скачать книгу бесплатно
В углу спрятался четвертый – начальник этого отдела, старичок сухонький, видимо досиживал последний годок перед пенсией.
Такие старички предпенсионного возраста – самый идеальный человеческий «материал» для подобных заведений, как эта контора: они не конфликтуют, потому что цель их очевидна и вполне достижима – доползти до пенсии; они исполнительны – опять же по той самой причине, чтобы не попасть под сокращение или чего хуже – увольнение; они не активны, не буйствуют, ничего не добиваются – и все по той же самой причине; они не позволяют, чтобы в подопечном им мирке возникло какое-нибудь вольнодумство, еще хуже – революционные идеи, направленные на совершенствование процессов учета и отчетности – это им не надо, это лишнее, не надо это и их начальству.
К чему вся эта суета? К чему излишнее беспокойство? Все равно, все это – прах, пустое экспериментирование, растрата сил и времени. Раз им это не нужно, то и никому тоже. А потому, спокойствие, тишина и исполнительность – их девиз повсеместно.
Вскинулся он позже всех. Видимо, задремал. Как прибежал с улицы, плюхнулся в свое креслице, вздохнул глубоко, выдохнул, скинул ботинки, пошевелил пальцами в носочках, прикрыл глазки и вздремнул немного, так на полчасика, чтобы набраться сил пред трудовым днем, что проскользнет мимо незаметно и незаметно приблизит его к заветной цели – выбраться из этих опостылевших стен с небольшим доходом в виде пенсии и поселиться у себя на огороде.
– Вот, привел вам нового сотрудника, Богдан Осипович, – пояснил кадровик.
Старичок, под необычным именем Богдан Осипович, заморгал глазками-бусинками, прогоняя остатки сна.
– Какого сотрудника? – не понял он.
– Обыкновенного, – лаконично объяснил кадровик и посмотрел на потолок. – За вашим отделом числятся две вакансии. Одну мы сейчас закроем, а вторую под сокращение пустим, и все будут довольны.
– Но… но мне не нужны сотрудники, – начал вяло сопротивляться Богдан Осипович и вид у него был совсем недовольный, не как было обещано.
– Вам не нужны, а нам нужны, – холодно отрезал кадровик.
– Послушайте… Но… – старичок судорожно начал шарить под столом в поисках ботинок. Кадровик же развернулся и, не говоря ни слова, направился к двери, считая свою миссию исполненной. А что? Он прав. Оформил меня, представил и пошел заниматься своими делами.
Богдан Осипович, наконец, обулся и на удивление проворно выскочил из-за своего стола – не растерял сил еще старичок-то, обежал меня по кругу и кинулся следом за уходящим кадровиком. Дверь за ними закрылась.
Я осмотрел комнату: столы вдоль стен, за ними сидят какие-то люди, с которыми мне придется теперь коротать дни напролет, даже дольше, чем в кругу моей разлюбезной семьи, в углу пара шкафов, и неоновый свет над головой, что не гаснет с самого утра, даже если за окном летний, солнечный день в полном разгаре – обстановка хуже, чем в могиле, но ничего не поделаешь, нужно приступать к … чему-то, и я, не говоря ни слова, подошел к окну. Выглянул на улицу сквозь давно немытые стекла, посмотрел на неровные ряды выцветших крыш…
– Ну, как тут служится? – обратился я к молодому человеку, с молчаливой покорностью продолжавшего высматривать что-то на экране монитора.
Тот кротко взглянул на меня, неопределенно пожал плечами, грустно улыбнулся и продолжил изучать что-то на экране. Девушка лишь ухмыльнулась, а женщина приблизительно тех же лет, что и старичок-начальник, так даже и бровью не повела, продолжала что-то вычерчивать при помощи карандаша и линейки.
«Должно быть, «боевая подруга» моего теперешнего начальничка», – подумал я. – «Таскает ее из конторы в контору, из отдела в отдел следом за собой, как талисман, за какие-нибудь отдаленные во времени заслуги, и оба счастливы. Верный пес на службе у своего хозяина. Нет, не пес… Только, вот, не понятно, кто тут больше руководит отделом, эта гражданка или тот «дед»? А может, я ошибаюсь, и все не так мрачно».
Но тут дверь открылась, и в комнату вполз мой новый начальник. Кинув на меня недовольный взгляд, он прошаркал к себе в угол. Ну, в общем-то, я его понимаю, сам бы был недоволен – спал, спал себе в углу, как в паутине, беды никакой не ведал, а теперь вот стоит перед ним какой-то хлыщ в костюме, и нужно с ним что-то делать – проблема, однако.
– Вы, знаете… – начал он, рассеянно перебирая на столе писчие принадлежности, но тут же осекся. – А как вас зовут?
– Александр…
– Александр, значит… – старичок рассеяно взглянул на темный экран выключенного компьютера. – А мне вас сажать-то некуда… Я… как бы… и не ожидал вашего прихода…
– Понимаю, – согласился с ним и поддержал его желание избавиться от меня. – Сам в растерянности.
Старичок сверкнул своими бусинками-глазками и опять потупил взор.
«Н-да, «дед», под названием Богдан Осипович, не позавидуешь тебе.», – ехидно подумал я, но сам и бровью не повел, стоял с каменным выражением лица, смотрел на него спокойно, без эмоций. – «Теперь тебе нужно стол для меня доставать, стул, компьютер, задания всякие давать – суеты-то я тебе сколько натащил с собой. Не ожидал ты такого. А что поделаешь? Кому сейчас легко? И потом ты же служишь, а не хозяйничаешь – значит, должен быть всегда готов к неприятным сюрпризам, а ты, вон, расслабился, обложил себя со всех сторон «преданными» людьми, а про вакансии забыл. Лопухнулся ты, опростоволосился. Тебе бы от них, от вакансий этих, надо было избавиться как можно быстрее, а ты не пошевелился. Для кого-нибудь из своих, наверное, берег. Теперь расплачивайся за свое благодушие».
Старичок еще посидел так с минуту, печалясь о своем недавнем уютном прошлом, и поднял трубку телефона, начал обзванивать соседние отделы, выискивая свободный стол в аренду, на время, пока не удастся получить собственный…
И так я «путешествовал» из отдела в отдел чуть ли не целый месяц. Это путешествия по миру поучительны и приятны, а внутри конторы подобное занятие однообразно и малоинтересно.
Комнаты везде приблизительно одинаковые, отличаются лишь количеством горшков с геранью на подоконниках. Физиономии сотрудников малопривлекательные, почти всегда с одним и тем же выражением – смесь скуки и тоски. Столы тоже одинаковые.
Однако, мне подобные перемещения из комнаты в комнату, пока кто-то был в декрете или в простом отпуске – прелюдии к декрету, то бюллетенил, то в командировке отдыхал, очень даже понравились. Человек я непривередливый, поэтому легко усаживался на любой стул и с удовольствием занимался своими делами.
Начальничек мой, старичок по имени Богдан Осипович, из-за постоянных перемещений найти меня не мог, да он особенно и не старался. Телефон у меня был то один, то другой, то третий. На звонки я почти не отвечал, потому что звонили тем людям, за кем этот стол был закреплен, и кто сейчас временно отсутствовал. Иногда я забегал в комнатку своего начальничка, чем его сильно беспокоил, потому что входил без стука, клал на стол номер телефона, нового, спрашивал, промежду прочим, нет ли какого задания, и уходил. Задания все равно не было. Через день я уже сидел на новом месте и с невозмутимым выражением слушал как звонит телефон, но не по мою душу.
Но так уж устроен этот мир – всему хорошему, как и всему плохому, рано или поздно, приходит конец.
Как-то вечером на кухню, где я ужинал, чем Бог послал, вошла жена и сказала, что меня просят к телефону. Звонил сам Петр Степанович, и было это очень необычно и одновременно волнительно.
Человек он в быту вежливый и обходительный. Это он на службе зверь зверем, а во внеурочный час всегда извиняется и деликатно поинтересовался вначале про здоровье мое и семейства, а потом про мою службу. Врать таким людям – все равно что самому себе отрубить голову. Я честно и рассказал, что вот уже месяц места у меня нет, шатаюсь по отделам с одного стола на другой, занимаюсь чем захочу… В ответ послышалось тихое «Не может быть» и от этого тихого, проникновенного голоса волосы зашевелились у меня на затылке и холодок пробежал по спине. Я попытался было успокоить его, смягчить рассказ, заверив, что все там делается, чтобы найти для меня стол и стул, но… в ответ послышалось, чтобы я все это занес в отчет и «спокойной ночи» и «всего хорошего», и трубку повесили.
Телевизор в комнате бубнил что-то неразборчивое. Я его, хотя и смотрю, но не вижу и не слышу. А зачем видеть и слышать что там говорят и показывают? Раньше говорили и показывали, что у нас все хорошо и врали, потому что когда становится хуже, то это совсем не хорошо. Но те, кто прилежно служил на благо общества, а таких было подавляющее большинство, если не верили, то очень хотели верить, что и в самом деле хорошо. А потом принялись показывать, что у нас все плохо и не просто плохо, а дальше некуда. Но люди продолжали жить, как и жили, не лучше, но и не так, как показывали, все-таки жили, а что там показывали и жизнью не назовешь, а потому все полагали, что это опять вранье. И тогда – вранье, и теперь – вранье. А раз вранье, то и живем мы, следовательно, приемлемо, и не хорошо, и не плохо – не так, как показывают. Ну и ладно. Главное, чтобы жили не хуже, чем соседи, а те не хуже, чем их соседи и так далее…
Я задумчиво опустил трубку со своей стороны, потому что слушать однообразные гудки не интересно, вздохнул тяжело, пригладил ладонью взъерошенные волосы и подумал, что отсутствие столов для таких, как я, тоже признак, характеризующий контору, и что Петр Степанович прав, и это нужно занести в отчет. Потом я встал и пошел опять на кухню, доедать что на столе осталось.
Вторая семья
На следующее утро, открыв дверь, ведущую с улицы внутрь конторы, первое что увидел – это двух работяг в робах.
Тихонько переругиваясь, они тащили по коридору широкий стол. Я посторонился, пропуская людей, занятых хоть и примитивным, но полезным делом, и следом не пошел, хотя и знал наверняка куда они стол тащат. Пошел в ту комнату, где я арендовал другой стол, поменьше. Там уже крутился Богдан Осипович. Вид у него был какой-то скомканный. На его костлявой маленькой фигуре костюмчик сидел кривенько, галстук был повязан набекрень, седые волосы в беспорядке, глазки за толстыми стеклами очков нервно помаргивали и прыгали из стороны в сторону. Своим видом он напоминал воробья, которого бессердечный сторож выгнал с теплого чердака на холод, но на чердак еще вернуться можно…
– Александр… – начал он, кинувшись ко мне, как только я появился на пороге. – Ну, где же вы ходите?
– Так еще без семи минут, – спокойно ответил я.
– Собирайте вещи, вам, наконец, стол принесли. Давайте я помогу вещи собрать, – от такой услужливости я даже опешил. Кто ему позвонил, и во сколько это было, я даже предположить не мог, но чтобы выдернуть из привычного, почти летаргического состояния и заставить скакать вокруг меня, как заводного, этот звонок и голос в трубке должны были прозвучать в его сонной квартирке подобно артиллерийскому залпу. Он подскочил к столу, за которым я сидел, и начал сгребать в картонную коробку все, что лежало на поверхности.
– Это не мое… Это опять не мое… И это… кажется… не мое… – выкладывал я обратно на стол чужие вещи, оказавшиеся на дне коробки. – А вот эти туфли мои, я в них переодеваюсь…
Богдан Осипович немедленно схватил мои «конторские» ботинки, по ботинку в каждой руке, и побежал по коридору, оставив мне коробку, и все что свалил в нее.
До самого обеда все в комнате, в той, где я должен был сидеть по своему новому назначению, двигали столы из стороны в сторону, пытаясь в узком, замкнутом пространстве выгородить себе местечко получше.
«Дед» сразу заявил, чтобы его не трогали, не позволил разрушить свое паучье гнездо, воспользовавшись своим правом начальника указывать что и как делать. Все же остальные вежливо, но напористо, старались выпихнуть друг друга в самое неудобное и не престижное место – в центр комнаты.
Во время этой игры столами в «пятнашки» я познакомился со всеми.
«Деда» я уже знал. Тетку, что сидела ближе всех к нему, называли Аграфеной Фроловной – ну и имечко! Вначале я подумал, что это прозвище такое, но, взглянув на тонкие губы, образующие прямую, жесткую линию с опущенными краями, на неприветливые глаза за стеклами очков, решил, что именно так к ней и должно обращаться, любая шутка тут будет неуместна. Да и шутить с ней как-то язык не поворачивался. Впрочем, коль самого начальника звали Богданом Осиповичем, то ничего удивительного нет в том, что его «боевую подругу» звали под стать ему.
Парнишку, у которого я спрашивал, как здесь служится, все звали Юрочкой, а девушку, сидевшую рядом с ним – Юлечкой. Вот и все, что можно сказать о них – обыкновенные, заурядные служащие, непривлекательные, неинтересные при этом холодном неоновом свете, занятые неизвестно чем в стенах конторы, чья деятельность была под большим вопросом.
Впрочем, наверное, так и следует выглядеть в подобных местах. Ведь всем известно, что окружающая среда накладывает отпечаток не только на поведение, но и на внешность, потому что главное правило выживания – это не высовываться и не выделяться.
Может быть, вне этих серых стен они и яркие, веселые, симпатичные личности, но здесь сидят тихо, словно мыши, шуршат бумагами, высматривают что-то на экранах, да и движения такие же суетливые, настороженные – выбегут из комнатки на минутку, потом бочком протиснутся в дверь, чтобы не открывать ее настежь, а то еще, чего доброго, кто-нибудь посторонний заглянет сюда, и проскользнут обратно к себе за стол. Вытрут руки о платочек или маленькое полотенце и опять перебирают какие-то бумаги… Н-да, не весело…
Мне, в конце концов, и досталось то самое место в центре комнаты, к тому же стол поставили так, что я сидел спиной к двери – любой вошедший сразу же видел чем я занят. А и пусть, лишь бы ко мне в ящик не заглядывали, где лежал мой блокнот, куда я заносил свои наблюдения, чтобы потом перенести все это в анкету-отчет.
Теперь мне не было нужды мыкаться по другим комнатам-отделам, хотя это и было любопытно – я поневоле познакомился почти со всей конторой. Пообщаться, конечно, ни с кем не получилось. Некоторые смотрели на меня глазами настороженными, а большинство так и вовсе не обращали никакого внимания – человек новый, чужой, как залетел случайно, так и вылетит. Когда приходил с утра, то, как и положено кидал в воздух энергичное «доброе утро!», часть бурчала в ответ «здрасьте…», другие, кинув в мою сторону взгляд, так и не удосуживались вообще что-то ответить – лицо незнакомое, случайное.
Теперь же все изменилось, теперь я буду приходить и здороваться вначале с Богданом Осиповичем, как и положено, первым делом с начальником, от которого кое-что зависит в моей жизни, а потом неопределенной фразой «добрейший денек» со всеми остальными, и у них не получится проигнорировать меня, обязательно должны, хотя бы, кивнуть в ответ, потому что я престал быть посторонним человеком, я стал частью этой «семьи», кого я буду видеть чаще и дольше, чем своих домашних. А им, моим домашним, на это и наплевать, лишь бы домой возвращался не с пустыми руками.
Дня два я просидел за своим столом, не делая ничего совсем, что называется, «ковырял в носу» день-деньской, хотя и не имею такой привычки заниматься этим ни прилюдно, ни в одиночестве – предпочитаю высморкаться. Заодно изучал обстановку и своих коллег, с кем я теперь должен проводить большую часть времени, и на основании этого, и по прихоти Петра Степановича, ставших мне ближе моих родственников, но не дороже.
Собственно говоря, изучать там было нечего – все как всегда и как везде.
Все собираются в комнате с утра, досиживают до обеда, в обед разбегаются кто куда, потом приползают обратно, дремлют и расходятся по домам, чтобы выспаться как следует и на кровати, а не на стуле. Изредка «дед» приносит какую-нибудь бумагу и отдает ее, то одному, то другой, то третьей. Те изучают ее со всех сторон, потом звонят куда-то, уходят из комнаты за чем-то, возвращаются с чем-то, сочиняют ответ, отдают все Богдану Осиповичу, а тот уносит это из комнаты и, вернувшись, кряхтя, забирается в свой угол, закрывает глаза и проваливается в летаргический сон. Особенно тяжело даются ему подъем со стула и выход из-за стола после обеда, поэтому в это время его лучше не беспокоить, поскольку делается неприятно раздражительным и мелочным. В это время лучше всего обращаться к Аграфене Фроловне – она в курсе всех дел, дает на удивление разумные объяснения и указания, остальное же время занимается тем, что тянет из ящика стола толстую шерстяную нить, ловко накручивает ее на спицы – вяжет что-то яркое и длинное. Если же она не вяжет, то «висит» на телефоне и с тревогой в голосе выспрашивает как здоровье какого-то Ванечки и какой-то Сашеньки – внуков, как я понял. Как я и предполагал «дед» притащил ее из министерства, где они проработали счастливо и во взаимном понимании лет двести, не меньше – все это удалось определить по намекам и обрывочным фразам, какими они обменивались между собой.
Молодая женщина, на вид совсем еще девочка, по имени Юлечка, замужем. Судя по обрывкам разговоров по телефону и печальному виду, с каким она иногда приходит утром, отношения с мужем не очень, так себе… То ли гуляет молодец, то ли с норовом – там не разберешь, но живут в достатке – родители помогают, а родители – это папа, который работает в головной конторе на должности какого-то начальника, он ее сюда и пристроил.
Молодой человек, которого все, в том числе и я, называют Юрочка – сын шофера, что возит местного директора на служебной машине – должность не велика, но ответственная. Юрочка живет отдельно от шофера с какой-то девушкой, наслаждается романтическими отношениями, но внимательно следит за тем, чтобы эти отношения не переросли в нечто более серьезное, ответственное и с большими затратами.
Ох уж эти шофера и секретари… – особы, приближенные к самому ценному телу во всей конторе. По делу ничего ни сказать, ни ответить не могут, на это у них всегда готов один и тот же ответ: «Это не по моей специальности…», но очень, очень полезны в быту, особенно если нужно кого-нибудь пристроить на какую-нибудь небольшую должность или достать что-то в обход очереди.
И так, как мы видим, специалистов в области строительства того, чем занимается эта контора, в ближайшем моем окружении нет. За исключением, может быть, Аграфены Фроловны, которая, если не спрашивает о здоровье внуков, большую часть дня молчит, но стоит задать ей вопрос по делу, то обычно отвечает со знанием этого дела, что, откровенно сказать, приятно удивляет. Ну и ладно… Нет специалистов, так нет… А где они есть? Там где они имеются – там контор нет.
Занят делом
На третий день моего сидения за столом, физиономических исследований и чтения новостей из Интернета, такая пытка бездельем мне надоела, и я обратился к своему начальнику с просьбой дать какое-нибудь задание, от чего вид у него сделался грустный, а в глазах появилась тоска. Он несколько раз зачем-то дернул за «мышь», кинул на меня два быстрых, затравленных взгляда, словно хотел сказать:
«Вот… явился без приглашения, а теперь мучаешь меня. Недаром говорят, незваный гость хуже татарина. А ты и не гость вовсе, ты в наказание мне послан…»
Но коротко сказав: «Щас… Подумаем…», принялся рыться в ящиках стола, кряхтя и тяжело вздыхая. Не найдя ничего подходящего, он подошел к шкафу и начал вынимать папки, одну за другой, листал подшитые бумаги, недовольно морщил лоб. Наконец извлек два листа и протянул их мне, вид у него уже был довольный.
– Вот, – пояснил он, – два письма, нужно ответить на них. Там что-то о поставке труб… кажется… Если будут вопросы, спрашивай у меня или у Аграфены Фроловны. Поможем чем можем…
Трубы так трубы, пусть хоть гробы – мне все равно. Я сел за стол и начал набрасывать ответ:
«… в ответ на ваш номер такой-то от такого-то числа извещаем, что…». Подумав немного, заменил слово «извещаем» на «сообщаем», «извещал» я на предыдущем месте службы. Чем там занимался? А как всегда – ничем…
После того, как письма были готовы, показал «деду», тот переложил их на стол Аграфены Фроловны, та в свою очередь сказала, что все нормально, и я с чувством удовлетворения от добротно исполненных профессиональных обязанностей отнес бумаги в курьерскую службу, где мне за время скитаний по чужим столам посидеть не удалось. На этом моя деятельность и закончилась.
Остаток дня провел, листая какую-то папку и поглядывая на Юрочку, а тот, не отрывая глаз от экрана компьютера, делал какие-то резкие движения рукой с зажатой в ней «мышью». Исходя из предыдущего опыта, я небезосновательно предположил, что молодой человек весьма плодотворно проводит время, стараясь изо всех сил перейти на следующий уровень в какой-то игре.
Вообще, компьютерные игры – это не такое уж и плохое использование вычислительной техники, потому что хорошие игрушки требуют и много памяти, и быстроту работы процессора и задействуют кучу дополнительных функций, так что техника используется достаточно полно, как и положено ей, чем набивать тексты писем или договоров, когда компьютер, образно говоря, спит и не делает почти ничего, как и человек.
А тут подошло время обеда. Богдан Осипович и Аграфена Фроловна ушли на перерыв вместе, как это они делали почти всегда, чтобы обсудить кое-какие дела и нового сотрудника, то есть меня. Ну и пусть «перемывают мне кости», так уж принято в любом коллективе. Нет ничего интереснее, когда весь день сидишь в четырех стенах, чем посплетничать по какому-нибудь поводу, а тут новый человек объявился – это не просто повод, это множество поводов. Откуда пришел? От кого пришел? Что от него ждать? Как он проявится в делах и, самое главное, в отношениях между теми, на кого уже и глядеть противно, потому что надоели и известны насквозь? Какую опасность он может принести с собой? Не болен ли он, вдобавок, чем-нибудь скверным?
Остались мы с Юрочкой вдвоем в комнате. Судя по энергичным, почти злым движениям руки, у него что-то там не получалось в той игрушке. Я и решил спросить его, не заходя ни справа, ни слева, ни, тем более, сзади, а напрямую во что он там играет.
– А то скучновато тут у вас, – сморщил я нос и улыбнулся.
После моего вопроса он несколько напрягся, кинул на меня быстрый, настороженный взгляд, дернул пару раз рукой, один раз нервно ногой и нехотя сознался, решив, видимо, что от этого дядьки на рядовой должности ни какой опасности ожидать не приходится:
– «Режемся» тут в одну игру. Если хотите присоединиться, то могу написать, как найти ее на сервере.
– Пиши, – коротко сказал я и протянул ему лист бумаги. – И что, много там народу «режутся»?
– Да почти вся контора. Бухгалтерия да плановики не играют, но у них одни бабы – им это не интересно, у них другие развлечения. Богдану только ничего не говорите, – посоветовал Юрочка. – Он в это не влезает, потому что и знать не хочет, и лень ему по серверам шарить, – и вернул лист, где был расписан весь «путь» до игры.
Добравшись до заветного места в недрах центрального компьютера, я нашел не одну, а несколько игр – там были и карты, и «стрелялки», и «гулялки», и шашки, и шахматы, в которые мало кто играл в этом заведении – в общем, все, чтобы скоротать время на рабочем месте от аванса до зарплаты.
Спросите, указал ли я это в отчетах для Петра Степановича? Конечно! О чем речь? Я же не могу по-другому? Я же человек честный… незатейливый…
И так, в трудах и заботах, в служении компании и заодно обществу, или тому и другому в одном лице, в строгом исполнении служебного регламента, в уважительном отношении к своему начальству и коллективу, в смирении, по крайней мере внешне, прошел еще один месяц, проскользнул почти незаметно, можно и так сказать.
Кроме этих, благородных по своей природе, основ моего поведения, была еще кровавая схватка с внеземными монстрами, где меня убивали столько раз, что и сосчитать сложно, но я возрождался и упорно продвигался дальше с одного игрового уровня на другой, была еще экспедиция за сокровищами, но игрушка мне не понравилась, потому что графика оказалась скучной и плохо исполненной. Еще я играл в шахматы с неким господином «YY». Две партии выиграл он, одну я.
(Потом я узнал, что этот господин «два игрек» был не кто иной, как тот кадровик, который принимал меня на работу. Все таки, глаз у меня наметан на хороших людей. Он мне сразу понравился. Надо будет рекомендовать его Петру Степановичу. Свои люди везде нужны, без них жизнь проходит, словно на дне колодца – видишь кусочек неба, понимаешь, что там и солнце, и свежий ветер, и цветы, и поля, и моря, но подняться самому по скользким отвесным стенам получается не у всех, особой цепкостью должны обладать конечности. Другое дело, когда тебе кто-то сверху конец веревки кинет, не для того чтобы ты повесился, а чтобы ползти наверх было сподручнее).
И дома отношения выправились – я же не бываю там почти целый день, а пятого и двадцатого на счет мне переводят обусловленную трудовым договором заработанную честно плату, ничуть не меньше, чем у тех строителей, что строят где-то там, на необъятных просторах.
Еще Петр Степанович подкидывает денежек каждый месяц пятнадцатого числа, но про это никто ничего не знает, особенно дома – это мое, это мой фонд на непредвиденные расходы, которые могут случиться в любой момент. Так уже было раньше – в трудное время, когда и помощи попросить не у кого, а все дружно отворачиваются и смотрят в разные стороны, но только не на тебя, вот тогда положиться можно лишь на то, что удалось сэкономить, а точнее сказать, что получилось спасти от безудержного желания растратить все и сразу, особенно если это заработано мной.
В конторе для меня придумали особенное задание – теперь я день за днем ворошу старые письма и докладные записки, свожу все это в таблицы, иногда очень длинные, и предаю их Аграфене Фроловне.
У меня возникло подозрение, что занятие это было придумано в какой-то из обеденных перерывов с одной лишь целью, чтобы я не болтался без дела, не ковырял в носу (привычки такой не имею) и не зевал, от чего я не мог удержаться, даже тогда, когда начал вытаскивать старые папки из шкафов.
Богдан Осипович изредка клал на мой стол письма, на которые нужно было написать ответ, еще реже разные договора, которые требовалось прочитать, найти в тексте несоответствия и вернуть ему с замечаниями. Замечания мои чаще всего касались странной лексики, используемой в тексте и становившейся общепринятой, что больше путала человека, чем разъясняла смысл, и грамматических ошибок, все это я отмечал на полях и возвращал договор «деду», чтобы, подавив зевок, плюхнуться к себе за стол, открыть для вида какую-нибудь пыльную папку, а в нижнем углу экрана очередную игру, и продолжить свою трудовую деятельность.
И так тихо, спокойно, почти сонно проходили дни за днями, так что и сказать, и написать про это было нечего. От этого вялого, унылого существования даже все чувства начали притупляться, мозг работал как-то медленно, словно барахтался в густом, вязком сиропе, а желание подремать не проходило ни утром, ни днем, ни тем более после обеда, только к вечеру, когда нужно было уходить домой, все начинали понемногу оживать и шевелиться чуть быстрее. Не хватало чего-то взрывного, чего-то броского, что взбудоражило бы, вызвало возмущение, негодование, злость, что бы запутало все так, что никто не смог бы разобраться, напустило бы туману, окунуло бы дела в такой беспросветный идиотизм, откуда выбраться не получилось бы ни самому, ни тем более с чьей-нибудь помощью.
«Где же, где этот элемент?» – вяло размышлял я. – «Не может быть, чтобы такого здесь не было. Везде, где я работал, везде кто-то такой, а то и несколько экземпляров, присутствовало. Всю свою кипучую энергию, все свои жизненные силы они кидали на то, чтобы изобразить необыкновенную активность, деловитость, раскидывали направо и налево указания, устраивали каждый день совещания, проводили собрания, что-то постоянно организовывали, заставляли всех вокруг бегать, скакать, носиться с вытаращенными глазами, чтобы в конце получить результат… никакой… Запутают все так, что и черт не разберет. Но в этой мути как же они привольно себя чувствуют, как плавают во всю ее ширь, то ныряют вглубь, то поднимаются к самому верху. А причина этого? А причина очень простая – эти люди – лодыри до мозга костей, лентяи, каких еще поискать надо, но и одновременно завистливые и коварные типы, эгоистичные, самолюбивые, себе на уме. А тут я что-то таких не приметил, и это очень странно. Ничто здесь не тревожит поверхность пруда, и он зарастает и превращается в болото».
Недостающий элемент
Но однажды дверь распахнулась, и в комнату вбежал молодой человек, низенький, в очечках в металлической оправе, с плешиной на макушке, с толстыми ляжками и круглыми, выпирающими ягодицами, на которых фалды пиджака лежали под прямым углом. Энергично перебирая короткими ножками, словно курица, он пробежал через комнату, кинул на меня быстрый взгляд, замер на мгновение перед столом «деда» и, коротко сказав: «на пару слов», развернулся и выскочил в не успевшую закрыться дверь.
После этого стремительного появления и мгновенного исчезновения, все в комнате сонно захлопали глазами, Богдан Осипович, кряхтя и отдуваясь, полез из своего угла, с трудом передвигая онемевшие от долгого сидения ноги, поплелся к двери.
– Это кто? – спросил я голосом хриплым, словно после сна.
– Наше начальство, – пояснила Аграфена Фроловна, вытягивая из ящика стола длинный кусок шерстяной нити.
– Начальник нашего управления, – добавила Юлечка.
«Вот оно!» – подумал я. – «Вот он, тот самый яркий элемент, которого здесь так не хватало».
Встав со стула, я потянулся, закинув руки за голову, взял кружку, словно хотел ее помыть, и тоже вышел из комнаты. В коридоре никого не было, но из-за угла доносились голоса. Я подошел поближе, прислушался.
– Почему человека взяли без моего разрешения? – сказал голос с немного визгливыми интонациями.
– Сам не ожидал, – оправдывался «дед». – Кадры подсунули.
– Та-ак… Ладно… Сейчас с кадрами разберемся. Что за тип?
– Нормальный тип, – буркнул Богдан Осипович. – Не скандальный, спокойный, исполнительный… Обыкновенный…
– Ладно… Пойду в кадры.
