скачать книгу бесплатно
Он ответил грустно:
– Строили первые поселенцы.
– И что?
– Их было сорок человек, – объяснил он. – Им вполне хватало.
Его глаза цепко и настороженно всматривались в меня, такого непривычного прихожанина, на определенном этапе в церковь начинают ходить не рыцари, а убогие старушки, нищие и юродивые.
Чтобы ему не мешать, я бросил взгляд на своды и стены. Да, для сорока еще как хватало. Даже больше чем. Строили с расчетом, чтобы хватило и детям. Может быть, даже внукам, хотя тем уже будет тесновато. Но вряд ли могли тогда предположить, что народу нахлынет масса… хотя и предположив такое, вряд ли стали бы строить Кельнский собор. В конце концов, большой и красивый храм должен строить большой город. Сам строить, а не прожирать накопления предыдущего поколения.
Помещение церкви – просто одна четырехугольная комната. В дальнем углу отгороженная кабинка для исповедальни, в стенах справа и слева неглубокие ниши. В них каменные фигуры святых: один с воздетым над головой крестом, у второго крест в опущенной руке, и держит его так, словно встречает врага направленным в его сторону острием меча.
– Сын мой, – произнес отец Шкред наконец с непонятной осторожностью, – твоя душа уязвлена видом церкви или… города?
– А что с городом? – удивился я. – Город цветет и пахнет!
– Чем пахнет? – спросил он грустно. – Гнилью и запустением душ. Но это замечается не сразу.
– Запустение? – переспросил я. – Да жизнь бьет ключом! И не всегда – по голове.
– Да, – согласился он, – такая жизнь бьет по душе.
– Но души вы спасаете?
Священник развел руками.
– Что я могу сделать? Даже души спасать в таком городе… почти непосильно. Я делаю что могу, но человек слаб, а против таких мощных соблазнов, что поселились в городе, устоять трудно. Когда-то это был чистый спокойный город, а сейчас на каждой улице по две-три пивных, на каждом углу – притон, дьявольский вертеп с продажными девками! Когда все начиналось, там тешили плоть моряки, которые в дальних походах истосковались по женщинам, а теперь туда преспокойно ходят и добропорядочные горожане! Некоторые уже и не очень-то таятся. Ни от церкви, ни от жен.
Он видел по моему лицу, что меня это волнует мало, есть дома терпимости – ну и пусть, что тут такого, я и не то видал. Лицо патера побледнело, в глазах отчаяние и безмолвная мольба.
Я вспомнил о красивом рыцарском замке на скале.
– А что благородный сэр Дюренгард, если я правильно расслышал его имя на рынке? Столь известный как в славных битвах, так и великими добродетелями?
Священник покачал головой:
– А что ему? Денег к нему течет все больше. Он даже не догадывается, что уже во всем отстранен от управления городом. По большей части он либо в столице, либо в походах. Сами горожане в целом довольны: город по достатку быстро обогнал все соседние, у нас простой горожанин одет богаче, чем вельможа у соседей.
Я кивнул:
– А отцы города, этот ваш совет, естественно, самые богатые люди города?
– Да, – ответил он печально, – они и были ими, когда создавался городской совет. А теперь намного богаче, это естественно.
– Понятно, – согласился и я, – как такое не понять. Деньги – это власть, а власть – это деньги. Еще большие. Кстати, в порту проститутки на каждом углу, тоже понятно. Но я заметил, что ночью начинают выходить и на улицы самого города…
– Ночью? – переспросил он горько. – Да уже с вечера выходят! Если раньше Бриклайту с трудом удавалось открыть первый притон, не мог набрать туда женщин, то теперь отбою нет! Сами приходят, а те, кому не удается попасть в сам дом… туда уже отбирают самых лучших, представляете?.. промышляют на свой страх и риск на улицах, в подворотнях…
– А горожане?
– Даже те, кто морщит нос, – ответил патер с горечью, – не хотят ничего менять. Их души опутал золотыми сетями дьявол. А Совет города убеждает, что главное в жизни человека – иметь золото в кошельке. Будет золото – будут и все блага. Да только забыли…
– Что? – спросил я.
Он взглянул на меня с укором:
– Что помимо благ земных существуют еще и небесные…
– А, – сказал я, – ну да, ну да, как я забыл!
Он вздохнул, в глазах укоризна стала заметнее.
– Духовные блага не купить… но незрелые души этого еще не понимают. Человек рождается несмышленым, быстро старается насладиться всем, что видит, и обычно не успевает достигнуть полного понимания истинных ценностей… увы, жизнь человеческая коротка.
– Коротка, – согласился я и покосился на кинжал на своем поясе. – Да мы ее еще и укорачиваем всеми способами. В городском совете заправляют старейшины цеховиков?
– Уже нет.
– А кто?
– С цеховиков начиналось, – объяснил он, – но город растет еще и за счет порта, морских перевозок. Так что торговцы сперва только присутствовали, а теперь их две трети.
– Торговцы, – сказал я, – тогда понятно…
Он насторожился:
– Что-то о них знаете?
– Да только о нормах прибыли, – уклончиво ответил я. – Что-то из классиков. За какой процент прибыли пойдут на какое преступление, есть точный расчет… основанный на опыте более развитых… или более прогнивших стран, это с какой точки посмотреть. А кто во главе?
Он сказал так же невесело:
– Бриклайт.
– Бриклайт? – повторил я. – Только и всего?.. Ни сэр, ни лорд, ни фон, а просто Бриклайт?
Он грустно усмехнулся:
– Да. Просто Бриклайт. И никто не знает, откуда он пришел. Не местный в смысле. Он как раз из тех, кто и не ремесленник, и не торговец, а…
– Посредник, – подсказал я, видя, как священник мучительно подыскивает слово. – Потом их назовут дилерами или брокерами, не знаю как точнее, но он ничего не производит, а только что-то для кого-то находит?
– Верно, – сказал священник с благодарностью, но посмотрел на меня настороженно. – Вы очень хорошо разбираетесь в таких вопросах. Откуда вы?
– Издалека, – ответил я. – Но я не враг. Более того, я – паладин.
Он посмотрел с таким недоверием, что я поспешил добавить:
– Я из отряда особого назначения. Паладины тоже бывают разные. Есть для парадов, есть для красивых битв и красивой гибели, а есть для особых дел.
– Каких? – спросил он настороженно.
– Особых, – сказал я с ударением. – Я подчиняюсь напрямую Главному Инквизитору. Да и то не совсем так уж… У меня тоже свобода воли, что меня самого больше пугает, чем радует. Все-таки лучше, когда виноват начальник, он же всегда дурак, а мы всегда умные… О деталях моей работы умолчу, могу лишь заверить, что все мои действия – на благо церкви. В целом, если не цепляться к мелочам.
Даже, добавил про себя, если церковь об этом не подозревает. А ей все на благо. Не даром же в Библии или где-то еще сказано, что все, что делает Господь, он делает на пользу. То ли ему, то ли человеку, то ли инопланетянам, не помню, но это не так уж и важно.
Он перекрестился.
– Я простой священник, мне высшие тайны церкви недоступны.
– Что принадлежит лично Бриклайту? – спросил я. – Вот уж не поверю, что он всего лишь бескорыстно управляет городским советом! Пусть и с поста заместителя главы городского совета! А что сам глава, кстати?
– Спился, – ответил отец Шкред горько. – Достойный был человек, но… слабый. Плоть крепка, дух слаб. Гордится тем, что пьет много и почти не пьянеет, почти не выходит из борделей…
– Ну да, – сказал я понимающе, – плоть крепка… Вот и старается. Не он один попал на такой крючок. А если еще виагры ему подарить… Ладно, с ним ясно. А Бриклайт – торговец, тоже понятно. Легче слепить снежную бабу в аду, чем среди торгашей встретить идеалиста.
Священник сказал с невольным уважением в голосе:
– Вы очень хорошо видите… ситуацию. Откуда вы, сказали?
– Я не сказал, – ответил я с улыбкой. – А скажу, не поверите. Так что лучше сами подскажите, чем он владеет. Возможно, это прояснит ситуацию.
Священник почему-то задумался, развел руками.
– Я больше занимаюсь душами, а не мирскими делами… но я многое знаю о своих прихожанах, однако о Бриклайте – почти ничего. Знаю только, что из ростовщиков он – самый крупный. Еще ему принадлежат два-три дома на центральной улице, один магазин ювелирных вещей, но у других гораздо больше имущества. У него четверо сыновей, старший, Вильд, владеет двенадцатью домами, где мужчин обслуживают продажные женщины, а также большим участком земли южнее от города… второй, его зовут Рунтир, владеет лавками, где торгуют привозным шелком и другими тканями, третий, Джордж, заправляет солевым промыслом…
Я пробормотал:
– Было у него три сына: двое умный, а третий… тоже не дурак. Вижу, охватили они паучьими лапами весь город. Что делать, это и есть торжество демократии над высшим сословием.
– Четыре, – заметил он.
– Что четыре?
– У Бриклайта четыре сына, – сообщил он невесело, – один другого… да, один другого. Это надежная стена, за которой Бриклайт может обделывать свои дела так, что никто и возразить не осмелится. Четвертый сын, Тегер, самый порочный и растленный. Ему шестнадцать лет, но он уже обошел всех продажных женщин в городе, соблазняет и развращает немногих оставшихся добродетельных женщин…
– Ну еще бы, – согласился я. – В этом возрасте гормоны из ушей прут… Спасибо, отец Шкред!
– Не за что, – ответил он уныло.
– Есть за что, – заверил я. – Информация – ценный товар.
Глава 12
Возвращаться среди ночи как-то неловко, хотя гостиница оплаченная, можно бы и туда, но уже тянет в особняк, однако там одинокая женщина с четырьмя детьми, разбужу, испугаю, а то и подумает невесть что.
У жиденького костра, разведенного по ту сторону стены, сидит в донельзя рваной одежде тощий мужчина, рядом с ним вздрагивает женщина, обхватив себя за плечи. Трое детей спят прямо на земле, четвертый, самый маленький, хнычет у нее на коленях, просит есть.
Я обронил, проходя мимо:
– Покормили бы ребенка.
Мужчина смолчал, женщина отвесила сиплым, словно после долгого плача голосом:
– Мы погорельцы… Корову тролли сожрали, дом сгорел… Еле детей вынесли…
Я остановился, женщина схватила ребенка и принялась укачивать, мужчина оцепенело смотрит в огонь. Короткая ночь кончится, дети проснутся и все захотят есть, а родители впервые не знают, что делать…
Пальцы нащупали монету, я бросил ее на землю перед женщиной и пошел через мост, луна заливает мир тем странным светом, когда идешь как будто по другой планете: все знакомо и в то же время выглядит как будто видишь впервые. Мост явно сохранился с древнейших времен: каменный, но не угрюмо массивный, а как будто из кружев, выгнут не слишком, словно на него не действуют законы гравитации, но и не прямой: нет необходимости.
В воде отражается подрагивающая луна, абсолютно плоская, колышется, как тряпка на флагштоке…
Впереди у перил что-то шелохнулось, юноша в небедной одежде аккуратно перелезает через перила на ту сторону. Перелезает с осторожностью, обеими руками поддерживает тяжелый камень, привязанный к веревке. Другой конец, понятно, захлестнут петлей на шее.
Он нервно оглянулся на мое приближение, я сказал торопливо:
– Нет-нет, я вам не помешаю! Я уважаю мнение и выбор любого человека. Усомниться, что вы делаете то, что нужно, значило бы оскорбить вас, человека, без сомнения, умного и начитанного…
Он хмуро покосился на меня:
– Почему…
– Начитанного? – переспросил я. – Это же очевидно! С жизнью кончают обычно умные и очень умные люди, а дураки… они как скот. А скот даже не понимает, что жизнь можно оборвать и самому. Потому я вам слова не скажу, ибо все, что вы делаете, делаете осознанно и по своей воле. Никто в городе не сможет подсказать вам, как поступить правильно, это вы сами знаете лучше всех…
Он кивнул, перенес и вторую ногу через перила. Я сказал просительно:
– Кстати… у вас не найдется пары монет? Вам они все равно там не понадобятся.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, потом, с трудом поддерживая камень одной рукой, другой пошарил по карманам.
– Есть, – ответил он глухим голосом. – Вот, возьмите. Вы правы, там мне они ни к чему.
На ладони у него блестела целая горка монет. Я замахал руками.
– Нет-нет, вы меня не так поняли! Я не для себя, мне стыдно было бы взять… а вот там – видите костер? – это совсем близко, погорельцы. У них тролли сожрали скот, а дом сгорел, как и все посевы. Все, что у них есть, это их драная одежда. Прошу вас, отдайте эти деньги им, для них это будет спасение!
Он протянул мне ладонь с монетками.
– Возьмите и отдайте.
Я отчаянно замотал головой:
– А вдруг вы подумаете, что я взял себе? Мне будет так стыдно, так стыдно!.. И уже не смогу перед вами оправдаться. Ну прошу вас… Отдайте им эти монеты, они вон близко, а потом возвращайтесь! Я посторожу, чтобы камень не тронули.
Он то ли вздохнул, то ли выругался, снял петлю с шеи и, оставив камень на прежнем месте, быстро перелез обратно. Проходя мимо, облил меня взглядом, полным презрения, а я смотрел ему вслед и гадал, что будет дальше.
На мосту простоять пришлось с полчаса. Думаю, что мог бы стоять там и до утра, веревка с камнем осталась невостребованной. Как некоторые чудаки не понимают, что заботиться можно не только о себе, любимом?
