Подъезд

скачать книгу бесплатно

Подъезд
Олег Анатольевич Рудковский

Молодой человек Юрий Самохин после развода переезжает в новую квартиру. Через какое-то время в его подъезде происходит цепь таинственных убийств.

Олег Рудковский

Подъезд

1.

В три часа ночи я оказался лицом к лицу с ним, и мне предстояло одолеть все пять этажей, погруженных в непролазную темень.

Наверное, не один наш подъезд отличался железным правилом, гласящим, что перегоревшие лампочки непременно должны торчать в патронах еще долгие холодные недели, переворачивая с ног на голову привычный процесс утилизации. Однако я еще ни разу не встречал, чтобы все лампочки сразу вдруг потухли, и это могло навести на некоторые мысли, но только не в моем расслабленном состоянии. Я стоял, взирая на мертво-черный зев собственного подъезда битых десять минут, не в силах представить, как же мне избежать удара ступеней по ребрам или спасти родной затылок от нападения бетонных плит. Будь я более трезвым, моя голова вспыхнула бы иными мыслями – воспоминаниями детства. Когда ты стоишь посреди ночи перед абсолютно черным проходом, имеет смысл для начала схватить ближайшую кошку и швырнуть ее в этот проход, проверяя последний на наличие за углами злобствующей нечисти. Кошки у меня с собой не было, догнать я не смог бы даже муравья, а спать хотелось смертельно. И где-то там, на пятом этаже, – родная «хрущевка». Я хотел домой и пошел туда. Через подъезд.

Меня обрадовало до посинения (впрочем, я и без того был «синюшный») то обстоятельство, что мой мозг сформировал в голове образ спичек, когда я только-только нащупывал носком ботинка первую ступеньку. Иногда случалось так, что жители моего подъезда забывали повернуть рубильник, питающий все пять этажей электрическим, дарующим жизнь, светом. Что ж, возраст, куда понятнее,– по моим нечетким сведениям, самый молодой мой сосед уже приобрел шестидесятилетний стаж в этом мире. Посему я в первую очередь направил горящую спичку к стене, высматривая рычажок включения. Рычажок обнаружился на месте, но толку с него было ноль, поскольку я повернул его четырежды, а света в подъезде не прибавилось. Выходило, что либо рычажок неисправен, либо я… ну, сами понимаете.

Так я и полз. Первый этаж был абсолютно пуст, поскольку на другой стороне дома размещался во всю долготу здания продовольственный магазинчик. Квартирные двери начались со второго этажа, и моя вторая спичка потухла, опалив мне большой палец. Я утомленно подумал, что завтра палец будет ныть весь день и портить мне настроение. И тут же следом накатила новая мысль: завтра – воскресенье! То есть, вернее, уже сегодня, но неважно: суть в том, что хотя и существует опасность застрять на всю ночь где-нибудь между этажами, завтра вполне можно отлежаться перед телевизором, ничего не делая, ни о чем не заботясь. Опираясь на это положение, я и позволил себе «надраться» сегодня в компании близких друзей, к которым сначала пришли другие близкие друзья, потом приперлись еще какие-то люди, а потом все это превратилось в очередную попойку, с музыкой и острым дефицитом свободных комнат. Короче говоря, особо конкретных деталей я не помнил, а отправился я к Лехе и Светке на вечеринку с одной лишь целью: снять более или менее путевую девочку, чтобы хоть сегодня не амурничать тет-а-тет с ночью. После развода с женой мне стало здорово неуютно жить. Благо дело, бывшую квартиру пришлось разменять (она настояла; я, как дурак, изо всех сил цеплялся за расползающиеся обломки), и меня не терзали стены, ежедневно напоминая о былом, и постель я мял другую… но все же ночь, где я принадлежал сам себе, постепенно становилась мне отвратительнее каннибализма.

Но ничего у меня не вышло, и виной тому был я сам. После двух ночи я обнаружил, что рискую освежить свою партнершу, жавшуюся ко мне в медленном танце, волной блевотины. Я в спешном порядке исчез на десять минут в туалете, а когда выбрался, то уже не нашел ее на том месте, где оставил (удивительнее было бы обратное). Строго говоря, шансы мои на ночной чайвдвоем нисколько не упали – народ прибывал валом,– но мне вдруг резко все расхотелось. На душе становилось как-то пусто, словно стенки кишечника раздвигались или росла в животе одна из этих чудо-таблеток, вроде «Суперлайн», как губка в водостоке. Воспоминания о сливных отверстиях быстро выгнали меня на морозный воздух. Я успел только краем глаза уловить Леху, который крикнул мне вдогонку что-то вроде:

– Все ништяк, в натуре!

И показал мне одной рукой средний палец. Вторая рука плашмя покоилась на ягодице блондинки, танцевавшей с ним в паре. Блондинистая не обратила на меня ровным счетом никакого внимания, а Леха исподтишка показал мне тем же пальцем, как он будет рад всадить ей по самое горло. Я подумал, где сейчас Светка. Лицезреет из-за угла эту бесподобную сцену? Или подставляет свою задницу другой ладони? Да, странная пара, нет слов.

Морозный воздух врезался в мою голову сухим пистолетным выстрелом. Я тут же натянул шапку, которую легкомысленно держал в руке, намереваясь просвежиться до самого дома,– вытрясти алкоголь, уже не приносящий мне ничего упоительного. Постоял, огляделся. Полеглый снег искрил в свете фонарей квадрильонами блестящих таблеток. Расположенный рядом детский садик напомнил мне заколдованный дворик принца: запорошенные веранды, кусты, набухшие снежными лапами, заваленные горки и домики с лазами. Суббота, и с утра валил снег. Дети успели потоптать законную площадку, но после обеда все разбежались по домам, а снег продолжал свой сизифов труд, безо всякого роптанья выполняя нудную работу: заваливать, заваливать, заваливать.

Я шел сквозь ночной, безлюдный город, по самому центру проезжей части, где риск застрять в снегу сводился к минимуму, и думал, что каждому живому существу природой отведено какое-то назначение. Лягушкам – жевать комаров, комарам – жевать людей, людям – хлопать по одним ладонями, а по другим подошвами. И снегу отведена своя миссия: уравнение при Х стремящемся к заваливанию. И даже так: бесконечно стремящемся к бесконечному заваливанию. Вот, дорогие товарищи, до каких бредней доводит двухнедельное воздержание от секса.

Я думал и думал, а потом увидел подъезд. Дальнейшее вы знаете: после непродолжительных мысленных изысканий я вошел в него. Минуя второй этаж, я решил не тратить больше спичек понапрасну. Темп я набрал перманентный, ориентировку выбрал точную, оставалась сущая мелочь – следовать им по мере своих сил и возможностей.

Вот подъезд… Интересно, думал я, что сейчас происходит за дверями, которых я не вижу. Вряд ли все спят – с такими, как мои соседи, всегда происходят мелкие аварии по ночам, от чего они шаркают и шаркают до рассвета по полу, мстя другим за собственное бессилие. Мне, в принципе, это было – тьфу: шаркай хоть до второго пришествия Христа, мне все равно – на пятом этаже живу! Мне разве что голуби могли помешать, но не мешали крылатые братья, не беспокоили…

Я пропустил третий этаж, оставив его в темноте за собой, и приблизился к этажу четвертому, сокрытому в темноте впереди. Я точно помню, что ни о чем не думал в те секунды. Я даже забыл о прошедшей, истинно неудачной вечеринке, и домашней постелью я не бредил: я просто одолевал ступени лестницы, пребывая в пьяной прострации, поскольку тепло подъезда мгновенно возвратило заледеневшее было на улице головокружение. И все-таки несмотря на то, что я здесь нагородил, я действительно подумал в первые мгновения, что оно вернулось за мной.

Достигнув четвертого этажа, я остановился. Вот теперь можете клеймить меня всеми этими парапсихологическими позорищами, ибо спичечный коробок в моей руке действительно засиял. Только не в буквальном смысле, а как происходит в голове, когда ты вспоминаешь, что забыл запереть входную дверь и оставил ее держаться на хлипкой щеколде. Я даже думать не хочу о тех последствиях, которые могли бы возникнуть, не зажги я тогда спичку. Вполне возможно, количество выпитого алкоголя сгладило бы шок, но в данный момент я не столь в этом уверен. Ангел-Хранитель или Ангел Смерти – не знаю, кто именно,– прошептал мне, что нужно зажечь спичку, зажги спичку, зажги чертову спичку, ты, пьяный урод, зажги же спичку, наконец…

Я зажег, как мне и велели. После этого я завопил. Вопил я во весь голос, и продолжалось это, надо сказать, довольно долго, но лишь после того, как мне удалось утихнуть, за дверьми на четвертом этаже началось шевеление. Что ж, как выразился один журналист криминальной хроники: Россия, у нас так принято.

А орал я жутко, немудрено, что все они там попросыпались в своих квартирах. Орал и орал, держа в руке спичку, и удивляюсь, как только мне удалось не обмочиться. Я выл как ребенок, но, повторяю, я действительно уверовал в тот момент, что оно вернулось за мной снова.

2.

…Это у нас называлось «посвящением в рыцари», и посвящение это придумалось, надо полагать, не для каких-то там слабаков. А для закаленных жизнью семилетних оболтусов, к которым принадлежал и я сам и которые только тем и занимаются, что фантазируют до упаду. Лампочки в нашем подъезде светили исправно: фантазия наших предков ограничивалась лишь заменой перегоревших лампочек на новые. В этом мы чувствовали свое превосходство, я так думаю. Ну и щелкали выключателями безбожно.

Перед самим «посвящением» полагалась прелюдия, она-то как раз и была наиболее серьезным испытанием. У кого сколько хватит выдержки. Летом родители не особенно старались загнать нас по домам, и мы комфортно облепляли скамейку рядом с подъездом, засиживаясь на ней до самых сумерек. В тот вечер подошла очередь Сереги со второго этажа. Он сидел, поджав ноги, с круглыми глазами (не иначе, сам себя довел до суеверного страха), и отчаянно клялся, что вся его белиберда всамделишная.

– Да хоть у моей матери спроси! – рассердился Серега в ответ на скептическое замечание Вовки из соседнего подъезда, что, мол, вся серегина история – чушь собачья, и только!– Ей подруга рассказала, тетя Лена, вон с того дома.– Серега яростно махнул в темноту, ухитрившись смазать жест до неопределенного. Но никому не было особого дела, в каком же доме живет загадочная тетя Лена, поскольку так или иначе мы все жутко заинтересовались рассказом. Ну, по-другому и быть не могло.– К девчонке вправду приходила Пиковая Дама! В красном платье и с красными пальцами на руках.

– И с красным лицом?– фыркнул Вовка.– Как у алкашницы?

– Кончай болтать!– остудил его Марат, мой сосед снизу. Он обратил к Сереге завороженный взгляд:– Рассказывай!

– Короче! Приходит эта Пиковая Дама ночью и говорит, типа: делай то-то и то-то. Девчонка боялась и делала. Ее бы Пиковая Дама сразу прибила, если бы она не делала. Вон пожар был прошлым летом, помните? Она и подожгла! Ага! Бросила горящий самолетик, квартира вся выгорела и балкон тоже, а кот в дыму задохнулся. А девчонка боялась даже на помощь позвать. Ну и, короче, приходит к ней Пиковая Дама и говорит, типа: убей родителей. Та подумала, подумала и не стала. А после этого исчезла, никто не знает куда. Просто пропала ночью. Это точно Пиковая Дама ее утащила. Она ходит по всем подъездам и слушает у квартир. Если ей, типа, понравится, может зайти.

Мы молча пережевывали очередную ахинею, каких у нас были тысячи. Только крайне редко кто-либо приплетал тетю Лену с «того дома» в качестве свидетеля. Образ ведающей правду тети Лены дополнял эффект реалистичными деталями, способными в двенадцать часов ночи переполнить любое воображение. Поэтому, когда подошла очередь возвращаться по домам, я впервые почувствовал страх.

Можно было подниматься по лестнице всей ватагой, но разве в этом заключался кайф? Мне, как живущему на последнем этаже (пятом, мы и с женой занимали квартиру на пятом, и теперь я живу на пятом, и все дома, где я когда-нибудь обитал, были пятиэтажными «хрущобами»), всегда выпадало идти первым. Вместо этого я попытался пофилософствовать что-то «типа звезд», отчаянно чеша в затылке и надеясь на чудесное избавление от повинности.

– Давай я вперед пойду,– предложил Марат, как будто ни с того ни с сего.

Это меня отрезвило. Нужно было идти, чтобы не прослыть законченным трусом, а прослыть законченным трусом в нашем тогдашнем возрасте было намного хуже, чем оказаться во власти Пиковой Дамы или черт ее знает какой еще Липовой Бабы. В общем, я с кислым видом побрел наверх. Поначалу было легко: на нижней площадке подъезда я отчетливо слышал говор друзей, переливающийся снаружи и подбадривающий меня словно лосьон для бритья «Меннен», о котором я тогда ничего не знал, поскольку в те времена буржуйское слово «реклама» являлась для нас символом апартеида и эксплуатации людей. Но по мере восхождения к пятому этажу голоса тускнели, глохли, а потом и вовсе растворились. Вместе с ними исчезли последние проблески света, словно темнота здесь была гораздо весомее звуков и вообще поглощала все сущее. Я двигался вперед, стараясь не дотрагиваться до стен и уж тем более до перил, по привычке ориентируясь в темноте.

Я шел и боялся. Но не Пиковой Дамы – вопреки всем правилам «посвящения» она даже не задержалась в моей голове (возможно, потому, что я не верил в ее существование, слишком уж история Сереги была шита белыми нитками, еще эта тетя Лена с некоего дома…). Но я боялся, боялся страшно. Я боялся Паука.

Какая-то дьявольская сила приспособила Паука к обитанию в подъездах. Я кожей чувствовал, что пока я тащусь наверх, Паук начинает свой стремительный спуск ко мне навстречу. С правой стороны тела его лапы снабжены цепкими, мохнатыми пальцами, чтобы он мог хвататься за перила. С левой – присосками. Это чтобы не соскользнуть со стены. И еще у него есть зубы. Он вонзает их в горло и пьет кровь. Пиковая Дама ни за что не сунет свой алкашницкий нос в наш подъезд: у них с Пауком стародавнее соглашение. У Пиковой Дамы свои подъезды, у Паука – свои.

Вспыхнул свет, и я увидел его.

Проносясь мимо второго этажа, еще до того, как я пулей вылетел на улицу, перепугав до родовых схваток всех своих друзей, я понял, что произошло. Кто-то, какой-то хренов полуночник, открыл дверь квартиры, чтобы выйти в подъезд. Из прихожей свет клином врезался в темноту и ударил по моим мозгам, здорово сбив с толку. Но это понимание не смогло меня затормозить. Я выскочил из дверей подъезда, вопя благим матом на всю улицу. Вероятно, тогда я тоже переполошил мирных жителей, стаскивающих с ног тапочки и проверяющих будильники, но до сегодняшнего дня как-то об этом не задумывался. Передо мной стояла задача гораздо сложнее: убедить себя в том, что все случившееся – плод моего испуга.

Я преуспел в этом деле. Своим друзьям я ничего не стал рассказывать, они сочли, что я просто «перессался», и, как я сейчас понимаю, это мне здорово помогло в моих логических приемах. Иначе непременно нашлась бы парочка свидетелей, слыхавшая про Паука (вот и тетя Лена говорила!), и это превратило бы меня, в конце концов, в боязливого параноика. Я списал все на нервное перенапряжение. Свет мог действительно исходить из внезапно распахнутой двери (нет, ну кому приспичило вылезти именно в тот момент, хотелось бы знать?!) Смытые образы – результат моего головокружительного, полного безоглядной паники, бегства: в таком состоянии и от своей тени ринешься, не то что от чужой.

Хуже обстояло с самим Пауком. Я почти убедил себя в том, что Паук и был тенью того самого говнюка, открывающего двери когда не надо. Мое раздувшееся воображение превратило эту тень в какую-то немыслимую страхолюдину. Но что по-настоящему не давало мне покоя: почему я видел Паука, находясь на площадке ниже той, где по моим предположениям открылась дверь. Я проверял два раза: ну не мог я оттуда видеть ничью тень! Я болел этим вопросом целый год, пока, наконец, родители не купили собаку, и после этого мне уже не страшны были никакие «посвящения».