скачать книгу бесплатно
Мэг сама была очень похожа на розу, потому что всё самое лучшее и милое в её сердце и душе, казалось, отразилось в этот день на её лице, сделав его прекрасным и нежным, добавив очарования, более великолепного, чем красота. Ни шёлка, ни кружев, ни флёрдоранжа у неё не было.
«Я не хочу модной свадьбы, я соберу вокруг себя только тех, кого люблю, – для них мне хочется выглядеть и быть самой собой».
Поэтому она сшила свадебное платье своими руками, вложив в него нежные надежды и невинную романтику девичьего сердца. Сёстры заплели её красивые волосы в косы и уложили в красивую причёску, и единственным украшением её наряда были ландыши, которые «её Джон» любил больше всех цветов, растущих в саду.
«Ты выглядишь по-прежнему, как наша дорогая Мэг, только такая милая и прелестная, что я обняла бы тебя, если бы не боялась помять свадебное платье», – воскликнула Эми, с восторгом глядя на неё, когда приготовления были завершены.
«Тогда я довольна. Но, пожалуйста, обнимите и поцелуйте меня, все до единой, и не беспокойтесь о платье. Я хочу, чтобы сегодня на нём было очень много таких складок». – И Мэг раскрыла объятия сёстрам, которые на мгновение прижались к её щекам лицами, мокрыми от слёз счастья, и чувствуя, что новая любовь Мэг не заменила старую в её душе.
«Сейчас я завяжу Джону галстук, а потом побуду несколько минут с отцом в кабинете», – и Мэг побежала вниз, чтобы исполнить эти маленькие ритуалы, а затем сопровождать мать, куда бы та ни пошла, сознавая, что, несмотря на улыбающееся материнское лицо, её сердце скрывало тайную печаль, оттого что первый птенец покидает гнездо.
Пока младшие девочки стоят рядом друг с другом, придавая последние штрихи своим простеньким нарядам, возможно, настало время рассказать о некоторых переменах, которые привнесли в их внешность три года, потому что в этот день они все были при параде.
Угловатость Джо значительно смягчилась, она научилась вести себя непринуждённо, если не сказать изящно. Её кудряшки отросли и превратились в густые волнистые локоны, больше подходящие к маленькой головке, венчающей высокую фигуру. На её смуглых щеках играл здоровый румянец, в глазах появился мягкий блеск, и в этот день только нежные слова слетали с её обычно острого язычка.
Бет стала худой, бледной и ещё более тихой, чем раньше. Красивые, добрые глаза, казалось, стали больше, и в них появилось такое выражение, которое может огорчить окружающих, хотя само по себе оно не печально. Тень боли с таким трогательным терпением легла на юное лицо, хотя Бет редко жаловалась и всегда с надеждой говорила, что «скоро ей станет лучше».
Эми по праву считалась «цветком семьи», потому что в шестнадцать лет у неё были вид и осанка взрослой женщины, хотя она не была красавицей, но обладала тем неописуемым очарованием, которое называется грацией. Это чувствовалось в линиях её фигуры, в движениях рук, в форме складок на платье, в волнах её волос, – её изящество было неосознанным, но гармоничным и столь же притягательным для многих, как истинная красота. Нос Эми всё еще огорчал её, так как было очевидно, что он никогда не станет греческим, как и рот, – он был слишком широким, а подбородок – волевым. Эти обидные черты придавали изюминку всему её лицу, но она никогда не могла этого оценить и утешала себя тем, что обладала удивительно белой кожей, проницательными голубыми глазами и кудрями, которые стали более золотыми и пышными, чем раньше.
Все три сестры были в тонких серебристо-серых костюмах (своих лучших летних нарядах), с алеющими розами в волосах и на груди, и все они выглядели именно такими, какими были на самом деле, – румяными, счастливыми девушками, которые на мгновение оторвались от своих напряжённых занятий, чтобы задумчиво прочесть самую милую главу в романе о женственности.
Свадьба планировалась без каких-либо пышных церемоний, всё должно было проходить как можно более естественно и по-домашнему, поэтому, когда приехала тётушка Марч, она была шокирована, увидев, как невеста сама бежит приветствовать её и ведёт в дом, как жених самостоятельно закрепляет упавшую гирлянду, и краем глаза заметила отца-священника, чинно шествующего вверх по лестнице с серьёзным выражением лица, неся по бутылке вина под мышками.
«Бог мой, что же тут творится! – воскликнула старая леди, усаживаясь на приготовленное для неё почётное место и с громким шорохом расправляя складки своего платья из лилового муара. – Тебя не должны видеть до последней минуты, дитя моё».
«Я не позёрка, тётушка, и сюда не придут те, кто станет разглядывать меня, критиковать моё платье или подсчитывать стоимость моего свадебного обеда. Я слишком счастлива, чтобы беспокоиться о том, что кто-то скажет или подумает, и я собираюсь устроить свою маленькую свадьбу так, как мне нравится. Джон, дорогой, вот твой молоток», – и Мэг отправилась помогать «этому человеку» в его крайне неподобающем жениху занятии.
Мистер Брук даже не сказал «спасибо», но, наклонившись, чтобы забрать этот неромантичный инструмент, поцеловал свою невестушку за складывающейся дверью и так посмотрел на неё, что тётя Марч внезапно выхватила из кармана носовой платок и на острые глаза старушки навернулись слёзы.
Грохот, крик и смех Лори, сопровождавшиеся неблагопристойным восклицанием: «Юпитер Амон[4 - В античной литературе египетский бог Амон иногда отождествлялся с римским Юпитером.]! Джо опять опрокинула торт!» – мгновенно вызвали переполох, который едва успел улечься, как явилась стайка кузин и «вечеринка пришла», как в детстве говорила Бет.
«Пускай этот юный великан держится от меня подальше, он беспокоит меня больше, чем комары», – прошептала старая леди Эми, когда комнаты заполнились гостями, над которыми возвышалась чёрная голова Лори.
«Он обещал сегодня очень хорошо себя вести, ведь он, если захочет, может быть очень галантным», – ответила Эми и ускользнула, чтобы предупредить Геркулеса не приближаться к дракону. Вопреки этому напутствию он стал неотступно преследовать старую леди, что почти сводило её с ума.
Свадебной процессии не было, но когда мистер Марч и молодая пара заняли свои места под свадебной зелёной аркой, в комнате воцарилась внезапная тишина. Мать и сёстры придвинулись друг к другу, словно не желая расставаться с Мэг. Отеческий голос не раз срывался, что, казалось, только делало церемонию ещё прекраснее и торжественнее. Руки жениха заметно дрожали, и никто не расслышал его ответа. Но Мэг посмотрела прямо в глаза мужу и сказала: «Я согласна!» с таким нежным доверием в лице и голосе, что сердце её матери возрадовалось, а тётушка Марч громко шмыгнула носом.
Джо не плакала, хотя один раз была очень близка к этому, и от проявления эмоций её спасло только сознание, что Лори пристально смотрит на неё с забавной смесью веселья и волнения в озорных чёрных глазах. Бет прятала лицо на плече матери, а Эми стояла, как грациозная статуя, и солнечный лучик, который был ей очень к лицу, касался её белого лба и цветка в волосах.
Боюсь, это было не к месту, но в тот момент, когда Мэг была обвенчана, она воскликнула: «Первый поцелуй мамочке!» – и, повернувшись к матери, от всего сердца поцеловала её. В течение следующих пятнадцати минут она выглядела ещё более похожей на розу, чем когда-либо, потому что все в полной мере воспользовались привилегией поздравить невесту, от мистера Лоуренса до старой Ханны, которая, украшенная дивным головным убором, накинулась на неё в холле, рыдая и восклицая: «Благослови тебя Господи, голубушка, сто раз! Торт нисколечко не пострадал, и всё выглядит прекрасно».
Затем все успокоились и сказали что-то искромётное, или попытались сказать, что было очень кстати, потому что смех не заставит себя ждать, когда на сердце светло. Не было никакого смотра подарков, потому что их все уже отнесли в маленький домик, не было и изысканного обеда, только обильный завтрак, состоявший из торта и фруктов, украшенных цветами. Мистер Лоуренс и тётя Марч пожали плечами и улыбнулись друг другу, когда оказалось, что вода, лимонад и кофе – это единственные виды нектара, которые подавали гостям три Гебы[5 - Богиня юности в древнегреческой мифологии.]. Никто не сказал ни слова, пока Лори, настоявший на том, чтобы обслужить невесту, не появился перед ней с полным подносом в руке и озадаченным выражением лица.
«Джо, случайно, не разбила все бутылки? – прошептал он, – Или я просто пребываю в заблуждении, что сегодня утром видел пропавшие бутылки лежавшими без присмотра?»
«Нет, твой дедушка действительно любезно предоставил нам своё самое лучшее вино, и тётя Марч прислала несколько бутылок, но отец отложил немного для Бет, а всё остальное отправил в солдатский госпиталь. Ты же знаешь, он считает, что вино следует употреблять только во время болезни, а мама говорит, что ни она, ни её дочери никогда не предложат его ни одному молодому человеку под крышей нашего дома».
Мэг говорила серьёзно и ожидала, что Лори нахмурится или рассмеётся, но он не сделал ни того, ни другого, потому что, бросив на неё быстрый взгляд, сказал в своей порывистой манере: «Мне это по душе! Потому что я видел достаточно зла от вина, и хочу, чтобы другие женщины думали так же, как вы».
«Надеюсь, ты научен не личным опытом?» – и в голосе Мэг послышались тревожные нотки.
«Нет. Даю тебе слово. Не нужно думать обо мне слишком хорошо, однако вино не является одной из моих слабостей. Я жил в стране, где вино пьют, как воду, и оно почти так же безвредно, но мне оно не нравится, хотя когда хорошенькая девушка предлагает выпить, не хочется отказываться».
«Но откажись – ради других, если не ради себя. Ну же, Лори, обещай мне это и дай мне ещё один повод назвать этот день самым счастливым в моей жизни».
Столь внезапное и серьёзное требование заставило молодого человека на мгновение заколебаться, ибо добровольно от чего-то отказаться часто легче, чем терпеть насмешки окружающих. Мэг знала, что если он даст слово, то сдержит его во что бы то ни стало, и, чувствуя свою власть, воспользовалась ею, как истинная женщина, во благо своего друга. Она молчала и выразительно смотрела на него со счастливым видом и улыбкой, словно говоря: «Сегодня мне никто ни в чём не может отказать».
Лори, конечно, не мог отказать, и, улыбаясь в ответ, протянул ей руку, сердечно сказав: «Спасибо тебе, большое-большое спасибо».
«А я подниму тост за долговечность твоего решения, Тедди», – воскликнула Джо, взмахнув бокалом и одобрительно улыбаясь ему, и окропила его брызгами лимонада, словно производя обряд крещения.
Итак, они выпили за это, клятва была произнесена и неукоснительно исполнена, несмотря на множество соблазнов, ибо девушки воспользовались счастливой минутой с присущей им мудростью, чтобы оказать своему другу услугу, за которую он благодарил их потом всю свою жизнь.
После обеда гости прогуливались по двое и по трое по дому и саду, наслаждаясь солнечным светом внутри и снаружи дома. Мэг и Джон стояли вместе посреди лужайки, когда Лори охватило вдохновение, придавшее последний штрих этой немодной свадьбе.
«Все женатые люди, возьмитесь за руки и танцуйте вокруг молодожёнов, как это делают немцы, а мы, холостяки и незамужние девицы, будем парами плясать по внешнему кругу!» – воскликнул Лори, прохаживаясь по дорожке с Эми, и затем пустился с ней в пляс так заразительно и ловко, что все остальные безропотно последовали их примеру. Мистер и миссис Марч, тётя и дядя Кэррол начали первыми, остальные быстро к ним присоединились, даже Салли Моффат, после минутного колебания, перебросила свой шлейф через руку и увлекла Неда в круг. Но кульминацией танца стал выход мистера Лоуренса и тёти Марч: когда статный пожилой джентльмен торжественно подошёл к старой леди скользящим шагом, она сунула трость под мышку и проворно ускакала, чтобы взяться за руки с остальными и танцевать вокруг новобрачных, в то время как молодые люди заполнили сад, как бабочки в летний день.
Когда гости запыхались, импровизированный бал подошёл к концу, и все начали расходиться.
«Я желаю тебе добра, моя дорогая, от всего сердца желаю, но думаю, что ты пожалеешь об этом, – сказала тётя Марч Мэг и добавила, обращаясь к жениху, когда он вёл её к экипажу: – У вас есть сокровище, молодой человек, смотрите, будьте достойны его».
«Это самая прелестная свадьба, на которой я была за целую вечность, Нед, и я не понимаю почему, ведь в ней не было ни капли шика», – заметила миссис Моффат мужу, когда они отъезжали.
«Лори, мой мальчик, если ты когда-нибудь надумаешь сделать что-то подобное, обратись за помощью к одной из этих девчушек, и я буду чрезвычайно рад», – сказал мистер Лоуренс, усаживаясь в своё мягкое кресло, чтобы отдохнуть после утренних волнений.
«Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы угодить вам, сэр», – ответил Лори с необычной сговорчивостью, осторожно отстёгивая букетик, который Джо вставила ему в петлицу.
Маленький домик находился рядом с домом Марчей, и единственным свадебным путешествием Мэг была тихая прогулка с Джоном от старого дома к новому. Когда она спустилась вниз, похожая на хорошенькую квакершу[6 - Квакеры – религиозная христианская секта в Англии и США.] в своём сизом костюме и соломенной шляпке, перевязанной белой лентой, все близкие собрались вокруг неё, чтобы попрощаться так нежно, как будто она собиралась отправиться в далёкое путешествие.
«Не думай, что мы разлучаемся с тобой, дорогая мамочка, или что я стала любить тебя меньше из-за того, что так сильно полюбила Джона, – сказала она, прильнув к матери, и на глаза её моментально навернулись слёзы. – Я буду приходить каждый день, отец, и надеюсь сохранить своё прежнее место в ваших сердцах, хотя я и вышла замуж. Бет собирается проводить со мной много времени, и другие девочки будут иногда заглядывать ко мне, чтобы пошутить над моими попытками вести домашнее хозяйство. Спасибо вам всем за этот счастливый день моей свадьбы. До свидания, до свидания!»
Они стояли и смотрели на неё глазами, полными любви, надежды и нежной гордости, когда она уходила, опираясь на руку мужа, держа охапку цветов, и июньское солнце освещало её счастливое лицо – и так началась замужняя жизнь Мэг.
Глава 3. Творческие поиски
Людям требуется много времени, чтобы научиться видеть разницу между талантом и гениальностью, особенно если это амбициозные молодые женщины или мужчины. Эми училась видеть эту разницу путём многих испытаний, потому что, ошибочно принимая энтузиазм за вдохновение, она с юношеской дерзостью бралась почти за все виды изобразительного искусства. Так как в лепке «куличиков» долгое время продолжалось затишье, Эми посвятила себя тончайшему рисунку пером и чернилами, в котором она проявила такой вкус и мастерство, что её изящные работы оказались и приятными и прибыльными. Но перенапряжение зрения заставило её отложить перо и чернила ради смелой попытки попробовать свои силы в выжигании по дереву.
Пока длился этот порыв, вся семья жила в постоянном страхе перед пожаром, потому что в любое время дня и ночи дом наполнялся запахом горящего дерева, с чердака и из сарая валил дым и распространялся с пугающей частотой; повсюду беспорядочно были разбросаны раскалённые докрасна покеры[7 - В данном случае речь об острых наконечниках прибора для выжигания.], и Ханна никогда не ложилась спать без обеденного колокольчика и не поставив у своей двери ведро с водой на случай пожара. Лицо Рафаэля было рельефно выжжено на обратной стороне разделочной доски, а на пивной бочке – Бахус. На крышке ведёрка с сахаром красовался поющий херувим, а попытки изобразить Ромео и Джульетту какое-то время служили щепками для растопки.
Переход от выжигания к масляным краскам был естественным для обожжённых пальцев, и Эми с неослабевающим рвением принялась за живопись.
Один знакомый художник снабдил её своими палитрами, кистями и красками, и она малевала не покладая рук, изображая пасторальные и морские виды, которых доселе свет не видывал ни на суше, ни на море. Монстры, которые у неё получались вместо домашнего скота, могли бы занять призовые места на сельскохозяйственной ярмарке, а смертельная качка её кораблей вызвала бы морскую болезнь даже у самого опытного в мореплавании зрителя, если бы полное пренебрежение всеми известными правилами судостроения и оснастки не заставило бы его задрожать от смеха с первого же взгляда на картины Эми. Смуглые мальчики и темноглазые Мадонны, уставившиеся на вас из угла студии, напоминали манеру Мурильо[8 - Бартоломео Эстебан Мурильо – севильский живописец XVII в.]. Маслянисто-коричневые тени на лицах с яркой полосой света в неправильных местах походили на Рембрандта. Пышногрудые дамы и младенцы, явно страдающие водянкой, – на Рубенса, а стиль Тёрнера[9 - Джозеф Мэллорд Уильям Тёрнер (1775–1851) – британский пейзажист.] появлялся в шквалах голубых бурь, оранжевых молний, коричневого дождя и пурпурных облаков, с пятном томатного цвета посередине, которое могло быть как солнцем, так и буем, бушлатом матроса или королевской мантией, как угодно зрителю.
Затем последовали портреты углем, и лица всех членов семьи висели на стене в ряд, выглядя такими взъерошенными и покрытыми сажей, как будто их только что достали из угольного ящика. Их черты на карандашных набросках смягчились, и они выглядели лучше, потому что сходство было очевидным, а волосы Эми, нос Джо, рот Мэг и глаза Лори были объявлены «особенно удавшимися». Затем последовало возвращение к глине и гипсу, и слепки её знакомых, подобно привидениям, наполняли углы дома или падали с полок шкафов людям на головы. В качестве моделей привлекались соседские дети, пока после их бессвязных рассказов о её таинственных деяниях мисс Эми не стали считать чуть ли не юной людоедкой. Однако её творческие поиски в этом направлении внезапно прекратились из-за одного несчастного случая, который охладил её пыл. Так как другие модели некоторое время отсутствовали, она решила сделать слепок своей прелестной ножки, и однажды все члены семьи перепугалась из-за страшного шума и визга и, прибежав на помощь, обнаружили, что юная энтузиастка отчаянно прыгает по сараю с ногой, крепко застрявшей в кастрюле с гипсом, который неожиданно быстро затвердел. Её извлекли с большим трудом и некоторым риском для здоровья Эми, потому что Джо так смеялась, пока пыталась расковырять гипс, что её нож зашёл слишком глубоко, порезал бедную ногу и надолго оставил память, по крайней мере, об одном из творческих начинаний юной художницы.
После этого Эми успокоилась, пока мания рисовать эскизы с натуры не заставила её бродить вдоль реки, в лесу и по полю, чтобы заниматься живописью на пленэре и тосковать по возможности нарисовать руины с натуры. Она постоянно подхватывала простуду, сидя на влажной траве, чтобы сделать набросок какого-нибудь «лакомого кусочка», состоявшего из камня, пня, гриба и сломанного стебля коровяка, или «изумительную груду облаков», которые выглядели в её исполнении как перины, выставленные на продажу в витрине. Она жертвовала своим безукоризненным цветом лица, плавая по реке в лодке под летним солнцем, чтобы научиться искусству светотени, и у неё появилась морщинка меж бровей из-за попыток найти нужный «угол зрения», или как там называется эта тренировка для глаз с приближением и удалением объекта.
Если «гений – это вечное терпение», как утверждает Микеланджело, то Эми вполне могла претендовать на обладание этим божественным качеством, поскольку она, несмотря на все препятствия, неудачи и разочарования, твёрдо верила, что со временем она просто обязана создать нечто, что можно было бы назвать «высоким искусством».
Тем временем она училась, занималась и наслаждалась другими вещами, потому что решила стать привлекательной и образованной женщиной, даже если никогда не станет великой художницей. И здесь она больше преуспела, потому что была из тех счастливых созданий, которые могут нравиться, не прилагая к этому усилий, везде заводят друзей и принимают жизнь так изящно и легко, что менее удачливые люди склонны полагать, будто такие счастливчики рождены в рубашке. Её все любили, потому что одним из её лучших достоинств было чувство такта. Благодаря внутреннему чутью она знала, что может быть приятным и правильным, так как она всегда говорила то, что нужно и кому нужно, делала то, что было своевременным и уместным, и она была так уверена в себе, что её сёстры обычно говорили: «Если бы Эми пришлось явиться в суд без всякой подготовки, она бы и тогда точно знала, как себя вести».
Одной из её слабостей было желание вращаться в «нашем лучшем обществе», не будучи до конца уверенной в том, какое общество на самом деле является лучшим. Деньги, высокое положение, светское воспитание и изысканные манеры были пределом её мечтаний, и ей нравилось общаться с теми, кто обладал всем этим, хотя она часто ошибочно принимала ложное за истинное и восхищалась тем, что недостойно восхищения. Всегда помня о своём благородном происхождении, она воспитывала в себе аристократические вкусы и чувства, чтобы, когда представится возможность, быть готовой занять место, сейчас недоступное из-за бедности. «Миледи», как называли её подруги, искренне желала стать настоящей леди и была таковой в глубине души, но ей ещё только предстояло узнать, что за деньги нельзя купить утончённость натуры, что высокое положение не всегда обеспечивает благородство души, а истинное воспитание даёт о себе знать, даже несмотря на внешние недостатки.
«Я хочу попросить вас об одолжении, мама», – сказала Эми, войдя однажды в комнату с важным видом.
«Да, девочка моя, в чём дело?» – спросила её мать, в чьих глазах эта статная барышня по-прежнему оставалась «малышкой».
«Наш курс рисования заканчивается на следующей неделе, и, прежде чем девочки разъедутся на летние каникулы, я хочу пригласить их сюда на денёк. Им не терпится увидеть реку, сделать эскизы развалин моста и скопировать некоторые наброски, которые им понравились в моём альбоме. Они были очень добры ко мне во многих отношениях, и я благодарна им за это, потому что все они богаты, а я знаю, что бедна, но это никогда не имело для них значения».
«А разве это должно иметь для них значение?» – Этот вопрос миссис Марч задала с выражением лица, который дочери называли «вид Марии-Терезии[10 - Мария Терезия Вальбурга Амалия Кристина (1717–1780) – эрцгерцогиня Австрийская.]».
«Вы не хуже меня знаете, что это имеет значение почти для всех, так что не горячитесь, как любящая и заботливая наседка, когда её цыплят клюют птицы посильнее. Гадкий утёнок ещё превратится в лебедя, вы же знаете». – И Эми улыбнулась без горечи, потому что у неё был весёлый нрав и оптимистичная натура.
Миссис Марч рассмеялась и, подавив свою материнскую гордость, спросила: «Ну, мой лебедь, каков твой план?»
«Я хотела бы пригласить девочек на ланч на следующей неделе, чтобы отвезти их туда, где они хотят побывать, например, покататься на лодке по реке, и устроить для них небольшой творческий праздник».
«Это вполне осуществимо. Что ты хочешь на обед? Торт, бутерброды, фрукты и кофе – этого хватит, я полагаю?»
«О Боже, нет! Кроме этого, нам понадобятся холодный язык и курица, французский шоколад и мороженое. Девочки привыкли к таким блюдам, и я хочу, чтобы мой обед был приличным и изысканным, хотя я и зарабатываю себе на жизнь сама».
«Сколько же юных леди в вашей группе?» – спросила её мать, посерьёзнев.
«Двенадцать или четырнадцать человек в группе, но, думаю, приедут не все».
«Боже мой, детка, тебе придётся нанять омнибус, чтобы отвезти их на прогулку».
«Мама, как вы могли такое подумать? Скорее всего, приедет не больше шести-восьми человек, так что я найму открытую коляску или одолжу у мистера Лоуренса “шерри-бум”». – (Так Ханна произносила слово «шарабан».)
«Всё это будет дорого стоить, Эми».
«Не очень. Я прикинула расходы и заплачу за всё сама».
«Не кажется ли тебе, дорогая, что, поскольку эти девушки привыкли к подобным вещам и их не впечатлит даже лучшее из предложенного нами, какой-нибудь более скромный план понравился бы им больше – для разнообразия, и это было бы гораздо лучше для нас, чем покупать или нанимать то, что нам не нужно, и пытаться перенимать манеры, не соответствующие нашим возможностям?»
«Если я не смогу устроить всё так, как мне хочется, то я не хочу ничего устраивать вообще. Я уверена, что прекрасно осуществлю свой замысел, если вы с девочками мне немного поможете, и не вижу причин, почему мне нельзя этого сделать, ведь я готова заплатить за всё сама», – сказала Эми с решимостью, которую сопротивление могло превратить в упрямство.
Миссис Марч знала, что опыт – отличный учитель, и, если это было возможно, она предоставляла своим дочкам самим набивать шишки, и она с радостью облегчила бы этот процесс, если бы они не возражали против её советов так же, как против слабительного или сенны.
«Отлично, Эми, если тебе так хочется, и ты знаешь способ, как это сделать без чрезмерных затрат денег, времени и сил, я больше не скажу ни слова. Обсуди это с сёстрами, и какое бы решение вы ни приняли, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вам помочь».
«Спасибо, мама, вы всегда так добры». – И Эми ушла, чтобы изложить сёстрам свой план. Мэг тотчас согласилась и пообещала ей помочь, с радостью предлагая всё, что у неё есть, от самого её маленького домика до своих лучших ложечек для соли. Но Джо смотрела на весь этот проект неодобрительно и поначалу не хотела иметь ничего общего с этим предприятием.
«С какой стати ты собираешься тратить деньги, беспокоить семью и переворачивать весь дом вверх дном из-за кучки девчонок, которые на тебя плевать хотели? Я думала, что у тебя хватит гордости и здравого смысла, чтобы не заискивать перед каждой смертной только потому, что она носит французские сапожки и ездит в карете», – сказала Джо, которую только что оторвали от трагической кульминации её романа, и она была не в лучшем настроении для организации светских приёмов.
«Я ни перед кем не заискиваю и, как и ты, терпеть не могу, когда на меня смотрят свысока! – возразила Эми с негодованием, потому что две сестры всё ещё не упускали случая вступить между собой в перебранку, когда возникали подобные вопросы. – Этим девочкам я действительно нравлюсь, а они – мне, и у них в достатке доброты, ума и таланта, несмотря на то, что ты называешь «модной чепухой». Это ты не стараешься понравиться людям, стать частью хорошего общества, привить себе хорошие манеры и вкусы. А я хочу этого, и я собираюсь воспользоваться каждым шансом, который у меня появляется. Можешь идти по миру, уперев локти в бока и задрав нос, называя это независимостью, если тебе нравится, но это не мой путь».
Когда Эми давала волю своему остроумию, одновременно облегчая душу, ей обычно удавалось одерживать верх в споре, потому что она часто выступала за здравый смысл, в то время как Джо в своей любви к свободе и непринятию условностей заходила так безгранично далеко, что, естественно, оказывалась проигравшей. Определение, данное Эми пониманию независимости Джо, было настолько удачным, что обе рассмеялись, и дискуссия приняла более дружеский оборот. Хотя и вопреки своей воле Джо наконец согласилась пожертвовать одним днём ради «миссис Гранди[11 - Вымышленный английский персонаж, олицетворение придирчивости и ханжества.]» и помочь сестре с тем, что она всё ещё считала «бессмысленным занятием».
Приглашения были разосланы, почти все из них приняты, и следующий понедельник был отведён для торжественного мероприятия. Ханна была не в духе, потому что привычный для неё еженедельный распорядок работы был нарушен, и предсказала, что «ежели стирка и глажка не сделаны в срок, всё остальное тоже не заладится». Эта поломка главной пружины всего домашнего механизма плохо сказалась на всём предприятии, но девизом Эми было «Nil desperandum[12 - Никогда не отчаиваться (лат.)]», и, однажды решив, что нужно делать, она продолжала прикладывать усилия в этом направлении, невзирая на все препятствия. Начать следует с того, что стряпня Ханны в этот раз не очень удалась. Курица была жёсткая, язык слишком солёный, а шоколад плохо пенился. Затем оказалось, что торт и мороженое стоят больше, чем Эми ожидала, так же как и повозка, а различные другие расходы, которые сначала казались пустяковыми, вылились в довольно крупную сумму, когда их затем посчитали. Бет простудилась и слегла в постель. У Мэг было необычное количество посетителей, что удержало её дома, а Джо была так рассеянна, что неловкости, неприятные случайности и ошибки, которые она совершала, были на редкость многочисленными, значительными, и это всех очень раздражало.
Если в понедельник погода не будет ясной, барышни приедут во вторник – договорённость, которая в высшей степени рассердила Джо и Ханну. В понедельник утром погода находилась в том состоянии неопределенности, которое досаждает больше, чем непрекращающийся ливень. То немного моросил дождь, то ненадолго выглядывало солнце, то поднимался ветерок – погода будто бы не могла решиться, на чём ей остановиться, пока не стало слишком поздно, чтобы и люди могли принять хоть какое-то решение. Эми встала на рассвете, и подняла всех остальных с постелей, чтобы они поскорее позавтракали и начали приводить дом в порядок. Гостиная вдруг поразила её своим необычайно убогим видом, но Эми было некогда вздыхать о том, чего у неё не было, она попыталась умело использовать то, чем она располагала: она расставила стулья так, чтобы они скрывали потертые места ковра, прикрыла пятна на стенах статуэтками собственного изготовления, что придало комнате творческую атмосферу, как и прекрасные вазы с цветами, расставленные Джо в разных местах.
Накрытый стол выглядел аппетитно, и, окидывая его взглядом, Эми искренне надеялась, что еда будет вкусной и что взятые взаймы бокалы, фарфоровая посуда и серебряные приборы вернутся к своим обладателям в целости и сохранности. Экипажи были обещаны, Мэг и мама были готовы принимать гостей, Бет была в состоянии помогать Ханне «за кулисами», Джо обещала быть настолько приветливой и дружелюбной, насколько возможно с её рассеянностью, мигренью и решительным неодобрением всех и вся, и, устало одеваясь, Эми подбадривала себя предвкушением счастливого момента, когда, благополучно завершив ланч, она наконец уедет с подругами на целый день, чтобы получать творческое удовольствие, ибо «шерри-бум» и развалины моста были самыми сильными сторонами её плана.
Затем наступили часы ожидания, в течение которых она переходила из гостиной на крыльцо, в то время как общественное мнение менялось, как флюгер. Сильный ливень в одиннадцать часов, очевидно, погасил энтузиазм юных леди, которые должны были приехать в двенадцать, потому что никто так и не приехал, а в два часа истомлённое семейство село за стол под палящими лучами солнца, чтобы съесть скоропортящиеся праздничные кушанья, чтобы они не пропали.
«Насчёт сегодняшней погоды можно не сомневаться, они обязательно приедут, так что мы должны поторопиться и быть готовыми к их визиту», – сказала Эми, когда солнце разбудило её на следующее утро. Она говорила бодрым голосом, но в глубине души сожалела, что разрешила девушкам приехать во вторник, потому что её интерес к этой затее угасал с той же скоростью, как её торт терял свежесть.
«Я не смог раздобыть омаров, так что сегодня вам придется обойтись без салата», – сказал мистер Марч, войдя через полчаса в дом с выражением тихого отчаяния на лице.
«Тогда заменим их курицей, жёсткое мясо не повлияет на вкус салата», – посоветовала миссис Марч.
«Ханна на минуту оставила курицу на кухонном столе, и котята добрались до неё. Я очень сожалею, Эми», – добавила Бет, которая всё ещё была покровительницей кошек.
«Тогда омар просто необходим, потому что одного языка недостаточно», – решительно заявила Эми.
«Может, я слетаю в город и потребую, чтобы мне его продали?» – спросила Джо с великодушием мученицы.
«Ты же вернёшься домой, держа его под мышкой, без всякой обёртки, просто мне назло. Я сама поеду», – ответила Эми, которая уже начала терять терпение.
Накинув плотную вуаль и вооружившись изящной дорожной корзинкой, она удалилась, надеясь, что утренняя свежесть успокоит её смятенные чувства и подготовит к напряжённому дню. Не без некоторой задержки, но предмет её вожделения был добыт, как и бутылочка с соусом, чтобы предотвратить дальнейшую потерю времени на его приготовление дома, и она поехала обратно, вполне довольная своей предусмотрительностью.
Поскольку в омнибусе был ещё только один пассажир – сонная пожилая дама, Эми сунула в карман свою вуаль и коротала скучную дорогу, пытаясь сообразить, куда же делись все её деньги. Она была так занята своей картой расходов, исписанной упрямыми цифрами, что не заметила нового пассажира, который вскочил в экипаж на ходу, пока мужской голос не произнёс: «Доброе утро, мисс Марч», и, подняв глаза, она увидела одного из самых элегантных друзей Лори по колледжу. Горячо надеясь, что он выйдет раньше её, Эми не обращала никакого внимания на корзину у своих ног и, про себя поздравив себя с тем, что на ней новое дорожное платье, ответила на приветствие молодого человека с присущей ей учтивостью и оживлённостью.
Они разговорились, так как Эми вскоре избавилась от причины своего беспокойства, узнав, что джентльмен выйдет первым, и она как раз что-то говорила в особо возвышенной манере, когда старая леди поднялась с места. Ковыляя к выходу, она споткнулась, опрокинула корзинку и – о ужас! – омар во всём своём до неприличия крупном размере и великолепии предстал высокородному взору Тюдора.
«Клянусь Юпитером, она забыла здесь свой обед!» – воскликнул ничего не подозревающий юноша, тростью заталкивая алое чудовище на место и готовясь подать корзину выходившей старой леди.
«Пожалуйста, не надо… это… это моё», – пробормотала Эми, лицо которой стало почти таким же красным, как её добыча.
«О, в самом деле, прошу прощения. Он необыкновенно хорош, не правда ли?» – сказал Тюдор с большим присутствием духа и выражая сдержанный интерес, что делало честь его воспитанию.
Эми быстро взяла себя в руки, смело поставила корзину на сиденье и со смехом спросила: «А вам не хотелось бы отведать салата, в который мы собираемся его добавить, и повидаться с очаровательными юными леди, которые будут его есть?»
Вот это было настоящее проявление чувства такта, ибо она затронула две главные мужские слабости. Омара мгновенно окружил ореол приятных воспоминаний, и любопытство, вызванное упоминанием «очаровательных юных леди» отвлекло молодого человека от случившегося только что забавного происшествия.
«Наверное, он потом будет смеяться и шутить над этим с Лори, но я об этом не узнаю, что меня очень утешает», – подумала Эми, когда Тюдор раскланялся и вышел.
Она не стала упоминать об этой встрече дома (хотя обнаружила, что из-за падения корзинки её новое платье сильно пострадало от разводов соуса, появившихся на подоле её платья), занявшись приготовлениями, которые теперь казались ещё более утомительными, чем прежде, и в двенадцать часов всё было готово. Чувствуя, что соседи интересуются её передвижениями, она желала стереть воспоминания о вчерашнем провале грандиозным успехом сегодняшнего дня, поэтому заказала «шерри-бум» и уехала в город встречать и сопровождать гостей на банкет.
«Слышится шум колёс, они едут! Пожалуй, выйду на крыльцо, чтобы их встретить. Это будет выглядеть гостеприимно, а я хочу, чтобы бедняжка хорошо провела время после всех этих хлопот», – сказала миссис Марч, выполняя сказанное. Но одного взгляда на улицу было достаточно, чтобы она отступила назад с неописуемым выражением лица, так как, совершенно затерявшись в большом экипаже, внутри сидели только Эми и ещё одна молодая леди.
«Беги, Бет, и помоги Ханне убрать со стола половину приборов. Было бы слишком нелепо выставить обед на двенадцать персон всего лишь перед одной гостьей», – воскликнула Джо, в спешке спускаясь на нижний этаж, слишком взволнованная, даже чтобы остановиться и рассмеяться над сложившейся ситуацией.
Вошла Эми, совершенно спокойная и восхитительно радушная к единственной девушке, которая сдержала своё обещание. Остальные члены семьи, будучи людьми артистичными, тоже хорошо отыграли свои роли, и мисс Элиот нашла их весьма весёлой компанией, так как никто из них не был в состоянии полностью сдержать охватившее всех веселье. Когда переделанный для одной гостьи обед, ко всеобщей радости, был съеден, состоялось посещение студии и сада, а также воодушевлённое обсуждение искусства, после чего Эми заказала двухместную коляску (а не элегантный «шерри-бум», увы) и спокойно возила подругу по окрестностям до заката, пока «вечеринка не закончилась».
Когда она вошла в дом, выглядя очень усталой, но как всегда невозмутимой, она заметила, что все следы неудачного праздника исчезли, за исключением подозрительной морщинки в уголках рта Джо.
