Море, хинкали, шпага Наполеона Бонапарта

Ольга Ларина

Море, хинкали, шпага Наполеона Бонапарта

«Решила выучить фразу: «Где я?» на восьми языках. Мало ли, как сложится».

Не знаю кому принадлежат эти слова, но этот человек понимает жизнь.

Мне очень повезло с дедушкой, я так считаю. Он сказал бабушке, что мальчик в их семье будет обязательно. Мальчик, ко всеобщей радости, родился. Благодаря его появлению у нас большая семья: любимый всеми Георгий, Горик, стал их пятым ребенком. Спустя годы появился легион внуков. И волею обстоятельств, живем мы теперь в разных странах.

Ольга растет на дереве

Я всегда была непоседа. До школы верховодила ватагой мальчишек. Когда нужно было подумать, забиралась на самое высокое дерево. Девочек в нашей округе не замечала, была уверена, что их нет. Девочки были, спустя годы рассказала мама, но для меня они были частью пейзажа.

Однажды моя грузинская тетушка Люся, приехав в наш маленький город, решила нанести нам визит. Мне было года три-четыре, телефона у нас тогда не было. Тетушка постучалась в дверь, покричала в окно, никто не ответил. Тогда она спросила даму, скучавшую на скамейке у дома, не знает ли она, где соседи.

«Где-то здесь Ольга бегала, поищите на деревьях», – ответила все про всех знающая дама. Спустя полвека тетушка рассказывает об этом со смесью юмора и удивления. В Грузии девочки в те времена ходили в платьицах, носили бантики и красивые туфельки и ходили по земле.

Я же была непоседой и сорванцом. Не выносила тихий час в детском саду, мне тяжело давались 45 минут уроков в школе, полуторачасовые лекции в институте были пыткой, 8 часовой рабочий день стал катастрофой. Профессию выбрала вопреки здравому смыслу – сижу в офисе, пытаюсь устроиться в компьютерном кресле поудобнее, гоняю массажный мячик под столом. Каждую редкую свободную минуту куда-нибудь мчусь. Мой ежедневный минимум – 16 тысяч шагов. Это при том, что я страшно ленива.

Насидевшись в унылом офисе, я засобиралась в Грузию, к той самой тете Люсе, старшей из сестер моей мамы. Помню ее статной, красивой. Ее голос, глубокий и выразительный, казался мне в детстве властным. Однако за сдержанными, порой даже суровыми манерами, которыми отличается вся моя родня, скрывается бездна юмора и доброты.

В школьные годы с поездками в Грузию у меня связаны счастливейшие воспоминания. Тетушка заботилась о том, чтобы наше детство – мое, сестры Иры и брата Юры, было счастливым и беззаботным: она ездила с нами на море, готовила блюда, от одного названия которых до сих пор дух захватывает: сациви, аджапсандали, лобио, хачапури. В мои приезды она почти не отходила от плиты, потому что ела я – как в последний раз. Мудрые люди советуют жить, будто каждый день – последний, а я с такой мудрой мыслю садилась за стол, и не могу сказать, что сильно с тех пор изменилась. Тетя Люся защищала меня, когда мой непростой характер вылезал наружу и всех раздражал. Из-за глубокой застенчивости я была неудобным, непростым ребенком.

Ода Гюмри.

Можно было, конечно, прилететь прямым рейсом до Батуми и через час быть у родных в Озургети. Но это путь для слабаков. Я полетела через армянский город Гюмри. Это было моей мечтой, день-другой провести в древней столице Армении. Городе, где родился и вырос мой дед. Где в 1988 году во время чудовищного землетрясения погибли семьи его братьев и сестер. Мне запомнилась лишь короткая фраза тети Ани из Еревана: «Наши все погибли». Я никого из них не знала и не сильно тогда опечалилась. Но мне очень грустно сегодня, потому что уже никогда не узнаю, как они выглядели, как общались – шутили, бранились, грустили, обсуждали то, что обсуждают во всех семьях на свете. Что их больше нет и не будет бесконечной череды поколений.

Я прикипела к Гюмри всем сердцем сразу, как его увидела. Это объяснимо, ведь город мне немного родной. Но есть в этом и некоторая закономерность. Посетив Израиль, начинаю искать еврейские корни, чтобы срочно туда переехать. Армению мне вовсе не хочется покидать. Приезжаю в свой родной город и понимаю, что лучшего места на земле нет. А в Москве, где сейчас мой дом, люблю все – улицы, дома, парки, энергию этого города, бесконечные возможности и все, что с ним связано.

Возможно потому, что я ветреная и непостоянная. Но мне кажется потому, что мне везде прекрасно. И в каждом городе есть хотя бы один человек – родственник, друг, знакомый, которым дорожу и о котором вспоминаю с радостью и любовью.

Гюмри словно решил испытать мои чувства к нему – не переставая лил дождь. Сумерки опустились быстро, свет от фонарей сверкал на мокрой мостовой, отражался в черном туфе, из которого построены дома в центре Гюмри. И ни души, только я и город… такое единство я пережила много лет назад в Копенгагене, когда гуляла по городу ранним воскресным утром. И вся сказка, написанная в том городе за много столетий, в то утро пересказывалась только для меня – с каждым фонарем, домом, поворотом открывался новый сюжет.

Только ангелы с неба не просят хлеба

Мне нравятся стильные рестораны с прекрасной кухней. И я очень люблю и всегда с радостью посещаю неприметные места, где готовят по старым проверенным семейным рецептам. Туда идешь или по рекомендации, или потому, что все столики заняты местными жителями, а это значит, что там вкусно кормят и хорошо принимают.

Однако в тот дождливый день людей за столиками почти не было. И мимо ресторана Чичхан, что в переводе на русский значит облепиха, я бы пошла мимо, ничего в нем особенного, на первый взгляд, не было. Небольшой старинный дом из истертого кирпича и простенькая беседка, увитая девичьим виноградом. Но я нашла его заранее, по отзывам в интернете.

Ко мне подошел грустный мужчина. Вы не замечали, что армянские мужчины с возрастом выглядят грустными? Хочется обнимать и говорить, что все хорошо, а будет еще лучше.

«Что вы хотите заказать?», – спросил.

«Не знаю, – радостно ответила я. – что посоветуете? Что вы бы сами сейчас съели?»

В этот момент я увидела, что грустные мужчины не просто умеют улыбаться, они излучают радость и тепло.

«Ачму с мясом, – ответил он. – Я придумал рецепт, жена Кристина и сестра Серине готовят. Вина попробуй облепихового. Есть водка облепиховая, будешь?»

Начнем с вина и ачмы, важно кивнула я и приготовилась к задумчивому ожиданию. В Армении это так не работает. Мужчина (хозяин, не ошиблась я), сел рядом, представился: «Армен». Не торопясь, стал расспрашивать – откуда, как зовут, зачем, надолго, нравится ли. Что-что, а вопросы я тоже задавать умею. Познакомились, разоткровенничались, выпили вкуснейшего вина, а там и ачму принесли.

Прежде мне встречался рецепт ачмы, но я лишь плечами пожимала – запеканка: много слоев теста, немного сыра – это разве может быть вкусно?

Может! Поверьте! Когда я отправила в рот первый кусочек и изумленно распахнула глаза, Армен с улыбкой за мной наблюдал: «Пять видов сыра, домашнее мясо». Тает во рту.

«Вино готовят на заводе по моему рецепту и моему заказу. Еще принести?» Вино оказалось вкусным, ароматным и с подвохом, хотя для меня любое с подвохом, уже после нескольких глотков приклеивается радостная улыбка. Но мне нужно было за полдня познакомиться с Гюмри, обойти как можно больше улиц, рассмотреть, почувствовать, поэтому я решительно отказалась. Армен проводил меня, указал на фонтанчик на перекрестке, в нескольких метрах от его ресторана, сказал, что в нем вода – самая вкусная в городе (где-то я уже это точно слышала, и не раз).

Я бродила по центру Гюмри. Мне все время попадался фотограф, обвешенный впечатляющими объективами. Он так же торопился запечатлеть вечерний промокший город, который в каждой капле отражал свет фонарей. Мы встречались, разбегались, фотографировали дома из черного туфа с неповторимым узором из красного камня – символа золотого века города. Старинные деревянные двери, маленькие, огромные, простые, резные, крашеные, лакированные, на каждой – следы прикосновений тысяч рук. Кованые ограды, дворики, истертые лестницы меж домов. Часто попадались фонтанчики для питься, они тоже – часть истории города: некоторые установили местные жители в память о своих близких.

Семь ран Гюмри

На центральной площади основательно расположилась Церковь Сурб Аствацацин, Святой Богородицы – базилика, построенная из обработанного черного туфа. В народе храм называют "Йот верк" – «Семь ран», во время землетрясения 1988 года он был частично разрушен. Намоленный, суровый и в то же время теплый, родной. Может быть потому, что это единственная армянская церковь с иконостасом в алтаре, что характерно для православных монастырей. Стены украшены росписями, в центре алтаря можно увидеть изображение Богоматери с младенцем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.