Моя жизнь

скачать книгу бесплатно

Моя жизнь
Ольга Сергеевна Соколова

Ольга Соколова – певица, хормейстер, в 1977—1990 гг. солистка Ростовского камерного хора (г. Ростов-на-Дону). В 1982—1984 гг. член ансамбля Донских казаков под руководством А. Н. Квасова; солистка популярного ансамбля казачьей песни «Аксинья». Участница многих международных хоровых конкурсов. В 1992 году эмигрировала из России в Нидерланды. С 2015 года живет в Лондоне. Эта книга – малая часть ее воспоминаний.

Моя жизнь

Ольга Сергеевна Соколова

Фотографии из архива Ольги Соколовой

Дизайнер обложки Клавдия Шильденко

Редактор Дарья Протопопова

Корректор Анна Асонова

© Ольга Сергеевна Соколова, 2023

© Клавдия Шильденко, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-0057-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Родословная

Ольга Сергеевна Соколова (10.02.1958)

Cестра Виктория (р. 07.04.1956, живет в Голландии).

Дети: Анна Владимировна Коган (р. 12.12.1983), Даниил Владимирович Коган (р. 25.11.1998).

Муж (с 1983 по 2006) – Владимир Александрович Коган (р. 18.02.1959). Отец мужа Александр Яковлевич Коган (1928—2018) – еврей, мать Ирина Борисовна Коган, в девичестве Будагова (р. 1932), – наполовину армянка, наполовину казачка. Свекор работал на военно-конструкторском предприятии в Ростове-на-Дону, свекровь была профессором микробиологии в университете Ростова-на-Дону.

Родители: Сергей Петрович Соколов (1928—1981) и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017).

Бабушка и дедушка со стороны отца неизвестны. Их заменили тетя отца, Анфиса, и ее муж, дядя Иван, жили в городе Асбест на Урале[1 - Асбе?ст – город областного подчинения в Свердловской области России, административный центр Асбестовского городского округа. В городе Асбест добывается 25% мирового объема асбеста-хризотила.].

Бабушка со стороны матери – Аксинья Антоновна Соловьева, в девичестве Бяшкова (1915—2008) – развелась с дедом Иваном во время войны, в 1943 году. Дед Иван остался жить в Омске со своей новой семьей.

Тети (сестры мамы Антонины, дочери бабушки Аксиньи): Галина Ивановна и Зинаида Михайловна. Зинаида живет под Москвой с сыном Валерием Бойниковым.

Сестра деда Ивана – Елена, ее муж – Гемма Бекирович Гебенов. Гемма Гебенов (1888—1980) – карачаевский драматург и музыкант. Член Союза писателей СССР (с 1934). Родился в ауле Хурзук, образование получил в начальной школе аула, в Баталпашинском училище, в частной школе скрипачей Эрденковых (станица Баталпашинская), в аспирантуре в г. Орджоникидзе (Владикавказ). Литературную деятельность начал в 1916 году. Организовал первые в Карачае кружки сценического искусства. Первая постановка спектакля по его пьесе «Пастух и горец» («Темнота») была осуществлена 7 ноября 1926 года. Автор пьес «Карча», «Звезда любви», «Дарфат и Хаулат», «Старые адаты и законы», «Коллектив и сила» и др. К сожалению, часть его драматургического наследия утеряна. В послевоенные годы драматургической деятельностью не занимался, в основном осуществлял музыкально-творческую работу. В последние годы жизни изготовлял карачаевские национальные музыкальные инструменты[2 - Источник: Фонд содействия развитию карачаево-балкарской молодежи «Эльбрусоид».].

Гемма Бекирович Гебенов (1888—1980)

Глава 1.

Детство

Я, Ольга Сергеевна Соколова, родилась в городе Тюкалинске Омской области 10 февраля 1958 года. Мои родители Сергей Петрович Соколов (1928—1981) и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017) познакомились на целине и в 1955 году поженились в Тюкалинске. Мама красиво одевалась, красиво одевала папу, когда работала в магазине в Черкесске. На фото мама в бархатном платье.

В 1960 году родители решают переехать на юг, в город Черкесск Ставропольского края. Их пригласила материна тетка Лена (сестра деда Ивана), она была бездетна в браке с дядей Сашей (Гемма Гебенов). В Сибири, в Тюкалинске, было голодно, а на юге сытнее и теплее. По дороге на юг отец заехал со мной на Урал в город Асбест к родне, а мама со старшей сестрой Викой поехала на Кавказ устраиваться. Мне не было еще двух лет, но я хорошо помню эту поездку.

Дом отцовой тети Анфисы и дяди Ивана стоял у дороги, на краю соснового леса, огромные вековые сосны и ели, казалось мне, упираются в небо. Я быстро уставала бродить по лесу, и отец брал меня на плечи – это был восторг! Я как будто плыла в лесной чаще. Стучал дятел, прыгала белка, жевал что-то олень вдалеке, между деревьями, а запахи хвои и свежести опьяняли! Вернувшись во двор дома, я осталась одна поиграть с сибирской кошкой, но тут из-за угла вышел молодой бычок, мы посмотрели друг другу в глаза, и я поняла, что он сейчас нападет и я не успею убежать, но я попыталась добежать до высокого крыльца, конечно, забраться не успела, он меня боднул под зад, и я буквально взлетела на верхнюю ступеньку. С ревом вбежала в гостиную, где все мирно пили чай из самовара: поднос с пирожками еще дымился, вкусно пахло. Все хохотали и умилялись, когда я рассказала о нападении.

Тетка Анфиса была строгая женщина, работала гинекологом, заменила отцу родителей, рано ушедших из жизни. О причинах их исчезновения мне не сказали, все боялись говорить вслух или говорили намеками о каких-то страшных вещах, например, что Беломорканал построен на костях строителей. Поэтому, когда я видела где-то пачку папирос «Беломорканал», я вспоминала, что рассказывал отец. Все думали, что я маленькая и ничего не понимаю, но я все чувствовала: переживания тетки, что отец пьет и непутевый, что надо работать и не нарушать законы, что семья и дети – это главное!

Дальше поехали на юг, воссоединиться с мамой. В плацкарте поезда до Ставрополя было шумно и жарко, ехали долго, все пили чай с сахаром вприкуску из граненых стаканов в красивых стальных подстаканниках, цена – три копейки. Еду брали с собой: как правило, яйца, курицу, лук, хлеб, соленые огурцы; мужики пили водку или портвейн. Путешествие было утомительно и скучно для меня, я смотрела в окно на бесконечный лес, потом поля, реки и редкие города.

В Черкесске остановились в доме тети Лены и дяди Саши, жизнь забурлила! Тетя Лена, сама из Рязани, оказалась в Киргизии, где познакомилась с дядей Сашей. Туда, в Киргизию, высылали всех карачаевцев, татар и чеченцев во время войны с немцами – печально известные депортации народов при Сталине. А дядя Саша (Гемма Гебенов) еще был переводчик с немецкого! После реабилитации дяде Саше, как первому композитору, поэту и писателю Карачаево-Черкессии, дали хороший дом в центре города, он много сделал для развития культуры в республике, его любили и уважали. Его скрипка и личные вещи хранятся в городском музее Черкесска, как и мое старинное немецкое пианино с канделябрами, которое бабушка позже сдаст в музей после моего отъезда в Ростов-на-Дону. Отец устроился сначала шофером на химзавод, потом – таксистом, мама Антонина – в магазин культтоваров.

В детсад я пошла в четыре года, он находился радом с таксопарком, где работал отец. Мама работала в магазине, я часто заходила после садика к ней и играла до конца рабочего дня. Но иногда нас оставляли в садике ночевать. Садик я ненавидела и эти страдания до сих пор помню.

В магазине мать познакомилась с учительницей музыки Ниной Степановной, и в пять лет я пошла в музыкальную школу.

Пианино купили у военного офицера, привезшего его из Германии, за 500 рублей. Это были большие деньги по тем временам, но мама хотела выучить нас, чтобы мы не занимались черной малооплачиваемой работой, а были интеллигентными девочками. Сестра бросила музыку через два месяца, а я хотела играть и учиться, так как у меня был пример – дядя Саша. Гемма Гебенов прекрасно играл на скрипке, аккордеоне, учил меня подбирать музыку, дарил ноты, давал слушать пластинки с прекрасной музыкой: Шопен, Огинский, Лист, Штраус, Бетховен, Бах! А когда были праздничные застолья, он играл, все подпевали, танцевали, просили меня что-то сыграть, и мне хотелось каждый раз удивлять новым произведением. Даже если мне было трудно разучивать гамму или этюды и хотелось выйти во двор поиграть с соседскими детьми, бросать музыку я не думала, наоборот, старалась подбирать популярные песенки и удивлять всех.

От химзавода родителям дали двухкомнатную квартиру без удобств, на втором этаже; печку приходилось топить, воду носить с улицы из колонки, грязную воду выносить и выливать в канаву, туалет – во дворе. Купали нас в оцинкованной ванне раз в неделю; когда подросли, ходили в баню с парилкой, там были цинковые тазики, хозяйственное мыло и дубовые веники. Баню любила, но после бани, распаренная и уставшая, с трудом доходила до дома, сразу засыпала.

Родители: Сергей Петрович Соколов (1928—1981)

и Антонина Ивановна Соловьева (1934—2017).

Я – около мамы

Тетя Лена (сестра деда Ивана, жена Геммы Гебенова) была строгая, ревнивая, не давала ему заниматься театром, разогнала всех коллег. Но дядя Саша (Гемма Гебенов) общался с другом Пантелеймоном, они делали национальные гармошки-баяны (они меньше классического баяна), а моя бабушка Аксинья продавала их по аулам. Бабушка жила с Пантелеймоном десять лет (он купил домик в станице Зеленчукская[3 - Зеленчу?кская – станица, административный центр Зеленчукского района Карачаево-Черкесии. Там сильно кубанское казачество.]), вплоть до его смерти. Они любили друг друга, хоть и были пожилые; иногда собирались у дяди Саши, мужчины музицировали, оба были таланты, гармошки были хорошие и дорогие – по 250, 300 рублей. Знатоки ценили! Я однажды ходила с бабулей продавать эти гармошки в ауле Псыж[4 - Псыж (абаз. Псыжв, кабард.-черк. Псыжь) – аул в Абазинском районе Карачаево-Черкесской Республики.]. Идти надо было долго, и мне жалко было бабушку, денег от Пантелеймона она имела очень мало, а забот много. Но любовь! Дядю Сашу похоронила его карачаевская родня в ауле, где он родился, я потом узнала. Кстати, я часто наблюдала, как работал Пантелеймон: весь в клее, запах жуткий, украшал гармошки камнями полудрагоценными, перламутром. Помимо красоты, инструменты очень хорошо звучали; он долго настраивал их и сам играл, пробовал и даже меня спрашивал, как звук. Они были своего рода кавказские Страдивари, больше никто так не мог сделать.

Глава 2.

Бабушка Аксинья

Я часто ночевала у бабушки Аксиньи в домике, который мама с отцом купили по приезде в Черкесск. Родители там почти не жили, так как получили квартиру. Бабушка приехала из Омска с двумя дочерьми – моими тетями (младшими сестрами мамы Галиной и Зинаидой). Галя была инвалид детства после перенесенного полиомиелита (вакцина тогда еще не была внедрена повсеместно). Галя на машинке шила нам одежду, я старалась помогать и тоже научилась немного шить и кроить платья. Она дружила с цыганом Алешей, он прекрасно играл на гитаре и пел цыганские песни и романсы, все вечеринки в доме проходили под музыку, все пели и танцевали. Часто мы с тетей Галей просто пели на два голоса популярные народные или советские песни, романсы. О политике тогда не говорили. Бабушка Аксинья показала, как танцевали у них в сибирской деревне, потом мне это пригодилось в фольклорном ансамбле «Дон».

Бабушкину большую, самую богатую в деревне семью раскулачили в 1930-е годы, выгнали из большого дома, сделали там сельсовет, отобрали лошадей и коров, сослали в тайгу, где старики скоро умерли, выжили молодые – две сестры и брат. Выбраться из нищеты потом смогло только третье поколение, а тогда им, безграмотным (бабушка не умела читать и писать), было очень трудно подняться! Работали всегда на тяжелых, малооплачиваемых работах. Муж бабушки, дед Иван, работал на военном заводе, на фронт его не взяли по болезни – у него был стеклянный глаз. В семье было еще два мальчика, они умерли в младенчестве. В 1946 году бабуля снова вышла замуж и родила тетю Зину. Потом она снова разводится и уезжает в Черкесск за моей мамой Антониной.

Суровая жизнь тогда была у всей страны! Поэтому бабуля всегда работала много и дома разводила кур, кроликов, в огороде были все овощи и зелень, от завода давали землю под картошку, все дружно выезжали копать, сажать, полоть, собирать. Мы, дети, всегда помогали, и это был нелегкий труд, но зимой, в холода, приятно было отварить рассыпчатую картошечку с маслом и квашеной капустой и вспоминать лето, как мы собирали с листиков колорадских жуков и кляли американцев, которые завезли нам жуков и тараканов!

С зятем (мужем тети Гали Вовой, с которым тетя Галя прожила двадцать пять лет) бабушка сама построила еще один дом рядом с домиком родителей, построила теплый туалет в саду. Тете Гале потом Горбачев дал квартиру (крыша старого домика развалилась, и она написала Горбачеву письмо, которое как-то передали в Москву). Новый дом у бабушки потом отобрали через суд соседи, и они с теткой доживали свой век в той горбачевской квартире.

У бабушки всегда пахло выпечкой: ватрушки с творогом или пирожки с разными начинками, пасха на праздники, соленья, варенье – запасались всегда впрок! Все боялись голода, это уже вошло в гены, увы! Хотя при Хрущеве появились даже бананы в магазинах – результат дружбы с Кубой и африканскими странами. Кукурузные хлопья стали продавать на радость всем детям, я особенно любила хлопья в сахарной пудре по одиннадцать копеек пачка. Но когда пришел к власти Брежнев, бананы и хлопья исчезли, появились намного позднее, уже при Ельцине.

Помню, в пивной, куда отец заходил выпить кружку пива, он брал иногда бутерброд с черной икрой – вкус бесподобный, но это был редкий счастливый миг детства! На улицах стояли цистерны на колесах с квасом по три копейки за стакан или с газированной водой с сиропом, вот вкусно-то было! Я любила с малиновым сиропом, но и вишневый тоже вкусный был! Жизнь улучшалась с каждым годом, но Карибский кризис 1962 года вернул страх войны, никто не хотел воевать, еще по улицам бродили инвалиды войны. Те, кто был без ног, ездили на деревянных досках с колесиками, занимались починкой обуви, точили ножи на базаре, что-то продавали, жалко было смотреть на эти человеческие обрубки, мы, дети, все понимали и верили, что это не может повториться.

Глава 3.

Разлука с мамой.

Знакомство с театром

Зимы на Кавказе тогда были снежные и холоднее, чем сейчас, поэтому дети в основном играли в хоккей (я стояла на воротах с деревянной клюшкой, коньки были редкостью) или катались на санках. Летом все шли на Кубань купаться. Помню, в пять лет я сама прыгнула в реку, не умея плавать. Течение вынесло на берег, страх был, но вновь бежала и прыгала в воду – не хотелось показаться трусливой. Осенью жгли костры из опавших листьев и пекли картошку, играли в войнушку и в казаков-разбойников среди новостроек. Тогда строили знаменитые хрущевки – маленькие квартирки, чтобы всех переселить из коммуналок, где люди плотно жили, ютились без удобств. Весной были первомайские демонстрации и в честь Дня Победы! Для нас малышей это было утомительно: рано вставать, долго ждать начала, потом идти через весь город пешком, чтобы пару минут пройти по площади перед Домом Правительства и памятником Ленина, прокричав «ура!», но взрослые выпивали, пели и веселились в колонне, всегда звучала гармонь или аккордеон, духовой оркестр, барабаны. После парада отдыхали в парке, ели вкусный пломбир или эскимо на палочке, пили лимонад, ели вкуснейшие пирожки с ливером за пять копеек или чебуреки. Как было вкусно!

На каникулах нас вывозили на Черное море, пару раз была с отцом в Гаграх, где мое тело сгорало под ярким солнцем – тогда не было защитных кремов, обгоревшие части тела мазали сметаной. Также были в пионерских лагерях в Анапе, Железноводске, Кисловодске, где нас еще подлечивали, укрепляли наше хилое здоровье. Помню, в лагере я очень тосковала по дому, по маме, всегда стояла у ворот лагеря в выходные дни и ждала, когда она приедет навестить нас, но она не приезжала, тогда тоска наваливалась еще больше. С тех пор я поняла, что каждый живет своей жизнью, и ты особо никому не нужен; внутреннее одиночество, тоска увели меня в музыку, мне было хорошо, когда я играла, пела, что-то разучивала новое.

Родители водили меня на балеты «Жизель» и «Лебединое озеро», когда в Черкесск приезжала труппа из Ленинграда. Восхищение было невообразимое: музыка, красота костюмов, четкое синхронное исполнение! Концерты цыганских исполнителей – Ляля Черная, Николай Сличенко были очень популярны! Вольф Мессинг поразил своими фокусами, отгадывал имя и номер паспорта на расстоянии, с закрытыми глазами! Все удивляло и восхищало, хотелось добиться тоже чего-то подобного. А пока приходилось терпеть бытовые неудобства, пьянки отца, драки родителей, их развод, раздел имущества и чувство, что ты беден и живешь в неполноценной семье, без отца, без опоры, без светлого будущего. Чувство стыда не покидало, учителя и дети в школе смотрели на меня как на ущербную, друзей почти не было, все хотели дружить со счастливыми, богатыми девочками. С одной я сблизилась: дочь начальника пожарной охраны, красивая, веселая, росла в счастливой семье, в хорошей квартире. Ее семья щедро угощала нас, у них было сытно, много еды на столе. В этом я видела эталон тогда. И грустила, почему у нас не так.

Родители развелись в 1966 году, когда мне было восемь лет. Папа съехал на съемную квартиру и сошелся с одной женщиной. Папа скончался в 1981 году где-то в Крыму, куда он в итоге уехал из Черкесска. Мы с ним не общались, он только один раз приехал потом в Абхазию, когда мне было лет восемнадцать. Отец был высокий, красивый, его любили женщины. Когда он не пил, это был чудеснейший человек.

Когда мне было двенадцать, мама переехала из Черкесска в Абхазию, в город Очамчира, в сорока километрах от Сухуми. Там я тоже поучилась в школе. Там шикарный субтропический климат, море, фрукты, и там мы окрепли, поправили свое здоровье.

Когда мне было тринадцать, а сестре пятнадцать (в 1971 году), мы с мамой на год уехали из Абхазии в Донецк. Мама пыталась поменять квартиру и уехать из Абхазии окончательно, так как там стало тяжело жить для нас, девушек. Парни молодые нас просто осаждали, караулили наш подъезд. А я была высокая и выглядела старше своих лет, уже девушкой. В Абхазии же тогда еще похищали невест. В Донецке мне понравилось, но маме пришлось вернуться в Абхазию вместе с сестрой Викой, чтобы не потерять квартиру. А я из Донецка вернулась к бабушке в Черкесск, закончила там школу и поступила в училище.

Глава 4.

Музыкальная школа.

Черкесское музыкальное училище. Консерватория и гастроли

?

?

В Советском Союзе все дети должны были посещать, помимо школы, кружки в Доме пионеров. Я выбрала пение в хоре. В балет и гимнастику меня не взяли – якобы была высокая и негибкая, а танцевать очень хотелось, обида осталась надолго. Мне просто хотелось иметь стройную фигуру и легко двигаться, но наши учителя сразу нацеливали детей на чемпионство или на то, чтобы стать примой в театре.

В хоре я не блистала, не выделялась, были периоды, когда хотелось бросить музыку, так как программа становилась сложнее и я не видела конечной цели, но мама уговорила закончить музыкальную школу и попытаться поступить в музыкальное училище. Так как в общеобразовательной школе я не успевала по математике и физике, идти учиться в девятый и десятый класс не хотелось, а после восьмого уже можно было поступить в училище.

Я с удовольствием забрала документы из школы, взяла дядю Сашу для храбрости и пошла поступать на дирижерско-хоровой факультет. Фортепиано мне к тому времени надоело, да и в училище профессиональная пианистка мне сказала, что у меня для фортепиано была с детства неправильная посадка. Директор Черкесского музыкального училища, композитор Аслан Дауров[5 - Аслан Алиевич Дауров (1940—1999) – советский и первый черкесский профессиональный композитор, член Союза композиторов СССР (1970), заслуженный деятель искусств Абхазской АССР (1976), заслуженный деятель искусств РСФСР (1991), лауреат Государственной премии РСФСР имени М. И. Глинки (1991).], оказался дальним родственником нашего дяди Саши, тоже композитора, все были рады встрече, и я плавно влилась в музыкальный коллектив. Училась хорошо и легко, учительница по специальности Фаина Байрамукова была нестрогая, а вот зав. кафедрой Лидия Сайфулина вела хор и была суперпрофессионалом, всех нас гоняла и требовала отдачи. Мама тайно упросила ее позаниматься со мной перед моим поступлением в консерваторию в 1977 году, что для меня было сюрпризом, и я с удовольствием пару месяцев с ней позанималась. Мне этого хватило, чтобы поднять свой уровень и сдать на отлично дипломную работу (ее принимал ректор Ростовской консерватории Александр Данилов, блестящий балалаечник и педагог).