скачать книгу бесплатно
Ну, значит, умер Марек, и через несколько лет от сердечного приступа скончался дедушка, которого Влада увидела тоже только на фотографии. Худой дядечка с большими грустными глазами сидел в массивном кресле, положив руки на открытую книгу. Вот на кого похож папа. Такие же глаза и даже узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальцами. Профессор Борис Семенович Клюев. Хм, значит, пани бабуся записывала детей на свою фамилию. Ну, положим, Анька Клюева звучит вполне логично, а Владислава Клюева – не очень.
Влада давно заметила, что бабушка очень гордится своими польскими корнями и всячески это подчёркивает. Бедный папа, наверное, надеялся, что, назвав дочку Владиславой, растрогает пани бабусю. Как бы не так, её ничего не может растрогать, Стефания Юзефовна накрепко закована в свою стальную броню. А может, так и надо? Попробуй задень, и прётся она по жизни как танк, и получает всё, что считает нужным. Ни тебе переживаний, ни страданий, вон даже про ненаглядного Марека говорила – и ни слезинки.
Влада вспомнила, как умер папа. Позвонила Анька, плакала, толком ничего объяснить не могла. Это произошло совершенно неожиданно: просто присел на диван, пожаловался, что сердце кольнуло, и всё! Она тогда сорвалась домой и всю дорогу сидела как на иголках. Электричка тащилась как нарочно медленно, казалось, что делает остановки даже там, где и станций-то нет. Целую вечность ждала на остановке распроклятый старый поселковый автобус. Присесть так и не решилась, кружила вокруг остановки, кидалась на каждый звук проезжающих машин. Подвезти никто не хотел. Остановились только раздолбленные жигули с целой компанией подвыпивших парней. Конечно, сесть к ним не решилась. Вспомнилось мамино опухшее от слёз лицо. Глаза стали блёкло-голубыми, какими-то прозрачными, словно мама со слезами вымыла из них цвет. Анька плакала тихо-тихо, прижимая ко рту мокрый платок. И от этого становилось её невыносимо жалко. Не плакала только Влада. Нет, тогда она ещё не была одета в броню, как пани бабуся, просто злилась на всех. И злость была сильнее горечи. Злилась на соседей: припёрлись! Что, Мишу покойного жалко? Его же никто в посёлке не уважал. Не рукастый, не ухватистый, никчёмный. Между собой жалели Галю: нашла мужа, даром что москвич. Явились, лица постные, вроде как посочувствовать. Ну как же, развлечений никаких, сериал бразильский закончился, а тут какое-никакое зрелище. Теперь хоть есть о чём поговорить. Вот какие они добрые – и вдове посочувствуют, и дочек пожалеют. А что, машину-то заказали? И во сколько же стало? Да ведь и поминки надо делать – на такую зарплату не разгуляешься, должно быть, занимать придётся. А старшая-то девчонка – ни слезинки, глазами так и сверкает как кошка.
Влада больно прикусила губу и крепко зажмурилась: папа лежал в гробу, обтянутом дешёвенькой тканью. Тонкое интеллигентное лицо казалось таким уставшим и совсем не уместным здесь. Словно это был чужой дом, чужой мир, и по чьей-то жестокой прихоти его сюда принесли. Как прощались, помнила плохо. Чувствовала только тёплую Анькину руку, в которую вцепилась со всей силы. Как шли с кладбища, обняв с двух сторон маму и прижавшись друг к другу, словно пытаясь стать одним существом. И как после поминок сидели на диване, погасив свет, и молчали. И Влада вдруг почувствовала, как сильно она любит маму и сестру. Не вернётся она в институт, не надо ей этой Москвы. Закончит какой-нибудь техникум и останется с ними, и будут жить они все вместе. И мама с Анькой уговаривали её учиться дальше. Влада ведь умница каких поискать! Золотую медаль не каждому дают. А уж папа-то радовался её успехам. И Влада согласилась. Да, она продолжит учиться, но только ради папы.
А теперь Влада приезжает домой редко. Проводит время с пани бабусей. Нет, никаких родственных чувств и тем более любви они друг к другу не испытывают. Но какая-то тайная близость словно роднит их друг с другом. Влада столько лет растила и лелеяла свои обиды на жизнь и подчас, казалось, на пустом месте, а бабушка подтвердила, что внучка обижалась правильно. И даже вскользь похвалила, что она сумела вовремя понять, как надо жить, а не покатилась по накатанной, но чужой для неё дорожке. В ней хорошие задатки, правильные. Такая дочка могла бы родиться у Марека. Размазне Михалу случайно повезло.
Владе очень нравилось слушать о своём волевом характере и правильных задатках, но за папу обиделась и поджала губы.
– Мне, пожалуй, пора, – холодно произнесла она.
– Ой, напугала, – насмешливо хмыкнула пани бабуся.
Влада уходила с твёрдым намерением больше с бабушкой не общаться. Но проходило несколько дней и всё повторялось. Повторялось как у малышни во дворе: «Больше никогда с тобой играть не буду! Я с тобой не дружу! Вечером гулять выйдешь?»
Теперь, глядя в зеркало, Влада с удивлением замечала, что превращается в другого человека. Исчезала хмурая девочка, появлялась молодая женщина с презрительным взглядом лисьих глаз пани бабуси.
Даже мама с сестрой заметили.
– Плохо тебе там, тяжело, да? – участливо спрашивала Анька, стараясь придвинуться ближе, заглянуть в глаза.
– Влада, детонька, ты совсем себя заморила! – вздыхала мама. – Поесть-то, видно, не успеваешь толком. Может, дома поживёшь? Вон многие ребята в институт с утра едут, вечером – домой. И поесть приготовлено, и кровать своя. И заниматься легче – никто не помешает.
Но Влада отмахивалась. Ещё не хватало! Ей и так еле-еле дали место в общежитии, пожалели отличницу. Там до института две остановки, можно и пешком пробежать при хорошей погоде. А так вставать в пять утра и нестись сломя голову на первую электричку. И метро: потное, шумное, галдящее. А вечером опять тащиться в транспорте и всё ради того, чтобы проглотить засыпая на ходу тарелку маминого супа и рухнуть в собственную кровать?
Влада других доводов приводить не стала. Ни мама, ни Анька не смогут понять, что она увидела кусочек другой жизни. Пока именно кусочек, всё равно как в приоткрытую дверь смотрит, зайти ещё не решается. А зайти ой как хочется.
В выходные помогала маме с сестрой на огороде. И как им не надоест? Мокли в ведрах вонючие стебли чеснока, за водой надо спускаться вниз к жалкой узкой речушке. Крошечный щитовой домишко со старым столом и кушеткой. Даже от дождя не укроешься: протекает крыша. В углу лопата, грабли, тяпка и садовые ножницы. Возле домика ржавая металлическая бочка для воды. И даже в дождливое лето она не набирается доверху и за водой по-прежнему надо идти вниз. Кусты чёрной смородины, покрытые паутинками. Одинокая яблоня с побеленным извёсткой стволом. Грядки, на которых согнувшись копошатся мать с Анькой. Вот радости-то! Можно подумать, с голоду умрут, если расстанутся с жалким кусочком земли. Урожая с гулькин нос, а возни месяцами. Ладно бы, как у Семыкиных, всё засажено клубникой на продажу. Или Морозовы, что растят только картошку и продают дачникам. Хоть понятно, за что горбатятся. А мать с сестрой ради чего?
То ли дело провести выходные в городе с пани бабусей. Поначалу Влада, конечно, не рассчитывала на такой аттракцион невиданной щедрости. У бабушки была отвратительная манера: любое благое дело она предваряла язвительным замечанием. И получалось по принципу: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Например, заявила, что в субботу Влада идёт с ней гулять. Вся прогулка заключалась в неторопливом шествии по очередной нарядной улице в центре до ближайшего кафе. Там пани бабуся могла сидеть по нескольку часов кряду. Влада подозревала, что бабушке просто нравится угодливое обращение официантов. Но внучке предварительно сообщалось, что они гуляют только из-за того, что своими дешёвыми сигаретами Влада провоняла всю квартиру. Уж если куришь, так покупала бы приличные. Сама пани бабуся курила ментоловые тоненькие сигареты. Для внучкиного кошелька почти недосягаемые. Теперь Влада с каждой стипендии покупала пачку дорогих сигарет и курила их только при бабушке. Первый свой поход в кафе она запомнила надолго. Стефания Юзефовна, не глядя в меню, сделала заказ, а Влада, увидав цены, похолодела. Долго мялась, высчитывала в уме, складывала и вычитала. И, сбиваясь, начала мямлить, что буквально недавно так наелась, что ей кроме шарика мороженого ничего и не хочется. Пани бабуся хмыкнула и сказала, что у Влады в глазах мелькают цифры, как на калькуляторе.
Внучка беспомощно огрызнулась, что привыкла рассчитывать на то, что есть. Бабушка выдохнула из узких губ струйку ароматного дыма и обозвала Владу дурой.
– Если рассчитывать на то, что есть, так больше ничего и не прибавится. Кто много хочет, тот много и получает. Не повторяй ошибок своих родителей. Их всё устраивало, вот и прожили жалкую никчёмную жизнь в этом вашем Запердольске.
Владе хотелось схамить что-нибудь в ответ, но веских аргументов не нашла. Смогла только прошипеть, что если бабушка не помнит, то малая родина внучки называется Шатрово.
– Ай, да какая разница? – скривилась пани бабуся. – Всё одно – Запердольск.
Потом Влада уже привыкла, что походы в кафе оплачивает бабушка. Стефания Юзефовна объясняла, что, мол, кто пригласил, тот и платит, а вовсе не из христианского милосердия. А Влада для себя решила, что пани бабуся таким способом замаливает старые грехи: всю жизнь на внучек не тратилась. Жалко только, что на Аньку такой щедрости не перепало. Ничего, вот станет Влада обеспеченной и успешной и обязательно пойдёт с сестрой в дорогое кафе. Так же, как пани бабуся, вальяжно сядет нога на ногу и станет, не глядя на цены, заказывать всё подряд. И официантки будут так же ласково улыбаться и предупредительно менять на столике пепельницу с одним-единственным окурком.
Конечно, обидно слушать, когда бабушка язвит о родителях, но, пожалуй, в чём-то она права. Владу всегда удивляла мамина наивная вера в повсеместное добро. Солнце светит – хорошо, дождь пошёл – тоже хорошо, денег нет – так зарплата скоро. Муж ничего толком по хозяйству не умеет, так зато он умный. Старшая дочка вечно насупленная – так у неё одни пятерки, устает очень. Телевизор не цветной, а когда его смотреть-то? Чего Бога гневить, раз всё у неё хорошо? И младшая сестрёнка была точной копией матери. Влада даже ей немного завидовала. Анька словно не замечала, что живут они по поселковым меркам плохо, скудно. Что соседи за спиной с удовольствием злословят: «Галькин муж – никудышный мужик. Ни по хозяйству, ни денег в дом, ни достать чего. Даже пьянице Тимохину больше уважения – вечно с похмелья, а электрик высшего класса. На ногах не стоит, а проводку провести, или розетку, или там починить телевизор – всегда пожалуйста. У соседей и дачников нарасхват. Родионов – жучила каких поискать, по морде видно – жулик. Однако в 90-х Родионов первый поставил в посёлке палатку. Сам ездил за товаром, жена сидела за прилавком. У Стрельникой муж в ГАИ работает, Семыкины и Морозовы торгуют на рынке. Конечно, не все зарабатывают по совести, но хоть стараются, чтобы дома достаток был. А у Гали пропащий муж. Что это за работа для мужика в детском саду на пианино играть? Это ещё жене спасибо, упросила, чтобы взяли. А раньше в школе учителем музыки работал. Поселковая школа была маленькой, закрыли её, ребят стали в районный центр возить, а там своя учительница есть. Уж лучше бы на бухгалтера выучился, раз руками ничего делать не умеет. Одно время выпивать начал, но и тут компанию поддержать не смог. Выпьет, засмущается и домой. Как Галя его терпит?
В школе Влада решила, что взять ей, кроме как учёбой, нечем. Пусть зубрилка, зануда, пусть. Поставлена была цель, золотая медаль, а остальное неважно. И даже легче прослыть нудной отличницей, чем чувствовать себя хуже всех. Можно не выходить вечером гулять с одноклассниками, не шептаться на перемене с закадычными подружками, спряталась за книжку и всё – я в домике. В седьмом классе многие девчонки прокололи уши. Крошечные золотые шарики были предметом гордости. Ну и ладно, ну и не надо, когда-нибудь у Влады будут такие серьги, что вам и не снилось. Мама предлагала купить простенькие «гвоздики», их между собой называли «медицинские», Влада отказалась, папа с гордостью сказал, что дочка умница: лучше золотая медаль, чем серьги. Она кивала, вроде как согласна. Ничего, ничего, вот посмотрите, она будет жить в городе, даже не в районном центре, а вообще в Москве! И как приедет однажды в посёлок такая благополучная, такая шикарная, что все рот разинут: это что дочь Миши-интеллигента так в люди вышла? Вот это да! Кто бы мог подумать! И этим появлением Влада им всем отомстит. За что конкретно собралась мстить, она сама не знала. Да какая разница?
Влада очень хорошо запомнила, как на выпускном награждали медалистов их всего двое было: она и Лидка Терехина. Но Лидка получала всего лишь серебряную медаль, да и то больше за оголтелое рвение в общественной работе. И как чужие родители завистливо поглядывали на папу с мамой. Для Влады это был сладкий миг достигнутой цели. Хотя бы на несколько минут отец стал удачливым счастливчиком. Значит, правильно Галя говорила: муж умный, дочка, видно, в него пошла. Ну хоть какой-то толк от мужика. Но триумф продолжался недолго, уже на следующий день всё опять стало по-прежнему. И о них опять все забыли. Гораздо интересней посудачить о Гридневых, как их Наташка, только закончив школу, выходит замуж. У отца жениха, между прочим, своя автомастерская в городе. Вот повезло! Мишина дочка поступила в Московский ВУЗ. Ну хорошо, а что ещё ей делать? Не пропадать же медали. Если повезёт, выйдет замуж за москвича или пристроится на хлебное место.
Пусть конечная цель королевского появления в посёлке ещё не достигнута, но теперь Влада чувствовала себя уверенней. За спиной незримо стояла пани бабуся, нагловатая, язвительная, знающая себе цену. Маме о бабушке сообщала скупо: мол, ходит иногда проведать, ну кофейку попьет, так – ничего особенного. Только ночью рассказывает Аньке о дедушке, Мареке и самой бабушке.
Сёстры забрались в одну кровать, и Влада шёпотом говорила и говорила. Анька охала, иногда хватала рассказчицу за руку:
– И что, Марек так насмерть и разбился?! Ой, бедная! Такого молоденького сына схоронила!
Анька готова зареветь от жалости и сострадания к пани бабусе. Жалобно всхлипывала: дедушка-то, оказывается, как рано умер. Бедная, бедная женщина, столько перенесла, может, и характер испортился поэтому. Влада хмыкнула в точности как Стефания Юзефовна: характер испортился? Да она с таким родилась!
Анька, заслушавшись, машинально двигалась в сторону старшей сестры, ещё чуть-чуть – и, как в детстве, окажется на полу рядом с кроватью. Владу то смешила, то раздражала Анькина манера смотреть в рот рассказчику. Когда девочки были маленькими и папа читал им вслух, Владиславе было достаточно прильнуть к его боку, а младшая сестрёнка начинала ёрзать на диване, стараясь придвинуться к папе близко-близко, и зачарованно смотрела, как его губы произносят слова. В итоге, если Влада не успевала заметить, Анька кубарем скатывалась с дивана, но плакала не от боли, а оттого, что по глупости прервала интересную историю.
– Ань, подушка уже съехала, сядь ты как человек! Брякнешься, маму разбудишь! – зашипела Влада. – Ну, слушай дальше…
И вот перед младшей сестрой проносилась история папиной родни, тех, о ком ни она, ни мама и до недавнего времени сама Владислава ничего не знали. У них ведь из родственников была только прабабушка Вера.
Старшая сестра рассказывала интересно, словно передавала сюжет старого фильма. Такого старого, что картинки перед Анькой возникали чёрно-белые и раскрашивались по мере приближения к современности. И начиналась история как в сказке: В давние, давние времена… Прадедушка Юзеф, двадцати с небольшим лет, похоронил родителей и получил в наследство покосившийся домик и десятилетнюю сестру Зосю. Вот родители молодцы! На старости лет «слепили» себе снегурочку! По-хорошему, надо было отправить сестру в детский дом. У него пока ни кола ни двора, только огромное желание жить в большом городе и не как-нибудь, а богато. Конечно, Зоська получается гиря и хвост. Но, поразмыслив, хитроумный Юзеф (пани бабуся наверняка пошла в него) продал дом-развалюху и, прихватив сестрёнку, отправился за счастьем.
Самым близким большим городом был Миасс. И вот правдами и неправдами Юзеф начал налаживать жизнь. И Зоська из гири превратилась в счастливый билетик: как отказать в помощи молодому парню на руках, у которого сирота сестрёнка? Юзеф наловчился проходить в разные кабинеты к важным начальникам, толкая впереди себя сестрёнку. В зависимости от наставлений брата, Зося или жалостливо всхлипывала, теребя выцветший подол старенького платья, или мило улыбалась, встряхивая кукольными локонами.
Наедине Юзеф шёпотом втолковывал сестрёнке, что сирот и без неё хватает, главное, нужное впечатление произвести. Зося уже поняла, что, если хозяйка важного кабинета некрасивая и суровая тётка, надо гладко заплести волосы в косу и в руках желательно держать правильную книгу. Какую именно, девочке было всё равно, читать она не любила. А когда за столом сидит грузный пожилой дядечка, надо испуганно прижиматься к брату. У таких дядек обычно были свои дети или даже внуки. Они-то счастливчики, жили при маме с папой, а Зоська бедная сиротка. Как не пожалеть?
В итоге Юзеф добился ордера на комнатёнку, правда, на окраине города и в густонаселённом старом доме. И пристроился работать не на завод, а в ресторан при вокзале.
Через два года он женился. Буфетчица Наташа была некрасивая, высокая и худая, как палка. К тому же на шесть лет старше. Но у неё была большая комната в доме, что стоял почти на центральной улице. Отчаявшись когда-нибудь устроить личную жизнь, Наташа Вострякова была рада-радёшенька.
Когда родилась Стефания, дом почти соответствовал мечтам родителей о правильной жизни. На окнах в два слоя висели занавеси шёлковые с вышивкой и бархатные с бомбошками. Стол накрывался ковровой скатертью, поверх неё – тонкая с узкой кружевной каймой, а на неё уже стелилась клеёнка. В «горке» за стеклом красовались хрустальные рюмочки, фужеры цветного стекла, пузатая сахарница с серебряной крышкой. Огромный ковёр спускался со стены прямо на кушетку. Шёлковый абажур настольной лампы, обшитый бахромой. Отец с матерью работали в ресторане, домой возвращались поздно, и маленькая Стефа была на попечении Зоськи.
Несмотря на разницу в возрасте и невзрачную Наташину внешность, Юзеф был вполне доволен своим браком. Жена полностью разделяла взгляды мужа на жизнь. Дружбу водили только с нужными людьми. К себе почти никого не приглашали и сами по гостям не разгуливали. Чего гуртом собираться? Есть семья, свои, а чужие им без надобности. Лишние завидущие глаза ни к чему. Теперь осталось дождаться, когда сестре исполнится восемнадцать лет и выдать её замуж за большого начальника. А что? Зоська хорошенькая блондинка с маленьким аккуратным носиком и голубыми, блестящими, словно эмаль, глазами. А зять-начальник в семью нужен до зарезу. Спокойнее будет. И так они вынуждены разогревать ресторанную еду на керосинке прямо в комнате. На общей кухне под бдительными взглядами соседей мать варит картошку и постные щи. За шкафом, словно в норе, мешки и банки с провизией. Так и томится в шкафу не надёванная шуба. В холщовом мешочке под кроватью за вынутой половицей припрятаны кольца, серьги с жемчужинками, браслет чернёного серебра и с десяток золотых монет. Да ещё отрезы ткани, батистовая скатерть с вышивкой и бархатное одеяло, Зоське на приданое. И что? Живи с оглядкой? Недавно пришлось маленькой Стефке отвесить хорошую оплеуху, чтобы не таскалась по общему коридору с пирожным в руках. Заодно и Зосе шипящим голосом высказать: хороша нянька, не уследила. Но на неё грех жаловаться: почти каждый день, взяв с собой Стефу, она, выйдя из комнаты громко спрашивала:
– Тётя Наташа, чего на ужин-то купить?
– Капусты кочанчик помельче да картошки. А если денежка останется, то баранку с маком для маленькой, – постным голосом вещала из-за двери мать.
Ленивая на учёбу Зося, окончив с грехом пополам семь классов, ждала, когда брат с женой найдут жениха начальника или, на худой конец, пристроят её в буфет при ресторане.
Но свадьбы Зоськи родители не дождались. У Наташи померла в деревне тётка. Старуха была одинокой, и родственники давно о ней позабыли, а теперь выходит, какое-никакое наследство. Вроде дом у неё был свой. Да и мало ли одинокий человек добра мог нажить? Тратиться-то не на кого.
Родители мигом собрались. Путь неблизкий, надо поездом часа три ехать, а там, может, повезёт, и попутная машина попадётся или подвода.
Наследство оказалось ерундовое. Избу сумасшедшая старуха отписала колхозу! Только и осталось, что перина, три подушки и по мелочи ещё. Зря только на дорогу потратились. Но не бросать же. Увязали два узла и отправились восвояси. Зимний день угасал быстро, в темноте да с узлами страшновато. И мать с отцом решили сократить путь. До моста часа полтора ходу напрямки через замёрзшую речку, в полчаса обернутся. Коварная полынья словно нарочно поджидала самонадеянных путников. Ровно на середине реки лёд под ногами предательски хрустнул. В сумерках заметили их не сразу, и когда подоспела помощь оказывать её было уже некому.
Зарёванная Зоська мигом пришла в себя, когда к ним явились тётки из женсовета. Вспомнив, что покойные брат с женой незваных гостей не жаловали, наскоро вытерла слёзы, пригладила волосы и вышла в коридор. К ним нельзя, Стефка плакала, теперь задремала, пусть поспит. Нет, ни в какой приют племянница не пойдёт. Зосе через полгода восемнадцать исполнится, имеет право девочку у себя оставить. Пусть лучше пособие оформят по потере кормильца, Стефка же получается круглая сирота, да и Зося круглая сирота. Им положено.
Она говорила убедительно, доказывала, что почти уже комсомолка и воспитает племянницу достойным советским человеком. Бессознательно Зося повторяла то, что когда-то говорил её брат. Хотя после пламенной речи в комсомол ни Юзеф, ни Зося так и не вступили.
Но женский комитет согласился. Пусть девочка остаётся с молодой тётей. Конечно, их без надзора не оставят и будут проверять и помогать. А в детском доме и так хватает сирот. Вон сколько за последнее время выявили врагов народа, их детей надо воспитать в верном партии духе. А тут происхождение самое что ни на есть пролетарское – скромные работники пищеблока. Пусть живут.
Стефанию действительно пристроили в детский сад. И Зосе пришлось устроиться на работу. От слов завод или фабрика девушку кидало в дрожь. Пошла в ателье ученицей. Вечерами Зоська проливала злые слёзы, глядя на исколотые не привычные к шитью пальцы. Не о такой жизни она мечтала. Братец с женой молодцы, из-за паршивого барахла обрекли их со Стефкой на такую жизнь. Спохватившись, она испуганно крестилась и просила покойным Царствия Небесного.
Все тайники в комнате она давно нашла. Вечерами, накрепко заперев дверь и задёрнув тяжелые занавеси, бережно перебирала их содержимое.
Нет, не останется Зося влачить жалкое существование портнихи. Брат смог, и она сможет. На ночь, уложив Стефанию спать, вместо сказки она говорила, как чудесно они заживут. Уедут далеко-далеко, может даже, в саму Москву, и будут как сыр в масле кататься. Как и когда, она ещё не знает, не придумала. Но так будет, пусть Стефка даже не сомневается. Только молоть языком об этом нигде и никому не следует. Иначе Зося этот язык просто-напросто оторвёт. И вообще, верить можно только ей и уши не развешивать.
Маленькая Стефа преданно моргала лисьими отцовскими глазами и на всякий случай прятала язык за щёку и сжимала губы покрепче.
В конце весны Зоська выпроводила племянницу на дачу под присмотр воспитателей. Но не прошло и месяца, как детей спешно вернули по домам – началась война.
Первые дни испуганная Зося убеждала себя и Стефанию, что это ненадолго: сейчас красная армия разобьёт врага и с победой вернётся. Но чуда не произошло. Из их дома уходили добровольцами мужчины и молодые ребята. Ушли на фронт почти все Зоськины одноклассники. Молоденькие девочки из ателье каждый день провожали кто брата, кто отца, кто жениха.
Леся и Валя записались на курсы медсестёр. Зоська мысленно поблагодарила судьбу, что у неё на руках маленькая племянница. Теперь она перебирала не тайники с колечками, а тщательно пересматривала запасы еды. Всё-таки брат с женой молодцы, земля им пухом, на полках, скрытых занавеской – мешки с крупой и солью. Жестяные банки с постным маслом, о которых Зося давно забыла. И чугунок, прикрытый чистой холстиной и накрепко обвязанный бечёвкой, доверху набитый колотым сахаром.
Зося ругала себя на чём свет стоит, обзывала себя курвой поганой. Почему раньше не полезла посмотреть запасы! Всё колечки разглядывала, а им что сделается? Теперь пришлось тщательно просеивать муку, искать жучков. Масло прогоркло, крупу пришлось перебирать руками.
На работе она стала потихоньку отматывать нитки на кусочек картона и уносить домой про запас. Каждый раз Зося обмирала от страха, что её поймают и посадят в тюрьму как врага народа и вредителя.
Война не заканчивалась, а жизнь становилась всё скуднее. Зимой Зоська перестала водить племянницу в сад. Ну да, там кормили, но топили плохо и тащить по морозу закутанную поверх пальтишка в материну шаль девочку толку никакого. Шестилетняя Стефка вполне может сидеть дома одна. Топить железную круглую печку ей не разрешалось. До Зосиного прихода она сидела в кровати, завернувшись в бархатное одеяло из тётиного приданого. Рядом – замотанная в старенький шерстяной платок кастрюля с картошкой или кашей. Под подушкой – кусочек твёрдого, как камень, сахара ещё из старых запасов. Всё равно неуютно и тоскливо.
Пани бабуся вспоминала, что была абсолютно уверена: пронырливая Зоська обязательно найдёт выход. Так и случилось.
Из чужих разговоров выяснилось, что на завод прислали главного инженера из самой Москвы! Он-то Зосе без надобности, а вот его супруга…
В ателье с удовольствием сплетничали, что инженерша настоящая барыня. То подай, это прими. Уж такая важная, чего доброго решится кухарку завести, как при старом режиме.
Зося, словно охотничий пес, навострила уши. И вскоре действительно напросилась к инженерше в помощницы по хозяйству. Вероника Антоновна и впрямь оказалась вальяжной дамой с барскими замашками.
Для посторонних было сказано, что Зоську взяли только из-за желания помочь. Девочка молодая, сирота, да к тому же с племянницей на руках. А работа нетяжелая, так, по мелочи: постирать чего или пыль смахнуть. Сама Вероника Антоновна дама грузная, до верхних полок никак не достанет, а Зоська юркая, ловкая. Это для неё и не труд, а так, забава.
Зося улыбалась, скромно опускала глаза. Дома, не стесняясь в выражениях, до слёз смешила Стефку, передразнивая свою хозяйку. Называла её ясновельможной пани и толстозадой курвой.
Конечно, пристроилась, по своему мнению, Зося удачно. Это тебе не у станка надрываться и в ателье иголкой орудовать замёрзшими пальцами. И даже под бдительным оком инженерши она умудрялась утащить домой что-нибудь вкусненькое. А в один прекрасный день в хитроумную Зоськину голову пришла очень выгодная идея.
Всю ночь Стефка спала в платке с накрученными на свёрнутые бумажки прядями волос. Одетая в последнее нарядное платье с надставленным подолом и получившая строгие наставления, отправилась она к инженерше вместе с Зоськой.
Она всё рассчитала правильно. Бездетная, скучающая Вероника Антоновна тотчас умилилась.
Ах, какой ребёнок! Чудо, просто ангелочек с Рождественской открытки! Очаровательные золотистые кудряшки, а глаза, а маленький рот. И даже имя у девочки такое редкое, красивое – Стефания. Куколка, ну просто куколка!
Инженерша заполучила очаровательного ребёнка, которого с удовольствием показывали гостям. И грустным шёпотом передавали историю несчастной Стефочки, в одночасье потерявшей обоих родителей.
И все были довольны: Зоська уверенно двигалась к тайной мечте, а Вероника Антоновна сразу остановила сплетни и разговоры. Какая же она барыня? Она просто добрая женщина, взяла под опеку двух сироток. И Зося, и Стефочка ей почти как дочери.
По-хорошему надо было бы записать племянницу в школу, но Зося и Вероника Антоновна решили, что девочка слишком слаба и мала. Пусть пропустит год. И детство будущей пани бабуси продлилось.
Стефания хорошо помнила новогодний праздник, на который её взяла Вероника Антоновна. Инженера и ещё нескольких работников завода награждали орденами. Ради такого случая инженерше и Стефании сшили новые платья.
Возле большущей нарядной ёлки, в начищенных до блеска ботиночках и с шёлковым бантом из Зосиной косынки Стефка трогательно читала стихи о заботливом вожде. Весь текст уже и не вспомнить, только окончание: «…Бьют часы двенадцать раз. Новый год в Кремле встречая, Сталин думает о нас».
Зося ждала племянницу в коридоре. На банкете оставались только взрослые. Инженер Егор Капитонович вывел девочку сам, настроение у него было отличное, сунул Зоське в руки большой бумажный пакет с провизией, подмигнул и велел обождать на улице. Тётя с племянницей притоптывали ногами на крыльце. Мороз в предновогодний вечер ударил нешуточный. Наконец вышел Егор Капитонович и протянул Зосе бутылку вина:
– Спрячь, спрячь получше, будет чем праздник отметить.
Замёрзшие, уставшие, но довольные вернулись домой. Так и не затопив печку, начали разбирать пакет. Несколько яблок, немного леденцов, банка консервов, мешочек с мукой, крохотная палочка дрожжей, четыре грецких ореха, завёрнутые в блестящую бумагу. Такие орешки висели на большой ёлке, Стефка умудрилась два из них тихонько утащить. И ещё мешочек с крупой.
Зося поставила на стол миску с варёной картошкой, открыла консервы. Налила себе и племяннице вина в крохотные рюмки.
– Ну, Стефка, с Новым годом! И за нашу счастливую жизнь на новом месте!
– На каком? – запихивая в рот тёплую картошину, спросила племянница.
– Вот бестолковая, – засмеялась Зося. – За Москву!
– За Москву, – послушно повторила Стефа и, зажмурившись, выпила горьковатую красную жидкость. И через несколько минут она заснула прямо за столом, прижав к себе надкусанное яблоко.
Вероника Антоновна начала уставать от роли благодетельницы. Стефания росла, кукольная внешность проходила. К тому же лень к учёбе она, должно быть, унаследовала от своей тёти. Инженерше совсем не нравилось, что, встретив на улице учительницу, приходилось выслушивать, что Стефа опять не выучила уроки. В конце концов, она ей не мать. Да ещё муж как-то слишком много стал улыбаться Зоське. То его вообще дома почти не застать, а теперь стал являться к обеду. Сделала доброе дело и хватит – хорошего понемножку. Веронике Антоновне хотелось поскорее вернуться в Москву и зажить своей прежней жизнью. Тем более Егор Капитонович обмолвился, что это вопрос времени и довольно скорого.
Как быть? Ведь для всех они уже практически удочерили Стефу. Проныра Зося давно догадалась о метаниях инженерши. И, улучив момент, прямо без всяких намёков предложила выход.
Инженер помогает им со Стефкой уехать, документы и всё такое. А там дорожки их расходятся. За доброту спасибо, конечно, но каждому своё.
От радости, что вопрос так легко разрешился, Вероника Антоновна приложила все мыслимые и немыслимые усилия.
Вот так, в марте 1945-го, пани бабуся оказалась в Москве. По всему выходит, что Зоська исполнила обещание, а уж каким способом – неважно. Всё неважно, когда идёшь к своей цели. А думать и рассуждать, что хорошо, что плохо – лишняя забота, ненужные церемонии.
За окном начинало светать. Сёстры давно перебрались из комнаты в кухню. Анька умудрилась-таки свалиться с кровати, заслушавшись о похождении родственницы Зоси. Влада шёпотом обозвала сестру кулёмой и бегемотом, хорошо хоть мама не проснулась. Сна ни в одном глазу, сёстры обсуждали рассказанное.
