скачать книгу бесплатно
– Да так, пустяки, бандитское нападение. По округе бродит какой-то жулик, врывается в дома. Ну вот я и попался под горячую руку.
Самуил Демьянович присел за столик к Зосиму и его детям. Завязалась дружеская беседа о том, о сем.
– А знаете что? Давайте ко мне заедем. Всей компанией, – предложил Самуил Демьянович.
Зосим Петрович стал отнекиваться, дескать, да мы уже распланировали всё, тут у нас такое намечается, такое начинается. Вот пять минут ещё в кафе, потом в бассейн, там час, потом в ресторан, там полтора, всё уже заказано, всё уже оплачено. Потом ещё и на обратный рейс надо успеть.
– Ничего страшного, Зосим Петрович, не надо торопиться. Пусть девочки отдохнут у тебя подольше. Разве можно за день город посмотреть! Здесь театров одних штук десять. А ещё набережная и… что там у нас ещё есть? Облака, тучи, осадки. Это я так шучу, конечно. В общем, отдохните, осмотритесь. Да, кстати, Зосим Петрович, я ведь вам денег должен, а вы всё молчите, не напоминаете. Не отпирайтесь, было дело. Марина, Елена, ваш отец – просто прекрасный человек, он много работает, хорошо зарабатывает. Деньгами ссужает всех направо и налево. Вот тут у меня для вас свёрточек, Зосим Петрович. Берите-берите. Долларами отдаю, как и брал. А знаете, я что подумал? Может, как осмотритесь, сразу рванёте все вместе в отпуск в дальние края. В Таиланд, например. Отдыхать, так отдыхать. Если что, я вам порекомендую апарт-отельчик, он у меня всё равно на год вперёд оплачен. Кстати, Зосим Петрович, а зачем вы сегодня колготки со скотчем покупали?
Последнюю фразу Самуил Демьянович бормочет Зосиму Петровичу в самое ухо. Тот отвечает также тихо, похрустывая денежным свёртком.
– Да я, понимаете ли, хотел подарки девочкам сделать, а что купить не знал. Вот выбрал им по паре колготок с цветочками. А скотчем хотел пульт починить, а то батарейки вываливаются.
Нет, не было этого. Ни в какой аэропорт никто не поехал. Никто ни с кем не встречался. Был один разговор, да и то по телефону.
– Алло, Марина, ну так что?
– Привет, пап. Хорошо, что позвонил, я сама тебя собиралась набрать.
– Сама?
– Ну да, предложение одно есть.
– Предложение? Я не понял, вы прилетаете или нет? А то мне заказывать надо.
– Пап, ну ты что? Куда прилетаете? В эту твою дырищу? Что мы там делать-то будем?
– Ну как? Я же говорил. Кафе, бассейн, ресторан. А, ещё забыл, в бассейне сауна есть.
– Господи, папа…
– И ещё хамам.
– Пап, слушай, если тебе хочется денег на меня потратить, то у меня есть вариант получше, чем сауны с хамамами.
– Чего?
– Пап, мне бассейн с рестораном не нужен. Мне бы деньгами просто получить, понимаешь?
– А?
– Я говорю, скинь мне, пожалуйста, денежек. Мы тут с моим парнем стартап один замутили перспективный. Дело супер, основано на принципах бесконтактного дальновидения. Бизнес-план подготовили, все дела. Магазин открываем. Виртуальный. Шоу-рум стоков из лучших секонд-хендов. Знакомый один обещал прогу для АйОс запилить. Чтобы приложение было, а ещё чат-бот в телеге, ясно?
– Что?
– Пап, я тебе номер карточки скину. Ты перечисли, если не трудно, раз уж всё равно тебе деньги некуда деть.
– Марина, мне второй номер звонит. Ты повиси немного.
– Алло! Зосим! Фигли ты трубу не берёшь? Я уже задолбался тебе трезвонить.
– Филипп Геннадьевич, я с дочкой разгова…
– Шефа обокрали, а ты трындишь. Давай, ноги в руки и к нему!
– Какого шефа? Кто?
– Ты совсем тупой? Я говорю, бегом к нему! Менты всех опрашивают, кто что видел. Ты последний с ним общался до того как.
Зосим Петрович бежал по вечернему городу в синем спортивном костюме (фейковый китайский «Адидас») и белых кроссовках (тоже китайский «Адидас», но настоящий). Со стороны его вполне можно было принять за расслабленного джоггера, если бы не выражение лица. Вот и знакомая с детских лет остановка. Вот и ларьки, которые то сносят, то строят заново, чтобы нужные люди могли заработать. Надо же, а «Быстрозаймы до получки» ещё работают, и народу внутри нет. Мне же к шефу надо, ну да ладно, я же быстро, на пару минут всего.
– Здравствуйте, я вот тут был у вас недавно. Денег хотел взять немного. Ну как немного. Типа чтобы хватило на стартап один. Очень перспективный. Шоу-рум для АйОса.
– Документы у вас с собой? Паспорт, права, документы о собственности на машину.
– Документы у меня всегда с собой.
– Вот стандартный договор, обратите внимание, что размер неустойки – один процент в день.
– Это что значит?
– Это значит, что платить нужно вовремя.
– Слушайте, а вы можете сразу на счёт отправить? Ну дочке моей, это она всё замутила с этим… стоком.
Ночью в относительно старинном губернском городе по-прежнему ничего не происходило. Самуил Демьянович с перебинтованной головой в тишине кабинета читал книгу. Ия Савельевна пыталась выбрать удачный ракурс для записи ролика в «Инстаграм». Зосим Петрович ел пельмени под аккомпанемент сериала. Солнце согласно прогнозу ожидалось через два месяца.
Татьяна Княжицкая. Ave Maria
Уехал. Тамара сидела на кровати в комнате старшего сына и сжимала дрожащие губы. Сколько раз она представляла момент разлуки с сыном, столько раз обещала себе – не плакать. И все недолгие сборы держалась молодцом, была деловита и насмешлива. А сердце сжималось от предстоящего расставания. Её сын Егор, мальчишка семнадцати лет, весной окончил школу и сразу поступил учиться в институт, и не куда-нибудь, а в заграничный университет. В её настроении, словно червоточина, появилась печаль, которая становилась всё больше, всё глубже, пока не вытеснила другие чувства.
День отъезда настал на исходе августа. До самого последнего момента у неё хватало выдержки, и только тут, обняв сына за плечи, она уткнулась носом ему в грудь, надеясь пересилить себя и совладать с непослушным лицом. Сын не разнимал объятия. Так и стояли молча, ведь всё необходимое было сказано, а несказанное – больше любых слов.
Только когда глава семейства произнёс негромко: «Ну ладно, ребята, пора. Такси ждёт», она оторвала себя от сына. И тут её большой мальчик с фигурой мужчины по-детски закрыл ладонями глаза. Она смотрела на него, не отрываясь, сочувствуя всем сердцем. Мгновение было кратким, но уже тогда она знала, что именно этот момент будет являться ей в воспоминаниях всегда, до самой смерти.
Он отправился с отцом в аэропорт, а она осталась дома, мысленно провожая его до самолёта: вот он сел в такси и знакомым движением надел наушники. Вот уже Пулково, стойка регистрации, паспортный контроль, ожидание. Взлёт.
Мокрые звёзды мигали в окне. Комната была полна его присутствием. Каждая вещь хранила прикосновение его рук и деятельного внимания: затейливые шахматные фигурки, забытый на стуле свитер, даже мусор и тот был исполнен значения. Всё, от коллекции монет до одинокого носка, сморщенной рыбкой приткнувшегося в углу, – было его, и не могло быть иначе. Она разглядывала книги, ещё вчера питавшие его ум, черновики, заполненные небрежным крупным почерком, где без всяких запятых неслась галопом его мысль. На полке красовались кубки с соревнований, которыми он так дорожил. Вчера. А сегодня в один миг стало не нужно. Тиканье часов увеличивало расстояние между матерью и сыном, приближая его к будущему, унося в чреве самолёта от прошлого, в котором остановилось её настоящее.
В их небольшой трёхкомнатной квартире им вчетвером жилось тесновато. Двое сыновей занимали по комнате, третья была их с мужем спальней и одновременно кабинетом, где напротив двуспальной кровати стоял небольшой стол с компьютером. Каждый из трёх членов семьи втайне рассчитывал после отъезда четвёртого на освободившуюся площадь.
Младший сын, Ванечка, хотел поставить там 3D-принтер, который мог напечатать что угодно из длинной полимерной нити. Станок, полученный на день рождения, временно стоял на маленьком застеклённом балконе, где было неуютно и холодно.
Муж надеялся, что в комнате старшего сына устроит себе рабочий кабинет. А Тамара, угадывая желания своих мужчин, всё же надеялась отвоевать комнату под свои нужды. Она рисовала акварелью, и это хобби, сначала умещавшееся в маленьких блокнотах на кухонном столе, постепенно выросло до полноценной живописи, для которой уже требовался мольберт, пространство и главное – много света.
Пока Егор был дома, никто не оглашал своих желаний, тему тактично обходили. Когда он уехал – наступила тишина, никто не посмел заявить свои права на его комнату.
Сын обустраивался на новом месте, звонил, рассказывал о новой жизни, о новых друзьях, о своих успехах. Тамара знала, что ему там хорошо, чувствовала – беспокоиться не о чем, но место отрыва ребёнка от матери болело. Не было у него конкретной локации, оно было повсюду, и прежний образ жизни задевал рану слишком часто.
«Ну, все дома?» – как всегда говорил муж, поздно возвращаясь с работы. Вопрос повисал в воздухе. То младший сын, забывшись, спрашивал: «А папа отвезёт нас с Егором завтра в школу?» Тамара по привычке ставила четыре прибора на обеденный стол и потом грустно смотрела на пустое место.
Однажды Егор спросил по телефону: «Как там моя комната, ты рисуешь?» – «Нет», – честно ответила она. «Почему?» Она тщательно подобрала слова: «Там слишком много тебя». Он сразу понял, хлюпнул носом, сказал решительно: «Так, выкинь все мои вещи и рисуй!»
Понемногу она начала приводить комнату в порядок. Душевных сил хватало ненадолго. В один день убрала бумаги со стола. В другой – упаковала в коробки вещи сына. Выудила из углов пакеты с мальчишескими ценностями: в одном крючки, грузики для рыбалки, в другом – куски древесины, оленьи рога, наждачка, инструменты для поделок. Комната стала избавляться от следов присутствия прежнего жильца. Наконец Тамара решилась и принесла сюда свои бумаги, карандаши и краски. Можно было рисовать. Но – не рисовалось.
Вот и сегодня, как и месяц назад, она сидела на кровати сына, окружённая уже не вещами ребёнка, а своими воспоминаниями о нём. Все внешние люки были задраены, а все шлюзы внутри открыты. Сознание, вместившее её собственную жизнь и его жизнь, и ещё много других дорогих ей жизней, было безграничным, как небо.
Она вспоминала, как Егорка появился на свет, и два родителя, склонившись над пластиковой роддомовской люлькой, разглядывали ещё незнакомое им существо в коконе пелёнок. Первый год его жизни прошёл для неё в тумане забот и тревог. Тогда ещё мать и сын были единосущим в двух телах. Малыш рос, и объединявшая их невидимая оболочка истончалась, пока не превратилась в тонкую пуповину, до предела натянутую силой отъединения ребёнка от матери. И вот теперь – обрыв.
Словно услышав её мысли, телефон пиликнул: посмотрите, каким был ваш день год, два назад… На экран выскочила фотография многолетней давности – на бумажном квадрате салфетки лежит гриб и надпись неровными печатными буквами «Маме». Она вспомнила тот самый случай на даче, когда пришла домой и увидела этот наивный детский подарок. И сейчас, как и тогда, внутри шевельнулся благодарный огонёк. Память тут же подсунула череду событий из прошлого, где Егорка дарил ей цветы, сначала полевые, затем экзотические из магазина, добровольно мыл посуду, мягко и с юмором хвалил её тогда ещё неумелые картины. Угадывал её желания и копил деньги, чтобы сделать на день рождения подарок. Она поймала себя на том, что улыбается сквозь слезы.
Несколько дней спустя Тамара стояла на репетиции женского хора, где пела вот уже два года подряд. В этот раз собрались в небольшом лютеранском храме, с органистом и трубачом – готовились к концерту. Хористки приехали в будничной одежде, выстроились перед алтарём и раскрыли ноты, словно готовясь принять небесную благодать.
Для концерта разучивали только духовное, на латыни и греческом. Дирижёр взмахнула руками. Репетиция началась. В финале программы они пели «Ave Maria» Вавилова-Каччини – эту мелодию слушатели узнавали сразу и радовались знакомой красивой песне, как родной. Четыре трагических аккорда, и хор повёл свою партию. Торжественно и без прикрас женские голоса выводили одни и те же древние слова: «Ave Maria!» – «Радуйся, Дева!» Они звучали также естественно в этом зале с высокими угловатыми сводами, как птичьи голоса в шелесте листвы, как плеск волны в шуме моря. Орган светло вплёл в паузу своё дыхание. Музыка нависла над миром безграничным куполом. Какой-то большой и ещё не вполне понятный смысл вместе с мелодией проникал в сознание, тщился обрести определённость. Он был готов вот-вот прорваться из-за завесы звука словами, и Тамара пела, готовясь принять его, каким бы он ни был.
Она потеряла их всех: своего младенца с едва явленной улыбкой, и увесистого малыша на её руках, что прижимался щекой к её щеке, и непоседу, что на минутку забирался к ней на колени перед школой, и подростка с тонкой шеей, который разрешал себя погладить лишь после пробуждения, на грани сна и яви, пока его сознание дремало. Они все исчезли неведомо куда, а она не заметила, как это случилось. Каждый раз на встречах с Егором, которых будет ещё очень-очень много, она будет счастлива его обретением и снова потеряет во времени и пространстве, ведь нет ничего неизменного под луной, и только наша память – навсегда.
И нет, и не может быть никакой награды её материнскому труду, кроме того, что уже было дано ей авансом, – рождением ребёнка, а в её жизни даже дважды. Невозможно присвоить себе этот дар насовсем, ибо неписаное условие дарения – отдача. Великая и, возможно, единственная подлинная милость, что даётся женщине судьбой – созидание новой жизни – требует соразмерной благодарности: отпустить добровольно и с лёгким сердцем в мир своё творение, которое тебе не принадлежит, а потом принять всё, что с ним произойдёт. Что же останется? Много, бесконечно много – всё счастье от прожитых вместе лет, и это – только твоё. Прошлое на то и прошло, что в нём ничего нельзя изменить, оно уже состоялось и потому – неизменно.
Кольнула и развеялась мгновенная горечь: и младшего Ванечку – светловолосого мальчишку с сапфировым сиянием под ресницами она тоже отпустит на волю, в своё время. Сразу драгоценными стали те дни, что остались ей, чтобы быть с ним рядом.
«Аве Мария!» – звучало в храме, словно краткий конспект жизни каждой матери на земле. И трубач позолотил своим сверкающим соло её простое откровение, как потускневшую от времени икону обрамляет драгоценный оклад.
Репетиция ещё не закончилась, а перед внутренним взором Тамары уже рождались образы, хотелось рисовать. Надо было купить свежие краски и скорей воплотить замысел на бумаге. И было уже совершенно неважно, где она будет это делать: в так и не определившейся с новым хозяином комнате Егора, на балконе без обогрева или на тесном кухонном столе. Внутри горело от радости, и хотелось скорей прийти домой и одарить своим счастьем мужа, и позвонить сыну в далёкую страну, и ещё раз, но уже совершенно по-другому рассказать ему о своей любви.
Арина Остромина. Любовь и тайная жизнь Феди Журавлёва
Люба отшвырнула тапки в угол, влезла в стоптанные туфли и посмотрела в зеркало. Поправила растрепавшиеся волосы, растянула рот в некрасивой гримасе, уверенно чиркнула помадой по губам. Обернувшись, крикнула в сторону кухни:
– Молчишь? Язык проглотил?
«Ну молчи, молчи, – сказала совсем тихо. – Как же ты меня достал. Убила бы».
Вспомнила, что надо полить цветы, прошла в туфлях к окну и плеснула воды под ствол фикуса. Что это там под листком белеет, кокон? Ладно, вечером разберусь.
Хлопнула дверью, вызвала лифт. Пока ждала, встретила соседку, мать бывшей одноклассницы.
– Ой, Любочка, у нас такие новости! Наша Катя двойню родила. Завтра выписывают, поедем встречать.
Люба криво улыбалась, кивала, а сама думала: скорее бы лифт пришёл, а то сейчас начнёт спрашивать, когда же я-то…
– Когда же ты-то…
Но тут раздалось шипение и лязганье двери, Люба с облегчением помахала соседке рукой и шагнула вперёд.
В тесной кабинке стояла старушка с дворняжкой на поводке. Люба поморщилась:
– Развели собак… В лифте вонища, дышать нечем!
Старушка вжалась в угол и отвернулась. Люба вышла из подъезда. Пнула пивную бутылку, сиротливо стоявшую на крыльце. Та подскочила, звонко ударилась об острый край ступеньки, бурые осколки разлетелись по асфальту и улеглись в ряд, как засохшие капли крови. Настроение стало чуть лучше.
И пока Люба шла к метро, она совсем успокоилась. С Федей всё наладится, не зря же столько сил на него потратила. А отец – да бог с ним, мириться с отцом Люба не собиралась. Вот ещё, на юбилей к нему ехать. На его новую жену смотреть. Нет уж, спасибо.
На работе Люба следила за собой, всегда держалась пристойно: не повышала голос, не показывала раздражение, даже когда ей давали поводы. Хотя это было нелегко. Сегодня, например, Леночка Петрова, сидевшая за соседним столом, пришла с обручальным кольцом и гордо размахивала рукой у Любы перед носом:
– Смотрите, Любовь Андреевна, какой сюрприз Кирилл мне устроил!
Люба притворно ахала и делала вид, что восхищается и кольцом, и Кириллом, а на самом деле ей хотелось подскочить к Леночкиному столу, сбросить на пол неряшливые стопки документов, а что не упадёт, изорвать в мелкие клочья. Она даже вцепилась пальцами в сиденье своего стула, чтобы сдержаться. Леночка ещё немного пощебетала, а потом упорхнула в другую комнату, перед остальными похвастаться. «Давай-давай, и не возвращайся подольше», – подумала Люба.
Дверь скрипнула, листки бумаги слегка приподнялись и сразу опали от недолгого сквозняка. Люба подняла голову и увидела Олега.
– Может, в кафе после работы зайдём? Поговорим. А то тут неудобно.
– Да, можно, – вежливо кивнула Люба, стараясь выглядеть приветливо. – Только давай не сегодня, у меня планы на вечер.
Когда Олег отвернулся, она передёрнула плечами, мотнула головой, словно отгоняя невидимую муху. Когда же он отстанет? Думает, если мы на дачу съездили вместе пару раз, то между нами что-то есть. Говори ему, не говори – не понимает, что всё без толку.
Олег вышел, и Люба принялась за работу. Посмотрела почту, ответила на срочные вопросы. Нашла файл с расчётами, проверила вчерашние цифры. Зашла в «Фейсбук». В мессенджере висело новое сообщение. Люба торопливо открыла: от мамы!
«Буся, как ты там? У меня всё хорошо. Даже не знаю, что тебе рассказать… Ты не волнуйся, я тут отлично провожу время».
Зелёный кружок – «в сети» – рядом с маминым лицом. Где-то далеко, в Эстонии, она сейчас сидит за ноутбуком. С чашкой кофе. Наверное, на берегу моря. Дует ветер, мелкие белые песчинки застревают в волосах, сыплются в чашку, как крупинки соли, похрустывают на зубах.
Люба написала: «Какие планы? Когда домой?»
Мама ответила сразу: «Без понятия. Пока не собираюсь». Потом вставила сердечко, рожицу с улыбкой, ладошку, и зелёный кружок исчез. Пропала. Отключилась. Люба встала, подошла к окну. Высокие тополя покачивали нарядными ветками со свежей листвой, заслоняли проспект, создавали иллюзию покоя и уединения.
Как же это глупо! Родители уже два года как развелись, у каждого своя жизнь, а Люба никак не успокоится, пытается доказать отцу, что это он всё испортил. Если бы он не ушёл, они бы так и жили втроём: мама – главная, вокруг неё вращается их маленький мир. Мама всё знает, всегда права: и в семейной жизни лучше всех разбирается, и про Любу давно всё поняла.
Это ведь ради мамы Люба тогда затащила Федю в постель: не зря же мама столько лет называла его женихом. Пусть и в шутку. Какая разница. Главное, что Люба ей верила.
Позапрошлым летом Федя приехал в командировку из Вологды, где работал после Политеха. Конечно, он сразу позвонил Любе – лучшей подруге, «своему парню». И конечно, Люба пригласила его зайти. Федя думал, что она по-прежнему живёт с родителями, и всё будет как раньше: семейный обед, разговоры, шутки. Когда Люба поставила на стол две чашки, он спросил:
– А родители где? В отпуск уехали?
Люба не хотела об этом говорить, сменила тему, а Федя не настаивал. Заваривать чай Люба умела с детства: папа научил. Вот и сейчас она знала: Федя будет пить чашку за чашкой. Сидела напротив, задумчиво ковыряла вилкой ореховый торт, наблюдала. После чая Федя порывался уйти, но она не отпустила. Напомнила, как они готовились к зачёту в последнюю сессию – она тогда перепутала даты и учила экономику энергетики, а Федька позвонил накануне зачёта и попросил объяснить схему газовой турбины. Люба заявила, что турбины они сдают на следующей неделе, и Федя перепугался: за одну ночь ему весь конспект не прочитать, только Люба на такое способна. К счастью, это не он тогда ошибся, а Люба.
Потом стали однокурсников вспоминать. Федя оттаял, смеялся, перебивал. Выпили, конечно. Так он и остался у Любы в тот вечер. А на следующий день и чемодан свой привёз из гостиницы. Она думала – навсегда.
Целый месяц они жили как муж с женой – как Люба себе это представляла. Вместе завтракали, вместе шли пешком до метро, там через две остановки Люба выходила, а Федя ехал дальше. Вечером она возвращалась первой, по пути забегала в магазин у дома, готовила еду. Подолгу ужинали, разговаривали, пили чай – совсем как раньше, в студенческие годы. Смотрели кино, иногда ходили гулять, а иногда просто сидели в интернете, перебрасываясь ссылками.
Как-то раз в выходные поехали в Луна-парк. Федя стрелял по мишеням, выиграл главный приз – огромного плюшевого медведя. Люба смеялась: куда мы его денем, он в дверь не пролезет! Ничего, пролез. Поселился у неё дома. Потом, когда командировка закончилась, Федя уехал в Вологду, а медведь остался. В спальне Люба нашла Федин галстук. Повязала его медведю и стала ждать.
Почему-то ей казалось, что Федя вот-вот вернётся и сделает ей предложение. Ведь ему было так хорошо здесь! Ну какой нормальный мужик добровольно от такого откажется? Люба каждый день писала ему, спрашивала, когда он снова приедет. Сначала он отвечал на все её сообщения. Потом стал пропускать некоторые. А когда Люба намекнула, что она не прочь поговорить о свадьбе, Федя замолчал.
Люба быстро сообразила, что с ним так нельзя. С тех пор она действовала мягче, нежнее. Больше не надоедала Феде, лишь изредка спрашивала, как дела. А чтобы не злиться и не носить всё в себе, она применяла способ, который советовали на одном сайте: писала настоящие письма, на бумаге, чернильной ручкой, своим красивым ровным почерком. И складывала аккуратные прямоугольнички в стол.
Помогло. Федя охотно останавливался у Любы, когда приезжал в командировки. Правда, ненадолго, всего на несколько дней. За это время не удавалось выбрать подходящий момент и заговорить о свадьбе. Поэтому Люба решилась на крайние меры: заказать приворот. Нашла в интернете объявление, списалась, договорилась. Назначили встречу сегодня, в шесть.
