? соратницей, его надежной спиной, готовой ради него на все. Прохор был счастлив. Свадьба была в помпезном ресторане «Пекин». После свадьбы Софья быстро быстро забеременела и родила дочку. Беременность и роды так ее вымотали, что она решила больше не рожать, несмотря на просьбы мужа.
«Ты же сама подложила Анфису под отца, чтобы быть в курсе всех его дел. Пустила лису в курятник!» – ругала она Софья. Она не ожидала, что престарелый тесть решится жениться.
– Эта стерва совместила сразу две первых профессии и проституцию, и журналистику. А теперь у нас и деньги отжать хочет. Эта мошенница и интриганка ничего не получит, – злобствовала Софья, поднимаясь по лестнице.
– Ты можешь хоть немного помолчать? Здесь же все слушается.
– Вот у тебя отец даже родного сына готов прослушивать. Все вы Романовы одинаковые.
Они поднялись и прошли сквозь двойные высокие двери в огромный зал. Большие зеркала, имитирующие окна, вмонтированные во все стены еще больше расширяли его и без того большое пространство. В это же время с другой стороны в него вошли Юрий Владимирович и Анфиса. До романовской реконструкции это помещение было библиотекой. Сейчас с больших картин в широких золоченых рамах чьи?то предки в бархатных мантиях, подбитых горностаевым мехом, смотрели с нескрываемым пренебрежением на людей, которые с трудом могли вспомнить девичью фамилию своей бабушки.
Настроение Софьи чуть улучшилось, когда она увидела Анфису. Ей даже стало по?женски немного жаль ее: одеться настолько безвкусно надо было постараться. Сразу бросалась в глаза серебристая расклешенная юбка плиссе до колена, которая делала ноги не пропорционально короткими, а главное, а главное, не скрывала очень толстые слоновьи икры и щиколотки. Розовая узкая кофточка должна была подчеркнуть большую грудь, но зачем?то была заправлена за пояс юбки, тем самым подчеркивая выпирающий возрастной Анфисин живот. А сама грудь, в неправильно подобранном лифчике, опускалась слишком низко и казалась обвисшей. Завершала все нелепая прическа. Жидкие каштановые волосы разных оттенков были будто подобраны с полу в парикмахерской, завиты и приклеены на голове Анфисы в нехарактерных для роста волос направлениях.
Естественно, худая Софья в простом черном платье и с ниткой жемчуга на шее, почувствовала себя, по сравнению с ней, аристократкой. Она вдруг вспомнила, как Анфиса пришла к ней на собеседование с шикарной сумкой Chanel. По тому, как она ее держала, было понятно, что сумка ей не по карману. Увидев у Софьи сумочку этой же фирмы, Анфиса по советской привычке спросила, где та ее покупала, естественно упомянув, что свою она привезла из Милана. На что Софья ответила, что она такой ерундой не заморачивается и сумка у нее с ближайшего рынка.
Прохор, глядя на Софью, Анфису и на отца в цветной рубашке, подумал, что матросы в черных бушлатах в октябрьские дни семнадцатого года в тронном зале Зимнего дворца смотрелись органичнее, чем они сейчас среди старинных картин с чужими предками.
Глава 5
Когда Софья увидела сияющего тестя, то поняла, что именно сегодня она должна расстроить этот брак, причем любым способом, а иначе романовских денег им не видать. Вот только вариантов, как это сделать, в голове у нее пока не было. Конечно, она могла бы рассказать об Анфисе что?нибудь сомнительное, даже гнусное, но только это ничего не изменило бы. Романов не идиот и знает, что не девочку берет в жены. А сколько и кто у нее там был до него, в этом возрасте значение не имеет.
На большом круглом столе в центре зала были легкие закуски и вино. У стены стояли два официанта, выряженные в красные ливреи и белые панталоны.
– Пожалуйста, прошу к столу, – пригласила гостей Анфиса, показывая тем самым, что хозяйка здесь она.
– Как же мне у вас нравится, Юрий Владимирович, будто в царском дворце! – Софья знала, как Романов падок на лесть и поэтому решила начать с этого. – А ведь дом многое говорит про хозяина. О его замыслах, желаниях… Рано вы все?таки ушли на пенсию. Если бы вы тогда еще лет на десять остались у власти, то сейчас страну было бы не узнать.
Романов, конечно, никуда сам не уходил. В России вообще не принято добровольно отдавать власть, а после того, что он сделал со страной, это было к тому же очень опасно. Его румынского коллегу Чаушеску расстреляли без всякого суда. Кадры расстрела, растиражированные по всему миру, так напугали Романова, что он решил укрепить свое положение.
Для этого он придумал хитрый, как ему казалось, план. Точнее, план ему преподнесли его западные друзья, мотивируя тем, что как глава страны, он их полностью устраивает. Им хотелось и дальше работать только с ним, выстраивая новое мировое мышление. По этому плану необходимо было провести инсценировку переворота, чтобы чужими руками избавиться от лишних конкурентов. А в успехе Юрий Владимирович не сомневался.
Все эти новоявленные оппозиционеры в свое время были выбраны и подняты наверх им самим для того, чтобы блистать на их сером фоне. Большинство из них к тому же еще в молодости было завербовано КГБ и на каждого имелось досье с компроматом. Он прекрасно знал, что сами они ни на что неспособны и при первой опасности попрячутся по щелям, заливаясь водкой и трясясь от страха. Поэтому Романов, дав команду на проведение этого фальшивого переворота, расслабился и уехал отдыхать, чтобы никто не смог обвинить его самого. А когда понял, что произошло ужасное и его предали абсолютно все, включая тех самых западных друзей, менять что?то было уже поздно. Если в царской России при переворотах использовали кинжалы, топоры палачей и обычные табакерки, то нынешние заговорщики ради личной выгоды по совету тех же самых западных друзей просто уничтожили страну, разделив ее на вотчины, которые быстро прибрали к рукам.
У Романова как будто выбили из?под ног табуретку: он полетел вниз. Но петля не затянулась на шее, а наоборот: свалился он на мягкую теплую перину, вставать с которой желания уже не было. Новая власть дала ему все возможное – огромные деньги, и, главное, гарантии личной безопасности. Еще лет десять назад у него бы хватило сил устроить жесткую чистку и за пару дней восстановить и страну, и личную власть. Но сейчас у Юрия Владимировича было все, о чем лет тридцать назад и мечтать не мог, так что стимулов лезть на трон больше не стало.
Он с усмешкой вспоминал привилегии бывшей советской верхушки. Сейчас они казались нищенскими. Последней каплей было то, что его сын Прохор, которого он видел своим приемником, вместо того, чтобы поддержать отца, оказался в числе самых активных сторонников произошедшего. Именно Прохор предложил день развала страны и свержения отца праздновать как день независимости России. Объяснить подобную глупость своего сына, Романов так и не смог, поэтому решил, что в его измене виновата корыстная стерва Софья. А его сын, безвольный пьяница и подкаблучник, вообще ни на что не годен. И поэтому, зря сегодня Софья напомнила Романову о власти. Ее слова вернули его в те, казалось, уже забытые времена. И его благодушное настроение мгновенно исчезло.
– Про что ты говоришь, Софьюшка, про какие десять лет? – Романов прищурил свои колючие глаза и зло посмотрел на Софью. – Разве не вы с моим глупым сыном больше всех радовались, когда меня на помойку отправили?
– Папа, ну давай хотя бы сегодня об этом не будем, – раздражено сказал Прохор. – Мы же не за этим сегодня собрались.
– Стыдно вспоминать? – все больше горячился Романов. – Некоторые хотя бы на этом кучу денег заработали, а ты как был нищебродом, так и остался.
– А разве деньги главное? – спросила Софья.
– А зачем ты за Прохора замуж выходила? Не ради денег? Ведь у него нет никаких других достоинств – ни внешности, ни ума. А теперь, как оказалось, и денег нет: не нажил.
– Я думаю, что нам действительно сейчас не стоит возвращаться к тем временам, – решила прервать этот опасный разговор Анфиса,– тогда все виделось иначе. Мы же действительно не за этим собрались. Давайте лучше выпьем, – Анфиса боялась, что эти бесполезные выяснения кто виноват, могут помешать главному.
– Подожди, Анфиса, – резко прервал ее Романов. – Ты, Софья, не ответила, зачем страну было разваливать? – он почему?то обращался к Софье, хотя уж она?то точно к этому не имела никакого отношения.
– Папа, я много раз тебе отвечал на этот вопрос, – опять вмешался Прохор. – Ты же сам санки с горки толкнул – убрал социализм, все и понеслось. А без социалистической идеи объединить людей было уже нечем, да и незачем.
– А как же Российская империя? Она сотни лет как?то без социализма обходилась.
– Да вот так, – Прохору этот разговор был неприятен, – где кнутом, где пряником, а где штыками и пушками. Так и обходились. А нам действительно лучше выпить, – у Прохора и так отношения с отцом были натянутые, и портить их еще больше ему не хотелось.
– Вот, обходились же! А без палки ни одно дело не сделаешь. Может быть, если я тебя пару раз палкой взгрел бы хорошо, то и вырос бы поумнее, и не прятался за бабской юбкой, – Романов встал из?за стола и стал быстро ходить рядом с ним по несколько шагов, то в одну, то в другую сторону. Он понимал, что ни Прохор, ни Софья не виноваты в том, что он остался не при делах. Но признавать собственные ошибки не хотелось, и поэтому он злился еще больше.
– Россия сотни лет полмира контролировала, а вы с дружками из нее сырьевую колонию сделали! – почти прокричал Романов.
– Папа, – Прохор не стал ждать остальных и залпом выпил налитое в бокал вино, – времена изменились. Это при царе Горохе для государства важным было иметь много народу: подати собирать и армию большую иметь. А сейчас, когда есть ракеты и атомные бомбы, это вообще не имеет значения. Да и сомневаюсь я, что безмерное увеличение тогдашней Российской империи совершалось для пользы ее народа. По всем признакам именно тогда Россия и была колонией. Одной большой колонией управлять проще, чем кучей маленьких. Так что, если говорить откровенно, мы лишь освободились от ненужных республик, которые сидели на нашей шее.
– И заодно всю промышленность уничтожили. Кто теперь эти ракеты и бомбы делать будет? Да и подати откуда появятся? – Романов уже не ходил, а почти бегал вокруг стола. Голос его стал визгливым, а все тело нервно подергивалось.
– Дешевле купить то что нужно, и технологии купить, чем содержать нерентабельные предприятия и институты с бездельниками, а подати… – Прохор опять выпил, наполненный официантом бокал, – а податей никаких нет. Большинство людей за счет трубы живут. Значит, чем людей меньше, тем бюджету выгодней.
– За вашу нефть вам только бусики да зеркальца и дадут. Вы же теперь как папуасы. А с папуасами, какой разговор? Какие технологии? А ты еще и пьяница. Удержаться не можешь: один пьешь.
– Давайте и мы выпьем. У нас сегодня такое событие, – попыталась спасти ситуацию Анфиса.
– Юрий Владимирович, действительно, зачем вы злитесь? – неожиданно поддержала ее Софья. Она еще не знала, что будет делать дальше, но решила, что настал удобный момент для того, чтобы устроить скандал и сорвать свадьбу свекра. – Все это уже «преданья старины глубокой». Молодое поколение и не вспоминает об этом. А мы уже не молодые, нам о вечности надо думать.
– Вот и думай о вечности, – закричал Романов, найдя новую мишень, – а то ты только о деньгах думаешь. Ехала бы в свой Касимов в монастырь грехи замаливать.
– Да у меня грехов не больше вашего. И монастырь подождет. А вот вам может уже и хватит грешить? Вот зачем вам расписываться, а тем более в церковь идти ? жили бы так. Никто бы вам слова не сказал. В вашем?то возрасте много бы не нагрешили, – Софья язвительно улыбалась, прекрасно понимая, что это уже обычное хамство, но остановится уже и не могла, и не хотела. Она получала настоящее удовольствие, глядя на то, как краснеют глаза у готовой разреветься Анфисы, как глотает воздух взбешенный Романов.
– Вы сейчас Прохора пытались непонятно в чем обвинить. А ведь это вы сами, Юрий Владимирович, и страну потеряли, и власть вместе с ней.
– Да замолчи ты, стерва! – попытался прервать ее Романов.
Но Софью остановить было уже нельзя.
– Вы тогда себя не иначе как самодержцем российским представляли, спасителем народа от коммунистического ига, хотя сами всю жизнь в партии на главных ролях. А теперь этот народ, если вас без охраны увидит, на куски порвет. ролях.
Тут Романову захотелось сжать горло невестки своими костлявыми, но еще очень сильными и цепкими пальцами: сжимать и смотреть в ее полные ужаса глаза до тех пор, пока они не станут бессмысленными и остекленевшими. Может он бы так и сделал, но вскочившая Анфиса схватила его за плечи, то ли пытаясь остановить, то ли спрятать от жестких слов Софьи. А та все никак не могла остановиться.
– Раньше у кремлевской стены вождей хоронили с почестями, а вас, я уверена, на этой стене повесят между зубцов. И правильно сделают! Заслужили вы это своим предательством.
Романов почувствовал, как сердце у него опять несколько раз глухо стукнуло, отдавая куда?то в горло, он успел сглотнуть и даже прохрипеть: «Сука подколодная…» А потом сердце провалилось в живот, там потрепеталось пару мгновений и затихло. Софья внимательно смотрела, как Романов падает на пол и думала: «Как все хорошо получилось. Только бы сдох сразу». Она даже мысленно рассмеялась, представив, о чем думает сейчас Анфиса.
Глава 6
Если свернуть от Яузы в Серебрянический переулок, а сразу за храмом Троицы Живоначальной не побояться нырнуть в длинную темную подворотню под старыми купеческими домами, то можно оказаться в замечательном московском дворике. По непонятным причинам он был не тронут ни застройщиками, ни реконструкторами. С двух сторон дворик был огорожен высоким каменным забором, покрашенным бледной желтой охрой. А с двух других невысокими стенами тех самых купеческих домов. Замечательной особенностью этого дворика было то, что заглянуть в него можно было только с бирюзовой колокольни соседнего храма или из окон странного особняка, стоящего за забором. Когда?то от этого особняка до Яузы шла шикарная аллея, но сейчас от нее остались только три древние липы и то, отделенные от самого здания забором.
В темной листве этих разлапистых деревьев уже появились золотые звездочки цветков и заполнили маленький двор пряным ароматом липового меда.
В тени, под этими липами, на длинной деревянной зеленой скамейке с высокой изогнутой спинкой, сидели два молодых человека – Родион со своим давним другом Томасом.
– Какой же густой вкус у цветущей липы! Его можно в стакан наливать и потом пить через соломинку, – потянувшись и откинувшись на спинку скамейки, сказал Родион. Он вспомнил утренний секс на крыше и улыбнулся, став похожим на кота, объевшегося сметаной. – Люблю липы.
– Липа отдает дворянством, тленом и разочарованием. Мне больше нравятся строгие ели у кремлевской стены, – доставая из сумки большой сверток, ответил Томас.
– Надеюсь, мы не пойдем выпивать к кремлевской стене, по?крайней мере, прямо сейчас? – рассмеялся Родион.
– Нет, конечно. Может, чуть позже… Кстати, культура потребления алкоголя ? это показатель культуры, как отдельного человека, так и нации.
– А распитие в общественных местах ? это элемент русской культуры или испанской?
– Точно не скажу, но думаю, что если пьют до обеда, то русской, а если после, то испанской.
Если бы существовал летний Дед Мороз, то он был бы похож на Томаса. Почти под два метра ростом, крупный, с длинными черными вьющимися волосами. Своей открытой улыбкой и доброжелательным взглядом Томас Гонсалес притягивал к себе, как огромный дуб в знойный день притягивает уставшего путника, обещая долгожданный отдых и защиту. Он немного стеснялся своих размеров, особенно длинных сильных рук и всегда боялся что?нибудь нечаянно повредить.
В 1938 году его прадед Энрике Гонсалес приехал в СССР вместе с испанскими детьми, которых тогда увезли от гражданской войны. На родине он был сначала учителем, а потом солдатом?республиканцем. Был ранен под Бильбао, потом еще раз под Арагоном, воевал в горах и закончил войну в уличных боях в Барселоне. После эвакуации в СССР стал опять учителем и продолжил рассказывать маленьким испанцам историю своей страны в подмосковном детском доме в бывшей усадьбе фабриканта Кноппа. Там он влюбился в молоденькую русскую медсестру Валечку. Женился. Весной 1941 года у них родился сын. А в октябре 1941 года они оба погибли под Москвой в один день, совсем рядом от этого детского дома. Энрике – под Волоколамском, а Валя ? в расстрелянном госпитале в Солнечногорске, успев почти все: влюбиться, родить ребенка и побыть счастливыми.
– Ты посмотри, что я поймал в мутных Яузских водах, – Томас развернул большой сверток. Из?под нескольких слоев плотной серой бумаги сверкнула бронзовым боком, перевязанная в нескольких местах бечевкой, огромная копченая треска.
– Вот это чудо-рыба! А она случайно желания не выполняет? – сразу забыв про Лизу, обрадовался Родион. – Ты бы что загадал?
– О чем можно мечтать в такую жару, как не о хорошей чаше вина! – ответил Томас, доставая из сумки бутылку, два пластиковых стаканчика и пачку салфеток.
– А серьезно? – Родион взял протянутые салфетки и разложил их на скамейке.
– Все чудеса от золотой рыбки заканчиваются разбитым корытом и старой бабкой рядом, – сказал Томас, разливая вино по стаканчикам. – Выпьем за мечты, которые помогают нам просыпаться по утрам.
– За встречу! – добавил Родион.
Они выпили. Вино было терпким и совсем не утолило жажду.
– К такой рыбе и хорошего бочонка маловато будет… Наливай еще, пока не нагрелось, – Родион поставил на скамейку свой стакан и придерживал его, пока Томас наливал.
– А иногда неплохо вот так, прямо с утра, побездельничать, – сказал Томас. Он глубоко, с удовольствием втянул воздух и, отбив пальцами по животу барабанную дробь, достал из сумки еще одну бутылку. – У бездельников есть время оглянуться и осмотреться. Подумать, а туда ли ты летишь в этой «птице тройке»? На что ты тратишь самое ценное, самое уникальное, что у тебя есть? – Он легко снял фольгу с горлышка, протолкнул пальцем пробку в бутылку и наполнил стаканы. – И иногда становится печально.
– Ну, да… Потому что причина печали – несбыточные желания. Нет желаний – нет страданий. Алкоголизм уничтожает желания, а значит и страдания. Значит вино – кратчайший путь к нирване, – Родион когда?то увлекался буддизмом, но вскоре понял, что Россия давно нашла свой путь и оставила далеко позади всю планету в вопросах самоотречения и отказа от мирских благ.
– Ударим алкоголизмом по потребительскому рабству, – поддержал Томас, и они опять выпили.
Минут пять они молча ели рыбу, отламывая руками от хребта большие белые и немного липкие куски, отправляя их в рот.
– Ты опять улетаешь? – спросил Томас. Он достал салфетки и тщательно вытер руки, чтобы еще раз налить.
– Наверное.
– Надолго?
– Пока не сделаю. Может на год.
– Всегда поражался твоей целеустремленности. Медведи, вулканы – все это очень интересно, но целый год. Не жалко?
Родион сказал про год машинально, но сейчас задумался. Здесь все будут встречаться, влюбляться, веселиться, добиваться успеха, а он целый год и в снег, и в дождь будет ходить по лесам, болотам и сопкам с камерой за медвежьим семейством. Да еще и рисковать жизнью. Здесь, в солнечной Москве, это сейчас казалось чем?то нереальным.
– По?другому хороший фильм не сделать, – ответил он Томасу. – Хотя утром, Лиза, я тебе про неё говорил, предложила сделать другой фильм.
