скачать книгу бесплатно
– Мисс Уиппл, лично я не вижу в этом ровным счётом ничего смешного.
– Я тоже! – заверила её Гретхен. – Дело действительно серьёзное. Но я ведь правильно ответила на ваш вопрос. Уж за это?то на меня никак нельзя злиться. Правильные ответы, неправильные ответы – это ведь всё, что вообще интересует таких, как вы.
– Таких, как я? Кого это ты, позволь спросить, имеешь в виду?
– Вас, мистера Эдмонсона, директора. Вам нужно, чтобы мы просто обвели кружочком правильный ответ в тесте. Никто из вас не думает о том, чтобы научить нас размышлять, задаваться вопросом «а что, если» – ведь тогда мы рискуем ответить неправильно! – Гретхен сделала паузу, но госпожа Кларк молчала, не вступая с ней в спор. – Только мистер Хикеринг задаёт нам вопрос «почему?». Вчера Квентин Маттерсон решил на доске огромный пример с дробями. Он любимчик всех учителей, потому что всегда отвечает правильно. А знаете, что ему сказал мистер Хикеринг? Он спросил, почему вычисления, которые выполнил Квентин, так важны. «Зачем нужно деление, Квентин? Прекрасно, что ты освоил десятичные дроби, но почему мы вообще уделяем им столько внимания?» – процитировала учителя Гретхен и подалась вперёд. – И Квентин не нашёл что ответить. Сказал только: «Не знаю, я просто хотел получить пятёрку». По мне, самый дурацкий ответ на свете. Получается, ему всё равно, чему уделять внимание, а ещё всё равно, что ему всё равно.
– В желании получить высший балл нет ничего зазорного, – вступилась госпожа Кларк. – Отличники всегда стараются получать пятёрки. Из тебя тоже вышла бы блестящая ученица, если бы только ты реже спорила со старшими.
– Но ведь в споре рождается знание! – воскликнула Гретхен. – Так мой папа говорит.
– Что ж, обязательно напомни ему об этом, когда будешь вручать этот документ, – сказала госпожа Кларк и протянула Гретхен зловещий листок зеленоватой бумаги.
– Хорошо! – безмятежно прощебетала девочка.
– Мисс Уиппл, вы ведь понимаете, что ещё одно замечание – и вас отстранят от занятий?
– Само собой, – подтвердила Гретхен. – Именно поэтому я так радостно и улыбаюсь.
* * *
Гретхен вышла из здания Средней Школы Бун-Риджа как раз в тот момент, когда Эйса парковал Уиппла-Шмыппла. Так он прозвал автомобиль, который цветом напоминал зеленоватую плесень, а вонял и того хуже. Семья Эйсы была достаточно обеспеченной, чтобы купить для него не только мотоцикл, но и новёхонькую спортивную машину. Мэр Уиппл частенько брал сына в разные автосалоны, пытаясь уговорить его на шикарный BMW.
Правда, Эйса захотел не шикарный BMW. А Уиппла-Шмыппла, который был даже старше, чем Гретхен, и который он в итоге приобрёл в салоне подержанных автомобилей в Джанкшен-Сити – городе, расположенном в двадцати милях к востоку от Бун-Риджа. Мотоцикл он тоже купил сломанный и сам довёл его до ума. Несколько недель пятачок перед домом Уипплов был весь закапан маслом и усыпан хромированными деталями. Бабушка очень негодовала по этому поводу, но Эйса сиял и казался почти счастливым. Но только почти. А потом он убрал за собой весь мусор и вернулся к своим жутковатым улыбкам.
– Ты опоздал, – с укором заметила Гретхен, усаживаясь на пассажирское сиденье.
– Нет, это ты опоздала, – огрызнулся брат.
– У меня была важная встреча.
Эйса завёл двигатель Уиппла-Шмыппла. Старый седан шумно выехал со стоянки и с лязгом покатил в сторону шоссе. Когда они покинули территорию школы, Гретхен высунула голову в окно и с гордостью оглядела послание, выведенное мелом на кирпичных школьных воротах, – именно из?за него она получила первое приглашение к психологу.
«ВСЁ ПОДВЕРГАЙТЕ СОМНЕНИЮ!» – значилось на кирпичной кладке.
Эйса то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, и Гретхен нисколько не сомневалась, что он заметил её шедевр. Ей стало интересно, согласен ли он с её точкой зрения, хотя не то чтобы ей непременно нужно было его одобрение. Да и потом, разве же Эйса признается в том, что что?то одобрил?
– Они тебя что, выгоняют? – осведомился брат.
– Ещё один проступок – и меня отстранят от занятий, – беззаботно сообщила Гретхен.
Эйса фыркнул. Гретхен знала, что у её старшего брата есть свой внушительный список замечаний, хотя его обычно журили за драки и сигареты, а не за протестные стихотворения. Хотя, возможно, фырканьем Эйса выражал гордость за сестру. Впрочем, какая разница? Гретхен это нисколько не заботило.
Эйса притормозил на светофоре:
– То, что ты не передаёшь записки с замечаниями бабушке и папе, не значит, что они не знают о твоих шалостях. Я слышал, как они обсуждали, не отправить ли тебя в другую школу.
Гретхен рассмеялась, но смех получился вялым, примерно как работа двигателя Уиппла-Шмыппла.
– Да ладно тебе заливать! В какую ещё школу? Куда?
– Не знаю, куда?то в Северную Каролину. Уверен, Ба подобрала школу с самой уродливой формой и с самой отвратительной кормёжкой. Какое?нибудь предельно благопристойное местечко, – с притворной улыбкой сообщил Эйса, и Гретхен потупилась.
– Зелёный, – пробормотала она.
– Если так и продолжишь выделываться, то уже к Новому году тебя здесь не будет.
– Зелёный! – завопила Гретхен.
Эйса со смехом повернулся к дороге. Уиппл-Шмыппл, подрагивая, пересёк перекрёсток.
Эйса наверняка врал. Не может такого быть, чтобы Ба отправила Гретхен в пансион. Эйсу же она никуда не отправляла, несмотря на его синяки и бесконечные записки от школьного начальства. Впрочем, ему всегда позволялось больше, чем Гретхен. Он был в семье первенцем и единственным сыном. Ему предстояло унаследовать семейное дело. А что взять с Гретхен? Может, ей и впрямь только одна дорога – в пансион?
– «Выделываться» – по мне, довольно неудачный глагол, – заметила Гретхен. – Выделываться можно только перед кем?то, а это точно не про меня.
Уиппл-Шмыппл с грохотом понёсся по Мэйн-стрит, а потом свернул на Авеню Б и с треском остановился напротив аккуратно подстриженной лужайки перед домом Уипплов. Статуи пухлых купидончиков, натянувших лук для решающего выстрела, казалось, пристально наблюдали за машиной. Вокруг дома были рядами высажены кусты, которым ножницы садовника придали форму безупречных квадратов. Казалось, опрятная лужайка необычайно оскорблена шумным присутствием Уиппла-Шмыппла.
Эйса заглушил двигатель, и шум мгновенно стих. – Ты и впрямь всё подвергаешь сомнению, – заметил он.
– А то! – гордо хмыкнув, подтвердила Гретхен.
– Прекрасно.
– Прекрасно? – Девочка нахмурилась. Это прозвучало почти как комплимент!
– Продолжай в том же духе. Эдак уже очень скоро своими глазами увидишь Смоки-Маунтинс[3 - Грейт-Смоки-Маунтинс (в переводе с англ. – «Большие Туманные горы») – знаменитый живописный горный хребет, расположенный на западе штата Северная Каролина и на востоке штата Теннесси.]. А я, кстати, всегда мечтал о второй спальне. – Широко ухмыляясь, Эйса вышел из машины и направился к дому прямо по аккуратному газону, оставляя на нежной траве отчётливые следы.
«Как же глупо было надеяться, что Эйса и впрямь меня похвалит», – подумалось Гретхен. Она ведь нужна брату не больше, чем бабушке или отцу, – то есть вообще не нужна. Да и потом, какой от неё прок дома? Из Эйсы готовят смену папе, ей же подобное и не светит. Она же не первенец, а «второй ребёнок», так зачем она вообще? Знай только не суйся в семейные дела, которые тебя совсем не касаются, – вот и вся её задача.
Гретхен подумала о том, что, может, и впрямь будет лучше, если её отправят в Северную Каролину. Возможно, там она встретит учителей, которые будут поощрять в ней независимость суждений. Может, у неё даже появятся друзья – сверстники, которым будет плевать на её фамилию. Ради такого можно стерпеть и уродливую школьную форму, и невкусную еду.
Вот только в Северной Каролине Гретхен точно не найдёт ответов на вопросы, которые так мучают её сейчас. На вопросы, тесно связанные с парком Бун-Риджа и с разговором, который она услышала в собственном доме.
В тот день, когда бегуны, вышедшие на пробежку в парке, нашли тело Эсси, Гретхен при помощи стакана, приставленного к стене – по её многолетнему опыту подслушиваний, надёжнее метода не существовало, – услышала разговор, который происходил в отцовском кабинете. В кабинете собрались Орсон Мозер, шериф Бун-Риджа, и Вернон Уилкс, городской коронер.
– Информация точная? – спросил мэр Уиппл.
– Абсолютно, – подтвердил коронер. Стена слегка приглушала его глубокий, низкий голос. – Тело было найдено в ущелье, но все кости целы. На девушке нет ни синяка, ни царапинки, поэтому причина смерти остаётся загадкой.
– И всё же она мертва, – вставил шериф Мозер.
– А что бегуны, которые её нашли? – уточнил мэр Уиппл. – Им что?нибудь известно?
– Это малолетние дети, – сообщил шериф. – Они первым делом вызвали нас. Тело никто из них не трогал. Ясно как божий день: когда они обнаружили потерпевшую, она была уже мертва.
– Славно, – одобрил мэр Уиппл. – Тогда в нашу версию поверят.
– А какова наша версия? – уточнил коронер.
– Девушка упала с обрыва, это ведь очевидно. Поскользнулась на камнях – они ещё не успели обсохнуть после ливня. Потеряла равновесие, упала и разбилась.
– Уиппл, – строго сказал шериф Мозер, – дело требует расследования.
– Едва ли, – произнёс мэр Уиппл. – Я знаю, кто отнял у неё жизнь.
– Кто?! – хором спросили коронер с шерифом.
– Смерть, – сказал мэр. – Убийца Эсси Хастинг – Смерть. И лишь Смерть знает, почему её жизнь оборвалась раньше срока.
– Но ведь это совершенно не согласуется с… – возмущённо попытался было возразить шериф Мозер.
– Господа, ваша задача – выполнять поручения мэра. Гибель Эсси Хастинг – трагическая случайность. Она упала с обрыва в Гикори-парке, прямо на острые камни. Город будет скорбеть по ней, и я со своей семьёй тоже выкажу соболезнования. А потом жизнь вернётся в привычное русло.
После этих слов повисла тишина. Она была такой долгой и непрерывной, что Гретхен даже испугалась, не упустила ли что?нибудь важное, и плотнее прижала ухо к стакану.
– То есть вы хотите, чтобы мы сообщили всем именно это? – спросил шериф Мозер.
– Да. Потому что именно так всё и было, – процедил мэр Уиппл. – Мы же договорились.
– Конечно-конечно! – вставил коронер своим низким голосом. – Мой отчёт полностью подтвердит вашу версию.
Гретхен кинулась к себе в комнату. Уши горели от слов, которые по?прежнему звенели в голове.
Убийца.
Расследование.
Ни синяка, ни царапинки.
Отчего?то Гретхен почувствовала себя грязной, ей даже захотелось вычистить эти слова у себя из ушей ватными палочками.
Убийца Эсси Хастинг – Смерть. Смерть отнимает жизнь у каждого, это правда, и Гретхен прекрасно это знала. Но по разговору отца с шерифом и коронером у неё создалось впечатление, что речь идёт не об этом. Что на самом деле всё было не так. Но правду они никому не расскажут. Эта тайна так и останется при них.
Что?то тут нечисто. Здесь явно есть какая?то загадка. И отец хочет скрыть её ото всех. Конечно, Гретхен не первенец в семье Уипплов и не станет продолжателем семейного дела. Но то, что её от всего отстранили, не значит, что она не сможет докопаться до правды.
Её отец скрывал важную тайну, и Гретхен решила её раскрыть. Она докажет, что ничем не хуже остальных Уипплов. А значит, нужно любой ценой остаться в Бун-Ридже. Северная Каролина подождёт. Придётся писать поменьше стихов и получать поменьше замечаний – с этим она точно справится.
Гретхен решительно скомкала зелёный листок бумаги и направилась в дом.
6
Ли
Ли завязал фиолетовый бантик на очередной стеклянной банке. Банки с фиолетовыми бантиками хранились на пятой полке, до которой Ли пока не доставал без стремянки. Джудит сидела в приёмной – она ещё не закончила говорить с миссис Дерри, записавшейся на пять часов. Ли вошёл в комнату и, не глядя ни одной из дам в глаза, забрал занозистую стремянку, которую мама прислонила к стеклянному шкафчику, и утащил в кладовку, чтобы убрать воспоминание миссис Дерри на место.
«Наверное, это страшное воспоминание», – подумал он, проводя пальцем по ребристой крышке банки. Её содержимое было чёрным, как ночь, и густым, как сироп. Воспоминание было ещё свежим и потому хлюпало и пузырилось. Наверняка оно было самым что ни на есть жутким – именно такие и хранились на пятой полке.
Стремянка скрипнула под ногой Ли. Он потянулся и затолкнул банку на нужное место, убедившись, что надпись «Забыть» на этикетке отчётливо видна. Потом слез на пол, смотал остатки ленточки в аккуратный клубок и убрал их вместе со швейными ножницами. Вот и всё – дело сделано.
Прежде чем выключить в кладовке свет, Ли замер и окинул взглядом полки с банками. Удержаться от этого было совершенно невозможно – это было так же естественно, как почесаться, если тебя одолел зуд. Пять полок с воспоминаниями так и приковывали к себе взгляд.
Первая полка, самая нижняя, была заставлена плотнее всего. На ней поблёскивали серебром банки, наполненные всякими Мелочами – досадными неудачами, промашками, сказанными не к месту словами. У горлышка банки были обвязаны голубыми ленточками. На второй полке стояли банки с оранжевыми бантиками, до краёв заполненные тем, что со стороны могло бы показаться лимонадом. В них хранились воспоминания О Людях – вплоть до тембра голоса или оттенка веснушек. На четвёртой полке стояли банки, украшенные зелёными ленточками и наполненные Чистым Счастьем. А над ними, на пятой полке, темнели банки, перевязанные фиолетовыми ленточками – в них были запрятаны Плохие Воспоминания, как в банке миссис Дерри. Но больше всего Ли зачаровывали воспоминания, хранящиеся на третьей полке. Хранились они в банках, украшенных красными бантиками, и являлись, по сути, воспоминаниями О Любви. Цветом и густотой они походили на вишнёвую настойку и бурлили в своих банках, словно их постоянно подогревали на сильном огне.
А ещё банки отличались этикетками. На тех, что были повязаны зелёной ленточкой, виднелась надпись «Помнить». Это были воспоминания, отобранные его мамой на тщательное хранение, чтобы им не повредили ни время, ни болезни. Воспоминания, достойные того, чтобы переживать их ещё и ещё.
Почти на всех банках с синими и фиолетовыми ленточками было написано: «Забыть». Хранящиеся в них воспоминания мама забирала у тех, кто к ней обращался, чтобы помочь им освободиться, и надёжно запечатывала, чтобы эти банки больше никто никогда не открыл. Такие воспоминания были полны боли, печали, смятений. От них стоило бы избавиться.
Но вот воспоминания О Любви и О Людях помечались по?разному. Примерно на половине была этикетка «Забыть», а на половине – «Помнить». Некоторые из воспоминаний были поистине драгоценными – и такие стоило беречь. Некоторые – убийственными, и с ними следовало распрощаться. Только на этих банках Ли иногда приходилось менять этикетки, в случае если пациенты возвращались и умоляли забрать у них память о бывших друзьях, которую они прежде хотели сохранить, или, напротив, просили вернуть им воспоминания о возлюбленных, от которых они когда?то отказались.
Если же банки с надписью «Забыть» целый год простаивали нетронутыми, Ли снимал их с полок и утилизировал. Эту работу он любил меньше всего. Нужно было отправиться в самую чащу Тополиного Леса, к маленькому и чистому пруду. Опустить каждую банку в воду и медленно открыть крышку, высвобождая воспоминания.
Это место, которое Ли окрестил Прудом Забвения, было поистине волшебным. Пруд появился давным-давно благодаря чарам госпожи Память, и его воды уносили любые воспоминания. Ли чувствовал себя там неуютно. Пруд будто говорил с ним мрачным шёпотом, и Ли вечно казалось, что если он когда?нибудь случайно упадёт в эту воду, то потеряет все свои воспоминания и попросту исчезнет. Он заключил, что в пруду обитают недобрые силы, и старался приходить сюда как можно реже. Банки с воспоминаниями, которые нужно было уничтожить, он обычно отставлял в сторонку и приходил в лесную чащу от силы пару раз в год. Мама с госпожой Память, кажется, не возражали. Пока банки обклеивались правильными этикетками и расставлялись по правильным полкам, в западной части дома царило благополучие. А госпожа Память тем временем тщательно документировала все приёмы – записывала, у каких пациентов изъяты какие воспоминания и в каком количестве. Здесь требовались аккуратность и дисциплина, как и в работе Ли.
Закончив рассматривать полки, он выключил свет, закрыл дверь в кладовку и тщательно её запер. Позади он услышал шум, напоминающий хруст пальцев. Ли уловил его левым ухом, нечувствительным к остальным звукам. Это была госпожа Память.
Она стояла в коридоре, но заговаривать с Ли не стала. А только прошла мимо, как всегда невидимая, напевая какую?то печальную песню. Задняя дверь со скрипом распахнулась, и Ли ощутил дуновение ветерка – удивительно тёплого для ноября. А потом она со стуком захлопнулась, и негромкая песнь стихла.
Ли заглянул в приёмную. Миссис Дерри уже ушла, и Джудит в одиночестве сидела в плетёном кресле и разглядывала свой изумрудно-жемчужный браслет. Ли уже с десяток раз слышал историю этого украшения, но она ещё не успела ему надоесть.
Когда отец Ли и Феликса ещё только начинал прислуживать господину Смерть, он нашёл этот браслет под большим камнем у водопада Бун-Фоллс, как раз в том месте, куда прозрачная вода бьёт сильнее всего. Браслет выскользнул из расщелины и упал прямо в вытянутую ладонь Винса Викери. Он тут же потерял равновесие и рухнул в воду, сильно ударившись головой о каменистое дно. Вскоре его плащ зацепился за кусты ежевики, растущие вдоль самого берега, где его вскоре и нашла Джудит Бердвисл – помощница госпожи Память. Винс лежал в беспамятстве. Джудит вытащила его из воды и прильнула к его губам, вдыхая воздух ему в лёгкие. Когда Винс пришёл в себя, он подарил спасительнице свою находку – браслет, который он сперва хотел обменять на запасы продуктов на зиму, – а ещё принёс Джудит клятву в вечной верности.
Это случилось на Хеллоуин – в день, когда у господина Смерть был выходной, а госпожа Память была чем?то занята. И потому за этой встречей наблюдала лишь Третья Тень – госпожа Страсть. Именно благодаря ей Джудит и Винс, чьи хозяева откровенно соперничали, влюбились друг в друга с первого взгляда, и господин Смерть с госпожой Память не успели им помешать. Только позже они смогли вмешаться в ход событий – так и появился Договор.
– С работой покончено? – спросил Ли у мамы. Та подняла на него взгляд:
– Недавно ушла последняя пациентка.
– Ну и воспоминания у неё… Просто жуть.
– Да. – Джудит кивнула с совершенно бесцветным лицом – оно всегда становилось таким после приёмов. – Ты их хорошо закрыл?
Ли начал закрывать банки с воспоминаниями, когда ему исполнилось десять, и с тех пор не прошло ни единого дня, когда Джудит не задавала бы ему этот вопрос. Если банка разобьётся или крышка ослабнет, содержимое выплеснется наружу. Такое воспоминание перестанет принадлежать пациенту, у которого его изъяли. Его новым хозяином станет тот, кто окажется ближе всего к прохудившейся банке. А если в тот момент поблизости никого не будет, воспоминание попросту рассеется, исчезнет навсегда.
И хотя Ли прекрасно знал обо всех этих рисках, в кладовке он проявлял непозволительную беспечность. Нередко бывало такое, что он по ошибке повязывал оранжевыми ленточками банки, которые следовало украсить зелёными, или ставил воспоминания О Людях рядом с воспоминаниями О Любви, из?за чего пациенты, явившись к Джудит на повторный приём, рассказывали, например, что ни с того ни с сего воспылали любовью к продавцу из ближайшей бакалейной лавочки. Но это ещё полбеды. В прошлом месяце Ли плохо закрыл банку с Мелочами, и все воспоминания, которые в неё поместили, испарились за одну ночь.
Госпожу Память это совсем не обрадовало. И хотя самому Ли она ничего не сказала, он слышал, как она поздним вечером шумно о чём?то пререкалась с мамой, а на следующий день что?то недовольно пела ему на ухо, пока он закрывал и расставлял новые банки. Впоследствии она несколько недель не отходила от него, чтобы удостовериться, что он всё делает правильно.
– Лучше некуда, – подтвердил Ли. – Пойду на крыльцо выйду.
– Ужин будет через полчаса, – предупредила мама.
Она знала, что Ли выходит на крыльцо, чтобы встретиться с Феликсом, сыном, которого сама она никогда не узнает. Когда Ли глубоко задумывался об этом, ему становилось невыносимо грустно. Поэтому в тот день он решил вообще об этом не думать. Он вышел на крыльцо и уселся на самой верхней ступеньке. А потом всмотрелся в мрак Тополиного Леса, сосредоточенно прислушиваясь к шагам Феликса.
7
Феликс
Феликс положил последние веточки морщинистого посконника в мешок. Пальцы уже болели от постоянного выкапывания и срывания растений. Правда, Феликсу всё равно очень нравились дни сбора трав, нравилось быть в лесу, вдали от холода, царившего дома, от господина Смерть, от зловония, которое источали красные свечи, горевшие в подвале.
