скачать книгу бесплатно
Чрез тернии к счастью
Валерий Васильевич Осадчук
Не вполне сформированное сознание юной Девы в круговерти жизни в стремлении к так называемой взрослой свободе привело к ошибкам молодости. Осознание совершения морального предательства по отношению к своему ребёнку всколыхнуло природное материнское чувство. Долгий и тернистый путь исправления своих ошибок вознаградил Деву Великим Материнским Счастьем и любимым человеком.
Чрез тернии к счастью
Валерий Васильевич Осадчук
Что впереди: дорога иль тропа,
Или асфальт прекрасной магистрали?
Дать выбор в состоянии судьба,
Но трудно выбрать лучший путь вначале.
А. Болутенко
Дизайнер обложки Ольга Третьякова
© Валерий Васильевич Осадчук, 2017
© Ольга Третьякова, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-9626-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
1
– Ты, что ли, милая, оставляешь ребёночка? – тихо спросила пожилая няня, меняя простыни на постели у молодой мамаши, родившей ночью и сейчас отходившей от родов, не столько физически, сколь морально. Она сидела на стуле у окна, широко расставив ноги и положив подбородок на сведённые ладони.
Молодой мамаше на вид было лет восемнадцать-девятнадцать, но по фигуре можно дать и больше. Тёмно-каштановые, крашеные волосы были растрёпаны по голове и шее, не заправлены, как у всех рожениц в палате, под косынку.
Как бы ни пытались в отделении сохранить тайну отказа, но не всегда это удавалось. Каким-то образом, а может чувством, об этом узнают нянечки и санитарки. И как тут утаишь, когда ночная роженица закатила такую истерику, кричала, что слышно было за плотно закрытыми дверями родовой палаты и, дежурная медсестра в испуге подскочила к двери и всё слышала.
– Не хочу его, – доносился крик из-за двери, – заберите…
– Ты посмотри на него, – уговаривал мужской голос доктора – заведующего родильным отделением, принимавшего роды у первородки. – Богатырь!
– Как бы в подтверждение слов врача, раздался громкий крик – первый голос только что появившегося на свет человека:
– Уа-а-а, уа-а-а!
– Не хочу! Мне больно. Уберите его! – доносился истеричный крик. Дежурная медленно, на цыпочках, удалилась на пост.
К утру, весть об отказнице, стала известна прибывшим на работу, пожилой нянечке и тоже, не молодой уже санитарке. Выполняя свою работу тихо, почти без шума, стараясь не беспокоить рожениц, обе исподтишка посматривали на замершую у подоконника героиню переполоха в отделении.
Не смотря на предупреждения завотделением, чтоб не распускали языки, разве сможет «нормальная» женщина, тем более пожилая, вырастившая в другое время своих троих детей, остаться равнодушной к такому опрометчивому, или даже преступному, решению молодой, впервые родившей девочки и не поделиться с кем-то.
Нянечка, очень душевная женщина, всегда утешала, мучающихся от родовых травм рожениц:
– Ничего, милая, ничего, потерпи. Больнее раны, дороже будет дитя. Такая наша, бабья доля, рожать, Богом данная. А Бог любит тех, кто страдает, а женщину особенно. Терпи, милая.
И от этих слов у стонущих, молодых рожениц, боль действительно прекращалась и они уже счастливо улыбались, глядя на бабульку.
Более грубоватая санитарка, протиравшая пыль тут же, на тумбочках и подоконниках, по-своему выражала своё сочувствие, стонущим молодым женщинам:
– Ни куда не денетесь, боль пройдёт быстро, и прибежите рожать ещё не раз. Не вы одни такие.
Сейчас тётя Маня, так звали нянечку, осторожно, чтоб не поднимать пыль, сворачивала испачканную кровью и зелёнкой пелёнку, на постели сидевшей у окна пациентки и тихонько, чтоб не мешать другим, пыталась достучаться до сердца молодой роженицы, принявшей такое отчаянное решение.
– А папашка у ребёночка, кто, ты знаешь?
– Да, откуда таким знать про папашку, – встряла в разговор санитарка, бурча под взмахи швабры, – ложатся под кого попало, для удовольствия, а потом дети, как цыплята инкубаторские, появляются.
– Хватит, Петровна, тебе бурчать, – одёрнула тётя Маня, водившую шваброй под соседней, пустой кроватью, санитарку. – Девке и так тяжело.
– Испугался папашка, как узнал, что беременна, сказал, не его, – донёсся тихий голос от подоконника.
– Во, во! Ещё не знают от кого, – опять встряла не сдержанная санитарка.
– Знаю. Он один только был, – тихо, как бы оправдывалась девушка.
– Надо было думать сразу, как понесла, – продолжала бурчать женщина.
– Я не поняла сначала, а потом, врач сказала… поздно, – девушка тяжело вздохнула, – прерывать, большой срок.
– Не городская, что ли? – опять шепча, спросила тётя Маня.
– Нет, – помотала головой девушка.
– У-у! Тогда понятно. Городские грамотные, предохраняются.
– Предохраняются, а всё равно залетают, – остановилась Петровна, опёршись о швабру. – По несколько раз прибегают чиститься. И о чём только думают? Останутся без детей, тогда задумаются.
– А ты, милая, подумай, подумай, – тётя Маня присела на краешек кровати, ближе к девушке. – Посмотри на него, к груди приложи, пусть соснёт титьку-то, глядишь, и откроется твоё сердечко.
– У-у-у, – донёсся не то вой, не то плачь, из-под упавшей правой щекой на сведённые ладони, головы. – Не хочу-у, не смогу-у. Дома узнают, выгонят, – доносились между всхлипами плача, слова-страдания девушки.
– Ну, как могут родители дитё с грудным выгнать? – тихо, несколько растерявшись, произнесла тётя Маня. Две другие роженицы на своих кроватях лежали тихо, уже не стонали, прислушивались к волнующему разговору нянечки с другой их подругой и хоть не слышали всего разговора, но догадывались о его сути, искоса поглядывали на плачущую девушку.
– Они… строгие. Нас пятеро, – с трудом успокаиваясь от всхлипов, объяснила та. – Старшие женатые и замужем. Я и ещё младшая, остались. Они убьют меня, – опять в захлёб зарыдала бедная девушка.
Санитарка, что-то бурча себе под нос, подхватила швабру и пошла к ведру с водой, полоскать тряпку. А тётя Маня протянула руку, сколько могла дотянуться до плеча плачущей девушки, нежно похлопывая и поглаживая по вздрагивающей спинке, успокаивала плачущую:
– Не плачь, милая. Не надо. Тебе нельзя плакать. Молоко может пропасть. – А девушка, ещё больше рыдая, поднялась со стула и, придерживаясь за спинку кровати, а потом и поддерживаемая нянечкой, прошла к подушке и, взяв со спинки в изголовье, полотенце, уткнулась в него и села на кровать. Нянечка, помогая молодой женщине лечь, приподняла её ноги, покрытые ниже колен больничной сорочкой и с которых спали на пол тапочки, на кровать, затем накрыла одеялом, подтянув его до плеч. Поправляя плачущей девушке голову на подушке, прошептала, как бы на ухо:
– Запомни одно, девонька. За свои ошибки в молодости, мы горько и тяжело рассчитываемся в старости. – Пригладила нежно волосы на голове девушки и добавила: – Ну, поспи, отдохни, – сама забрала грязное бельё и пошла из палаты вслед за Петровной, выходившей уже в дверь с ведром в одной руке и шваброй в другой.
2
– Михайлова! – заглядывая в дверь палаты и делая ударение на «о» в фамилии, позвала дежурная сестра роженицу, лежащую на кровати у окна. Девушка нехотя приподняла голову, услышав свою фамилию. – К доктору, – добавила сестра, увидев, что пациентка обратила внимание и сама прикрыла дверь плотней.
Роженица осторожно встала, опустив ноги на пол и нащупывая ими тапочки, выпрямилась, придерживаясь за спинку свободной кровати, стоявшей посередине палаты, направилась к выходу.
– Ольга, – обратился доктор – зав отделением к девушке, – вы не изменили решения в отношении своего ребёнка? – глядя в глаза молодой женщины, сурово спросил он.
– Нет. – Еле слышно, но уверено произнесла молодая женщина, стоя перед доктором и опираясь о спинку стула и, с нетерпением надеясь, что скоро этот доктор избавит её от самой страшной причины её страха.
– Вы понимаете, что никогда больше не увидите своего сына?
– Понимаю.
– И вы не будете иметь на него ни каких прав. Вы это осознаёте?
– Угу.
– У него, в лучшем случае, будут другие родители. Либо, его ждёт дом малютки и всевозможные интернаты. Такой судьбы желаете сыну с первых дней жизни?
– От-пу-сти-те меня…, – с полными слёз глазами, чуть слышно произнесла измученная, молодая женщина.
– Проходите сюда, присаживайтесь, – доктор указал рукой на стул у стола. Ольга, как могла быстро в таком состоянии, подошла к столу и осторожно присела на краешек стула. – Вот, здесь, – указал он пальцем на листок перед роженицей, – прочитайте и распишитесь. Это Заявление об отказе от ребёнка.
Девушка осторожно взяла пальцами правой руки шариковую ручку, лежавшую рядом с листком бумаги испешрённым печатным текстом и пропусками, в которых ручкой было вписано «Я, Михайлова Ольга Алексеевна», и дальше перечислялись её паспортные данные. «Отказываюсь от рождённого мной ребёнка мужского пола…», читала девушка написанное, дальше ручкой и опять небольшой пропуск.
– Вы имеете право, – оторвал от прочтения доктор, – … дать имя ребёнку, если хотите, конечно.
– Нет, – замотала головой девушка. – Ничего не хочу. Что надо сделать? – спросила она слабым голосом.
– Расписаться, вот здесь, – доктор показал пальцем место подписи, – и здесь.
– Нет…, можно… я назову… его, – как будто, что-то ожило в девушке, она посмотрела проникновенным взглядом в глаза доктору. А он, борясь с чувством неприязни к девушке, окинул её, не понимающим и, в то же время, понявшим взглядом, спокойно кивнул головой и тихо добавил:
– Можете. Ваше право…
– Можно, я назову его… Олег, – живее спросила не состоявшаяся мамаша.
– Давайте, – доктор взял листок бумаги, лежавший перед девушкой, – я запишу в Заявлении, – как-то официально и больно для сердца, назвал документ доктор. Он придвинул листок к себе и в пустовавшем месте, ручкой вписал «Олег». – Отчество будем вписывать? – спросил он.
Девушка помотала отрицательно головой:
– Нет.
– Ну, и не надо. Это не обязательно, – он придвинул ещё раз листок к девушке и она, взяв ручку, нацарапала свою, ещё не устоявшуюся подпись: «О. Мих.». – Ну, что ж, государство у нас доброе, позаботится о детях, определим его в Дом малютки или на усыновление. У нас есть очередники на усыновление.
Девушка сидела и только кивала головой в знак согласия с доктором. У неё как будто, гора с плеч свалилась. Будто, поставив эту закорючку-подпись, она избавилась от всех проблем, державших её цепкими щупальцами. Она даже оживилась и, уже не чувствовались боли от разрывов родовых путей, будто и не она вовсе рожала.
– Можно мне идти? – спросила довольная, уже свободная и… Нет, всё таки, нельзя сказать «счастливая», но, несколько окрылённое и для всех будущих окружающих, непорочное, молодое создание, двадцати лет от роду.
Глава 2
1
Андрей и Елена Видовы наконец то получили приглашение из Дома малютки, когда уже отчаялись и ждать то.
Полгода назад они обратились в Дом малютки с просьбой об усыновлении или удочерении ребёнка, желательно, новорожденного. Но подходящего варианта не было, и они стали ждать. Несколько раз звонили, узнавали – не забыли ли о них. Но заведующая домом малютки успокоила их и заверила, что они первые очередники.
Андрей и Елена были женаты уже пять лет, но лишь на третий год семейной жизни почувствовали не ладное, беременность не наступала. Пройдя массу обследований в областном гинекологическом центре, а затем в столичном институте репродуктивности и планирования семьи, диагноз оказался неутешительным – не проходимость маточных труб и недоразвитость матки у Лены. Начались мучительные месяцы и годы лечения.
По завершении курса лечения и повторного обследования, результат был положительным. Но, и в течение следующего года беременность так и не наступила. Доктор из гинекологического центра в беседе намекнул:
– Вы знаете, молодые люди, не редко толчок наступлению беременности, даёт приёмный ребёнок. Подумайте над этим.
Видовы готовы были на любые меры по лечению и восстановлению детородной функции, но о том, чтоб взять из детдома ребёнка, даже мысли не возникало. И теперь, бредя по осенней набережной, после беседы с доктором, каждый думал про себя.
Он: «Я люблю её, – рассуждал Андрей, – мы уже пять лет вместе, вернее женаты, а до того, вместе в институте… Хоть и сблизились уже под выпуск, но, я её выбрал среди других за… за… За что, „за“-то? Не знаю даже… Просто, она показалась какая-то родная, что ли? Девчонок было много, но привлекла только Лена. И, что в ней было? Нет, не помню».
Она: «Надо же такому случиться? Ну, почему это со мной…? Ведь так хорошо – полюбили друг друга по-настоящему. Он так мечтал о ребёнке! Работал…, хотел, чтоб я не работала, пока буду вынашивать… А получилось? Да, ничего не получилось. И подумать только – недоразвитость матки! Вон, и мама, и сестра, обе рожали. А на мне почему-то природа как…, как остановилась, что ли?»
Он: «Да, что там помнить!? Одного взгляда на неё было достаточно – родная и всё! С другими не гуляла, не… Тьфу, черт! …Да она никогда…, ни с кем… Я уверен. Анализы показали – это не инфекционное заболевание, природное. Она не виновата. Хоть и переживает не меньше моего».
Молодые люди брели, молча, плечо к плечу по набережной реки, выложенной тротуарной плиткой и усыпанной красивыми жёлто-бурыми листьями деревьев каштана, которые растут ровной линией по верхнему краю набережной, слева от идущих. Справа, чуть ниже, вода реки омывала плитки, уходившие в низ.
Стоял спокойный, безветренный, серый осенний день. Парочка брела, не обращая внимания ни на дворников, грёбших железными мётлами листву с газонов и тротуаров, ни на других, прогуливающихся людей тут же. И, лишь, когда на пути оказался маленький человечек, в ярко-голубом комбинезончике и с букетом, из резных, жёлто-бурых листиков, оба остановились, с тоской и завистью наблюдая, как чьё то, сидящее на корточках, счастье, выказывает очередное фантастическое действо – собирает свой, возможно первый, букет.
Как завороженные, Андрей и Лена наблюдали за происходящим чудом. И вдруг, «оно» посмотрев на букет, пыхтя, выпрямилось на ножки и, окинув взглядом вокруг, найдя свою маму, как сказочный гномик, перебирая быстро ножками, побежало к ней. Подбежав к маме, малыш протянул букетик и женщина, левой рукой приняла подарок сынули, а правой подхватила его и, прижав к себе, выпрямилась, нежно поцеловав в щёчку.
Андрей и Лена посмотрели друг на друга и, ничего не говоря, лишь горько улыбнулись и так же молча, пошли дальше. У Лены к горлу подкатил комок, переносицу заломило, а в уголках глаз показались предательские бусинки слёз.
Андрей, не видя этого, почувствовал, как его любимой стало плохо после такой встречи и, зайдя вперёд, остановился перед женой, беря её за локотки, выделявшиеся твёрдостью косточек через рукава серого, драпового пальто с большим отворотом, заполненным красивым красным шарфом, повязанным узлом под шеей. Их глаза встретились: её – полные слёз, его – полные решимости. Похоже, было, он для себя всё уже решил, оставалось только получить её согласие.
Но первой заговорила женщина, тихо, душевно:
– А это ведь не игрушка, взятая на прокат. А вдруг, у нас к нему не откроется чувства? И, что тогда? Мы всю жизнь будем знать, что в нём не наша кровь. Сможем ли мы жить с этими мыслями всю жизнь? А вдруг и правда, это даст организму толчок и у нас появится свой ребёнок?… И, вся любовь переключится на него? Тогда что? А тот почувствует…? Я не знаю, как быть. И время идёт…
До сих пор, Андрей, внимательно слушавший жену и смотревший в её искренние глаза, заговорил уверенно и решительно:
– Но мы, взрослые люди, наделённые не только чувством, но разумом, я так понимаю. Если мы выстрадали все эти годы ожидания, обследования и лечения, с надеждой на успех, то и, взяв ребёночка, из Дет дома ли, из Дома малютки ли, мы будем заботиться о нём, будем видеть, как он растёт. И, я знаю, мы полюбим его, как своего. А когда появится свой малыш, я уверен, они не будут разделяться, оба будут свои.
– Ты, думаешь, сможешь полюбить его? – осторожно спросила Лена.
– Думаю, …да. Думаю, мы оба полюбим его.
– Давай узнаем, где есть такой дом, или, может, в роддом сходим, поинтересуемся.
– Я согласен, – заглядывая в глаза любимой и нежно целуя её в носик, и прижимая к себе, тихо произнёс Андрей. – Завтра съездим в роддом. Хорошо? – Лена только кивнула головой. – Ну, что, поехали домой? – Она опять кивнула и, обнявшись, он её за плечо, она его за талию, оба счастливые, побрели дальше, уже по чистому от листьев тротуару, пока не скрылись за поворотом набережной.
