скачать книгу бесплатно
Приехали. А в магазине – ревизия, магазин закрыт. Пошла в столовую, улыбнулась шеф-повару. Помогло. Отдал всю свою канадскую муку, 4.5 кг. И капусту, зелёный лук, укроп, петрушку! Им ревизионная оказия привезла, и он, на радостях от моей улыбки, поделился. Серёжа, тем временем, раздобыл где-то браги. Приехали назад. Все обрадовались браге, похлебали из бидона и сидят, тихо и блаженно улыбаются. Чёрт бы их побрал! Идите-ка мне помогать, без ужина, да ещё и праздничного, останетесь! Берусь за пирожки. Чёрт бы побрал, эту канадскую муку! Совсем не клеится. По полчаса леплю пирожок, и, в результате, в котле он расклеивается, и варенье (запасённое на Печальном) вытекает в масло. Так что, будем есть новое блюдо: жареное варенье из голубики. Зато получился отличный салат: капуста с зелёным луком, петрушкой, подсолнечным маслом и соком брусники.
Из Магадана же Серёжа привез подарки, что нашёл: Толе – справочник по автоматике и книжку о Колыме, Герману – механическую бритву "Турист". Мимоходом между готовкой сочиняем надписи к подаркам. Толе: "Учись у других мыслить, не теряя собственной мысли" и к ней – какой-то высокопарный стих о Колыме. Гере: "Шуми бритвой, Шумов, и не устраивай шумов" (Шумов – это его фамилия, а разносы он устраивает часто).
Стол опять устроили со свечами. Как-то стало тепло и весело. Серёжа на гитаре, оказывается, хорошо играет. Расслабился, и такой весёлый, добрый. Это из-за Исаака: то на Серёже вся ответственность, а он в первый раз начальником, а теперь здесь старший есть. С Германом он, как будто, всё время боялся совершить какой-нибудь промах.
Поём, стараемся под гитару нечто вроде мумбы-юмбы плясать. Гуляли дружно до 3-х утра, потом кое-кто ушёл. Остались мы с Толей, Саша, Исаак, Вера. Сидим поём, уже тихие, лирические песни. 7 часов утра! Ого! Мне ведь сегодня дежурить! Вера, пока мы поём, моет посуду, даёт мне роздышку. Зарядил дождь, хотя тепло. Маршрутов не будет, как кстати!
В 8 мы с Верой идём спать, остальные уже спят. Только стали засыпать – Вера как закричит! К ней в спальник мышь забежала. Вера из спальника выскочила, а мышь не хочет. Забилась в уголок и не шевелится. Мы стоим на моём спальнике. Наконец заглядывают Коля и Витя. Мы объясняем. Невозмутимый Коля с загадочной полуулыбкой мадонны сгребает спальник в охапку, выносит из палатки и, выворачивая наизнанку, одновременно вытряхивает. А вот и она. Замерла, глаза-бусинки бегают, выясняют обстановку, потом шмыг в траву. Упали спать. Вдруг меня кто-то тихонько за ноги постукивает. Открываю глаза – Толя:
– Ты же дежурная, уже 10-15!
– Толечка! Дождь сильный! Маршрутов не будет! Дай поспать чуточку!
В 11 я встаю. Снова пироги, тесто осталось, не пропадать же добру. А потом, после этого веселья – чистить все кастрюли, вёдра, тазы, ножи и крышки!!! Посуду обычно моют ребята, а крышки они к посуде не относят. Да и вода холодная. Так что на них вековая грязь. Давно бы надо вычистить, да руки всё не доходили.
Решили снова делать баню, по инициативе Исаака. Нас с Верой опять переместили к Герману, образцам и продуктам.
Уже 1 час ночи, 2-е сентября. И сегодня – маршруты.
Подъём в 7-00. Маршрут тяжёлый, идём 4-е человека, наша первая группа. Солнышко, тепло. Куртку не беру, чтобы было полегче. Идём в гору, отстаю. Уговариваю себя: только не спеши, не догоняй, сохраняй ритм. Вдруг поднимается ветер, и мгновенно налетает волной холод. Растительности – никакой, камень. Залезли в какую-то канаву, перекусили. Идём дальше. Холод накатывается, как перекати-поле. Видим остатки каких-то двух домиков. Бежим к ним. В одном – пол выложен большим железным листом. Собираем обломки деревяшек вокруг. Разожгли в нём костер. Дым ест глаза, вихрем гуляя в полуразрушенном строении. Зато нет ветра и почти тепло. Вскипятили чай, доели. Ребята пошли собирать камни, я осталась "хранительницей огня", чтобы можно было забежать погреться. Через 20 минут начался дождь, через 30 – сильнее, через 40 – снег, через 45 минут прибежали полуживые ребята. Сохнут, греются. Ветер швыряет охапки снега, ледяной крупы. Добровольцы выскакивают в поисках деревяшек.
Начинаем оглядываться: что же это за строение странное? Почему пол представляет собой огромный железный лист с наклоном? Что это за крючья в стенах, жёлоб по краю наклонной плиты? Во второй комнате, в углу свален какой-то хлам. Ворошим в поисках дерева. Находим железные клещи, прутья. Боже! Мы вспоминаем картины из кинофильмов о войне, сцены фашистских пыток! Нет! Это же бывший рудник, почему нет ни одного дома, только эти два? Осматриваем внимательно уже с направленными мыслями, и находим только новые подтверждения нашей догадке. Несмотря на ледяную крупу и жуткий ветер, выскакиваем на улицу. Никакая сила не заставит нас туда вернуться!
Находим вблизи выщербленный склон горы и забиваемся туда, тесно прижавшись, чтобы уместиться за ничтожный выступ, заслоняющий от ветра. На мне майка и тонкая шерстяная рубашка, ребята в майках и ковбойках, только у Геры – штормовка и тёплый шарф на шее. Я уже приготовилась отказаться от его благодеяния в виде шарфа, но благодеяния не последовало. Ребята изумлённо смотрят на Германа и в недоумении отводят взгляды. Особенно Толя, у него чувство взаимовыручки развито по максимуму. Он открывает рот, но я вовремя успеваю его остановить вопросом:
– Почему же эти два строения остались? Никто не решился притронуться к человеческому (вернее, нечеловеческому) страданию? Или в память и назидание потомкам?
Соображаем, что лагеря здесь появились задолго до войны и фашистского опыта. А может это они у нас перенимали опыт? Страшные мысли: ведь это наш дом, наша страна.
Наконец, снег прекращается, остаётся дождь. Мы совсем закоченели, но надо, всё-таки, собирать образцы, второй раз сюда идти – немыслимо, да и дело к осени, погода не улучшит свои проявления.
Разделились на две группы. Мы с Германом обшариваем соседний склон и распадок. Здесь большая площадь россыпи касситеритов, и нам много работы. Коля и Толя идут в распадок за строениями (слово "дом" здесь невозможно больше произнести). Что там – не знаем, им придётся определяться самим.
Мы постепенно продвигаемся к краю бывшего рудника, работа закончена. Ждём ребят, вжавшись в какое-то заглубление между камнями. Тут Гера снимает шарф и укутывает мою шею. Я сопротивляюсь, я уже обижена, и мне не нужны благодеяния.
– Я не мог видеть, как тебе холодно, ужасно хотел прижать тебя к себе, согреть. Если бы я только дотронулся до тебя… Я бы не удержался.
Господи! Как школьник! Молчу. Я не совсем понимаю, почему надо бояться сделать добро. Особенно в такой ситуации. Думать о том, чтобы кто-нибудь что-нибудь не подумал. Чушь какая-то.
Опять острая ледяная крупа. Ребят не видно, им идти через перевал в этой ледяной пурге. Наконец-то показались на склоне. Подходят, улыбаются радостно и хитро, глядя на мою укутанную шею. Вылезаем из укрытия и направляемся к дому. Колет в лицо льдинками, но всё же к дому идти веселее. Спустились в долину – ветер поменьше, дождь безо льда. Мокрые насквозь. Вот и дорога. Иду впереди. Ноги – автомат, хлюп-хлюп, мысли далеко. Ловлю себя на том, что не хочу никуда идти, хочу лечь и спать, хоть в луже. Усилие: ноги – автомат, хлюп-хлюп. Всё равно хочу спать! Выходим к посёлку на трассе. И . . . наша машина ждёт. Какие молодцы! Скорее в лагерь. В сухое. В тепло печурки.
Поели. Сижу в палатке, потрескивают дрова, дрожит пламя свечи, дождь стучит по палатке, он уже не страшен, только лёгкий ритм убаюкивающей мелодии. Вера подкладывает дрова, что-то напевает, уговаривает спать, не дожидаясь её. Мне завтра надо рано ехать за продуктами в посёлок, километрах в 80 по дороге. Блаженное тепло обволакивает меня сладким сном.
К утру дождь утихает, хотя не проходит совсем, моросит. Все занимаются своими делами. Я с шофёром еду в посёлок. Кто-то идёт в недалёкий маршрут, кого-то мы подвозим вперёд по дороге. В посёлке купили хлеба, конской тушёнки, фасоль в банках, крупу, муку. Вернулись. Сварила ужин из конской тушёнки, она оказалась вкусной. Сижу у костра, жду ребят. Исаак оставался в лагере.
Подсаживается ко мне.
– Веточка! (это он так же, как Вера стал меня так звать) Ты, знаешь, я должен тебе кое-что рассказать.
Мой взгляд заменяет вопрос.
– Ты не женщина Германа. Ты не спишь с ним в одной палатке и вообще работаешь со всеми. Никаких поблажек.
– А почему я должна ею быть? И с чего, вдруг, ты со мной об этом говоришь?
– Я думал о тебе так и должен за это извиниться, хотя ты об этом не знала. Понимаешь, Герман должен был ехать начальником партии. Но тут в наше подразделение перевели Серёжу, и его указали, как желательного начальника. Наш главный мог бы побороться за Германа, но ему это могло дорого обойтись. А тут приходится обидеть Германа, который совсем этого не заслужил, мало того, он предложил этот метод обследования здесь использовать. Тогда мы с главным позвали Германа и попросили пойти нам навстречу. Герман согласился и предложил своих знакомых в качестве рабочих. Ну на тебе, конечно, споткнулись, женщины у нас только геологи ездят, а рабочим . . . Ну в общем, отдел кадров сказал – нет. Тут Герман взвился: "Меня тут что, за младшего дворника держат? Или я и она, или я никуда не поеду. И вообще уйду из института!" Такие выступления, конечно, не приветствуются, но ведь мы чувствуем, что обидели его. Тогда главный и говорит: "Ну, если Герман не может без женщины ехать, так и быть, пусть берёт её." Вот так всё и решилось.
– Ничего себе – вывод! Теперь мне понятно, почему ты так на меня смотрел при нашем первом знакомстве! (и почему Герман боится хоть что-нибудь проявить, даже простую человеческую доброту, подумала я про себя). И вообще понятно, какому стечению обстоятельств мы обязаны этой поездкой. Хотя мне не кажется, что кто-то об этом жалеет.
– Да что ты! Такой группы у нас никогда и не было. У вас ни склок, ни скандалов, ни претензий. И уж не драк, что при долгих полевых работах часто бывает. Я у вас тут отогреваюсь, какая-то тёплая обстановка, и разговоры у костра, и песни, и мата нет. Ты не обижаешься на меня? Мне это важно.
Я только улыбнулась, а он радостно засмеялся, побежал искать мне нечто мало-мальски похожее на цветок, принёс веточку с красными листьями.
Начали собираться ребята. Пора ужинать и спать. Работа здесь окончена. Завтра весь день приводим в порядок все записи, пакуем образцы. Послезавтра – новый переезд. В Омсукчан. Как и думали, 5-го сентября, день рождения Германа, проведём в дороге.
Утром собираемся, грузим на машину всё, включая печурки. Выезжаем на дорогу, едем в сторону океана. Примерно 180 километров по дороге. Дорога поднимается выше и выше.
Омсукчанский хребет. Места вокруг явно суровеют. Лиственничные леса редеют, огромные площади горелого леса. Тёмно-зелёные пятна кедровника сменяются зелёно-коричневой массой берёзового стланика. Вскоре пейзаж очищается от излишеств. Вокруг только коричнево-серый, переходящий в синеву камень. И сопки, сопки, сопки:
. . . "Аллах на шайтана был шибко зол . . ."
Чуть в стороне от дороги одинокий обелиск, почти сливается с окружающими камнями. На обелиске дата – 14 июля, это тот самый геолог, о котором говорил Герман. Да, здесь попасть летом в снегопад – даже костёр не из чего разжечь, ни одной палки.
Машина пыхтит, ползёт с натугой. Когда же кончится этот бесконечный тягун. Мы клюем носом, воздух сильно разрежен и вокруг утомительное серое однообразие. А как там шофёр? Его пытается разговорить Серёжа. Наконец, мы на перевале, машина останавливается. Выходим передохнуть. Мы с Верой идём налево от машины, ребята – направо. Дальше дорога чуть спускается и долго идёт по хребтику сросшихся сопок. Наконец – Омсукчан. В городе почти не задерживаемся. Отъезжаем к северу, на берег ручья, рядом с бывшим рудником Хатарен у ручья с тем же названием. Отсюда около 100 км до океана.
Очень симпатичная поляна в кедровом перелеске на мысу, образуемом ручьём. Ручей довольно широкий, неглубокий, вода переливается на камешках и перекатах. Такой уютный уголок для пикника, на первый взгляд. А на второй – осень уже завладела лесом, а это значит, нам придётся круто.
Мы с Верой снова в нашей палатке с печуркой.
6 августа. День, как обычно, начинается с разведывательного обзора. У нас сейчас уже 4-е геолога, включая Исаака. Поэтому даже техники остаются в лагере. Ребята заготавливают дрова, мы с Верой идём на ручей помыться – постираться. Геологи уходят из цивилизации надолго и приучились обеспечивать себя элементами, приближающимися к местному комфорту. Стол, баня, печурки – тому пример. А здесь ребята кипятят в ведре воду и подносят к ручью: вода в ручье холодная, да и погода нежаркая, так что в тазике разводим тёплую воду, а в ручей прыгаем ополоснуться.
Выяснилось, что работы здесь меньше, чем рассчитывали. Так что сегодня идём в маршруты, а завтра несколько человек поедут на машине к океану. Там посёлок, и тоже намеченная точка для обследования. Геологи проведут обзорную разведку, а другие посмотрят в посёлке продукты, где должна быть красная икра.
С икрой всё определилось очень быстро и здорово. Купили очень недорого несколько литровых банок со слабосолёной, нежнейшей икрой – быстрый засол, не для хранения. Купили немного хлеба, масла сливочного (!), картофеля, капусты. Целое состояние, продуктовое, конечно. Ждём Германа и Исаака. Приходят. Работы здесь мало. Поехали в лагерь. Опять дождь со снегом. Хорошо поели, полакомились красной икрой (ели, действительно, ложками, хлеба мало).
Устроили совет. Исаак 15-го должен возвращаться. Решаем, что часть из нас тоже должна уехать. Работы очень мало. Денег – тоже, продукты совсем на исходе. Маленькая печурка не может обеспечить тепло в большой шатровой палатке с одиноким Германом, его надо переселить вместе с кем-нибудь в обычную палатку, а палатки – сдвоить, т.е. одной палаткой накрыть другую, чтобы лучше держалось тепло. К тому же, можно захватить уже собранные образцы. Исаак постарается организовать в Магадане помол и дозировку каждой пробы, чтобы уменьшить объём и вес перевозимого самолётом груза. Тогда к окончанию работ уже что-то будет сделано. Остающиеся быстро закончат полевые работы и потом некоторое время пробудут в Магадане, будут обрабатывать образцы.
Решили, уезжаю я (как раз, и с аспирантурой разберусь), Толя (Вите важнее ещё деньги заработать, он останется), и Саша (они с Колей жребий кинули). Остается 5 человек. Вера тоже могла уехать, но у неё свои планы на Серёжу образовались, и она решила не отходить от него далеко. После такого решения стало всем грустно: всё-таки мы очень сблизились, и уж несколько пудов соли, точно, съели. Поели икры (вместо соли), погрели воду, помылись уже в темноте и залезли в тёплые палатки. Так нам грустно с Верой стало. Мы две женщины, со своими проблемами и заботами поддерживали друг друга.
– Веточка, мне будет нехватать тебя. Хорошо, что ты была здесь. Легче переносить все тяготы, когда есть рядом свой человек, женщина. А сначала Серёжа был недоволен, злился и на причуды Германа, и на потакание им начальства. Но потом всё поменялось. Как хорошо, что тебя взяли. И, вообще, вас. У нас не было такого поля. Ну, давай спать, ещё несколько дней у нас есть.
– Я, конечно понимаю, что сунулась в авантюру. Но я ничуть не жалею. Я рада, что побывала здесь и с вами. Да, пора спать. Спокойной ночи.
И мы, одновременно вспомнив о мышке, рассмеялись: наши мысли стали общими. Я закуталась в спальный мешок, прижала руки к груди – не жарко. Но что это? Под ладошкой я почувствовала твёрдый шарик. Как фасолинка. Это на груди. Хорошие дела! Ну, да не здесь же разбираться. Потом.
Всё как обычно, только очень быстро бежала осень. Лиственницы пожелтели. Снегопады всё учащались, ветер с дождём вообще прочно поселились. В лагере стали оставаться по 2 – 3 человека, чтобы получше обеспечить тепло и помощь возвращающимся: протапливать все печурки, заготавливать и просушивать дрова для костра, поддерживать костёр, чтобы с едой задержек не было, и вода горячая всегда была.
13-го рано утром мы выезжаем в Магадан. Переночевали в гостинице, она явно опустела, сезон гостей здесь закончился. Исаак оформил нам билеты, отметил командировки.
Рано утром 15-го сентября снова садимся в самолёт.
В самолёте складываются строки прощания с Колымой:
Гитары переборы,
Моторов гуд,
Дороги, дороги,
Дороги зовут.
Московские туристы,
Куда вас занесло?
Километры – тысячи,
Чужое ремесло.
Накрапывает дождик –
Словом – Магадан.
Дороги, бездорожья –
Словом – Колыма.
Гроздья голубики
Пурга заметает.
Молодою лиственницей
Вышки зарастают.
Кости человечьи,
Оскал зубов . . .
Забытые навечно
Встают из гробов
Московские туристы,
Смотрите в черепа:
Пустые глазницы –
Чужая судьба.
Вершины редколесные
Убегают в сон . . .
Жизнь продолжается –
Таков закон.
Эпизодом – лето,
Вечностью – зима,
Солнце светит редко,
Словом – КОЛЫМА
Снова под нами уже вся заснеженная Якутия, Новосибирск, Москва. Дома.
Колымская эпопея закончена. Кроме собственной памяти, у меня дневник, 3-и фотоплёнки цветных слайдов, 2-е чёрно-белые, обычные, и несколько камней.
С аэродрома звоню маме. Мама ахает от неожиданности и собирается ехать ко мне, купить что-нибудь вкусненькое поесть. Еду домой. Скорее в ванну, в чистую кухню, уютное кресло, к любимым книгам, в чистую постель.
Приехала мама, соскучилась, всматривается: такая же? Уставшая? Посвежевшая, повзрослевшая? Сегодня – да. А завтра? Послезавтра, в субботу, к папе, в больницу, снова наваливается боль и горе.
19-е сентября, понедельник. Выхожу на работу, Толя тоже. Все сбегаются смотреть на нас, как на дикарей. Серёжа между всеми глазеющими поясняет мне ситуацию с аспирантурой, куда я вроде бы не собиралась. Он от моего имени подал заявление, поскольку срок был до 15 сентября, мне надо срочно поставить свою подпись, они так согласились. Мы просим всех подождать, пока будут готовы слайды, и я бегу в аспирантуру выяснить ситуацию.
Экзамены по диалектическому материализму я сдавала несколько лет назад, за компанию с сотрудниками, на всякий случай. Занятия по английскому языку у нас в институте были организованы в конце предыдущего года для внедрения нового метода "изучение во сне". Поскольку я уже стала основательно подзабывать язык, мне стало жаль терять прежде хорошую подготовку. Я пошла на эти курсы, благо, что они проходили в рабочее время, с утра, по 7 – 8 человек в группе.
Несколько раз в неделю – сон в специально оборудованных комнатах с нашёптыванием английских слов и выражений при засыпании и просыпании. Как всегда всё делалось в советской интерпретации иностранного метода: кровати стояли впритык друг к другу, была зима и те, кто утыкался головой в подоконник, не позволяли открывать окно, духота была страшная. Магнитофон советского производства и запредельного года выпуска хрипел, срывался с шёпота на крик, трещал, как рушащийся дом, или умолкал вовсе. В общем, с методом всё было ясно, но, главное, это занятия с преподавателем в небольшой группе. Ну и, потом, в начале марта – экзамен. Принимать его пригласили ведущих преподавателей ВУЗ-ов, и среди них оказался мой Станкиновский преподаватель, заведующий кафедрой. "Откуда Вы так хорошо знаете язык, у кого занимались?" – спросил он. Что же я могла сказать, кроме как: "У Вас". Хотя на самом деле, заслуга была моей школьной учительницы, Елены Захаровны Вольфкович. Но об этом в другом месте рассказа. После такой наглой лести он, конечно, расплылся от удовольствия, хотя отличная оценка уже была проставлена.
Я прихожу к секретарю аспирантуры. Она обрадовалась и говорит, что они только и мечтают, чтобы я соизволила, и характеристики у руководства отдела уже получены, и экзамен по довольно специфичному тогда предмету: автоматизация производственных процессов, состоится 4-го октября. Да, я, наконец, задумалась. А почему бы нет? Дневным аспирантам платят стипендию. Тема диссертации выбирается по теме моей же работы в институте и, как правило, я здесь же оформляюсь работать "на полставки", чтобы по нормам бюрократии с меня формально могли бы спрашивать работу, а мои подписи на служебных документах были действительны. Стипендия – 100 рублей, полставки младшего научного сотрудника – 49 рублей, и с этих выплат налог не берётся, т.е. чистые 149 рублей. Моя нынешняя зарплата старшего инженера – 135 рублей, минус 14 процентов налогов, вместе с профсоюзными.
Пошла к своему любимому завлабу и старшему другу, Купцову Александру Лавровичу. Мы в это время занимались проектированием, точнее уже сборкой, автоматической линии с программным управлением. Мы разрабатывали техпроцесс, задания на станки, реализующие этот техпроцесс, систему управления линией ("линия" – это старое, привычное тогда название, на самом деле речь шла об участке станков), включая подготовку программ для станков с ЧПУ, и систему транспортировки и загрузки-выгрузки деталей. Александр Лаврович мне и говорит:
– С финансированием – проблемы, его прекращают. Нам бы только успеть собрать и, хотя бы кое-какие испытания провести, чтобы работа задаром не пропала. Так что самое время тебе в аспирантуру идти, ну покрутишься на линии в своё аспирантское время немного. Да, кстати, Одесса (завод фрезерных станков) сделала станок и его надо принимать до конца 3-его квартала. Это значит, вам с Толей надо на днях туда ехать, ты по механике, он по электрике.
Надо сказать, что ручеёк финансирования уже давно иссякал, и нас уже перевели на другую работу, а эта была как бы "хобби". Но за станок деньги были заплачены, и его надо принимать, иначе у завода будет невыполнение плана. Значит, неделя перед экзаменами будет командировкой. Да уж! Не считая того, что за три месяца я, мягко говоря, несколько отвлеклась от технических и технологических проблем, надо сходу войти в технические требования и чужую конструкцию станка. Да ещё между делом подготовиться к экзамену на степень "кандидат наук" (мы сдавали сразу кандидатские экзамены, которые засчитывались и как вступительные: как бы ни было трудно, лучше один экзамен, чем два). Ну что ж, взяла чертежи станка, присланные заводом, программу спецпредмета и несколько книг к ней.
22-го сентября мне исполнилось 29 лет. Отметили вдвоём с мамой. Захотелось побыть вдвоём, в моей кочевой в этом году жизни нам это редко удавалось. Магадан – Омсукчан, Одесса – Измаил. Почти крайние точки страны. Летаю из края в край. Моя мама! Сколько же ты переживала, не зная почти, где и как твоя дочь и зная, где и как безнадёжно угасает твой муж! Как же трудно тебе вот так отпускать меня в неизвестность, и никогда не препятствовать моим странствиям! Я присаживаюсь рядышком, прижимаюсь к её плечу. Нам не нужны слова, мы все понимаем друг о друге, и мы всегда рядом, даже если далеко. И сейчас нам никто не нужен, мы хотим вот так, почти молча, поговорить друг с другом.
Толя взял билеты на самолёт Москва – Одесса на 25-е сентября и обратные только на 2-е, воскресенье, на вечер, других не было.
Предвечерняя Одесса встретила нас мягким, обволакивающе ласковым теплом. Надо искать ночлег. В гостинице возмутились нашей наглостью: хотим в гостиницу! В растерянности мы вышли на улицу, никаких знакомых и родных в этом городе у нас нет. Завод не работает. Тут подходит шустрая бабуля:
– Вам переночевать? Могу устроить у меня. Чистенько, хорошо и недорого. Пойдёмте.
Пошли. Деревянная развалюха. Живёт бабуля с семьёй. Выясняется, что кроватей у неё нет, спать она нам постелет на полу в кухне. Утром сын встаёт на работу, так что в 6 утра – подъём. Хитро посмотрев, она добавила, что документов она с нас не спрашивает. Она имеет в виду документ о праве нашего совместного проживания, т.е. свидетельство о браке. Да, хорошо, что мы с Толей закалены "совместным проживанием" на Колыме! Ну а после того, как пережила "женщину Германа", я уже не реагирую на подобные взгляды. Выхода у нас нет: на дворе темнота, хоть глаз выколи, куда нам идти? Бабуля стелет на полу нечто вроде большой подстилки. Хорошо хоть даёт две подушки и сомнительной чистоты два одеяла (она попыталась сначала отделаться одним, но нашему терпению, несмотря ни на что, приходил конец!). Ещё не опомнившиеся от других дорог, мы сваливаемся на пол, проваливаемся в сон. Очень быстро, однако, я просыпаюсь от ощущения укуса. Смахиваю с себя какое-то насекомое (темно, и Толю боюсь разбудить), но не тут то было: за первым укусом следуют другие. Погрузившись в борьбу, замечаю, что Толя занят тем же. Обмениваемся впечатлениями, пытаемся спать в борьбе. Глубокая ночь. Зажигаем свет. Что это? Кажется клопы (мы с ними раньше, конечно дела не имели, но где-то видели). Вскакиваем, нет, невозможно! Гасим свет, выскакиваем во двор и садимся на завалинку. Так и сидим до рассвета. С рассветом бежим из "приюта", заплатив, тем не менее, деньги за ночлег – наша "нежность" – наши проблемы!
