скачать книгу бесплатно
Один за другим все потянулись к выходу вслед за фрау Браун. Гуго остался один. Тут же наступила глубокая тишина. За что Гуго ценил мертвецов, так это за их замечательную способность хранить молчание, не жалуясь и не поднимая лишнего шума.
Отставив трость, он сел. И только тут заметил, что продолжает судорожно сжимать в руке шляпу. Какая-то фантасмагория. Перед ним на каталке лежал мужчина, умерший из-за того, что кусочек яблока застрял у него в трахее. На первый взгляд, тривиальный случай. Однако этот господин выбрал для смерти особенное место, где человеческие страдания вызывали к жизни призраков, а те в итоге утащили за собой и герра Брауна.
Гуго прыснул. Чертов Небе решил его проучить, не иначе. Гуго предпочел бы остаться в прокопченном Берлине с риском попасть под английскую бомбу, нежели угодить в anus mundi, как поименовал это место Фогт.
Вздохнув, он потер щеку. Отросшая щетина неприятно покалывала пальцы. После дня пути Гуго чувствовал себя грязным. Он расстегнул пальто, сунул нос под мышку, принюхался. Да-а, пованивал здесь не только мертвец, это точно. Хотелось принять горячий душ, вколоть морфий, чтобы унять боль, повалиться в постель и проспать до утра. Во время рецидивов он превращался в старую развалину, а не в ищейку, готовую без устали бежать по следу.
Положив шляпу на стул, он подошел к каталке. Он довольно долго разглядывал Брауна, прежде чем ощупать живот и шею. На коже ничего подозрительного видно не было. Обручальное кольцо на безымянном пальце отсутствовало, но осталась светлая полоска. Интересно, зачем с него сняли этот символ вечной любви?
Гуго взялся за подбородок мертвеца и нажал, открывая ему рот. Между миндалинами виднелся кусочек яблока. Слишком неглубоко, чтобы не вылететь при кашле или при попытке реанимации. Гуго наклонился, понюхал. Ничего необычного, только запах прокисшего яблока. Вновь осмотрел ротовую полость и вроде бы разглядел порезы на слизистой правой щеки и языке. Закрыл мертвецу рот и продолжил ощупывать шею и лимфатические узлы. С усилием повернул голову налево, направо. За левым ухом обнаружились тонкие царапины. Он расстегнул воротник мундира и увидел алые пятна гипостаза[5 - Гипостаз (в данном случае трупный) – скопление крови в капиллярах нижней части лежащего трупа; в судебной медицине он помогает определить, в частности, время смерти.].
Под конец Гуго снял с Брауна фуражку. На лысеющем лбу – припухлость, словно от удара чем-то небольшим, твердым, неправильной формы. Гуго снова надел покойнику фуражку, поправил козырек, в знак уважения разгладил мундир. Подумал, что фрау Браун права, вскрытие обернется катастрофой. Однако что-то вызвало у него тревогу и давило на сердце. Сигизмунд Браун умер, без сомнения, но всяческие призраки тут ни при чем, хотя они наверняка кишмя кишат вокруг. Его смерть – дело рук живых.
Нахлобучив шляпу, Гуго покинул комнату. На стенах плясали тени от догорающих свечей. Одна уже потухла, от фитиля сильно запахло воском. Гуго двинулся по коридору, показавшемуся теперь длиннее и ?же, чем прежде. Гуго был не из тех, кто верит в привидения, да и испугать его было нелегко, но затянутый темнотой блок, бесспорно, наводил ужас.
Коридор вытянулся кишкой. Из единственного не забитого наглухо окна внутрь проникал мертвенный свет, от которого тени казались лишь гуще. Слабое жужжание лампочек создавало идеальный звуковой фон для страшной сказки. Неудивительно, что здесь прижились байки о призраках.
Подойдя к лестнице, Гуго услыхал за спиной шум. Эхо от стука трости? Он оглянулся. Ему показалось, что-то мелькнуло там, где сумрак был гуще всего, куда не дотягивался мерцающий свет.
– Кто здесь? – спросил Гуго и разглядел два глаза и чью-то челку.
«Призрак» исчез так же быстро, как появился.
4
Йоиль прижался к холодной стене, почти слившись с ней, у него перехватило дыхание. Пол тоже был ледяным.
Он только что выскользнул из спальни. Никому, кроме Йоиля, недоставало храбрости встать с кровати и встретиться с темнотой коридоров. С тех пор как умер доктор Браун, дети боялись ходить там даже днем. Йоиль всем, конечно же, рассказал, как было дело. Чего скрывать, ему хотелось произвести впечатление, ну и напугать их немного. Он красочно описал разинутый рот, распухший язык и вытаращенные зенки – так, словно глазные яблоки собирались присоединиться к коллекции дяди Менгеле. Дети ревели от ужаса, а Йоиль смеялся. Однако ночью ему приснился доктор Браун, и это оказалось даже страшнее, чем наяву.
Тело должно было пролежать в особой палате еще три дня. Йоиль решил пойти туда и убедиться, что на самом деле не все так страшно и он не путает сны с явью. Вот почему он отважился на ночную вылазку и теперь крался на женские голоса.
Вот наконец и нужная палата. Доктор Браун лежал, засыпанный цветами. Тонкие свечки отбрасывали на стены дрожащие, пугающие тени. Йоиль сжался, спрятавшись в самом темном уголке, и терпеливо дожидался, пока взрослые не покинут палату.
Последним вышел высокий молодой господин, странно подтаскивавший за собой ногу и опиравшийся на палочку. На нем было серое пальто, совсем не похожее на форму СС. Оно напоминало обычное драповое пальто, как у папы Йоиля. Однако на рукаве у незнакомца краснела повязка со свастикой. Он обернулся, и Йоиль рассмотрел его лицо: свинцовые глаза, прямой нос, острый, типично немецкий подбородок. Тем не менее мужчина показался ему не таким опасным, как другие взрослые в лагере. Потом человек в пальто тоже скрылся, и Йоиль смог безбоязненно выбраться из угла. Он вошел в палату.
Браун лежал на каталке, одетый в мундир вместо белого халата. Глаза и рот у него были закрыты, язык больше не вываливался. Даже усы, похоже, подровняли. В общем, хоть сейчас на парад. Йоиль обогнул каталку, привстал на цыпочки, принюхался. Сердце отчаянно билось. А вдруг доктор вскочит и набросится на него? Теперь от мертвеца пахло иначе, чем в тот вечер: чем-то кислым.
Когда умерла их собачка Пончик, мама сказала, что нужно поскорее закопать трупик в землю, не то он начнет плохо пахнуть. Тогда Йоиль понял, что с окончанием жизни уходит и все хорошее, а смерть приносит скорое разложение. Даже запах портит. Вот это и происходило теперь с доктором Брауном.
Йоиль отступил на шаг, чтобы лучше видеть, но вдруг краем глаза заметил тень, метнувшуюся по полу. Сердце едва не выпрыгнуло из груди. И тут Йоиля схватили за шиворот. Он решил, что его сцапал кровожадный призрак.
– Чем ты здесь занимаешься? – взвыло существо, таща Йоиля прочь от каталки так свирепо, что он не мог даже обернуться.
Его толкнули – мальчик полетел на пол и ударился лицом о ножку стула. Губа лопнула. Железистый вкус крови наполнил рот, ноги сделались ватными от ужаса.
– Мерзкий червяк! – продолжал завывать призрак. – Грязный жиденок!
Йоиль поднял глаза. Во взгляде Бетси было столько ненависти, что он действительно почувствовал себя червем и, извиваясь, пополз к двери. Однако медсестра преградила ему дорогу и отвесила пощечину. Щека запылала, из глаз брызнули слезы.
– Жиденок!
– Бетси, оставь его!
В комнату, стуча каблуками по каменному полу, вбежала Адель.
– Бетси, не трогай! Это мальчишка герра Менгеле!
Бетси вся тряслась от ярости. Она готова была прибить Йоиля, но что-то ее удерживало. То ли слова Адель, то ли понимание, что, если она покалечит пациента, Менгеле рассвирепеет и уволит ее.
– Повезло тебе, гаденыш, явилась твоя заступница, – прошипела она, поправляя растрепавшуюся прическу, после чего принялась тереть ладонь о ладонь, словно успокаивала себя.
– Не пори чушь, – невозмутимо возразила Адель. – Я не могу позволить тебе калечить «кроликов» доктора Менгеле. Они нужны для важных исследований.
– Браун все время прикидывался, будто не замечает, что ты потворствуешь этим крысятам, – Бетси метнула презрительный взгляд на мертвеца, – но теперь все изменится, и вскоре ты сама узнаешь, почем фунт лиха.
– Хватит уже, Бетси. – Адель устало вздохнула, помогла Йоилю встать на дрожащие ноги, пригладила его растрепанные волосы. – Это ведь ты обнаружил тело, да?
Йоиль опасливо кивнул.
– Ты тогда не заметил ничего необычного в кабинете?
Йоиль замотал головой, надеясь, что блестящие и испуганные глаза не выдадут его ложь.
– А теперь сгинь, – произнесла Адель чуть резче.
Упрашивать Йоиля нужды не было. Он кинулся прочь и стрелой помчался в свою комнату. В груди жгло огнем от быстрого бега. Мальчик нырнул под одеяло, посасывая разбитую губу. Вкус у крови удивительно железный, точно монетку во рту держишь.
Йоиль просунул руку в прореху матраса и достал маленькую золотую подвеску в виде буквы «Б». Он нашел ее под рождественской елью в кабинете Брауна. На оборотной стороне было выгравировано: «4 декабря 1931». Йоиль провел кончиком пальца по крохотным царапинкам и выступу бриллиантика в уголке буквы, после чего спрятал обратно в матрас.
Это был настоящий клад.
Пригодится, когда они с мамой, папой и братом покинут лагерь.
5
В операционном зале, где прежде работал доктор Браун, пахло химикатами и средством для мытья полов. Просторное прямоугольное помещение, выложенное плиткой. С одной стороны белели операционные столы, с другой матово сверкали хромом загадочные приборы. На полках – аккуратные ряды банок с формалином, тут же – корзинка с блестящими яблоками и несколько анатомических атласов.
Личные апартаменты доктора выглядели куда уютнее. Книжный шкаф, мягкие кресла… Так и видишь Сигизмунда Брауна с сигарой в зубах за занимательной книгой. Напротив – письменный стол с микроскопами и фотографией фюрера. Рядом наряженная елочка, источавшая аромат смолы, а поодаль чугунная печь. Совершенно не похоже на место, где случилась трагедия. Все идеально чисто, белый халат висит на крючке, на столе образцовый порядок, книги расставлены по ранжиру. Вот только вонь от хлорки вытесняет въевшийся в стены запах табака.
Гуго присел за стол, оглядел микроскопы. Да, прибрали хорошо. Никому, похоже, и в голову не приходило, что это место преступления и относиться к нему надо соответственно. Выходит, ничего подозрительного здесь не произошло: не осталось ни доказательств удушения, ни какой-нибудь улики, могущей навести на след. Не комната, а пустая коробка, из которой выбросили все ценное.
Однако по опыту Гуго знал: что-то обязательно должно остаться. Он прошелся взглядом по столу. Рядом с фирменным блокнотом лежало золотое перо «Кавеко». Он провел указательным пальцем по верхнему листку. Нет, ничего, кроме назойливого покалывания, донимавшего его последние несколько дней. Попробовал средним, затем безымянным… И даже охнул, почувствовав канавки, оставшиеся на бумаге от нажима пера. Достал из портфеля коробочку с углем, слегка припорошил листок. Черная пыль оттенила шершавую бумагу, и на ней проявилась белая надпись: «КУКОЛКА АБО».
– Что за черт?
Сердце застучало чаще. В солнечном сплетении образовалась знакомая пустота, которую Гуго называл интуицией. Браун (или кто-то другой) написал это на верхнем листке, который потом оторвал. Перо продавило бумагу, оставив на следующем отпечаток, словно на глине. Записка? Кому?
Гуго взял ручку, предусмотрительно обернув ее носовым платком, и осмотрел кончик пера. Оба зубца слегка выгнуты наружу, прорезь для чернил немного расширена. Похоже, на ручку сильно давили при письме. Гуго положил ее в один бумажный пакетик, а записку – в другой. Он поднялся, в последний раз окинул взглядом кабинет, после чего спустился на первый этаж и подошел к двери, замыкавшей это мрачное место. Оглянулся на длинный ряд наглухо закрытых дверей в палаты, похожих на судорожно стиснутые зубы, и вышел на морозный воздух.
Падал густой снег. Снежинки вихрились под фонарями, заметая все и вся, глуша звуки. Площадка для переклички, скорее всего, уже опустела. Заключенные разбрелись по баракам, охранники – по казармам. Остались только караульные в будках по периметру лагеря. Гуго стало их жалко.
У крыльца его поджидал Фогт. Свой зонтик он не открывал, и снег запорошил его с ног до головы, скрыв даже череп и раскинувшего крылья орла на фуражке. Фогт вдумчиво докуривал сигарету, пожевывая промокший фильтр, и обозревал окрестности, словно перед ним был прекраснейший в мире пейзаж.
– Ну как? Нашли что-нибудь интересное, герр Фишер? – Тусклые серые глаза стрельнули в Гуго из сумрака.
– До вскрытия рано говорить. – Гуго зябко поднял воротник. – Одно мне ясно. Тот кусочек яблока не застрял в трахее. Он мог выскочить…
– Но чтобы это доказать, необходимо провести вскрытие, – закончил за него Фогт, протягивая серебряный портсигар, блеснувший в косом луче прожектора. – Должен предупредить. Фрау Браун пользуется в лагере немалым влиянием. Ее отец – группенфюрер СС.
Гуго взял сигарету, раскурил и твердо сказал:
– Я обязан провести вскрытие, нравится это фрау Браун или нет. Трупы похожи на снег. Посмотришь – вроде все чисто и бело, но стоит копнуть поглубже, натыкаешься на такую грязь…
– Вы правы, снег даже самое темное превращает в светлое. – Меланхоличный взгляд Фогта скользнул по алее.
Заснеженный Аушвиц напоминал затерянную в горах деревню. В одних местах фонари совершенно разгоняли ночь, в других, наоборот, тени собирались в дегтярные лужи, но в целом вид был сказочным.
– А если Браун не подавился, то почему он умер? – полюбопытствовал Фогт.
– Это-то я и должен выяснить, – пожал плечами Гуго.
– Значит, вы склоняетесь к версии о насильственной смерти?
– Скажем так, есть у меня предчувствие…
Гуго глубоко затянулся, потом выдохнул дым через ноздри. Снежинки, гонимые ветром, жалили лицо. Перед глазами возникла ледяная кожа трупа. Гуго подумал о людях, пришедших проститься с доктором, о его вдове, медсестрах-немках и перепуганной еврейке. Бетания Ассулин, медленно вытирающая кровь с лодыжки, застряла у него в голове.
– Кстати, а что сталось с той заключенной? – Гуго махнул рукой, указывая на дверь за спиной.
Фогт бросил окурок и затоптал его носком начищенного сапога. Почему-то Гуго при этом почувствовал неприязнь. Наверное, хруст снега под подошвой напомнил о растоптанной головке младенца.
– Она всего лишь еврейка, – проронил Фогт. – Знаете, на вашем месте я бы не стал чересчур интересоваться евреями. Выставите себя в дурном свете. Вас ведь вызвали, чтобы расследовать смерть Брауна?
– Разумеется, герр Фогт.
Вместе с последней затяжкой Гуго проглотил и свою досаду. Он припомнил наставления Небе, стукнул кончиком трости по земле, желая избавиться от раздражения, сжал набалдашник в ладони. Оглядел заколоченные окна десятого блока и стену, отделявшую его от одиннадцатого. В соседствующих зданиях было что-то неприятное. Они словно два угрюмых лица с сердитыми глазами, злыми ртами и заскорузлой кирпичной кожей. Внутри происходило нечто, о чем Фогт не имел права и не желал рассказывать. То, в чем лучше было не копаться. Оставить грязь под покровом снега.
– Теперь я хотел бы повидаться с комендантом, – произнес Гуго со вздохом.
– Разумное решение, – усмехнулся Фогт, оттаивая, и сделал знак шоферу, все еще сидевшему в «лоханке».
6
Поездка выдалась короткой.
За запотевшим стеклом промелькнули ровные ряды бараков под скатными крышами. Старые деревья тянули к небу голые заснеженные ветви. «Кюбельваген» остановился. Они вошли в какое-то здание, и Фогт проводил Гуго до кабинета. Тот постучал, прокручивая в голове все, что разузнал о коменданте в Берлине.
Артур Либехеншель занимал эту должность всего полтора месяца, сменив на посту Рудольфа Хёсса, переведенного в Главное административно-хозяйственное управление СС. В Берлине ходили всякие слухи о его переводе, в частности весьма непристойные, о связи с некой интернированной австриячкой, – пятно, которое необходимо было поскорее смыть.
Либехеншель, который занял освободившееся место, работал в концлагерях с момента вступления в отряд «Мертвая голова». Его характеризовали как мягкого, но весьма целеустремленного человека, что и позволило бывшему шарфюреру дослужиться до должности коменданта Аушвица.
Гуго открыл дверь. Артур Либехеншель сидел за столом красного дерева. Теплый свет настольной лампы обрисовывал удлиненное лицо, глаза навыкате, худощавую фигуру. Зачесанные назад волосы делали его похожим скорее на дельца, нежели на руководителя концентрационного лагеря.
– Хайль Гитлер! – отсалютовал Гуго.
– Хайль Гитлер! – эхом отозвался Либехеншель.
В кабинете оказалось тепло, Гуго расстегнул пальто. Под ногами растекалась лужица растаявшего снега.
– Прошу прощения, герр комендант.
– Ничего, не беспокойтесь. – Либехеншель ободряюще улыбнулся и жестом пригласил сесть.
Гуго легонько отряхнул шляпу и устроился поудобнее в кресле, подавляя досаду на несвежую одежду и влажность, от которой боль в суставах усиливалась.
– Гуго Фишер… – произнес комендант. – Лучший криминолог рейха. Слыхал, за границей готовы на все, лишь бы переманить вас к себе, даже Гарвардский университет предложил такие условия, какие мало кто отверг бы. Ваша преданность Германии делает вам честь.
– Вы мне льстите, герр Либехеншель.
– Отнюдь нет, это все есть в вашем деле. – Комендант похлопал ладонью по папке, извлеченной из-под груды бумаг, открыл ее и начал читать вслух: – «Окончил университет Фридриха Вильгельма по специальности „психология“, работал в Гейдельбергском университете, вернулся в Берлин, получил докторскую степень и опубликовал руководство по криминологии. Три года сотрудничает с управлением уголовной полиции рейха, печатает статьи в журнале „Криминалистика“, светоче для каждого уважающего себя криминалиста. Год назад без отрыва от службы поступил на медицинский факультет». Артур Небе отзывается о вас как об ученом с блестящим умом и отличными перспективами. Удивительная квалификация для столь молодого человека. Сколько первитина вы приняли, чтобы добраться сюда?
Либехеншель проговорил все это единым духом, хохотнув на последнем предложении, где намекнул на метамфетамин, прием которого помог Гуго добиться всего, чего он достиг потом и кровью всего за несколько лет.
Гуго невозмутимо смотрел в лицо коменданту. Зачем Либехеншель попросил Небе прислать лучшего криминолога? Почему руководитель Аушвица хотел, чтобы смерть доктора Брауна расследовал сторонний детектив?
– Гадаете, почему вас вызвали, да? – опередил комендант его вопрос.
– Не стану отрицать, герр Либехеншель, – с облегчением ответил Гуго.
Добродушно улыбнувшись, комендант встал и подошел к небольшой рождественской елке. Рядом на стене висел план Аушвица: Штаммлаг Аушвиц I, Аушвиц-Биркенау, какие-то подлагеря, а также Моновиц-Буна – уже не просто концлагерь, а настоящий индустриальный колосс, где заключенные работали круглосуточно.
– Поведайте немного сами о себе. – Комендант налил две чашки кофе, предложил одну Гуго. – Вы вступили в партию всего три года назад, отчего так?
Либехеншель зачем-то тянул кота за хвост. Гуго пожал плечами, собираясь с мыслями.
Он вступил в партию ради преференций и возможности сотрудничать с РСХА. Подростком он симпатизировал Гитлеру. В те времена человек, позже превратившийся в фюрера, был обычным солдатом и ездил по стране, выступая перед простыми людьми, безработными, униженными Великой войной. Когда французы, карая Германию, оккупировали Рур, Гуго было тринадцать. Он почувствовал, как в жилах вскипела кровь. Отец тогда смирил его гнев, указав на недопустимые моменты в риторике новой партии, на акты насилия, при помощи которых она прокладывает себе путь. Но с приходом Гитлера к власти вступление в партию стало единственным способом нормально жить – в том числе и для отца Гуго. Для самого же Гуго это был пропуск к сотрудничеству с уголовной полицией, окончательно подмятой центральным управлением СС.
Он посмотрел на коменданта, прикидывая, о чем лучше умолчать, но Либехеншель сам вывел его из затруднения:
– Что же, лучше поздно, чем никогда. Семья?
– Пока не женат. – Гуго отхлебнул кофе, чувствуя себя чуть увереннее.
Кофе был хорош. Его аромат заставлял забыть и о снеге, и о сырой одежде, перебил даже вонь горелого мяса.
– Иначе, герр Либехеншель, я не успел бы достичь всего, о чем вы прочитали в моем деле. А почему вы спрашиваете?
– Потому что сейчас Германии как никогда требуются дети. Дети людей с блестящим умом вроде вашего и чистой арийской кровью, без генетических изъянов… – Комендант покосился на его трость.
