скачать книгу бесплатно
На прощанье оставляем адрес свой.
Мы уходим далеко от берегов …
Мурманск, 198, «Ушаков».
Новый порт – место нашей выгрузки, мы так и не увидели. Я хотел сказать, что мы стояли далеко от него, на рейде. Кругом была вода. Хотя река Обь и называется рекой, но она – Сибирская река. А в Сибири всё бескрайнее: и просторы, и леса, и реки. Берега Обской губы скрывал туман. Из этого тумана к нам подошёл плавучий кран и большая самоходная баржа, на которую и стали перегружать привезённые нами трубы. Выгрузка много времени не занимала. Загруженная баржа уходила по направлению к берегу, а на её место вставала под погрузку следующая. Утром мы уже расставались с нашими коллегами, обмениваясь по УКВ-радиостанции тёплыми словами пожеланий. Долгие прощальные гудки всполошили сидящих на воде чаек, и вот уже всё накрыла туманная дымка.
Мы уходили в Дудинку. Это крупный порт на реке Енисей. Хотя он и расположен на реке, но его по праву называют «портом пяти морей». Дудинка является одновременно и морским, и речным портом. Сюда из Норильска проложена железная дорога, по которой перевозятся различные грузы, включая продукцию Норильского горно-металлургического комбината. Порт Дудинка зимой замерзает. Температура воздуха здесь опускается в зимние месяцы за минус 30 градусов, а летом едва достигает плюс двадцати. Когда лёд на Енисее встаёт так, что может выдержать вес автомобиля с грузом, то по нему прокладывают «зимник» – автомобильную дорогу, связывающую между собой два берега. Караваны грузовиков пересекают Енисей в обе стороны. Весна приходит сюда поздно. Вода в Енисее поднимается на 14 метров. Портовые причалы и подъездные пути оказываются затопленными. Поэтому весь город стоит на возвышенности, выше отметки в 20 метров от уровня реки. Паводок достигает своего максимума в июне, а к июлю вода спадает. Портовая техника возвращается на причалы, и порт оживает. Суда швартуются у причалов и заполняют портовый рейд. Вот в этот замечательный заполярный порт Дудинка и предстояло нам идти.
Про Российские реки говорят уважительно: «Волга-матушка, а Енисей – батюшка!» Это действительно так! Рек такой ширины в Европе просто нет! Широка Волга, и впадает она в Каспийское море. А Енисей необъятен, и впадает он в Северный Ледовитый океан, в ту его часть, которая называется Карское море. Вот он – Сибирский размах! Пройдя между островом Олений и островом Сибирякова, мы вошли в устье Енисея. Но берегов реки так и не увидели, настолько она была широка! Мы шли вперёд, как по морю. За нами и впереди нас были видны другие суда. Можно было наблюдать очень интересный оптический эффект, когда судно, находясь на горизонте в пределах видимости, вдруг как-бы поднималось над водной поверхностью и парило в воздухе. Это нагретые воздушные слои, поднимаясь над водой, создавали эффект миража. Так иногда выглядят автомобили на прямых участках разогретых солнцем асфальтовых магистралей. Продвигаясь выше по реке, мы увидели один из её берегов, второго пока так и не было видно. Ребята из команды, которые бывали здесь уже много раз, рассказывали, что в Енисее водится очень много разной рыбы. Особо славится «арктический голец». Он относится к семейству лососёвых, и достигает веса до 17 килограммов! Бывало, что местное население (ненцы, энцы и др.) предлагали обменять гольца на водку и курево, стоя в своих лодках и держа на руках огромных рыбин. Но большие суда не останавливались, спеша быстрее встать к причалам Дудинки. Так как болтаться на рейде в ожидании загрузки было самым бесполезным и унылым занятием для моряков. Ещё одной рыбной достопримечательностью была ряпушка. Эта небольшая, но очень вкусная рыбка, напоминала ленинградскую корюшку, но была более «мясистой». Зимой и ранней весной в Дудинку из Норильска специально приезжают рыбаки-любители подлёдного лова, чтобы наловить ряпушки вволю. Надо сказать, что до тех пор, пока у причалов Дудинки суда не начали швартоваться в холодный период года с помощью ледоколов, такого рыбацкого ажиотажа здесь не было. Лёд был очень толстый, и бурить в нём лунки без надежды на успех рыбакам было лениво. Но, как-то раз, одному из пароходов понадобилось произвести осмотр подводной части корпуса. Приглашённый с ледокола водолаз (на ледоколах есть штатные матросы-водолазы) спустился под воду и сообщил, что работать не может – ничего не видно. Его спросили – может быть, фонарь не работает? Он ответил, что работает. Просто вокруг столько рыбы, что она всё заслоняет собой, когда лезет на свет! С тех пор народ и узнал, что в это время года здесь идёт ряпушка. И началось! Люди приезжали с палатками, продовольствием и снастями. Рыбы хватало на всех. Её даже начали заготавливать в промышленных масштабах. Ряпушку вылавливали в большом количестве и сдавали на перерабатывающее предприятие. Там её засаливали, как селёдку, а потом продавали в Дудинке в пластмассовых банках. Бутерброд, состоящий из куска чёрного хлеба, намазанного сливочным маслом и ломтиком соленой ряпушки сверху, был лучшей закуской под водочку! Поэтому все ждали схода на берег, чтобы затариться и тем, и другим и достойно отметить приход в «порт пяти морей!» Существует даже поговорка: «Лучший кабак – это пароход!» Распивать спиртные напитки на судне, было категорически запрещено. Но оставаться трезвым после месяца плавания никто из моряков не собирался. Втихаря пили все, включая капитана и первого помощника. Как говорят в Украине: «Якщо людина не п'е, вона або хвора, або падлюка!" В переводе великого русского писателя А. П. Чехова это звучало так: «Если человек не пьет и не курит, то поневоле задумываешься – а не сволочь ли он?" Мнение классика русской литературы мы очень уважали, поэтому трезвыми во время стоянки судна в Дудинке были только вахтенные и все остальные члены экипажа исключительно в рабочее время. Время же отдыха экипаж посвящал посещению местных ресторанов. А когда лишние деньги заканчивались, то все продолжали изучать классиков уже в каютах родного судна. «Тёплые компании» вели задушевные беседы под водочку с ряпушкой почти в каждой каюте, иногда перемещаясь на соседние пароходы. Которые были в своём большинстве однотипными и все относились к Мурманскому морскому пароходству. Здесь все знали друг друга по совместной работе или были выпускниками одних и тех же морских учебных заведений. Поэтому гостям были рады на любом судне, где обязательно можно было встретить или друга, или знакомого. А встреча друзей «на сухую» у моряков всегда считалась моветоном!
Во время одной из таких стоянок, у нас пропал доктор! Судовой врач, командированный отделом здравоохранения пароходства от бассейновой поликлиники, обычно не был постоянным членом экипажа. Поэтому он мог сделать несколько рейсов на судне, а потом продолжать свою врачебную практику в медицинских учреждениях города Мурманска. На судне люди редко болеют – им болеть некогда. Им работать надо! Поэтому судовой врач располагает достаточным количеством свободного времени и слоняется по судну в поисках собеседника или потенциального пациента. На стоянке он активно поддерживает экипаж в проведении профилактики дезинфекции организма спиртосодержащими препаратами. В описываемом случае наш судовой врач принимал участие в дружеском застолье в одной из кают. Когда спиртное закончилось, ему выпало по жребию идти за дополнительным «горючим». Надо сказать, что в то время не вся территория порта была огорожена забором. Поэтому дойти до магазина, торгующего алкоголем, можно было напрямую, сократив путь. Наш «милый доктор» купил два «пузыря» и возвращался на судно. Но поскольку он был в состоянии «лёгкого алкогольного опьянения», то перепутал судно с таким же, как наше, «братом-близнецом» и поднялся на борт соседнего парохода. Найдя на нём совершенно такую же каюту, где отдыхала такая же нетрезвая компания, как и та, которая послала его за «добавкой», он был восторженно встречен присутствующими и, не почувствовав никакой разницы в окружающей обстановке, продолжил участие в текущем мероприятии. После чего, тут же и уснул. Поскольку миграция людей между каютами и пароходами продолжалась в продолжение всего времени стоянки судна, то наличие спящих гостей в каютах у ещё бодрствующих членов экипажа было делом привычным. Одни гости уходили, другие приходили. Тем, кто просыпался – наливали и предлагали выпить. Проснувшийся охотно отзывался на предложение и, приняв «на грудь» очередную порцию алкоголя, тут же засыпал снова. Так было и с нашим доктором. Когда он не появился на завтраке, а потом обеде и ужине, то сначала никто не поднимал тревоги. Мало ли, как отдыхает человек! На второй день вроде бы вспомнили, что доктора давно не видно. Но из милиции сигналов не было, решили пока панику не поднимать. На третий день с соседнего парохода пришёл посыльный. Спрашивал – не пропадал ли у нас кто-нибудь? А то, какой-то товарищ у них в каюте спит. Как проснётся – просит налить, а потом опять вырубается. Мы сразу заподозрили, что тут без нашего доктора не обошлось. «Группа поддержки» отправилась на соседнее судно и вернула тело нашего эскулапа в лоно родного парохода. Наш экипаж опять был в полном составе.
Случаев, происходивших с моряками в Дудинке, было много. Весёлых и не очень. Вот, например, стояли мы на рейде. Наша очередь вставать под загрузку обещала быть не скоро, и экипаж, после трудового дня, уезжал отдыхать на берег на рейдовом катере. Я коротал время на ходовом мостике в компании моего друга третьего помощника капитана. Его вахта через два часа заканчивалась. Мы болтали о жизни, следили за окружающей обстановкой, которая всё больше поглощалась вечерними сумерками и туманом. Я периодически отлучался в радиорубку, чтобы принять различные циркуляры от пароходства и послушать повестку: нет ли радиограмм в наш адрес? Подошёл последний рейдовый катер. Четвёртый помощник, который должен был сменить третьего штурмана на вахте, на этом катере не прибыл. До конца вахты оставался час, и шансов у третьего помощника смениться вовремя с вахты оставалось всё меньше, а сменить самого себя и отстоять ещё одну вахту «за того парня», который сейчас находился на берегу, становилось всё больше. Четвёртый помощник совсем недавно окончил «Макаровку» (ЛВИМУ им. Адмирала С.О. Макарова), нормальный, вроде бы, парень, косяков и залётов не имел. И, вот, такой казус! Непорядок! Третий штурман тоже был нормальным парнем, но уже начинал немного нервничать и вспоминать своего сменщика «добрым тихим словом». Количество этих слов и крепость выражений с течением времени всё больше увеличивалось, пока за двадцать минут до конца вахты вдруг не раздался сигнальный гудок, и из тумана на нас стало надвигаться что-то чёрное и бесформенное, но всё же обозначенное бортовыми сигнальными огнями. К нашему борту подошёл огромный плавучий кран! Вахтенный матрос принял с него швартовый конец, и с крана к нам на борт перебрался четвёртый помощник. Он был в состоянии далеком от понятия «не трезвый». Состояние его, скорее всего, можно было описать так: «чудом держащийся на ногах». Помахав на прощание капитану плавкрана, четвёртый помощник сумел подняться на мостик и, счастливо улыбаясь, доложил третьему, что готов заступить на вахту. Третий помощник оценил «шутку юмора» и, бережно «взяв под локоток» четвёртого штурмана, стал втолковывать своему сменщику, как за оставшиеся пятнадцать минут привести себя в чувство посредством холодного душа и завалявшейся у него таблетки «антиполицай». Четвёртый помощник внимательно выслушал все эти отеческие наставления и, развернувшись на месте на подкашивающихся ногах, отправился приводить себя в порядок. Через пятнадцать минут он стоял на капитанском мостике в отглаженной морской форме при белой рубашке и галстуке, в фуражке с «крабом», совершенно трезвый, но с красными, как у кролика глазами. Третий помощник оглядел его оценивающим взглядом, задал пару вопросов и, убедившись, что сменщик способен выражать свои мысли членораздельно и выполнять свои служебные обязанности с надлежащей ответственностью, сдал ему вахту, обещая заглядывать на мостик и проверять его состояние. Четвёртый помощник бодро кивнул и, проводив взглядом удаляющегося третьего штурмана, расслабленно выдохнул, после чего направился к кофеварке, чтобы взбодрить себя и меня свежезаваренным кофе. За чашечкой этого приятного напитка он рассказал мне, что опоздал на катер совсем немного. А экипаж плавкрана любезно согласился подбросить его до нашего судна всего лишь за «два пузыря». Остальное я видел. Вот так в очередной раз подтвердилась морская поговорка: «ребята пьют, но дело знают!»
В другой раз за чашечкой кофе на мостике мне рассказывал свою историю уже третий штурман, который пропал в Дудинке на сутки. Он чётко помнил, что входил в местный ресторан в сопровождении своего друга, тоже члена нашего экипажа. Потом шёл провал в памяти. А следующие воспоминание было таким: он собирает в тундре морошку в компании смутно знакомой женщины и её сына школьного возраста. В конечном итоге, наше судно не потеряло в Дудинке ни одного своего члена экипажа и достойно выполнило производственное задание, порученное нам руководством пароходства.
С героем следующей истории я в последствие познакомился лично. Он тоже был выпускником ЛМУ ММФ и потом даже моим начальником радиостанции. В то время, когда случилась с ним эта история, он ещё не был женат. Так вот Дудинка – город портовый, а в портовых городах всегда есть всё, что нужно морякам. Про выпивку мы уже говорили. Такого ассортимента алкогольных напитков, как в магазинах Дудинки, я до этого не встречал нигде. Огромное количество разнообразных водок, коньячных изделий, вин от любых производителей, ликёров, настоек и т.д. и т.п. Даже питьевой 95 градусный этиловый спирт в полулитровых бутылках здесь продавался! Такое изобилие я видел впервые, поэтому купил несколько особенно понравившихся мне экземпляров для домашней коллекции. Мне даже удалось доставить их в Ленинград в целости и сохранности, чтобы мой домашний бар был на надлежащем уровне! Но вернёмся к начатой истории. Дудинка – город по столичным меркам небольшой. Здесь ценится всё потому, что всё сюда приходится завозить. И только люди приезжают сюда сами. Поэтому каждого нового человека в городе видно сразу. Когда я впервые вышел погулять в город с другими членами нашего экипажа, то увидел пятиэтажки, стоящие на сваях, забитых в вечную мерзлоту, окна с тройными рамами, ресторан «Арктика» в центре города в окружении многоэтажек. Огромный портрет раскосого портовика в морской фуражке, дополненный надписью «Дудинка 300 лет», украшал стену пятиэтажки.
Торговый центр со скучающими продавщицами и стайки девушек или женщин, нарезающих круги на пространстве от территории порта до ресторана. Здесь они могли встретиться с моряками, чтобы потом в их сопровождении очутиться в ресторане. А дальше уж «как карта ляжет!»
Надо сказать, что народ здесь живёт закалённый. Когда в Дудинке дуют студёные зимние ветры, город заносит снегом, а температура опускается за отметку минус тридцать градусов, то люди выходят на улицу только по необходимости. Но когда температура повышается до минус пятнадцати, то считается, что это уже практически весна! И тогда женщины уже могут позволить себе ходить без шапок или расстегнуть полушубки, чтобы пощеголять перед мужчинами летними платьицами под ними. Для того чтобы даму заметили и пригласили в ресторан – все средства хороши! Поэтому дамы здесь чётко знают, чего они хотят для себя и прилагают все усилия, чтобы достичь своих целей. Моряки приходят и уходят, а женщинам здесь жить! Поэтому вопрос «кто кого снимает?» – довольно риторический. Бывало, что перед заходом в Дудинку, члены экипажа приносили нам в радиорубку множество радиограмм для отправки с теплыми словами любви и ожидания скорой встречи в «порту пяти морей». Кое-кто из моряков даже официально завёл здесь семью. Наш электромеханик, например, из Мурманска следовал в отпуск в Дудинку к проживающей там своей семье. Во время рейса он и его сменщик занимали одну каюту, поскольку считалось, что смена будет произведена в порту назначения. Этим убивали двух зайцев сразу: сменщик официально находился в командировке и следовал бесплатно за счёт пароходства к месту назначения, а действующий электромеханик не тратился на дорогу к месту проведения своего очередного отпуска. Заодно они не торопясь передавали дела друг другу. И все были счастливы! Так вот, герой моего рассказа был в то время вторым радистом на одном из судов Мурманского морского пароходства. Он был холост, и вместе с другом посетил ресторан «Арктика», где они познакомились с местными девушками. Знакомство решили продолжить у девушек дома. Жили девушки на последнем этаже девятиэтажки. Стояла ранняя заполярная весна, когда весь город ещё был завален снегом. Всё складывалось прекрасно до тех пор, пока в квартиру не ворвались местные ухажёры этих самых девушек, оказавшиеся портовыми лоцманами. Разборка речников с моряками переросла в драку, а драка – в поножовщину. В результате одного из моряков зарезали, а второй предпочёл выпрыгнуть в окно. Пролетев все девять этажей, он приземлился на спину в огромный сугроб, находящийся под домом. В результате чего остался жив, но получил перелом позвоночника. Местные врачи оказались на высоте и смогли вернуть человеку возможность ходить. Длительное лечение и молодой организм совершили чудо, и последствия для нашего героя оказались минимальными, выражаясь лишь в радикулитных болях при изменениях погодных условий. Что не помешало нашему герою продолжить работу на судах пароходства и даже стать начальником радиостанции. Эту историю я услышал от других людей, гораздо раньше, чем мы познакомились. А потом при первой моей встрече с новым начальником радиостанции к нам подошёл первый помощник капитана, который давно уже знал его по прошлой работе. В их дружеском разговоре между собой прозвучала странная фраза, что теперь в увольнение на берег моему начальнику всегда следует брать с собой парашют. Тогда я не понял этой шутки, а при дальнейшем нашем общении, уже без первого помощника, я рассказал начальнику эту услышанную мною от кого-то историю с полётом в сугроб, как морскую байку. Во время моего рассказа начальник сидел странно потупив голову. А потом убил меня фразой, что это не байка. И что всё это произошло лично с ним. Вот тут уже я обалдел! Поскольку в моей голове всё выстроилось в одну логическую цепочку: и сказочный рассказ о невероятных похождениях с относительно счастливым концом, и слова «помпея» про парашют, и реакция начальника на мой рассказ. Я сидел в одной каюте с человеком-легендой и мог до него дотронуться, чтобы окончательно убедиться в том, что это не сказка! Вот такая она, Жизнь! На флоте, как в большой деревне – все всё про всех знают, это правда! Но правда уж очень похожая на вымысел! И, тем не менее, это – правда!
А с дудинскими врачами мне пришлось познакомиться лично. Как-то раз, во время очередного летнего рейса на Дудинку, мы стояли на рейде Дудинского порта в ожидании очереди на загрузку. День был солнечный, и это радовало, поскольку накануне два дня подряд шёл надоедливый дождь. А тут понадобилось проверить судовую трансляцию. Начальник радиостанции отправил меня на нос судна, чтобы я сказал что-нибудь в микрофон с коммутационного устройства, расположенного на баке. Я выполнил задание и уже возвращался обратно. Дул весьма бодрящий, не смотря на лето, речной ветерок, а я был легкомысленно одет в рубашку, поэтому, спеша добраться до тёплой надстройки, решил слегка пробежаться по палубе вдоль грузовых трюмов. Этого делать было категорически нельзя! Так как палуба была мокрой, а на ногах у меня была обувь с резиновой подошвой. Во время бега моя правая нога поскользнулась на мокрой палубе, и я со всей дури наступил подвернувшейся стопой. Боль была дикая! Я не упал, а проковылял ещё пару метров до полной остановки, понимая, что даже шага теперь сделать не могу. Задрав штанину на правой ноге, я с ужасом наблюдал, как на моих глазах голеностопный сустав раздувается до размеров небольшого футбольного мяча! Те, кто наблюдал за мной с ходового мостика, сразу же послали мне подмогу. С помощью вахтенного матроса я смог доковылять до каюты. Судовой врач осмотрел мою ногу, подозревая перелом, а старпом вызвал по УКВ-радиостанции скорую помощь и рейдовый катер. Уже через полчаса меня везла в местную поликлинику машина скорой помощи с включёнными мигалками, заливисто оглашая окрестности звуками сирены. Сопровождающий меня матрос помог мне добраться до кабинета дежурного врача. Входить в кабинет нужно было в медицинских бахилах и без верхней одежды. И то и другое должно было находиться в гардеробе поликлиники, который по случаю летнего времени не работал. Поэтому мы завалились в кабинет врача во всей красе своего заграничного «прикида», чем вызвали зависть, явно читаемую в глазах местной докторши, и её огромное желание поставить наглых «пришельцев» на место. Нам было заявлено, что в верхней одежде нас не примут. На вопрос: «Где её оставить, если гардероб не работает?», докторша предложила нам оставить наши дорогущие по здешним меркам куртки в коридоре. Мы усомнились в их дальнейшей сохранности, на что нам было заявлено, что здесь может находиться лишь пострадавший, а сопровождающий может посторожить вещи в коридоре. Так мы и сделали. Врачиха, постепенно остывая от произошедшей склоки, бубнила под нос, что мы, прибывшие из большого, почти столичного города Мурманска, должны нести сюда к ним просвещение и благородные манеры. На что я ей ответил: «Вы что, дикие, чтобы вас просвещать?» Эти слова ввели докторшу в лёгкий ступор, после чего она перестала бубнить и отправила меня на рентген, который показал, что никакого перелома нет, а есть сильный вывих с повреждением суставной сумки. Мне наложили тугую повязку и сказали завтра явиться на перевязку. На другой день опять была вызвана скорая и меня доставили на перевязку. Наш судовой врач пообщался с местным коллегой, и они договорились, что повязки он может менять мне на судне, чтобы избежать ненужной транспортировки меня туда и обратно. На том и порешили. Капитан и старпом устроили мне разбор происшествия, поскольку всё это могло быть производственной травмой с оформлением больничного листа, и сильно отразиться на показателях, как нарушение техники безопасности на судне. Это никому было не нужно. Поскольку перелом не подтвердился, то этот случай перешёл в разряд лёгкой бытовой травмы. Хотя я и ковылял только на одной ноге, но перемещаться по судну мог самостоятельно, и работать в радиорубке по приёму корреспонденции тоже мог. Поэтому несчастного случая на производстве не было! И, к всеобщему удовольствию, наш экипаж продолжал трудиться без травм и аварий, что позволяло нам надеяться на выплату будущей премии по результатам работы за год.
В перерывах между рейсами мне удалось слетать в Ленинград, к Иринке. Счастье – это когда ты снова видишь любимого человека, можешь обнять его, поцеловать! Да, это счастье! А счастье вдвойне – это когда ты видишь округлившийся животик своей жены и понимаешь, что скоро нас будет трое! Что у нас настоящая, замечательная и горячо любимая семья. И никакие разлуки не могут затмить это огромное Счастье нашей жизни! Всё отлично и просто замечательно! Я буду папой! Ура!!!
Семья для моряка – это самое важное, о чём он думает в море. Уверенность в том, что тебя любят и ждут на берегу, придаёт силы, помогает преодолеть все трудности и позволяет совершить невозможное. На море всякое бывает. Бывает тяжело, бывает тоскливо, бывает страшно. Но осознание того, что в тебя верят дорогие и любящие тебя люди, укрепляет в тебе веру, что как бы не было сейчас плохо, всё равно потом всё обязательно будет хорошо! И эта вера ведёт тебя через все преграды, через все расстояния к той единственно важной цели, дающей тебе уверенность и надежду – к твоей семье! Твоя семья всегда помнит о тебе. Получить в море радиограмму с берега со словами любви и верности – означает для моряка очень много! Он чувствует такую силу и уверенность в себе, что стихия отступает перед человеком. Поэтому радисты на судне всегда пользуются уважением и поддержкой экипажа. Они приносят новости в однообразие судовой жизни, а это – как глоток свежего воздуха в наглухо задраенном душном отсеке. На радистов всегда смотрят с надеждой, и если они оправдывают доверие моряков хорошим известием, но на них первых выливается весь шквал восторженных эмоций членов экипажа, готовых задушить «Маркони» в горячих дружеских объятиях!
Не только радиограммы радуют моряков. Возможность поговорить с домом по радиотелефону тоже зависит от радистов. Когда в телефонной трубке звучит голос любимого человека, то моряк забывает обо всём. Для него сразу пропадает судно, швыряемое волнами, раскачивающееся помещение радиорубки или отдельной телефонной кабины, имеющейся на судне, постоянные проблемы, которыми забита голова моряка каждый день. Он переносится в другой мир, на берег, где живут его родные и близкие, где сквозь треск эфирных помех он слышит голос, который не забывает никогда. Этот живой голос сразу же вызывает в нём образ дорогого и любимого человека, которого можно ощутить рядом с собой, стоит только закрыть глаза. И как жалко становится, когда истекают положенные несколько минут общения! Но возвращается в этот реальный мир человек уже с совершенно иным. Он весел и уверен в себе, в своих силах, в своём будущем! Радостно пожав руку радисту, моряк возвращается к суровым морским будням, но теперь он выполняет своё дело с уверенностью победителя и лёгкостью профессионала. Душа поёт, а руки делают! А радист уже налаживает связь для следующего радиотелефонного разговора, и тоже делает это с лёгким сердцем и открытой душой! Удачи вам, моряки! На берегу всегда помнят о вас и ждут! Возвращайтесь домой!
По долгу службы радисту всегда приходится контролировать радиосвязь при официальных и частных разговорах по радиотелефону. Поэтому он в курсе всех новостей, происшествий и отношений в семье каждого члена экипажа. Профессиональный долг не позволяет радисту делиться услышанным с кем-либо, кто не имеет прямого отношения к разговору. Но для себя он может делать определённые выводы о взаимоотношениях в семье моряка, жизненных ситуациях, происходящих на берегу, и возможных поворотах дальнейшего развития событий. А ситуации бывали разные.
Например, наш капитан обожал каждое утро звонить в Мурманск и разговаривать с горячо любимой им … тёщей! Чтобы не нарваться на негативное отношение к его привычке со стороны начальника радиостанции, он предпочитал не тревожить начальника по утрам, если в эти часы тот не нёс вахту в радиорубке. Капитан звонил второму радисту по телефону внутренней связи и в мягко-приказном тоне приглашал его подняться в радиорубку для осуществления совершенно необходимого сеанса радиотелефонной связи с Мурманском. Отстоявший два часа назад ночную вахту, заспанный радист поднимался в радиорубку, включал аппаратуру и вызывал Мурманский радиоцентр, а если связь была плохая, и связаться не удавалось, то через Центральный Московский узел связи организовывал сеанс радиотелефонии с Мурманском. При этом капитан всегда просил набрать два номера: первый номер – пароходства, а второй – свой домашний. Разговор с пароходством был деловым и коротким. Зато тёще капитан изливал все свои самые нежные чувства, описывал перспективы нашего дальнейшего плавания и сердечно прощался, обещая ещё позвонить ей в следующий раз. Потом с чувством выполненного долга капитан уходил заниматься своими текущими делами, а радист выключал аппаратуру и возвращался в свою остывшую постель, досматривать сон, так безжалостно прерванный капитанским звонком.
Старший помощник, пользуясь своим служебным положением, тоже пытался подражать капитану и звонить домой по радиотелефону. Но в одиночку не решался будить радиста, а тем более начальника радиостанции. Поэтому он «садился на хвост» капитану, когда тот хотел поговорить с Мурманском. Но капитану было неудобно всё время признаваться в своих высоких чувствах любимой тёще при ещё одной паре посторонних ушей. И он старался отделаться от старпома во время своих сеансов телефонной связи, придумывая на ходу предлог, чтобы дать старпому какое-нибудь незначительное поручение, выполняя которое, тот бы покинул радиорубку на время его разговора по радиотелефону. Старпом быстро записывал радисту на бумаге свой телефон в Мурманске и убегал выполнять поручение капитана, чтобы вернуться назад через несколько минут. За это время капитан успевал наговориться, благодарил радиста, и уступал место возле телефонной трубки запыхавшемуся старпому. Теперь была его очередь звонить домой. В разговоре со своей женой старпом иногда успевал вставлять короткие реплики в безостановочное щебетание своей супруги, внимательно выслушивая все её распоряжения и пожелания относительно предстоящих покупок за границей. Старпом заканчивал разговор с любимой и, устало отдуваясь, возвращал нагревшуюся телефонную трубку в держатель аппарата. Затем он важно прощался с радистом и покидал радиорубку. С другими моряками всё было проще, и ребята не гнушались разговаривать с домом в телефонной кабинке, расположенной рядом с радиорубкой. Тем более что официально находиться в радиорубке, им было не положено.
За свою морскую жизнь мне пришлось работать со многими старпомами. Должность старшего помощника капитана (чифа) такова, что он может выполнять обязанности капитана в необходимых случаях. Случаи бывают разные. Обычно на приёмку нового судна от судостроителей выезжает экипаж, который потом и закрепляется за судном согласно штатному расписанию. Это означает, что все люди здесь находятся с учётом мнения капитана, который подбирает экипаж под себя. Таким образом формируется список постоянных членов экипажа, коротко называемый – штат. Попасть в штат – большая удача, если капитан нормальный и адекватный, то и экипаж у него соответствующий. Штатных членов экипажа кадровая служба всегда старается направить на своё судно. Остальные подменные специалисты кочуют с парохода на пароход, пока их самих не зачислят в штат какого-нибудь очередного судна новой постройки. Наш старпом был из числа подменных. Капитана он заменял только во время его отсутствия на борту, что случалось в иностранных портах захода судна, если капитан уезжал с визитом в местное консульство СССР. В остальное время старпом был помощником капитана, хотя и старшим. В часы, когда старпом оставался на судне исполняющим обязанности капитана, он напускал на себя важность и значительность. Остальные штурманы отвечали каждый за своё заведование и старались не пересекаться с надутым от самомнения старпомом. Эта «болезнь» случалась со многими старпомами, которые уже не один год пребывали в своей должности и считали, что вполне доросли до капитанских нашивок. Но слово «вполне» ставило огромную разницу между капитаном судна и старшим помощником капитана. Это вызывало у старпома некоторую зависть и досаду. Поэтому он старался возместить свои моральные потери строгостью отношений с нижестоящими членами экипажа. Штурмана вынуждены были это терпеть и смиряться с положением подчинённых. У радиста был свой непосредственный начальник, у мотористов и механиков свой – старший механик (дед). Поэтому власть старпома на них распространялась опосредованно. Но старпомы, в большинстве случаев, не хотели так считать, расширяя границы субординации до пределов, определяемых ими лично.
Однажды, выполняя очередной рейс, мы шли по Средиземному морю. Погода была прекрасная – солнечная и жаркая. Наше судно бороздило лазурные воды Средиземки, и волны лениво обтекали наши борта. В радиорубке, которая размещалась сразу за ходовым мостиком, было жарко, и я поднял раму иллюминатора, которая открывалась таким образом, что располагалась в верхнем положении параллельно палубе и крепилась к подволоку особой задрайкой. Дверь в радиорубку я тоже держал открытой, чтобы создать хоть какой-то сквозняк, обеспечивающий приток свежего воздуха. На ходовом мостике было ещё жарче. Там солнечный свет попадал через огромные иллюминаторы надстройки внутрь помещения и нагревал палубу. Двери на крылья мостика были тоже открыты, чтобы ветерок охлаждал помещение. Таким образом, все двери были распахнуты настежь. Иллюминатор радиорубки выходил на палубу, по которой можно было пройти на крыло мостика, а оттуда – на сам мостик. Старпом стоял на вахте в коротких шортах и солнечных очках. Он своей властью разрешил себе такую форму одежды. Матрос, который нёс вахту у штурвала, не мог позволить себе такой вольности и терпеливо изнывал от жары, продолжая удерживать судно на заданном курсе. Поскольку обстановка вокруг была совершенно спокойной и умиротворённой, старпом решил найти себе развлечение. Он проходил с мостика по внутреннему коридору в радиорубку через открытую дверь. Затем шёл к открытому иллюминатору, хватался руками за закреплённую горизонтально поднятую раму и выпрыгивал ногами вперёд на верхнюю палубу левого борта. Потом проходил на крыло мостика, входил через раскрытую дверь на мостик, осматривал окрестности в бинокль, и снова появлялся в радиорубке, наматывая, таким образом, свои бесконечные прогулочные круги, завершая каждый из них акробатическим элементом выпрыгивания через иллюминатор. Я продолжал заниматься текущим приёмом и передачей радиограмм. Но мелькание почти голого старпома за моей спиной, в конце концов, мне надоело, так как отвлекало от работы. Когда старпом в очередной раз выпрыгнул из радиорубки на палубу, я поднялся со стула и закрыл иллюминатор на задрайку. Вернувшийся в радиорубку через несколько минут старпом, в своих тёмных очках после яркого солнца не заметил, что иллюминатор закрыт, и привычно подпрыгнув, вошёл в закрытую раму ногами вперёд. Толстое стекло выдержало, а старпом растянулся на палубе, ошалело нашаривая руками на полу свои соскочившие с носа очки. Я сидел в наушниках спиной к нему и мог только догадываться, как выглядит его физиономия. Поняв, что я ничего не видел, а возможно и не слышал, так как был в наушниках, старпом решил «сохранить лицо» и потихоньку ретировался на мостик обратным путём. Больше на этой вахте он ко мне не заходил. А я открыл иллюминатор снова и продолжал работать, наслаждаясь приятным средиземноморским бризом, ласково обдувающим моё рабочее место.
После заходов в иностранные порты, где моряки «отоваривались», разговоры членов экипажа с домом сводились, в общем-то, к одному вопросу – когда вернётесь домой? Капитан докладывал тёще предполагаемую дату прихода в Мурманск и передавал наилучшие пожелания. Звонок старпома начинался со слов: «Здравствуй, любимая!» В ответ нетерпеливый женский голос, пропуская лишние слова приветствия, сразу же заявил: «Что ты мне купил?» Старпом, поперхнувшись от такой наглости, в сердцах выдал: «Ничего я тебе не купил!». Истерический крик: «Почему-у-у?!!!» заставил радиста убавить громкость приёма. «Почему, почему – деньги кончились!» – пробубнил старпом в трубку телефона и стал сердито объяснять супруге, что в Антверпене купил два больших ковра, которые сейчас ему гораздо важнее, чем всякая фигня, заказанная ему супругой, которую можно будет купить в следующий заход. Доводы старпома не успокоили разгневанную жену, и она бросила трубку. Старпом, матерясь про себя, поместил свою телефонную трубку в держатель и мрачный как туча покинул радиорубку. Милые женщины, пожалуйста, не расстраивайте своих мужей-моряков, а особенно старпомов! Вы психанули и остались там, на берегу, а нам с вашим мужем ещё жить и работать бок о бок много дней и ночей, терпя последствия вашей ссоры на своей шкуре! Помните об этом! Пожалуйста!
Тем временем срок начала моего отцовства приближался. Я уже готовился подать заявление капитану о предоставлении мне накопившихся за это время отгулов, чтобы успеть к рождению моего первенца, но капитан и начальник радиостанции хором стали уговаривать меня остаться ещё на один рейс. Дескать, всего десять дней, и ты в «полном шоколаде» отправишься в роддом встречать супругу и ребёнка. Как раз успеешь к сроку! А рейс предстоит шикарный – во Францию, в порт Руан. Накупишь там приданого для малыша, и гуляй себе потом в кругу семьи. Соглашайся, не пожалеешь! Вот ведь черти настырные – уговорили! Я успокаивал себя мыслью, что времени ещё вполне достаточно и планировал, что всё успею! Но, как говориться: «Хочешь рассмешить Бога – поведай Ему о своих планах!». Мы пришли в Руан точно в запланированное время. Нас поставили к причалу под выгрузку. А на следующее утро вместо выгрузки нам сообщили, что все портовики Руана начали забастовку, выдвигая экономические требования своим работодателям. Я проклинал всех этих французских капиталистов и Руанских портовиков, которые своей классовой борьбой задерживали моё появление дома на неопределённое время. Приплыли! Да и не мы одни, оказывается, приплыли. Рядом с нами стояли ещё несколько судов под советскими флагами. Оказалось, что на двух из них находятся мои однокашники по учёбе в мореходке. И оба с нашей роты, с нашей учебной группы, мало того, из одного кубрика, где мы вместе жили три года и четыре месяца! Вот ведь: «Не было счастья, да несчастье помогло!» Мы собрались на «Адмирале Ушакове» и отметили нашу встречу в лучших морских традициях! Наговорились, навспоминались, наобщались вволю! Наша стоянка под забастовкой в Руане продолжалась десять дней. Я побывал в городе, где казнили на костре «Орлеанскую деву» Жанну Д’Арк. Купил детский комбинезон для будущего малыша и детский рожок с соской для молока. У нас в Союзе таких ещё не продавали. В день перед отходом судна, я принял в свой адрес радиограмму, что у меня родилась дочь! Я испытал два чувства одновременно: чувство огромной радости, что я стал отцом, и чувство досады, что я не успею встретить жену с ребёнком из роддома. Радостное событие мы отмечали в каюте начальника радиостанции. На стоянке алкоголь в судовой лавке был опечатан таможней, из спиртного капитан выдал лишь пять бутылок сухого вина, имевшихся в его каюте. Пришлось мне обращаться к «деду» (старшему механику) с просьбой выделить какое-то количество «шила» (этилового спирта), который был в его заведовании. Дед «выкатил» пол-литровую бутылку «шила», и приглашённые на день рождения моей дочери товарищи стали в графине делать из сухого вина – креплёное. Взболтав графин, к его горлышку поднесли зажжённую спичку. Синее пламя и последовавший затем хлопок определили, что напиток готов! Смесь получилась жуткая, но вполне приемлемая к употреблению. Поздравляли меня все, кто заходил в каюту. Приходилось пить со всеми: за ручки, за ножки, за здоровье и т.д. и т.п. Глубокой ночью я очнулся в своей каюте, лёжа на диване. Второй штурман, секретарь нашей комсомольской организации, принимавший участие в празднестве, несколько раз заходил ко мне, чтобы проверить моё состояние. Я давал ему отмашку, что всё в порядке, и опять проваливался в небытие. А утром я прекрасно себя чувствовал и готовился к предстоящему отходу судна.
Мы должны были взять груз до порта назначения Новороссийск. Это означало, что мы пройдём Средиземное море, потом Чёрное, и окажемся в СССР. Из Новороссийска мне предстояло улететь в Ленинград через Москву, поскольку прямых рейсов не было. А наш «Адмирал Ушаков» вставал потом на ремонт в Туапсе. К окончанию ремонта мне нужно было вернуться на судно. Так что, мой путь к семье был длинным и долгим.
Что сближает людей в жизни? Общие интересы! А в море это правило усиливается многократно. Вот, например, на берегу у вас есть друзья, много друзей. Вы видитесь с ними тогда, когда захотите встретиться. Общаетесь, занимаетесь вместе интересующими вас делами, расстаётесь, обещая в следующие выходные опять собраться вместе. В море всё не так! Здесь понятие «друг» расширяется до понятия «кореш»! Значение этого слова более глубокое и всеобъемлющее. С другом ты общаешься и встречаешься, имеешь общие увлечения и интересы. С корешем ты живёшь, работаешь и общаешься двадцать четыре часа в сутки. Занимаешься вместе с ним любимым делом, травишь анекдоты и байки в каюте за традиционной чашечкой индийского «кофе с пенкой». Участвуешь в авральных работах и общесудовых тревогах, ходишь в увольнение на берег и пьёшь водку на последние деньги. Тащишь тело корефана на себе к пароходу, если тот уже не в состоянии идти самостоятельно. Даёшь корешу деньги в долг, без оговорок срока их возврата, или сам возвращаешь ему свои денежные долги через случайных моряков, следующих подменять коллег на судно, где теперь работает твой кореш. Играешь вместе с ним в одной футбольной команде на поле заграничного стадиона, отстаивая спортивную честь судна в матче против команды другого судна. Знаешь по фотографиям всех членов его семьи и родственников. Ему первому показываешь сочинённые тобой стихи, и вы вместе подбираете для них музыку на гитаре, а потом выступаете в составе судового вокально-инструментального ансамбля перед экипажем с новой песней. Ты расстаёшься с корешами, уходя в многомесячный отпуск, и встречаешься с ними опять через несколько лет где-нибудь в заграничном порту так, как будто вы расстались только вчера. И это далеко не все понятия, которые может включать в себя одно короткое, но очень важное в жизни моряка слово – кореш.
«Кореш» – очень созвучно слову «корень». А что делают корни? Корни держаться за землю, за крепкую и незыблемую основу. В море земли нет. Есть очень и очень много воды. И эта вода катиться на вас бесконечными пенными валами, пытаясь смять, перевернуть и отправить вас на дно морское. Поэтому держаться приходится только друг за друга. Как корни, как кореша. И морская дружба – это основа всей жизни на флоте. Дружба и взаимовыручка – вот главная сила, перед которой отступает любая стихия.
Моими корешами были люди, которые ни разу не дали мне повод усомниться в искренности их отношений ко мне. Как говорится, подобное тянется к подобному! Нам никогда не было скучно вместе. Мы не были ровесниками, но понимали друг друга с полуслова. Развлечений в море не много, но каждый находит себе любимое дело по душе. Общими увлечениями для нас с корешами был настольный теннис и гитара. В условиях корабельной жизни время работы и время отдыха сменяют друг друга через равные промежутки времени, поэтому человек точно знает, чем будет заниматься в следующие четыре часа. Третий помощник на «Адмирале Ушакове» был из Воронежа, где проживала его семья. Он был старше меня примерно лет на десять. Эта разница в возрасте никак не влияла на наши отношения и нисколько не мешала быть с ним «на равных». На судне люди знакомятся быстро. Чувство «свой – чужой» в море проявляется после нескольких минут общения с человеком. Душа моряка точно чувствует, с кем ей предстоит преодолеть тысячи миль бескрайнего морского простора в этом ограниченном стальными бортами и надстройкой, подбрасываемым волнами всех морей и океанов, закрытом пространстве, называемым грузовое торговое судно. Когда я впервые поднялся на борт «Адмирала Ушакова», третий помощник стоял на вахте. Мы взглянули друг на друга и улыбнулись. Моряк моряка видит издалека! А когда позже он узнал, что я играю на гитаре и в настольный теннис, то мы с ним стали «не разлей вода»! Он тоже играл на гитаре простыми аккордами, любил авторскую песню, неплохо пел сам. А когда он услышал, как я исполняю на гитаре песни «Ваше благородие, госпожа Удача» и «Песенку кавалергарда» (заметьте, всё на стихи Булата Окуджавы и музыку Исаака Шварца) с почти полным сходством с оригиналом, то проникся ко мне ещё большим уважением, и гитара перекочевала в мою каюту на постоянное место жительства. Мы вместе слушали магнитофонные записи наших отечественных бардов, любили подбирать мелодии к полюбившимся песням. А когда пальцы уже начинали болеть от струн, то спускались в помещение спортивного зала, который был небольшим по своим горизонтальным размерам, но с очень высоким потолком. Здесь находился велотренажёр, скамейка со стойками, на которых лежала небольшая штанга, а посередине стоял стол для настольного тенниса. Окружающего пространства игрокам едва хватало, чтобы в процессе игры не врезаться в стальные переборки отсека во время отбивания подачи противника. Особенно необычно было играть во время качки. Теннисный шарик вдруг зависал в воздухе на одном месте, поскольку его скорость и направление движения компенсировались скоростью и направлением движения теннисного стола, вдруг «уехавшего» вместе с палубой в сторону от того места, куда шарик по всем законам физики должен был приземлиться. Такие «финты» делали игру непредсказуемой и чертовски интересной! В помещении спортзала было довольно жарко, хотя вытяжная вентиляции работала на всю мощь. Поэтому нам приходилось играть только в трусах или плавках, поскольку вся остальная одежда тот час же пропитывалась нашим потом. Когда теннисный шарик, посланный ракеткой соперника с огромной силой, вместо стола попадал в игрока, то на коже того образовывался характерный круглый синяк. Было не больно, но вид синяка очень уж потом напоминал след от поцелуя «в засос». Третьему штурману даже приходилось оправдываться перед женой, что это не следы запретной любви с другими женщинами, а спортивные травмы. Жена не особо верила, так как «засосы» покрывали грудь, живот и руки супруга. Последним аргументом в пользу «спортивной» версии их происхождения было то, что они отпечатывались и на ногах. «Ну, кто же будет мне ноги то целовать? Сама подумай!» – обращался третий помощник к здравому смыслу супруги. Это возымело успех, и их брак продолжал оставаться счастливым.
В противовес улучшениям моих отношений с членами экипажа, отношения с начальником радиостанции становились всё хуже и хуже. Конкретных причин недовольства мною начальник не выставлял. Вероятно, главной причиной было то, что в экипаже его не любили. Он был москвичом, был всегда «себе на уме», друзей в экипаже у него особо не было. С «мурманчанами» и «ленинградцами» мы всегда быстро находили общий язык. Они сами говорили, что с москвичами как-то тяжелее входить в контакт, закваска у них другая, что ли? Да и о «стукачах» приходилось всегда помнить, лишнего с посторонними не болтать, а то всякое могло быть. Так вот, видя мою благодушную физиономию после общения с друзьями, начальник всё больше хмурился и придирался по мелочам. Особо научить меня чему-нибудь в профессии он не мог, или не хотел. Моя профессиональная подготовка и знания, полученные в мореходном училище, были хорошей базой, чтобы самому приобретать опыт работы и улучшать свои навыки профессионального радиста. Электронный ключ был мною уже освоен, скорости приёма и передачи мною радиограмм удовлетворяли операторов берегового узла связи пароходства, международный радиообмен не вызывал никаких затруднений. В целом, из меня получился полноценный второй радиооператор. В обязанности второго радиста на судне входит несение вахты в радиорубке и выполнение распоряжений начальника радиостанции. Предыдущий второй радист, которого я менял, был гораздо старше меня, и, уезжая в отпуск, в личном разговоре со мной предупредил, что начальник «хоть и дерьмо, но ты с ним лучше не связывайся». Сам он в отношении начальника в своей работе придерживался тактики: «Я вахту отстоял, а за сверхурочные мне не платят. Поэтому ты, начальник, меня не трогай без крайней необходимости. У тебя оклад выше – вот ты и работай!» Так что, начальник, видно, решил сделать из меня дрессированного карманного слугу, чему моя натура, воспитанная на здравом смысле и уважении к субординации, привитыми нам в мореходке, решительно противилась. Но явно идти на конфликт я не хотел, тем более что начальник помог мне жениться, подменив меня на один рейс. С его стороны это был продуманный тактический манёвр, позволявший подцепить меня на крючок некой зависимости от оказанной услуги. Но быть обязанным ему «по гроб жизни», я не считал нужным. Тем более что, выполняя все его прихоти и распоряжения, я давно уже рассчитался с ним в моральном плане. Ребята из экипажа видели ситуацию со стороны и старались ободрить меня своим расположением и моральной поддержкой. Но их возможностей не хватало, чтобы хоть как-то изменить ситуацию.
Мой кореш, третий помощник, обладающий большим жизненным опытом, был человеком прямым, и поэтому взял инициативу в свои руки. Однажды начальник радиостанции разыскал меня в спортзале, где мы с третьим помощником в свободное от вахты время играли в теннис. Раздражённый начальник отправил меня выполнять какую-то несуразную, но очень, по его мнению, необходимую к выполнению именно сейчас работу. Третий помощник оценил ситуацию и, хитро сощурившись, предложил начальнику сыграть вместо меня. Тот удивился, но согласился. Я покинул спортзал и отправился выполнять распоряжение начальства. Потом, как-то вышло, что я увидел начальника только на следующий день. Тот был непривычно тих и старался не смотреть мне в глаза, отделываясь в общении лишь какими-то общими фразами. Я не знаю точно, что произошло в спортзале после моего ухода, но со слов третьего помощника выходило, что разговор между ним и начальником в отношении меня состоялся, и был он «мужским», один на один. Деталей приводить не буду, но отношение начальника ко мне после этого стало исключительно служебным и официальным. Начальник собирался через месяц уходить в отпуск, и мы с ним на оставшееся время сохраняли некий нейтралитет в отношениях, чтобы потом тихо и без проблем расстаться навсегда.
А наш «Адмирал Ушаков» тем временем направлялся в Средиземное море. Рейсовое задание было утверждено, но, по слухам, нам предстоял ещё заход в Грецию, в порт Пирей, который является морскими воротами Афин – столицы Греции. Подтверждение этому пришло в радиограмме из Мурманска от руководства пароходства. В ней сообщалось, что в порту Пирей скопилось много пустых морских контейнеров, принадлежащих нашей стране. Поскольку их хранение на берегу требует оплаты в иностранной валюте то во избежание лишних расходов нам следует забрать контейнеры на борт и переместить их на территорию СССР. А так как наше судно в настоящее время является единственным, кто находится в этом морском регионе, то нам надлежит следовать в порт Пирей для загрузки этих контейнеров на борт и дальнейшей их доставки в один из советских портов Чёрного моря. Таким образом, наше судно, имеющее ледовый класс, предназначенное для перевозки навалочных грузов в условиях плавания за Полярным кругом, оказалось в тёплых водах Средиземного моря с заданием временно стать контейнеровозом. Чего только не бывает на море?!
