скачать книгу бесплатно
– Ух, так и врезал бы ему! – процедил Витя сквозь зубы, как только они вышли из цеха.
– Рвач, что с него взять. Таких лучше не трогать, а то долго отмываться придётся, – ответил Фарид.
Витя довольно ухмыльнулся:
– Сам, что ль, придумал?
– Отец так всегда говорит, у него на работе тоже таких хватает.
Они подошли к яме. Грузовик уже стоял над приямком, молодой белобрысый водитель курил, прислонившись к бамперу.
– Ты, что ль, слесарь-смазчик? Вас что, прямо с третьего класса на работу забирают?
– Я вообще-то девять уже закончил, – возмутился Фарид.
– Смотри мне, чтоб без халтуры, проверю.
– Проверяй, – Фарид пожал плечами и стал спускаться в яму.
– После смены – как обычно, – бросил ему Витя и направился к своему рабочему месту.
«Девять классов закончил, – эхом отозвалось в голове Вити. – А я – семь. Со справкой».
– Слышь, салага, забодало уже ждать тебя на жаре! – рявкнул чернявый шофёр Вите из распахнутой настежь кабины грузовика. – Поторапливайся давай. Мне ещё на целину ехать.
Витя молча спустился на дно ямы, чувствуя, как краска заливает его лицо.
– Готов! – крикнул он снизу.
Двигатель заурчал, грязное чёрное днище грузовика медленно скрыло солнце и лазурное небо. Через мгновение дышать стало нечем. Густой липкий пот заструился по лицу, шее. Рабочий комбинезон тут же намок и прилип к спине, будто запаяв тело в скользкий, противно тёплый кокон. Витя тыльной стороной ладони вытер пот со лба и прикрепил лампу к днищу ЗИЛа.
Водитель заглянул под грузовик:
– Ну, я пошёл.
– На ручнике?
– Поставил, ключи в машине, если что – посигналишь.
– Ладно.
Витя вставил шприц в амортизатор и начал вращать. Сухая грязь посыпалась на голову. Песок заскрежетал на зубах. Витя сплюнул и продолжил крутить шприц. Наконец из верхнего отверстия амортизатора показался солидол. Следом он промазал крестовины, шкворни, пальцы. И так – четыре колеса.
Витя выбрался из ямы, вытирая руки о ветошь.
– Первая готова! – крикнул он и задрал голову к небу. Пронзительная синева ударила в глаза. Витя на секунду зажмурился, слёзы невольно покатились из глаз. Каждый раз, глядя на небо, Витя поражался, каким же ярким оно казалось по сравнению со всем, что он когда-либо видел, будто это была единственная краска, единственная чистота на Земле. Высоко над ним медленно кружил беркут.
– Красив! – восхитился Витя, наблюдая за его полётом. – А размах-то, размах…
– Сказал же, посигналь, а не ори, – рыкнул на него подошедший шофёр.
Витя нехотя оторвал взгляд от могучей птицы.
– Набрали молокососов! – шофёр сплюнул, залез в кабину и съехал с ямы.
Следом за ним тут же въехал следующий ЗИЛ. Витя молча вернулся на своё рабочее место. Обливаясь по?том, он твердил как молитву: «Лампа, шприц, амортизатор, крестовина, шкворень, палец».
***
Когда последняя за смену машина проехала над его головой и показалось чистое небо, Витя, измождённый, поднялся на ступеньку. Ноги не слушались, он сел на приступочек в яме. Одежда будто стала второй кожей – так сильно она прилипла к нему. Витя посмотрел на руки: чёрные, трясущиеся от усталости и напряжения, густо, без единого просвета, измазанные солидолом и грязью. Лёгкий ветерок скользнул по щеке, чуть освежил лицо. Стало немного легче, но заклинание ещё стучало в висках: «Лампа, шприц, амортизатор, палец…»
– Ты что расселся? – услышал он издалека голос Фарида. Друг мчался к нему на всех парах. – Сейчас вода закончится, давай быстрее!
Витя подскочил:
– Где водовоз?
– У цеха.
Витя, почувствовав внезапный прилив сил, рванул, быстро поравнялся с Фаридом, и ребята побежали к машине. Рядом с водовозом толпились водители, уже наполнившие свои канистры про запас. Они курили, наблюдали за помывкой рабочих и перешучивались между собой. Слесари, в основном доармейские ребята, мылись под струёй воды из шланга, брызгались и смеялись. Разница в возрасте между слесарями и шофёрами была всего-то лет пять, но последние всегда держались обособленно, словно родились высшей кастой.
Витя и Фарид разделись и встали в очередь. Сегодня на день подали только одну автоцистерну с водой, так что всем хотелось успеть сполоснуться. Никакой, даже самой маломальской, речушки в посёлке не водилось. Имелся, правда, прудик, глубиной по колено, вырытый, чтобы скот поить – верблюдов да ишаков. Взрослые брезговали в нём купаться, а детвора запрыгивала, когда взрослые не видели. Нацепляют на себя пиявок – и бегут домой с рёвом. Получают вдвойне: и от пиявок, и от родителей – ремнём или кому чем попадёт.
Солнце всё ещё припекало, и Витя вспомнил холодную колодезную воду, ту, какой они устраивали водяные бои с мамой, сёстрами и братом.
Когда от всепроникающей жары становилось невозможно дышать, мамка вдруг заходила в горницу, объявляла: «Водяная война!» – и выбегала на улицу первой. Дети моментально бросали всё, чем занимались, и мчались за ней следом, стараясь запастись по дороге оружием получше: кто ковшом, кто бутылкой, а кому-то доставался шланг. С ним, конечно, можно окатить водой больше народу, но только было не спрятаться и не уйти далеко от колодца. Задача была – остаться сухим. Ребята набирали воды, и по маминой команде начиналась настоящая битва. Сначала все разбегались, прятались: кто – в сарай, кто – в курятник или хлев. Младшая, Валька, когда совсем мало?й была, так вообще – хоронилась в собачьей конуре. Сидели в засаде, выжидая, кто выдаст себя первым. Мальчишки, Витя и Гришка, не выдерживали обычно раньше всех, подкрадывались тихонько, как партизаны, и беспощадно обливали друг друга холодной колодезной водой с головы до ног. На крик и визг сбегались остальные, и разгоралась немилосердная война, откуда никто не мог выйти сухим. Иногда под горячую руку попадали и куры, и гуси. Куры разбегались врассыпную, громко кудахтали, а гуси недовольно поворачивали свои длинные шеи в сторону то одного, то другого нападающего и грозно шипели. Когда все становились мокрыми с головы до ног, мама приносила полотенца, укутывала ими сестричек и уводила в избу. Мальчишки обтирались тут же, во дворе. Заканчивалось всё это веселье чаем с оладьями на веранде. Ох, то-то было здорово!
– Следующий! Не зевай! – гаркнул кто-то, выведя Витю из оцепенения.
3
Вода, хоть и тёплая, нагревшаяся за целый день стояния в цистерне, всё же взбодрила. Витя и Фарид отправились к вагончикам, в которых автослесари жили во время командировки. Выстроенные вдоль периметра автобазы, с местами ободранной краской, на давно спущенных колёсах, они напоминали жестяные консервные банки защитного армейского цвета. Казалось, их бытовки маскировались под окружающее пространство: известняковый забор, такой же буро-жёлтый, как земля, сопки и пожухлая, еле живая трава.
Витя открыл дверь, в лицо ударил cпёртый, жаркий воздух.
– Фу! Дышать нечем! Оставь дверь открытой, пусть проветрится, – сказал он другу и включил свет. От пластиковых капель люстры и ржавого отражателя из дешёвого тонкого металла тут же запрыгали блики, такие же тусклые и пыльные, как сама люстра. Они разбежались по деревянным двухъярусным койкам, по таким же, сколоченным из грубых, неотёсанных досок, табуретам, по короткой клеёнке, едва прикрывающей стол у маленького грязного оконца.
Ребята переоделись и разложили на столе у кого что было: солёный сыр, ржаной хлеб, огурцы, помидоры и лук.
Фарид разломил кругляш сыра пополам, протянул половину Вите:
– Сам делал.
– Научишь?
– Угу. А где эти-то, двое, соседи? Не идут что-то.
– Ты про Пашку с Илюхой, что ли? Ну так они, верно, в столовке ужинают. Или пьют, как обычно. У них получка, знаешь, какая? Другого порядка.
– Ну, порядка-то не другого, но раза в два больше, это точно, – заметил Фарид.
– И как они могут бухать каждый день?
– А что? Многие так живут.
– Скучно ведь так, башка же не работает. У тебя батя почему не пьёт? Мусульманин?
– Нет, не мусульманин он, партийный.
– Значит, в партию верит?
– В партию он, конечно, верит. Но не в этом дело. Говорит, в человеческий интеллект он верит, в ум. Говорит, представь: один человек может многое, а если объединить многих людей, умных, образованных, то можно достичь большего в сотни, в миллионы раз – в космос полететь, коммунизм построить. Ведь полетели же в космос, это же не просто так случилось, а именно от того, что сложили все усилия на одну цель. А твой батя?
– Мой? Ну, он, не знаю… Простой он у меня, четыре класса сельской школы – какой тут особый интеллект? Но тоже не пьёт. Редко очень, может, рюмку наливки пригубит. В хозяйство он верит, в коров, гусей. В землю. В руки свои, что ли.
– Ты думаешь, когда мы вырастем, такими же, как родители, будем? Или как соседи наши по комнате?
– Не знаю. Почему кто-то пьёт, а кто-то нет?
– Не, я точно знаю, что не буду, – заявил Фарид. – Я для себя уже решил. Я в институт пойду после школы. Так что у меня армии не будет. В партию вступлю. Хочу, знаешь, чтобы по-крупному – строить новое государство, коммунистическое, чистое. Чтоб знаешь, прям за душу брало глядеть на наши просторы, стройки, поля: целину, гидроэлектростанции, ну и всё остальное – такую же махину поднимаем! Ведь за нас же сражались отцы наши, матери, и мы теперь должны тем же ответить, не упасть в грязь лицом – построить такую страну, чтобы ух! На века! Повезло же нам, в счастливое время живём! – Фарид взглянул на Витю и осёкся.
Тот поник, тень набежала на лицо, проложив раннюю бороздку на лбу.
– Слушай, извини, не хотел я, – Фарид растерялся. – Ну и дурак я, забыл совсем…
– Да ладно, чего уж там, – вздохнул Витя, но настроение и вправду упало, о будущем думать не хотелось.
Да и не было у него этого будущего. Это Фарид мог стать кем он хочет. А ему куда? Раз уж из пионеров выгнали – никакая партия не светит. А значит, и коммунизм ему не строить, страну не поднимать. Даже таким, как Захар, он не сможет стать никогда. А образование… Смешно даже заикаться об этом. С его семью классами и справкой. И отец его не воевал, а разговаривал с детьми и того реже – разве что приговорку свою повторял от порки к порке: «Битие определяет сознание» – единственный наказ Маркса, в который отец его свято верил. Нет, пиши пропало. Прав оказался Фарид, да только в другом. Останется Витя, как отец, – малограмотным да без медалей, детей пороть будет да жену ни во что не ставить.
Ребята поужинали и бережно завернули оставшийся хлеб в холстину.
– Слушай, заводи шарманку, а то совсем тоскливо что-то, – попросил Витя.
Фарид достал губную гармошку.
– В кино? – подмигнул он другу и лихо наиграл весёлый мотивчик.
– Если вагончик приехал. Может, и нет его.
– Ну, если нет, – тогда и решим, – ответил Фарид и стал наяривать со свежей силой что-то новое, задорное.
На сытый желудок, да ещё и с музыкой, настроение поднялось, и мальчишки вышли на улицу.
Жара спала, лёгкий ветерок приятно поддувал, неся с собой из посёлка звуки баяна, лай собак и стук колёс поездов, разбавленные редкими низкими паровозными гудками. Огромное солнце садилось за гору с белеющей на ней надписью «Миру – Мир», будто расплавляясь в ней; густое, насыщенное марево обволакивало сопку, превращая её в тяжёлую, вязкую, словно живую, бесформенную массу. Земля, неостывшая, дохнула теплом, нагревая подошвы ботинок.
Друзья направились к станции, где по вечерам собиралась вся молодёжь. Фарид чуть слышно прошёлся по ладам. Из-за забора тут же залаяла собака.
– Айда вдоль бараков, там собак нету! – предложил Витя.
Друг молча кивнул и тут же закатился залихватским, весёлым переливом. Собака в ответ захлебнулась в лае, кидаясь на забор, надрываясь до хрипоты и бряцая железной цепью. Мальчишки свернули с главной дороги; оставив избы позади, пошли между новых деревянных казарм, отстроенных для путейцев[37 - Путеец (монтёр пути) – работник железной дороги, который ремонтирует железнодорожные пути.] и прочего командированного народа. Заборов здесь не имелось, окна казарм редко светились тёплым жёлтым светом. Лай стал удаляться, Витя переждал вступление и подхватил:
– Шаланды[38 - Шаланда – здесь: на Чёрном море – плоскодонная парусная рыболовная лодка.], полные[39 - «Шаланды, полные кефали…» – известная советская песня, написанная композитором Никитой Богословским на слова Владимира Агатова. Один из лучших исполнителей – Марк Бернес.] кефали[40 - Кефаль – род морских рыб.]…
Фарид не останавливался, заливаясь словно двухрядная гармонь, а Витя выдавал чечётку на потрескавшейся дороге, хлопая себя руками по бокам и ногам. Грусть как рукой сняло, будто и не было её вовсе. Разгорячённые, поднялись они к железной дороге и пошли вдоль насыпи и открытых вагонов, гружённых щебнем.
Около новенького вагона-кинотеатра, стоявшего в тупике, толпился народ: такие же ребята, как Витя и Фарид, школьники на каникулах, и молодые рабочие – автослесари, шофёры, разнорабочие с нефтебазы, «Заготзерна»[41 - «Загоотзерно», «Сельхозтехника» – наименования советских предприятий, расшифровывается как «заготовка зерна» и «сельскохозяйственная техника» соответственно. В советское время часто использовали сложносоставные слова для наименований предприятий, например, «Беломорканал», «Крабофлот», «Дальморепродукт» и пр.], «Сельхозтехники», кто – из этого же посёлка, а кто – приезжий, «городской», как их все звали, из Талды-Кургана. Были люди и постарше – мастера, в основном коренные жители; они стояли рядом со входом в вагончик, не смешиваясь с молодёжью. Девчонки же все были местные – городские сюда не ездили. Витя сразу обратил внимание на высокую, стройную казашку, не под стать другим. Её длинные чёрные волосы, заплетенные в две тугие косы, доходили до узких, как у мальчишек, бёдер, а белое ситцевое платье оттеняло смуглую кожу.
«Сегодня. В этот вечер я просто так домой не пойду», – решил Витя.
Ребята смешались с толпой, подошли к зарешеченному окошку кассы. На стенах вагона висели слегка обтрепанные плакаты: «Судьба человека», «Летят журавли» и новенький – «Девчата».
– Кинокомедия, – вслух прочитал Фарид.
– Эх, чепуха… Девчоночий, скучно, – Витя скорчил гримасу. – Нет чтоб про море. Ну или про войну хотя б.
– Да с чего ты решил, что девчоночий?
– Да с чего, с чего? Ты вон на плакат посмотри. И так всё понятно, про любовь, скукота.
– А сам что около девок ошиваешься? Не скукота?
– Ну, ошиваться около девок и фильм про них смотреть – разные вещи-то, – Витя ухмыльнулся.
– Тоже верно, пошли обратно в вагончик. Посидим там вдвоём, поокаем. – Фарид подмигнул, подтрунивая над другом.
– Ну ладно, ладно. Чуть что – так сразу в вагончик? Кино – так кино.
Они подошли к очереди.
– Кто последний? – спросил Витя.
– Я, – откликнулся, поворачиваясь к ним, седой мужчина. – А-а-а, ребята, и вы здесь! – обрадовался Прохор Васильевич, узнав их.
– Здравствуйте, Прохор Васильич, – ответили мальчишки хором.
– Здоро?во, здоро?во, – протянул он им руку. – Не устали за день-то?
– Да нет, всё нормально, – ответил Витя. – А вы как здесь?
– Говорят, афганец[42 - Афганец – сухой, пекущий ветер, с пылью и песком, который дует в Центральной Азии. Дует от нескольких суток до нескольких недель. Очень опасен.] завтра придёт, так надо всё проконтролировать, вот и решил приехать на пару дней. – Ой, извините, братцы, моя очередь, – он вернулся к окошку. – Один билет, пожалуйста.
– Двадцать копеек.
Прохор Васильевич отсчитал мелочь и махнул ребятам рукой:
– Ну, всего хорошего, братцы. Увидимся завтра, на планёрке.
– До свидания, – в один голос попрощались ребята.
