скачать книгу бесплатно
– Одна?
– Так говорят, – отмахнулся я. – Словом, это наша не единственная надежда, но – основная.
Он слушал очень внимательно, брови сдвинул к переносице, отчего глаза стали совсем черными, солнце искрится на кончиках усов, как на отточенных лезвиях крошечных ножей, иногда произносил «да, ваша милость», «сделаем, ваш милость», а когда вспоминал, что отныне он тоже рыцарь, с трудом говорил «да, сэр Ричард» и замирал, ужасаясь своей смелости.
– Пока нападающие, – продолжал я, – будут бежать к воротам по единственному мосту, их надо перестрелять, как баранов. Добежавших – перебить, когда начнут выбивать ворота. Тоже стрелами!
Он похлопал по эфесу меча:
– Ваша милость пожаловали мне такой клинок… и такие доспехи! Да пусть сунутся.
Я вздохнул:
– Знаешь, Гунтер, скажу тебе честно, я не был воином в своих землях, так что вовсе не рвусь в сечу. Если можно побить издали, лучше всего крылатыми ракетами, я это сделаю. Что может быть красивее, когда лучники красиво расстреляют стадо железных дураков?..
Он посмотрел на меня испытующе:
– Я понимаю, ваша милость.
Я переспросил подозрительно:
– В самом деле? А то мне уже чудится, что здесь одни блондины.
– Понимаю, – ответил он почтительно, – почему не любите сечи. Почему уже не любите! Они для вас в прошлом, как у всякого полководца. Глупо тому в бой, кто мановением руки двигал в сечу тысячи рыцарей… Будет сделано, ваша милость! Только насчет защиты вы зря. Рихтер пояснил, что исчезла магическая защита внутри замка, но по мосту пройдут только по вашему слову!
Я сказал строго, стараясь не выдать некоторого облегчения:
– Хорошая новость, но знаю по опыту, любую защиту взламывают нехорошие гады. Так что будь готов отразить нападение простыми надежными способами. Иди, выполняй!
Скобы внутри башни поскрипывают под моим весом, прогибаются, как резиновые, даже повизгивают. Надо бы укрепить, здесь народ помельче, а подо мной могут обломиться. Да и вообще гарантийный срок давно истек, Рихтер признавался, что много лет не покидал свой уютный кабинет. Можно сказать, апартаменты. Даже пентхауз, если учесть, что поселился на самой верхотуре.
Голова уперлась в ляду, приподнял, в ноздри шибанул резкий запах трав и горелой коры. Все же так пахнет мышами, это зверье с поперечных балок свисает плотными гроздьями. В подобных серых узелках, покрытых пылью, старушки хранят сушеные ягоды и целебные корешки.
С десяток мышек спят вниз головами, зацепившись коготками за щели и неровности стены. Все пространство заставлено, на широких сундуках сундуки поменьше, на них ларцы и горы старинных фолиантов.
Одна из мышек раскрыла сонные глазки, но, признав своего, сладко зевнула красным вампирским ротиком.
Рихтер сидит спиной ко мне, худой, сильно сгорбленный, несмотря на толстый халат с гордо раздвинутыми, как у кавказского чабана, плечами. Из-под широкополой шляпы поблескивают серебристые волосы.
На скрип половиц маг оглянулся, косматые снежно-белые брови взлетели на середину лба. Седые волосы грязными сосульками ниспадают на грудь, но лицо розовое, как у младенца, хоть и видно, что стар, очень стар.
– Ваша милость! – воскликнул он, вскакивая. – Сэр Ричард!
Он поспешно сдернул шляпу, я вскинул руку:
– Не вставай, не вставай. Да вот такая у меня причуда, чтоб люди, намного старше меня, не вставали… Ладно, простолюдины пусть, а вот творческая интеллигенция – не надо. А то к соседним феодалам сбегут. Да и шляпу снимать не надо, это же не просто шляпа, а некий знак принадлежности к гильдии? Как у адмирала кортик, у панка ирокез, а у политика длинный язык? Словом, привет труженику науки от работника меча и топора. Как продвигаются работы над эликсиром молодости?
Он сел и еще раз поспешно поклонился. Получилось комично, очень хотел снова встать, но не решился, раз уж хозяину такая вожжа под хвост попала, ответил умоляюще:
– Ваша милость, да вы и так самый молодой в замке!
– А я не для себя, – ответил я сварливо. – Могу же я, как отец народа и правильный феодал, заботиться об электорате?.. Ладно, это шутки. Ты мне скажи лучше, что знаешь про коней… да, тех самых, один из которых в моей конюшне. Тот самый, что с рогом. Не единорог видно, раз езжу, или я девственник в каком-то ином смысле?
Он суетился, скрипя суставами, старался усадить на почетное место, как будто в его кабинете такое отыщется, разводил руками и оправдывался, что он простой маг, таким важным делом, как коневодство, не увлекался, а все по таким мелочам, как устройство вселенной, звезды, магические силы, дающие жизнь всему-всему…
Я смахнул с ближайшей табуретки книги на пол, сердце сжалось от такого варварства, но иначе нельзя, мягкого феодала уважать не будут, сел, чтобы не стоять перед человеком ниже рангом.
Маг промямлил жалко:
– Я только слышал, что эти кони были созданы…
Я насторожился, у меня с этим словом совсем другие ассоциации, переспросил живо:
– Созданы?
– Ну да, – ответил маг без всякой запинки, если у меня свои ассоциации, то у него свои, – после Великой Битвы Гигантов… когда земля и небо перемешались, когда все дороги были разрушены… уцелевшие маги искали способы снова связать анклавы людей… Пробовали приспосабливать то птиц, делая их совсем гигантскими, то ящериц… вы, ваша милость, занимаясь благородными рыцарскими делами, могли не знать, что почти после каждой такой битвы образовывались такие трещины, что достигали ада!.. Там в глубине расплавленная магма, а наверх поднимались огонь и дым. В ширину же никакая стрела не перелетит, так что о мостах и думать было нельзя. А вот на крылатых ящерах…
Я кивнул:
– Понимаю. Хотя на коне тоже не перепрыгнешь. А почему ящеры?
– Птицы больно прожорливы, господин. Вы никогда не видели, сколько куры едят? Или воробьи? Они ж все время жрут, жрут, жрут… Если не будут жрать, просто замерзнут! Возьмите воробья в ладонь – он же горячий! А чтобы быть горячим, надо есть много. Зато у ящеров холодная кровь, спят себе, еду не расходуют. После каждой катастрофы земля беднела надолго, господин. Тот слой, на котором можно выращивать, уходил под скалы, под лаву, а наверх выбрасывалось слишком много камней, пепла, золы, шлака… Конь ваш, конечно, не летающий, однако может взбираться по горным тропинкам, перепрыгивать в лесу завалы, мелкие трещины…
Он беспомощно разводил руками, сам не очень-то убежденный в своих словах, смущался, то опускал глаза, то смотрел умоляюще, не вздумаю ли на костер за плохие ответы, наверняка же явился спрашивать насчет философского камня, я смолчал, в груди похолодело. Маг сам не понимает, насколько прав, хотя сам уже не очень-то видит смысл в словах, вычитанных в старых книгах. Он просто не знает, что автомобили признают только ровные дороги. Желательно, вообще без выбоин, рытвин. А вот если дорогу расколет простейшая трещина, даже самые мощные и сверхскоростные автомобили замрут на краю. Тут надежнее обыкновенный конь… Конечно, все местные маги это поняли, принялись за коней. Возможно, у меня даже не конь, а что-то наподобие автомобиля, только вместо колес четыре ноги?.. И с кормлением, или заправкой, вопрос благополучно решили адекватно суровым условиям… Правда, автомобили тоже наверняка перерабатывали в топливо все, но насчет трещин маг прав, тут на каждом шагу эти жуткие провалы, разломы.
Маг смотрел с печальным ожиданием. Я сказал покровительственно:
– Работай дальше!.. Но, глядя на звезды, подумывай хоть изредка и над обустройством замка.
– Господин!
Я вскинул ладонь, прерывая его слова:
– Борис, ты не прав. Чистая наука наукой, но будто не знаешь, что если кто-то захватит сие хозяйство, тебе тоже придется… прервать свои занятия. А то и вовсе прерваться. На дыбе или как-то еще, что может быть намного забавнее. Для зрителей, понятно. Или же под пытками будешь срочно добывать философский камень. Так что подумай и о проблемах быта. Не потому, что я так вот из каприза велю, а надо, Федя! Надо. Мне нужны ответы на простые и ясные вопросы: могут ли через эти Двери в замок влезть еще какие-то твари?.. Ладно, сам догадываюсь, что могут, тогда подумай, как эти Двери закрыть. Или как-то обезопаситься. Второе: что там в ночи за всадник? Он так смотрит на мой замок, что мне это как-то не совсем нравится. Даже, можно сказать, несколько раздражает, если очень мягко. Потом, сколько в замке ведьм, вампиров, домовых и вообще не совсем людей?.. Хоть какая-то статистика да ведется? Нет-нет, я не собираюсь отдавать их в руки священника. Я не настолько дурак, чтобы вот так нерационально тратить трудовые и не совсем трудовые… что значит – творческие ресурсы. Это чужих всех можно и нужно на костер, мир надо чистить от нечисти и колдовства, но своих я должен защищать, это понятно, они же свои. Ты еще не знаешь, что есть свои террористы, а есть чужие, только свои уже не террористы, а благородные и пламенные борцы за… нужное дописать. Так что за наших ведьмов не переживай.
Он сидел с открытым ртом, вытаращив глаза, затаив дыхание, слушал трепещуще, половину моих сентенций не понимал, вторую толковал по-своему, возопил жалобно:
– Ваша милость, разве не важнее, что добываю философский камень? И даже эликсир вечной молодости?
– Не важнее, – отрезал я.
– Но как же…
– А вот так! Не сегодня-завтра мне свернут голову, как цыпленку, а я буду мечтать про эликсир вечной жизни? Знаю-знаю, что ты теоретик, все мы теоретики во всех вопросах, но когда жрать нечего или когда тонешь, то и теоретику надо шевелить руками. Мы сейчас тонем, понял?..
Он покачал головой.
– Вас вся челядь боготворит, а уж гарнизон так и вовсе на вашу милость молится.
– Это до первой неудачи, – заверил я, вооруженный чужой мудростью. – Сам знаешь, какой у нас народ. Каков народ вообще. Словом, я установку дал, а ты действуй.
Он проводил меня умоляющим взглядом, я не слушал, как заверяет в преданности и приложении всех душевных сил и знаний на благо моей благородной милости, спустился по тем же скрипучим скобам в коридор, подозрительно осмотрелся. Что-то изменилось или у меня от страха глаза велики?
Глава 3
По дороге к своим покоям выглянул в окно, снизу шибануло конским потом. Это неугомонный Гунтер вновь заставляет стрелков упражняться с утра до вечера: с рассвета стреляют в круглую мишень, отходя все дальше, стреляют на меткость, на скорость, стреляют против слепящего солнца, стреляют при ветре, стреляют в полумраке. Он хотел еще учить стрелять в лесу, но я указал резонно, что сперва пусть обучатся защищать замок, а лесные приключения это на потом. Зато посоветовал научить стрелять в сумерках, а то и ночью, при слабом свете факелов, даже вовсе в темноте, стрелять в ответ на подозрительный шорох.
Уже со второго дня он учил их стрелять, сделав три круга бегом по двору, а потом с разбега взбежав на стену. Они должны были поразить движущуюся цель, как если бы враги уже ворвались в наш замок. Упражнялись усердно, большинство из них молодые парни из окрестных селений, очень жаждавшие приобщиться к вольной солдатской жизни, из таких можно веревки вить.
Правда, даже сам Гунтер недоумевал, не слишком ли, но я помню, как учат всяких там коммандос да беретников, зеленые они или краповые, тяжело в ученье – легко в бою, бери больше – бросай дальше, копай от забора и до обеда, словом, нагрузка сделала из обезьяны человека, из человека – творческую личность, а из творческой личности – слесаря пятого разряда.
Страж у двери моих покоев распахнул передо мной дверь, и снова я вовремя удержался, чтобы не поблагодарить кивком или словом.
Когда дверь захлопнулась, я развернул толстый рулон пергамента на столе, придавив края, как водится, кинжалами.
Зигфрид, устав уговаривать меня устроить великий пир в честь победы над злодеем, так предложил именовать предыдущего владельца замка, в одиночку обследует винные подвалы, снимает пробу – взялся составить каталог вин, это интереснее, чем разыскивать старый хозяйский. Я предпочел бы точные хозяйские планы замка, чем самому разбираться, куда какой коридор ведет, но такого не оказалось, наконец Гунтер отыскал какие-то схемы у ныне покойного сенешаля, и вот сейчас пора изучить в тиши покоев, что помимо спальни, еще и кабинет, сопоставить с увиденным в замке. Коридоры соответствуют схеме, комнаты тоже, даже пропорции соблюдены, только кухню, похоже, в последнее время перестроили: из огромной сделали крохотную. Впрочем, поправить нетрудно, я намерен хорошо кормить своих людей.
Плохо, что ни одного тайного хода. На карте прорисован только нижний этаж, но я-то хорошо знаю про тайные, а также залы, что ниже первого этажа, сам спускался с несколько странными проводниками!
Я высунулся из окна, крикнул:
– Гунтер, отыщи Зигфрида! И оба ко мне. Есть разговор.
Очень нескоро со скрипом отворилась дверь, через порог переступил толстенький человек в сутане. Даже не толстенький, а толстый, толстенный, за последние недели отъелся, из голодающего шарпея превратился в откормленного борова, но мясистое лицо все еще в складках, показывая, что есть куда раздвигаться. Сутана как будто на стоге средних размеров, священник обеими руками прижимает к груди толстую книгу.
Следом вошел Гунтер, брови сдвинуты, сопит, как бык перед дракой. Судяпо тому, как отрезает путь к бегству и по раскрасневшемуся священнику, полному негодования, можно догадаться как мой начальник стражи принудил главу оппозиции к диалогу с исполнительной властью.
– Зигфрид сейчас придет, – сообщил он. – А пока что вот отец Ульфилла… Вы хотели ему что-то сказать, ваша милость.
– Отец Ульфилла, – сказал я без предисловий, переборов понятное желание предложить ему сесть, – я вам не нравлюсь, как и вы мне. Но жизнь такова, что надо сотрудничать, иначе нам придется хуже…
Он перебил тонким, пронзительным голосом:
– Я не желаю сотрудничать с человеком, продавшим душу демонам!
Гунтер грозно засопел, а я спросил:
– Отец Ульфилла, вам будет лучше, если на мое место придут демоны?.. У вас небогатый выбор! Либо встать рядом и бороться с демонами, либо помочь им одолеть меня. Правда, есть еще вариант – вообще не вмешиваться, но вы же не православный, вы католик с уклоном в протестантство? Или даже протестантизм?
Он сказал тут же визгливо:
– Я всегда боролся и буду бороться с демонами! Но я буду бороться святыми молитвами и священным писанием…
– Прекрасно, – прервал я. – Вы знаете, каким оружием владеете плохо, а каким еще хуже. Хочу напомнить о той ночи, помните? Я уже велел Рихтеру поставить защиту, но больше надежды, как ни странно, на вас. Если и вы поставите свои заклятия…
Он взбеленился, мясистое лицо пошло пятнами, задвигалось, как океанские волны в бурю:
– У священников нет заклятий!
– Заклинания, – поправился я, увидел, что получилось еще хуже, сказал примиряющее. – Словом, вы сами знаете, как перекрыть дорогу нечистой силе. Если нужна помощь, только свистните. Еще раз напоминаю, святой отец, что лучше плохой христианин во главе этой крепости, чем вообще демон. Подумайте!
Он смерил меня недобрым взглядом, повернулся, взгляд уперся в широкую грудь Гунтера. Я качнул головой, Гунтер отступил, священник вышел, гордо задирая голову, несломленный и непокобеленный.
Я вздохнул.
– Надеюсь, все-таки поймет.
Гунтер к моему удивлению кивнул:
– Ваша милость, здесь не самые благочестивые христиане. Но все-таки – христиане. Так что мы на вашей стороне.
Я снова вздохнул:
– Но Сигизмунд ушел. Не поверил…
– Чистая душа, – согласился Гунтер. – Еще крылья не горели! И священник этот… как будто его по ушам не били. Но возьмется, ваша милость, возьмется, чую. Заодно, конечно, и вас постарается святой водой окропить, уж и не знаю, хорошо ли…
– Почему?
Он поморщился.
– Дык ведь тогда ваш молот опростеет?
– Вряд ли, – ответил я и пояснил, как нам объясняли еще в школе или в детском саду: – Молот – просто оружие. В хороших руках будет служить добру, в злых – злу.
Он слушал с уважением и почтением, словно я изрек невесть какую мудрость, а я в который раз подумал, что вот так те истины, которые получаем с молоком матери, здесь выглядят неслыханной и революционной мудростью.
В коридоре прогремели шаги, дверь распахнулась, Зигфрид почти вбежал, несмотря на свой огромный рост и вес, похожий на статую командора, только выполненную в металле. Ничто на нем не звякнуло, не грюкнуло, все как будто собственная кожа.
От него пахнуло вином, когда же успел – утро, я молча указал на карту. Гунтер и Зигфрид начали смотреть, как на новые ворота, я сделал неопределенное движение рукой над картой, словно творящий пассы маг.
– Пора сделать полную инвентаризацию. Я хочу хотя бы примерно знать, куда мы поедем и что увидим. Гунтер, объясни насчет соседей. А то я вломился, как медведь, еще с замком не разобрался, но уже лезут всякие… Где, говоришь, мой замок? Вот этот? Или этот?
Замок, если это замок, изображен черным квадратиком размером с ноготь младенца, от него прямая линия, изображающая дорогу, хотя, насколько я помню, прямых дорог в этим мире не бывает вовсе. Вокруг замка еще пять одинаковых квадратиков, бедная фантазия у местных картографов, корявые надписи: деревня Куманг, село Большие Сверчки, деревня Горелые Пни, село Большие Таганцы, село Большие Печенеги. Все это принадлежит мне.
Гунтер и Зигфрид сопят, всматриваются, для них картография – предмет еще более трудный, чем для меня политический строй Зимбабве.
Итак, ближе всех к моим владениям земли сэра Гуинга, барона де Амило, прозванного Одноглазым, и сэра де Трюфеля, прозванного Кабаном. Эти земли охватили с двух сторон деревню Куманг, а сэр Одноглазый еще и прижал сельчан моих Больших Сверчков, буквально отрезав у них все пахотные земли. Дальше Горелые Пни, с ними граничат земли волшебницы Клаудии… с этой я уже знаком, знаком… но у нее земель еще меньше, чем у меня, впрочем, зачем волшебнице земли?
Пока я всматривался в карту, они тоже рассматривали, переглядывались, отходили в сторону, огибали стол и смотрели с другой стороны.
Я хлопнул в ладоши, в дверь заглянул страж.
– Пусть подадут вина, – велел я. – Только некрепкого!..
Зигфрид просиял, Гунтер не повел и бровью. Появилась Леция, смазливая, молоденькая девчонка, удивительно похожа на Гунтера: глаза тоже как маслины, в длинную золотую косу заплетена голубая лента, обеими руками несла перед собой глиняный кувшин.
Я кивком указал на полку с золотыми и серебряными кубками. Леция быстро расставила их на втором столике и благоразумно исчезла: негоже молодой незамужней девушке долго находиться с мужчинами.
