скачать книгу бесплатно
– Исключая дам известного сорта, которые покупают себе шляпы в Париже, само собой разумеется… Но все порядочные особы заказывают ей…
– В таком случае она зарабатывает большие деньги?
– О, этим девицам не на что пожаловаться, потому что у мадемуазель Розы ведь есть компаньонка…
– Мы знаем, мы видели ту и другую. Но Роза – ведь это просто имя? У вашей здешней «Виро» должна же быть какая-нибудь фамилия?
– Ну, конечно, как и у ее подружки. Фамилия мадемуазель Сесиль – Компаньон. Она дочь старика Компаньона, служившего кассиром на заводе Леглиза в Париже.
– Как вы сказали? – с живость перебила госпожа Леглиз.
Удивленный хозяин посмотрел на молодую женщину и подтвердил с довольной улыбкой:
– Вы, конечно, знаете большой завод Леглиза, где очищается золото? Ну, так вот, Компаньон прослужил там целых тридцать лет. Два года назад он удалился в Блуа в сопровождении своей дочери, которая открыла модный магазин с одной из своих подружек, мадемуазель Розой.
– С мадемуазель Розой, но как же ее фамилия? – спросила молодая женщина. – Вот это-то нам и хотелось бы узнать.
– Ах, мы и сами не знаем… Эти девушки приехали вдвоем, они работают вместе. Премилые девицы и скромные. Да, уж насчет нравственности – ни-ни… Никто о них не может сказать дурного слова, а ведь если б что-нибудь было, то в Блуа сейчас бы разнюхали – у нас народ любопытный.
– Оно и видно! – подхватил Томье. – Целых два года очаровательная девушка, приезжая из Парижа, которая называет себя просто мадемуазель Розой, могла прожить на глазах у всех в этом захолустье, и никому из обитателей Блуа не пришло в голову доискаться, кто она такая, чем была и чем может быть. Между тем подобная личность явно не рождена на то, чтоб шить шляпки для местной буржуазии. Она совсем не предназначалась судьбой сделаться модисткой и украшать головы дам Луары-и-Шеры, запомните это хорошенько, любезный; и я сильно сомневаюсь, чтобы жена вашего префекта, которая, вероятно, считает себя первой персоной департамента, была достойна застегнуть ботинки этой скромной труженицы!
Хозяин выпучил глаза, до такой степени слова гостя перевернули вверх дном все его понятие об иерархии. Выходка Томье рассмешила госпожу Леглиз, которая поднесла палец к губам, напоминая своему другу об осторожности. Тот сейчас же рассмеялся и сказал:
– Впрочем, милейший, это мне решительно все равно, и я сам не знаю, зачем говорю вам все эти вещи насчет молодой девушки, с которой встретился только на одну минуту, чтобы купить у нее шляпу в сорок франков. Скажите-ка лучше, что вы нам дадите к обеду? Это будет поважнее.
– Вам, сударь, вздумалось пошутить, – добродушно заметил содержатель гостиницы. – Мы в Блуа любим шутки и понимаем их не хуже парижан.
– Хорошее дело!
– Итак, я предложу вам форель с острым соусом, специальность нашего заведения. Смею сказать, что нигде в целой Франции не умеют сделать так соуса ромулад, как у меня.
– Будь по-вашему: ромулад так ромулад.
– А потом жареное турнедо с гарниром из гусиной печенки, трюфелей и сморчков.
– Согласен.
– После того бекасы на канапэ; к этому смею рекомендовать Кло-де-Вужо 84 года, которое бесподобно. Я не всем предлагаю это вино, а берегу для знатоков. Надо быть достойным, чтобы испробовать его.
– Весьма благодарен за честь! Мы сумеем сделать ему оценку.
Хозяин поклонился с довольной миной, почесал ухо и продолжал:
– Далее, по-моему, раки на шампанском приличным образом увенчали бы этот обед, не особенно сложный, но деликатный… Наконец, котлетки из мозгов, ананасное мороженое и кирш… вот и все.
– Черт побери, какой вы ловкий народ в центре Франции! – сказал Томье. – Сейчас видно, что сидите у самого источника сладостей. Одной рукой вы шарите в Майнце, другой собираете в Перигоре. Бургундия у вас по левую сторону, Бордо справа, а между тем и другим вы лорнируете через плечо Шампань… Итак, любезный, воспользуемся этим, а вы уж постарайтесь отличиться в изготовлении четырех избранных нами блюд.
– Можете быть спокойны, сударь, приложу все старания, а ровнехонько в семь обед будет подан.
– Как, вы приметесь сами за стряпню?
– Да, сударь, я стряпаю для епископа, генерала и префекта; ведь мы, слава Богу, понимаем людей и сейчас видим, с кем имеем дело. Затем прошу извинить, сударь и сударыня. Надо бежать на кухню!
Раскланявшись с восхищенным видом, он скрылся.
– Милый друг, если вы сколько-нибудь сомневаетесь в триумфальном исходе вашей экскурсии, то теперь, надеюсь, сердце у вас вполне спокойно. Комус, бог кухни, взял нас под свое покровительство. Это он сейчас и вышел отсюда под видом того кругленького человечка. Мы будем есть и пить превосходные вещи.
– Какой вы ребенок! Вас забавляет всякий пустяк, – произнесла молодая женщина, усаживаясь на стул у окна.
– Пустяк! Это правда, – с важностью согласился Томье, садясь в свою очередь, – правда, что этот пустяк есть ваше присутствие.
– Ах, Томье, Томье! – воскликнула госпожа Леглиз, грозя пальцем своему собеседнику. – Вы опять принимаетесь за то же! Мы поссоримся.
– С какой стати! Из-за того, что я высказываю, насколько мне приятно находиться возле вас? Разве это преступление? Попробуйте-ка помешать мне совершить его.
– Значит, вы вечно будете оказывать мне непокорность?
– Насколько могу! Я вас люблю, говорю вам; в чем же вы можете меня упрекнуть, если я не требую у вас взаимности?
– Только этого еще недоставало!
– Но «это» придет, не беспокойтесь.
– Нахал!
Эпитет был резок, но не таков был тон. Откинувшись на спинку стула с полузакрытыми глазами, с порозовевшим лицом, на которое падал отблеск заката, молодая женщина ласково посматривала на своего красивого кавалера, а тот улыбался, говоря ей о любви. Она пробирала его, но только для виду. Ее мина опровергала суровость возражений. И Томье, вероятно привычный к подобным контрастам, не придавал никакого значения смыслу сказанных ею слов, обращая внимание лишь на тон речи. Поэтому он продолжал, нисколько не смущаясь:
– Советую вам пожаловаться на судьбу. Во мне вы имеете самого покорного, самого уступчивого друга. Я предан вам, как собака, и готов повиноваться каждому знаку вашей руки. Кто находится постоянно возле вас, всегда в вашем распоряжении и рад угодить вам во всем? Уж не ваш ли муж?
– Неужели вы собираетесь осуждать его предо мною?
– О, это совершенно лишнее! Он чересчур усердно напрашивается сам на осуждение. Иметь такую жену, как вы, и оставлять ее наедине с другим, под предлогом обсуждений каких-то дел с нотариусом из Блуа, ну не безумие ли это?
– Нет, это только равнодушие.
– А, вы сознаетесь в том?
– Напрасно было бы отрицать подобный факт. Положим, он не делает мне чести. Ведь если бы я обладала всеми достоинствами, которые вы мне приписываете, то, вероятно, они не остались бы незамеченными даже в глазах мужа. Поэтому надо думать, что вы мне льстите без меры.
– Я рисую вас такой, какая вы есть на самом деле.
– Предвзятые взгляды!
– Нет, взгляды проницательные. Полгода живу я возле вас, почти не разлучаясь с вами. Я знаю вас хорошо, и вы обладаете чудесной натурой. Как это я не догадался полюбить вас раньше? Ведь вот уже три года, как мы с вами встретились в первый раз. Это было в самый день вашей свадьбы, в ризнице церкви Святого Августина. Я присутствовал на церемонии, как сотня других клубных знакомых вашего мужа, пришедших поздравить его. И у меня врезались в память ваша кроткая улыбка и скромный вид, с которыми вы принимали оказываемые вам почести.
– Вспомните, что я только вышла из монастыря, совсем не знала жизни, и мой брак удивлял меня, точно какое-то невероятное приключение. Мой муж казался таким очаровательным, таким любезным, он был так щедр, и его считали богачом. Старая тетушка, моя единственная родственница, рассказывала мне такие подробности про богатство Леглизов, про их деловые и светские связи, что я стала видеть в наследнике этого громадного состояния нечто вроде владетельного князя, который располагал существованием тысяч людей и царил в обществе, благоговевшем перед ним. Перспектива стать его женой походила на волшебный сон, и целый месяц я жила какой-то героиней апофеоза. То, что вам показалось моей скромностью в день нашей свадьбы, происходило немного от ошеломления, а улыбалась я, как танцовщица, на которую смотрит весь оперный театр и которая хочет понравиться.
– Вы клевещете на себя. Впрочем, можете клеветать сколько вам угодно. Вы не измените моего образа мыслей, а мое восхищение вами достигло теперь такой слепоты, что если бы по какому-нибудь невероятному волшебству вы сделались противоположностью того, что вы есть, я продолжал бы упрямо находить вас совершенством.
– Это уже фетишизм, – сказала, смеясь, молодая женщина.
– Нет, обожание.
Она протянула ему руку с очаровательной непринужденностью.
– Хорошо, так обожайте меня, если не можете иначе, несмотря на мои запрещения. Конечно, приятно быть любимой, иметь возле себя кого-нибудь, кто думает о вас, радуется вашим счастьем, печалится вашим горем. Но будьте рассудительны, не злоупотребляйте моей снисходительностью… Слушайтесь меня постоянно… и не мучьте меня никогда.
Госпожа Леглиз отняла руку, которую Томье страстно прижал к губам. Чьи-то шаги и стук отворяемой двери заставили молодых людей опомниться.
– Как некстати! – проворчал влюбленный, но тотчас изменил выражение лица и позу.
В комнату вошел муж.
– Ну, чем же вы тут занимаетесь? – с игривой беззаботностью спросил Леглиз.
– Ожидаем тебя, как водится, – весело подхватил приятель. – Мы заказали обед.
– А шляпу?
– И шляпу также.
– Черт возьми! Кажется, я пришел в отель в одно время с какой-то личностью, которая принесла этот драгоценный предмет, потому что в бюро мне попалась навстречу молодая женщина с картонкой. Да вот и она…
Мадемуазель Сесиль вошла в сопровождении лакея. Она поклонилась и, положив в угол свой зонтик и плащ, направилась к своей хорошенькой заказчице.
– Надеюсь, сударыня, что мы не заставили вас слишком долго ждать… Мы очень спешили.
– Посмотрим-ка ваш шедевр, – произнес Томье.
Госпожа Леглиз надевала шляпу и смотрелась в зеркало кабинета. Наконец она, улыбаясь, обернулась к модистке.
– Ну что ж, это премило! Я готова быть вашей заказчицей. Почему не переедете вы в Париж?
– Потому что там не прожить так дешево, как в Блуа… Кроме того, у моей подруги есть причина оставаться в провинции.
– Она может работать здесь, не боясь пересудов, не так ли? Тут ее никто не знает, тогда как в Париже…
Мадемуазель Сесиль обнаружила некоторое удивление. Она покраснела и пробормотала:
– Но, сударыня…
– Не смущайтесь, – кротко продолжала госпожа Леглиз, – я не хочу быть нескромной. Я случайно узнала вашу фамилию: и некоторые интересные сведения о вашей подруге. Если я могу быть вам полезной в чем-нибудь…
Молодая женщина, не докончив фразы, обратилась к мужу.
– Мадемуазель Сесиль, дочь господина Компаньона, бывшего кассира вашего отца.
– Как, старика Компаньона? Что с ним случилось? Он был славный малый.
– Он жив, сударь, но совсем не может больше ходить и ведет наши счетные книги… Это его развлекает!
– Давно ли вы живете в Блуа?
– Два года.
– Но ведь Компаньон оставил службу в нашем заведении, по крайней мере, шесть лет тому назад; он был уж немного утомлен.
– В этот промежуток времени мой отец служил у господина Превенкьера, одного банкира, который обращался с ним скорее как с другом, чем как с наемным служащим.
– Ах, у Превенкьера! Теперь я вспомнила! – воскликнула госпожа Леглиз. – Я знаю, где встречалась с вашей подругой, мадемуазель Розой. Ее лицо поразило меня, и я искала в своих воспоминаниях… Ведь она-то и есть дочь банкира. Он, кажется, пострадал в неудачных операциях?
– Совершенно верно, три года тому назад, – подтвердил Леглиз. – Он страшно прогорел на золотых приисках. Смерть Бартано, крупного английского спекулятора, погубила его в несколько дней. Владелец многих миллионов накануне, он проснулся на другой день нищим… Так это его дочь делает шляпы в Блуа? Чего только не бывает в жизни! А куда же он девался, этот Превенкьер?
– Он отправился в Капскую колонию, сударь, – сказала мадемуазель Сесиль, – с намерением оставаться в Африке до полной поправки дел.
– Ах, и тут Трансвааль! Чудесная земля, где стоит лишь наклониться, чтобы собрать миллионы, Сколько людей отправилось на завоевание золотого руна в эту страну, где они нашли только нищету, болезнь и смерть! Некоторые действительно разбогатели, что и погубило других. Люди видели только успех и закрывали глаза на опасность, труды и неудачи. Давно ли работает там господин Превенкьер?
– Два года.
– Он пишет сюда? – Раз в месяц.
– И доволен своими делами?
– Он надеется достичь своей цели.
– Имеет прииск?
– Нет, сударь, он открыл банк.
– Ах, хитрец! Он дает деньги за бумагу, а потом перепродает бумагу за золото. Вот Человек, который, по-моему, понял африканскую спекуляцию… Но, позвольте, разве у него остался капитал?
– Триста тысяч франков, говорила мне дочь. Он увез все, что приходилось на долю мадемуазель Розы из состояния матери. И вот, не имея ничего, кроме иголки, для своего пропитания, мадемуазель Превенкьер вступила в сотрудничество со мной, чтобы делать шляпы. Отец мой, сильно привязанный к хозяину, предложил взять его дочь в наш скромный дом. Не имея больше занятий в Париже, он находил лишним там оставаться и удалился в Блуа, свой родной город, где ему живется очень хорошо. Мой отец ухаживает за розовыми кустами в нашем садике и ведет нашу корреспонденцию. Все это очень просто, сударь, как вы сами видите.
– Ну нет, я не согласна с вами, совсем не согласна, – возразила госпожа Леглиз. – Похоронить себя в провинции, перейти в один день с блестящей, роскошной жизни к скромному существованию труженицы – это кажется очень удивительным и очень интересным в светской молодой девушке, способной на такое мужественное самоотречение. Ведь она, кажется, довольна своей судьбой?
– Мадемуазель Роза, по крайней мере, уверяет в этом.
– И она не жалеет о прошлом?
– Нисколько. По ее словам, она никогда не была так счастлива, и если бы не разлука с отцом, ей ничего не оставалось бы желать.
– И с такой наружностью, как у мадемуазель Превенкьер, она остается незамеченной у вас в Блуа? Здешние молодые люди не бродят мимо вашего модного магазина? У нее нет ни женихов, ни поклонников?
– Нет, сударыня, ни поклонников, ни женихов. Возле нас нет ни единого мужчины, кроме моего отца и брата. Да и брат приезжает к нам редко, потому что он работает на фабрике химических продуктов в Шиноне и мало пользуется отпуском.
– Ах, так у вас есть брат? – продолжала госпожа Леглиз, которой как будто хотелось основательно вникнуть в проблему этого существования, доблестная простота которого имела в ее глазах романический интерес. – Он старше вас?
– Да, сударыня; брат мой инженер, выпущенный из Центральной школы, замечательный химик.
