скачать книгу бесплатно
Я сказал благожелательно:
– Сэр Ришар, вы отказались участвовать в прорытии тоннеля под Хребтом. Так что, уж простите, не допущены к корпоративным тайнам. Но если хотите и рыбку съесть, и девственность сохранить, могу рекомендовать придвинуть ваши войска поближе к тому месту, где начались работы.
Он посмотрел на меня в недоумении, взгляд его упал на пустой кубок передо мной, из-за спины выдвинулась рука с кувшином, из горлышка полилась темно-красная струя.
Лицо Ришара прояснилось, он решил, что все понял.
– Великий император Траян, – сказал он, – не разрешал исполнять приказы, данные после долго затянувшихся пиров.
– Это не приказ, – сказал я, приятно улыбаясь, – совет… Но вы откажитесь, откажитесь!
– Конечно, откажусь, – сказал он очень уверенно, даже чересчур уверенно. – Зачем бы я туда послал мои войска!
– Правильно делаете, – одобрил я. – Это я так, по доброте своей сделал вам такое предложение. Вам с другого конца Армландии двигаться? Последним прибудете, когда все хлынут… ладно, наливайте, а то все такие серьезные… и меня как-то странно понимаете…
Они в самом деле посматривали с недоумением, а отец Дитрих сказал очень заботливо:
– Македоняне, потеряв Александра Великого, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз. На тебе вся Армландия, так что береги себя. Уже не ради себя, а ради этой прекрасной страны.
Я сказал поспешно:
– Святой отец, не волнуйтесь, я не переработаюсь.
– Да кто знает…
– Я знаю, – ответил я уверенно, самому стало весело, что обо мне такое лестное подумали. – Я такой.
– У человека силы не беспредельны, увы.
Я открыл рот для шуточки и закрыл. В самом деле смотрят с тревогой и даже то, что я почти откровенно признался в лени, поняли как хвастовство неиссякаемыми силами, что позволят мне работать и работать на благо. Ага, на благо. Работать.
Я развел руками в великом смущении.
– Дело не во мне… Святой отец, я хочу, чтобы, когда в других странах спрашивали, кто правит в Армландии, им отвечали: закон. Или: закон и порядок! А про гроссграфа упомянуть могли и забыть. Я бы такой формой правления только гордился.
Он сурово улыбнулся:
– Юность, юность…
– Но это возможно, святой отец!
Его сухие губы скептически изогнулись.
– Как? Да, я знаю, в Элладе была демократия… Потому и пала под натиском сперва Александра, потом римлян, у которых во главе всегда люди.
– Но разве там люди стояли выше закона? Римляне создали юриспруденцию!
Он развел руками.
– Закон всего не предусмотрит. Он может стать камнем на шее, что потянет ко дну глубокой реки. Однако в Риме люди в нужные моменты могли брать законы в свои руки. И потому Рим стал вечным.
Рыцари с интересом прислушивались, барон Альбрехт заметил с некоторой ехидцей:
– Где нет закона, нет и преступления, не так ли?
Отец Дитрих подтвердил с улыбкой:
– Формально, да.
– Это аксиома! – сказал Альбрехт. – Потому сэр Ричард вообще-то должен бы тормозить принятие любых законов.
– Э-э-э, – возразил я, – а как насчет заповеди: не судите, да не судимы будете, взявший меч от меча и сгинет, какой мерой меришь – такой отмерят и тебе…
Они смотрели с пониманием: слишком уж в глубокие дебри я влез, умничаю, значит, такой вот лорд у них, даже Библию читал или хотя бы видел издали, только сэр Растер завозился и недовольно хрюкнул:
– Сэр Ричард, в чем дело?.. Как нет закона? Наш закон – вы. Ваша воля – закон!
Рыцари согласно зашумели.
– Как говорит мой повар, – сказал я, – самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Потому и закон должен быть похож не на закон, а на божественный голос свыше. Мол, приказывает, а не вступает в дискуссии. Эй, что там медлят с горячим?
Сэр Растер прогудел с достоинством:
– Закон должен быть краток, чтобы любой дурак мог понять и усвоить. А то иной раз ломаешь голову, ломаешь, а все не поймешь, что сказано…
Слуги торопливо вбегали в зал и убирали опустевшие тарелки с остатками салатов и холодных блюд, следом другие спешно ставили перед проголодавшимися господами горячее парующее мясо.
Я отломил руками гусиную лапу, из-под стола раздалось рычащее напоминание, я бросил лапу туда, а для себя разорвал гуся пополам. Изнутри посыпалась горячая разварная гречка, золотыми зернами заблестела под ярким светом множества светильников по всему по широкому блюду.
Я сказал твердо:
– Народ любой страны будет полностью счастлив и управляем, если суметь желания большинства направить… скажем, не в политику, объявив ее грязным делом, о которую ни один порядочный человек не станет пачкать руки, и не в накопление богатства, дескать, трудом праведным не наживешь палат каменных, а в…
Я задержал мясо перед пастью, подбирая профессию, все смотрят с ожиданием, я сказал:
– К примеру, в бродячих актеров!.. в фокусников, что жонглируют факелами на площадях. Дескать, почетнее жонглировать факелами или ножами, чем обещаниями перед народом.
Все перестали прислушиваться так внимательно, что даже горячее мясо осталось в тарелках или в руках, расслабились, начали переглядываться, а прямодушный Растер сказал с облегчением:
– Все шутите, сэр Ричард! А мы уж подумали, что в самом деле надо обманывать… В актеров, ха-ха, надо же!
– Ха-ха-ха, – расхохотался Макс. – В бродячих фигляров!
Даже барон Альбрехт, который посматривал сперва с вопросом в глазах, рассмеялся, понимая, что сюзерен шутит. Нельзя представить, чтобы достойные юноши стремились не к ратным подвигам, не к управлению областью, краем, страной, а к тому, чтобы изображать и высмеивать тех, кто управляет страной, кто стремится к ратным подвигам, кто отдает жизнь во славу своей страны, сюзерена, церкви, святой Девы Марии.
Я жевал, это дает возможность не отвечать сразу, а когда проглотил, уже все умные ответы благоразумно затолкал взад и заставил свои губы растянуться в примирительной улыбке.
– Да-да, конечно…
А сэр Норберт сказал глубокомысленно:
– Вообще-то я могу представить, что из самых низов, где только воры и шлюхи, кто-то из детей, может, и стремится убежать в бродячие артисты. Достойные люди землю пашут, дома строят, коней куют, а недостойные, что работать не хотят и не умеют… гм… в актеры. Но, к счастью, есть еще благородное сословие, откуда никогда ни один человек не захочет уйти в столь низкую и недостойную профессию!
Я кивнул.
– Вы правы, сэр Норберт. А если вздумает – то он уже не из благородного сословия.
Я торопливо обгладывал кости, хватал другие куски, по телу расползается приятное тепло. Барон Альбрехт насыщается не так торопливо, блюдет манеры. Я поглядывал искоса, он обычно улавливает, когда я что-то недосказываю или резко сворачиваю, чтобы не проговориться, но сейчас ничего не заподозрил. Такую резкую смену интересов и ценностей в обществе и представить не в состоянии.
Но, проговорил холодно внутренний голос, это один из стержней власти. Направить желания большинства туда, где нам, властелинам, перестанут быть конкурентами. Пусть грезят не пугачевщиной или разинщиной, а возможностью находиться на виду толпы, самому постоянно любоваться собой и другим показывать, какой красивый, умный, мудрый, знающий, замечательный… Когда актеры по славе сравняются с политиками – сейчас об этой дикости даже брякнуть нельзя, засмеют или сочтут за шуточку – тогда народ окончательно превратим в толпу, в стадо баранов и заставим его повиноваться, будто сами двигаем их руками и ногами.
И тогда раздолье для нас, умных, талантливых, дальновидных и хорошо знающих, что для народа нужно. Другое дело, захочет ли он это есть… Гм, заставим!
Отец Дитрих поглядывал на монашка, застывшего с книгой у груди, будто держит грудного ребенка, но внимательно рассматривает, как я заметил, и веселящихся рыцарей. Брови то и дело сдвигаются на переносице, в глазах проскальзывает тревога.
– Отец Дитрих, – сказал я, – они все – верные сыны церкви!
Он поморщился.
– Не сомневаюсь, сын мой. Но даже некоторая небрежность простительна… в некоторых случаях. Я не о вере, а об устойчивости беспокоюсь.
– Нашей?
– Да, Армландии. К сожалению, любыми переменами всегда стараются попользоваться соседи. Я только что получил сведения, что есть неприятности на границах…
– С Турнедо? – догадался я.
– Ну да, Гиллеберд будет первым, кто вас проверит на прочность. Пусть даже чужими руками.
– Чужими? А где там чужие?
– Руками якобы своевольных сеньоров, – пояснил он. – Для этой цели очень хороши буйные лорды, что бравируют независимостью. Иногда король их использует куда лучше, чем если бы были его верными подданными!
Барон Альбрехт поинтересовался медленно:
– Святой отец, туда совсем недавно отбыл сэр Тамплиер. Вы так быстро уже получили вести?
Отец Дитрих буркнул:
– У меня свои источники, барон.
– Простите, святой отец.
– Ничего, сын мой. У всех свои тайны.
Сэр Растер спросил бодро:
– Может быть, послать Тамплиеру военную помощь?
– Лучше бы гуманитарную, – сказал я с тоской. – А еще лучше дипломатическую поддержку. Совсем ни к чему конфликты на границах!
– Надо, сэр Ричард! – возразил Растер. – Врага надо учить!
– А миром не получится? – спросил я. Посмотрел на их ошеломленные лица, пояснил торопливо: – Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.
Сэр Растер ответил с достоинством:
– Так эта надобность всегда при нас!
– Народ у нас такой, – поддержал барон Альбрехт, – великодушие правителя, как и вежливость, толкует как слабость.
– И не только правителя, – уточнил Растер и нахмурился грозно. – Приходится идти напролом и раздавать зуботычины всем встречным… заранее, а то подумают, что слаб!
Я спросил удивленно:
– Что, уже пришла пора? Мы еще экономику не подняли! Даже поднимать не начали! Не-е-ет, сперва укрепимся. Я хочу воевать так, чтобы противник сразу видел: лучше сдаться сразу, это дешевле.
Барон уточнил деловито:
– Значит, воевать будем скоро? Я только хотел уточнить этот момент.
– А вопрос задать подтолкнули сэра Растера? – сказал я укоряющее. – Эх, барон… К сожалению, воевать приходится всегда раньше, чем хотелось бы. Так что держите ячмень сухим.
Глава 6
Сэр Растер провозгласил новый тост, я подал знак, чтобы на меня не обращали внимания, поднялся и вышел из зала. Если для Растера окончание войны в Армландии – сигнал к бесконечному пиру, пока не придет пора нанести превентивный удар по вероятному противнику, то у меня сердце колотится от перевозбуждения: щас возьмусь, щас наконец-то горы переверну, Тоннель прорублю, Юг и Север соединю и сам встану таможенником, Армландию заэталоню для всех соседних королевств, подниму вэвэпэ на небывалый уровень, разовью науку и хайтэк, все у меня от счастья запоют и даже запляшут, гады…
Дворец выстроен из желтого камня, и когда я быстро шел в сторону выхода вдоль длинного ряда колонн, в широкие окна льется закатный свет солнца, окна горят, словно огромное солнце стоит прямо за окнами. По всему залу оранжево– красноватый свет, а стены словно из старого доброго янтаря, потемневшего от времени, но сохранившего в своих глубинах накопленный солнечный свет.
На Юге случился тот ужас, который я видел в другом месте: обмен ценностей на удобства. В том мире, откуда я пришел, ценностей фактически не осталось. Одни отменены, как «ограничивающие человека», другие втоптаны в грязь и осмеяны, потому что не дают наслаждаться тем, что раньше считалось смертным грехом: плотскими утехами, чревоугодием…
Зато взамен получили неслыханные удобства, что принесли высокие технологии. Да, обмен ценностей на удобства. Но здесь я добился полного контроля над громадной территорией, и в рамках Армландии смогу совместить высокую мораль и высокую технологию… Да, смогу, и пошли вы все! Несогласных буду вешать прямо на городской стене поближе к воротам.
Стражи у выхода вытянулись, я сказал: «Вольно», охраняют пока не ворота в донжон, а пустой проем. Здесь пока нет ворот, как и в саму крепость: против простых дружно возражают все рыцари, а поставить вычурные требует времени.
С широкого крыльца, не то мраморного, не то еще из какого-то не самого дешевого камня, я вдохнул ароматный вечерний воздух. Далеко-далеко над стеной возвышаются синеющие к вечеру горы, все еще свежо и чисто вздымаются из пооранжевевших облаков. Над ними бездонное покрасневшее небо, уже грозное и грозящее огнем…
Деревьев и вообще долину отсюда не видно, но и она, как полагаю, сейчас из зеленого быстро окрашивается в багровый цвет заката, по ней от приземистых деревьев бегут длинные черные тени, такие непропорционально грозные в сравнении с мелкими и невзрачными стволами…
Может, мелькнула мысль, выехать к Хребту прямо сейчас? Ну и что, если на ночь? Ни Зайчик, ни Бобик ночи не боятся. Зато сразу успею войти в курс дела, что уже сделано, что нужно сделать…
Говорят, мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки, но я не таков, я недостатков вообще не имею, у меня одни достоинства, потому я без всяких колебаний свистнул конюху.
Он примчался, глаза преданные, руки по швам.
– Что угодно вашей светлости?
– Оседлай Зайчика! – велел я.
